Whatever happened to the young, young lovers? One got shot and the other got lost in Drugs and punks and blood on the street Blood, blood on her knees
Лена моргнула, когда Софья коснулась её плеча. Нужно было спровадить дочь, чтобы ей не пришлось наблюдать за спором, который, судя по всему, скоро начнётся. — Мне кажется, — серьёзно начала Софья, — что сегодня никто не покормил маленьких лебедят в пруду. Проконтролируешь? Дочь торжественно слезла с кровати, одёрнула подол платьишка и направилась к выходу, бросив на ходу фразу достаточно громко, чтобы её услышали родители: — Ну и не нужны мне ваши секретики! Но вскоре послышался громкий учащённый топот, намекающий на то, что Леночка вовсе не затаила обиду и, вероятно, уже была полностью погружена в затею накормить птенчиков. Софья посмотрела ей вслед, поджала губы, разворачиваясь к супругу. Ей не было понятно, с чего начинать. Очевидно, фраза «всё не так, как ты думаешь» не поможет в данной ситуации. Поэтому она решила, что лучшая защита — это нападение. — Ты не удивлён, верно? — вскинула подбородок она, — я не отрицаю своего поступка! У меня не было выбора, я не собиралась рисковать жизнью своих детей. Пётр растерянно моргнул, не ожидая такой вспыльчивости. Он помолчал некоторое время и, когда Софья внимательно взглянула на него, неловко сцепил руки в замок. — Я догадывался, — неопределённо ответил супруг, а потом также горячо встрепенулся: — но думал, что ты сама расскажешь мне об этом! Узнавать такие новости из писем… ощущение, будто меня держали в дураках. — Если бы я тебе рассказала, — жестко отрезала Софья, — то ничего бы не вышло. Ты обязательно бы выдал наши планы. — Ты думаешь, что я бы предал вас?! — Не драматизируй, просто проболтался бы. Чего ты ожидал? Если бы узнали, что ты участвуешь в заговоре, у тебя были бы неприятности. Нет смысла жертвовать больше, чем нужно. Пётр поморщился. А затем поинтересовался более весомой вещью: — Почему тогда ты не рассказала обо всём после? Софья присела на край стола, поближе к Петру, чувствуя его цепкий взгляд. Она молчала, тянула время. Услышала тяжелый вздох, словно муж и не ожидал другого ответа. — Я боялась твоей реакции, — тихо обронила Софья, — осуждения и непринятия, я не знаю. Чего-то подобного. Ей стало стыдно, что она отреагировала столь агрессивно. Пётр молчал: то ли не желал говорить, то ли о чём-то думал. Софья покосилась на него. Хотелось крикнуть, сказать, что её вины здесь нет — всё было ради безопасности, но она понимала: он и не обижался на неё за содеянное. Он был взволнован больше тем, что его оставили за бортом. Боясь увидеть разочарование, она тщательно скрывала факт произошедшего, чтобы теперь, по истечении достаточного времени, всё равно увидеть его, почувствовать едва ли не осязаемым. На грани сознания маячила мысль, что стоит обеспокоиться о том, кто написал письмо, но эмоции задвинули логику куда подальше. Пётр-таки перевёл взгляд на супругу. Она смотрела на него испуганно, как затравленное животное; ссутулилась, едва ли дыша. Софья сжала губы, чувствуя, будто невидимые когти впились в душу. С высоты пережитого она могла сказать, что отсрочить неизбежное было глупой затеей. — Ты похожа на мышку. — Что? Супруг неловко засмеялся. Софья недоумевающе уставилась на него. Пётр приглашающе раскинул руки, и она сначала осторожно, задумчиво оглядела, затем поспешила прильнуть, будто объятия были ей амнистией. Император положил подбородок на голову жены. — Я не осуждаю тебя, — Софья ткнула его в бок, — ладно, может, чуть-чуть. Хватит смотреть на меня так, словно я тут главный злодей! Не я в нашей паре злая беременная женщина. — Я подумала, что ты разлюбишь меня, — перебирая складки ткани, пробубнила Софья, — ты так смотрел. — Как — так? — хмыкнул Пётр, — в ужасе думая, на что способна моя жена, когда у неё не задалось настроение? — Ситуация была серьёзной! Я опасалась за жизни детей и. — она подняла взгляд, ясно понимая, что супруг просто пытался свести неприятную тему в шутку, — не нужны оправдания, верно? — Не нужны, — задумчиво прикрыл глаза он, — лишь для своей безопасности спрашиваю — тебе ничего не хочется? Софья фыркнула, насупившись. Отлично, теперь это превратилось в повод для шуток. Было легко смириться с тем, что, впрочем, Елизавета и правда не приветствовалась никогда в их взаимоотношениях, и скучать по ней никто не собирался. — Крыжовника хочется… — Не устраивай новый заговор, — предупредил Пётр, — но весной я тебе с огнём крыжовника не найду. Может быть, крыжовниковое варенье? — Возможно, — смутно согласилась Софья, — можешь распорядиться, чтобы принесли. Леночка тоже захочет, я уверена.***
Только вот проблема того, кто же написал письмо, являлась как нельзя актуальной. В курсе заговора было несколько человек, посвящённых в детали — ещё меньше. Степан Журавлёв был первым подозреваемым, но Софья прекрасно знала, что никого наиболее верного, чем он, попросту не существует. Даже если убрать сердечную привязанность, то погубить ту, от которой зависит твоё положение — и, вероятно, жизнь, — было бы опрометчивым поступком. Это был кто-то, кто не был столь зависим от неё. Кто-то, кто считал себя выше её влияния и статуса. Кто-то, кому она рассказала правду об яде. И, к сожалению, из всех людей, на роль подозреваемого подходил лишь один человек. Георг Бэрроу.Whatever happened to the hayloft? Burnt to the ground, and what about Pop? He took his ass back to the crack shack With his long johns on, singing that old song
Собственный отец пишет письмо на дочь, желая обличить перед императором? Софья не могла понять причину этого поступка, который нельзя было истолковать никак иначе, как попытку предательства. — Это было глупо, — прошипела она, уличив момент, когда они остались наедине. В душе бушевало непонимание, злость и, по большей части, чувство отречённости. Почему он решил бросить её? Софья посвятила отца в секрет, а тот использовал это как компромат, туз в рукаве, шанс надавить на неё в нужных обстоятельствах. — Ты забываешься, — не поднимая взгляда, будто её присутствие ничего не значило, ответил Георг, — совершенно не пожелала быть на стороне родственников, тех, кто помог тебе. — Помог? — опешила Софья, а затем скривилась: — мне кто-то помогал? Я и Журавлёв всё сделали, пока ты был принудительно отослан на фронт. Ты должен был быть благодарен за то, что у нас всё получилось, и ты не погиб! Генерал Бэрроу навис над ней, заставляя дочь отступить на шаг назад. Казалось, как такое возможно, чтобы пожилой мужчина мог кого-то напугать? Но, вжимаясь в каменную стену, Софья могла бы легко доказать эту мысль на себе. — Ты говорил, что думаешь о моём благополучии, — в отчаянии выпалила Софья, — я верила, что ты делаешь всё ради меня, а сейчас ты — предатель! — Я думал, — качнул головой генерал, — между прочим, это ты обязана мне укреплением своего положения при дворе императрицы. Как твои дети поживают? — Твои планы не увенчались успехом, — осклабилась она, — твои старания не значат ничего! — И ты предъявляешь мне это? Я пожертвовал своим положением ради тебя, вернулся с войны и получаю только обвинения. Софья удивлённо распахнула глаза, только сейчас понимая всю мотивацию Георга. Разумеется, ему претило то, что она перестала его поддерживать в его авантюрах. — Ты настраивал меня против супруга, а после ожидаешь поддержки? — Сама прекрасно знаешь, что он бездарен. — Это не обязует меня слепо действовать по твоей указке, — парировала Софья, не останавливаясь на мысли, что, впрочем-то, согласна с позицией генерала Бэрроу, — ты не император, не канцлер, откуда такие амбиции? Не ты управляешь империей, чтобы оскорбиться от моего несогласия с твоей позицией. Георг неуверенно моргнул, и ей действительно показалось, что аргумент был приведен нужный, но, по окончании мимолетного помешательства, генерал уже продолжал отстаивать свои интересы, как и было до этого. — Получение пустой короны и мнимой легитимности — не гарантия безопасности, — вкрадчиво пояснил он, — дворцовые интриги не умерли вместе с Елизаветой Петровной. Если тебя перестали угнетать открыто — это не значит, что у тебя нет врагов. Софья вздохнула, будто собиралась с мыслями для ответа, но Бэрроу её перебил. — Твой муж совершает ошибки, — он мягко положил руку на её запястье, — не протестуй. Это мнение людей, которые затаились по углам дворца, ожидая удачной возможности для недовольства. Можешь считать, что большинство населения поддерживает вас, но у власти никогда нет большинства — там те, кто обычно им и управляет. — Душераздирающий монолог, — съязвила она, — было сложно сказать мне лично, а не писать мужу, выглядя, как жалкий доносчик? Чего ты ожидал? Мы рассоримся, я прибегу к тебе и войду в твою маленькую коалицию? — Как он отреагировал? — прищурился Георг. — Ему плевать. Слышишь? Плевать! — вырвала свою руку из его хватки Софья, — ты думаешь, что всё так легко образуется? Что я встану на твою сторону? — Мы должны держаться вместе, — спокойно произнёс отец. — Как это, наверное, удобно: говорить о любви и сплочённости, когда ты был готов пожертвовать мной, как пешкой в шахматной партии. — Это было лишь предупреждение, — снисходительность в тоне неприятно уколола, — ты прекрасно знаешь, что он слишком слабый. Ничего бы с тобой не сталось. — Мне больно слышать, — прохрипела Софья, — как вместо того, чтобы поговорить, ты решил подставить меня. Я не была готова рассказать ему об этом, а ты вынудил. Представь негативную реакцию! Это бы разбило мне сердце! — Ты отказывалась разговаривать, — холодно напомнил Георг, — решила, что не нуждаешься в советчиках. — Я просто не хочу играть роль, — пробормотала она, — я говорила, что мне не нравится выступать против Петра. — Не думаю, что это его губит, — фыркнул генерал, — он не проявляет особого интереса к политике. — Невероятно, почему же? — с прекрасно различимым намёком поинтересовалась Софья, — С таким, как ты, под боком, кто угодно бы... — Есть разница между необходимым и желаемым. Желаемое — считать, что его некомпетентность — вина моего отношения. Тебе хочется соглашаться с ним, терпеть замашки маленького голштинского принца. Ты не можешь принять, что необходимое — действовать наперекор объекту своего влечения. Она закатила глаза, проводя рукой по волосам. Каким образом донести до отца одну-единственную мысль, что дело не в его позиции, а в том, каким образом он пытался переметнуть Софью на свою сторону? Написать ответное письмо, что ли? И всё же, проглотив язвительные замечания, Софья серьезно взглянула на отца. — Удобнее не учитывать мои чувства. Желать убрать Петра, ведь он мне мешает, — отчеканила она, — но единственное, что мне нужно — отец, которого я помнила. Которому не нужно было заставлять меня манипулировать кем-то ради себя. Прежде, чем новый спор мог бы разгореться, императрица пресекла его: — Но ведь желаемое и необходимое разные вещи? Она с отвращением взглянула на отца, разворачиваясь и желая как можно быстрее покинуть ненавистный кабинет. Слишком уж много надежд возложено было на то, чтобы генерал её понял. Бэрроу задумчиво проводил взглядом свою дочь, неопределенно хмыкнув на брошенные слова.***
— И что в итоге? — лениво потянулся Пётр, переворачиваясь на спину. Софья пыталась спрятаться за книгой, не решаясь воспроизводить пережитый ею разговор. Император нагло положил пальцы поверх книги, а затем быстро выхватил её из рук жены. Софья вымученно посмотрела на него, поймала в ответ испытующий взгляд, а затем неловко поинтересовалась: — Можем вернуться к тому моменту, где ты хотел обидеться на меня за нерассказанное? — Нет, — буркнул Пётр, — я хочу услышать подробности. — Мне кажется, я очень устала, — соврала она. — Всё настолько плохо? Та вздохнула, попытавшись сильнее укутаться в одеяло. Невозможно было охарактеризовать это странное скребущее чувство в груди, появившееся после разговора с отцом. Пётр терпеливо ждал, пока Софья соберется с духом. Она, будто боясь, что кто-то может подслушать, прибилась поближе к супругу под одеялом. Уткнулась куда-то в шею и переплела ноги, чтобы, ощутив достаточную поддержку, рассказать абсолютно всё. И этого её хотел лишить отец?***
An eye for an eye, a leg for a leg A shot in the heart doesn't make it unbreak She really didn't wanna make it messy She really, really didn't, but the girl gone cray
— Честно? Я никогда не полюблю этого дурака, — жестоко сказал Георг, — я никогда не приму его, я буду считать его ограниченным и недальновидным, ведущим всех к гибели. Я его презираю. Они пересеклись утром. Вернее, намеренно встретились, делая вид, что это случайность. Софья позволила выловить себя, генерал Бэрроу подыграл. Никто не желал встречаться лицом к лицу, но одновременно чувствовали потребность в этом. — Благодарю за откровенность, — саркастично похлопала в ладоши Софья, — великую услугу предоставил мне, решив поговорить снова. — Хватит дерзить, — скосил глаза на дочь Георг, отвлекаясь от рассмотрения уродливых, по его мнению, ваз, — не ты ли требовала от меня правды? Софья замолчала, складывая руки на груди. Ей нечего было ответить на это. Было бы наивно предполагать, что отец резко изменил свои взгляды на жизнь за одну ночь, но всё же... Было понятно, что он пришел ради примирения. Ей, однако, казалось, что генерал Бэрроу не заслуживает прощения, что его ошибки слишком велики для этого. Даст она ему снисхождение, а дальше? Ничего не изменится. Ей было тяжело игнорировать отца, но ещё тяжелее — не прощать. — Если ты попытаешься стравить нас, — ровным тоном начала Софья, — или будешь угрожать его здоровью, прикрываясь благими помыслами, то ты потеряешь меня. Она не была уверена теперь, действительно ли важна отцу или в погоне за властью он разлюбил её уже давно. По крайней мере, надеялась, что не все так ужасно. А если он правда осмелится переступить грани дозволенного, то совести Софье будет проще вынести необходимые действия. По крайней мере, она цинично рассчитывала именно на такой исход ситуации. Убеждала себя в собственной непоколебимости, но в глубине души не была уверена в своей стойкости перед возможным наихудшим исходом. Оставалось лишь слепо верить, что она правда любима своим отцом, а не является лишь инструментом достижения его целей.She's not a bad kid But they had to do it She had to crack She had to kill Pop