I see trees of green Red roses too I see them bloom For me and you
— Ты знала, что птички — переносчицы заразы? — осведомилась Софья, вытаскивая зелёные листочки из кудрявых волос Елены, — природа сама решает, какие птички летают, а какие — нет. — Между прочим, это полнейший бред! — незамедлительно вмешался Пётр, бросив через плечо, — в природе тоже не заложено, чтобы собаки спали на кровати, но они же спят. «Только потому, что ты им позволяешь» — подумалось Софье, но вслух она спорить не стала, принимая более тактичную позицию: — раненой пташке тяжело помочь, Леночка. Свое поражение она понимала прекрасно, сколько не приводи аргументы да доводы — Пётр и Елена уже сами решили, что будут делать. Софью Георгиевну ужасно раздражало, что её ввязывают в подобную трату времени. В конце концов, много ли в мире птиц, которые повреждают свои крылья и умирают? Больше всего ей был непонятен взгляд Петра: он являлся великолепным охотником, который мог подстрелить ласточку на лету, но сейчас вился у жалкой синицы, будто она была самой важной вещью этого мира. Это же лишь маленькая дичь для натравки собак. Императрица смотрела, как её супруг заботливо забрал пташку с искажённым крылом, полностью умещающуюся в его ладонях, а дочь, с самым грустным и озабоченным жизнью птицы лицом на земле, не отступая ни на шаг, помчалась следом с холма. — Твой хозяин нам всем досаждает в это утро, — почувствовав тёплый бок, трущийся у её бедра, заявила Софья, — неужели было так тяжело просто не привлекать внимание этой находкой? Самая тёмная из выводка борзая приостановилась высунув язык. Софья Георгиевна почувствовала себя несколько глупо, разговаривая с не особо умным животным. Пусть они и великолепные охотники, но беседовать с ними и ждать ответа огромнейшая глупость. Однако Вурдалак, пёс наречённый лично Софьей, подпрыгивает, опираясь на задние лапы, и пронзительно гавкает. Она отшатнулась, смотря наверх, сквозь стремительно осыпающиеся с дерева листья и веточки. Где-то там, в переплетении ветвей низкорослой и юной сосны, было что-то маленькое и колючее. Разумеется, пташка без инстинкта самосохранения свила гнездо в самом непрактичном дереве и на самой губительной для яиц высоте. Софья вытянула руку, словно желая достать до сплетённых ветвей, но замерла. Всё-таки, если она оставит, как есть, то ни муж, ни дочь не узнают об этом. Она не навлечёт себя ненужных забот. Какое ей дело до гнездышка? Каждый день какие-нибудь норки, да хорьки становятся варварами для домиков птиц. Пёс лёг на мокрую от росы траву, внимательно наблюдая за императрицей. Не вмешивается в её решение, будто готовится стать пособником в этом тёмном секрете. — Жизнь порой очень жестока, — оправдываясь, завела выбившийся локон за ухо Софья, — я не должна нести ответственность за всё это, верно? Вурдалак поддерживающе гавкнул, басисто и оглушительно, практически не соответствуя размерам борзой. Словно в этом длинном и грациозном теле была скрыта настоящая овчарка.***
— Дядя Стёпа, ты должен уметь лечить птичек правильно! — Лена, я вообще птичек не лечу. И собачек тоже. Я людей лечу, — фыркнул Степан, обрабатывая крыло, — просто твои родители издеваются надо мной. Представляешь? Пётр цокнул языком, приготовился возразить, но был прерван появлением Софьи с неожиданной находкой. Всё же, не смогла оставить этот дар небес. Императрица потупила на супруга, а затем совершенно бесцветно сказала: — Вот, нашла пополнение. Журавлёв вытаращился на гнёздышко и медленно осел, подпирая рукой щёку. Сколько ещё неожиданных прелестей жизни ему преподнесёт императорская семья? Елена Петровна же, наоборот, была в полнейшем восторге. Помимо прекрасной и миленькой птички появились ещё и восхитительные маленькие яички! Она хлопнула в ладоши и с такой мольбой взглянула на Степана Сергеевича, что тот махнул рукой, мол, да-да, я этим займусь. — Как ты умудрилась это достать? — дождавшись, когда Софья поставит ношу на край дубового стола, поинтересовался Пётр. — Оно очень низко находилось, — пожала плечами императрица, а затем добавила гораздо тише, чтобы зачарованная сюрпризом Лена не услышала: — я его хотела оставить поначалу. Софья добавила это беззлобно, скорее смущённо, что занимается такими неподобающими её положению глупостями. Петра же эта реакция сильно позабавила. — Какое благородное сердце!... — Перестань. — Добродетельница моя, — давя желание посмеяться с её растерянности, добавил Пётр и поцеловал в щёку, — мы никому не расскажем, что ты делаешь хорошие дела, чтобы не разрушить репутацию дочери Георга. Софья усмехнулась, чувствуя как неловкость пропадает, и добродушно стукнула мужа по плечу, который уже, впрочем-то, сдерживать смех не собирался. Он обхватил её сзади, обнимая за плечи, склонился к ней, и, заговорщически щурясь, шепнул на ухо: — А зачем мы платим такие деньги Журавлёву, если он даже маленькую козявку вылечить не может? — Моя галёрка закрыта! Никаких посторонних на операции, — незамедлительно послышался ответ, — идите по своим важным царским делам и не отвлекайте меня. Лена, которая, кажется, единственная не услышала слов отца из-за которых бурно отреагировал медикус, непонимающе заморгала. Она повертела головой, ожидая, что ей объяснят шутку, но этого не произошло, и маленькая цесаревна сморщила нос и надула губы. — Ну да, маленькие же глупые, — пробубнила она сердитым тоном, но с плохо скрываемыми нотками обиды, — что нам до вас! Пётр удивлённо округлил глаза, отстраняясь от жены, словно не мог поверить брошенным ему обвинениям. Он присел перед дочерью, чтобы быть на её уровне и серьезно сказал: — Вовсе не глупые! У меня для тебя есть настоящая секретная миссия, о которой не будет знать даже мама. Настолько она важная. Софья закатила глаза. Послышалось приглушенное что-то вроде: «заботиться о птичке, когда её подлатают», после чего Пётр выпрямился. Журавлёв вновь выразительно взглянул на всё семейство, прогоняя их одним только взглядом и атмосферой его полутёмного кабинета, свет из окон которого ничуть не спасал. Петр, всем видом показывая, что это не неприязнь Степана его вытурила, а он принял собственное и самоличное решение, поднял Лену на руки и гордо вымелся из кабинета. Софья осталась наедине с другом. — Очень тяжело? — невысказанная подколка осталась на губах медикуса, но откровенный намёк было сложно пропустить. — Ради них — вполне терпимо. — Но ведь это, — имея в виду птицу и гнездо, Степан взмахнул рукой в их сторону, — как раз из-за них. Она ничего не сказала, лишь усмехнулась и оставила медикуса наедине со своими мыслями.***
I see skies of blue And clouds of white The bright blessed day The dark sacred night
Птица вилась в куче всевозможных тканей. Софья тоскливо смотрела на свои дорогие шелковые платки, к которым она, вероятно, никогда больше не прикоснётся. Но вердикт Степана был непреклонным: если они хотели сохранить яйца, то нужно было им создать чрезвычайное тепло, а также помочь синице-матери высидеть их. Потому поставленное у камина гнездо медленно грелось, пока раненная птаха пыталась удобно насесть на свои маленькие яйца. Перевязанное крыло ужасно ей мешало, вызывая время от времени недовольное трекотание и громкое шуршание. Софья лениво перевернулась на спину, поглядывая за своей новой соседкой. Скосила глаза на супруга, а затем поинтересовалась: — Тебе не кажется, что наша кровать становится всё уже и уже? — Птица не заняла ни части кровати, она у камина! — Она громкая. — Вовсе нет! — Дождись четырех утра, если никогда не слышал песни этих настырных существ! — Будешь жаловаться — тебя точно клюнет кто-то в нос, — наигранно угрожающим тоном произнёс Пётр. — Вы мне угрожаете, Пётр Фёдорович? — с такой же манерой поинтересовалась Софья, выражая крайнюю степень возмущения, — а это вы, конечно, зря... Я думала, что ты только кусаться умеешь, а не клеваться. Супруг сел поближе к ней, сокращая расстояние и кладя пальцы ей на талию, чтобы нанести следующий удар: — Я ещё могу... В вечернем пламени свечей, конечно, обстановка казалась интимной. Только вот Софья замерла как напуганная лань на охоте, ожидая продолжения фразы. Интуиция у неё была слишком хорошей, чтобы игнорировать лукавые огоньки в глазах. — ...неожиданно щекотать, — едва слышно закончил фразу Пётр. Софья неожиданно быстро схватила его за эту же руку: — Клянусь, если твои пальцы сейчас не исчезнут, я попаду в монастырь. И явно не за желание служить Господу! Совершенно заслуженно получив щелчок по носу, император предпочёл в конфронтацию с женой, которая до одури боится щекотки, не вступать. Она гневно одарила его взглядом, опускаясь на подушки и не сводя с него глаз. Пётр лёг рядом. Кажется, он хотел сказать что-то ещё, но дверь очень невовремя приоткрылась. Шлёпанье босых ног раздалось по полу, пока не затихло в районе ковра. А затем неловко смялась простынь, пока Елена Петровна отчаянно пыталась залезть на родительскую кровать. Затем переступила через отца, бросив ему «ты никогда не вырастешь!», залезла между родителями, в серединку. — А птичка будет с нами спать? — вытаращилась она на мать. — Нет, птичке явно не четыре годика, как тебе, — вздохнула Софья, вынужденная придумывать отговорки от угрозы спать с ещё одним животным в кровати, — она самостоятельная и спит у камина. Было бы лучше, если бы в гостиной. — У нас не хватает места? — не унималась Лена, — можно подвинуться. На этих словах она ткнула Петра пяткой, который ловко схватил её за ногу и прижал к одеялу. — Один матриархат в нашей семье... — тоскливо выдал тот, впрочем, соглашаясь с нежеланием спать с пернатым гостем, — места очень мало. — И очень хочется спать, — приподнялась на локтях Софья, — птичка будет в гостиной. Это было не предложение, а указ, который не подлежит обжалованию. Пётр вздохнул, не желая вставать ради уноса гнезда, но Лена, будто ощущая его настроение, вскочила первая, всё-таки случайно запнулась об отца, но стремительно быстро утащила яйцо в гостиную. — А потом жалуются, что я всегда болею, — трагичным голосом выдал Пётр, — одно ущемление всю мою малую жизнь... Одни страдания, да побои. — Ты ударил меня локтем во сне вчера. — Видишь, что с нами происходит? — пробежавшись пальцами от предплечья до плеча супруги, задал вопрос он, — вот так и начинается отчуждение... — Тогда, грубо говоря, в его назревании виноват ты, — спокойно ответила Софья. — В тебе всё добро гнездо высосало, что ли? — Иди спи на свою половину, Лена возвращается, — она скользнула губами по его щеке, а затем мягко оттолкнула супруга, не в силах бороться с этим наглым мартовским котом, — я уверена, что днём можно будет найти все варианты компромиссов. И, после этих слов, сдёрнула одеяло на себя, показывая исключительную вредность, просто ради того, чтобы Пётр негодующе воскликнул. Так сказать, было произведено наказание за неподчинение.***
The colors of the rainbow So pretty in the sky Are also on the faces Of people going by
Софья, конечно, старалась действовать по законам морали и чести, но когда нежеланные гости задерживаются, то её моральный компас серьезно искажается. Иными словами, заметив первые признаки треснувших яиц, да более-менее довольную синицу, она поставила точку в решении жизни птицы. — Отнесите её куда-нибудь, иначе она забудет как летать, — поморщилась от звуков синицы она. — Прошло мало времени, — запротестовал Пётр. — Если ты оставишь её здесь, то она никогда не выживет в дикой природе, — императрица перевела взгляд вниз, смотря на дочь, — и её птенчики останутся без мамы. Мы же не хотим, чтобы это произошло? Она считала себя совершенно правой. В её жизни уже было довольно много собак, которых Софья приняла ради Петра, но сердце было слишком ограниченным для принятия ещё одной зверушки. Да и ей самой думалось, что муж попросту увлёкся: он никогда не был любителем птиц. А потому, ради всеобщего блага, надо восстановить равновесие в природе и вернуть птаху на законное место. Разумеется, как и любое другое проклятие, оно требовало присутствие Софьи. Было бы глупо полагать, что ей удастся избежать очень драматичного и тяжелого прощания с синицей. Она даже, честно сказать, попыталась соврать, словно у неё есть очень важные и необходимые дела, но грустный взгляд Лены остановил её. Часть души императрицы отчаянно протестовала в участии глупостей, но другая, которая искренне любила семью, согласилась на эти экзекуции. И вновь, оказавшись рано утром вместе с собаками, дочерью, мужем и комплектом птиц около злосчастного дерева, Софья прикрыла глаза. Холодный утренний ветер заставлял ёжиться, укутываясь в богато расшитую шаль, а юбка платья отяжелела после ходьбы по траве, напрочь пропитанной росой. — Ты так заболеешь, если будешь стоять на ветру в таком положении, — зевнула Софья, поправляя воротник на шее Лены, чтобы та не простыла, а затем взглянула на Петра: — просто закинь, куда сможешь. Император приструнил борзую, которая опёрлась на него, чтобы любопытно обнюхать гнездо, которое Пётр держал в руках. Оценивающе оглядел ветки и со всей аккуратностью, которая имелась, вернул низкорослому дереву его частичку. — Думаю, можно идти. — Наконец-то! Я устала тут мерзнуть. — Не-ет! Они упадут, — захныкала Лена, которая была столь эмоциональна каждый раз, когда плохо высыпалась. — Хотя... — выслушав мнение цесаревны, Пётр подвис. — Что ты делаешь? — нахмурилась Софья, разочарованная в том, что ей не удалось ретироваться как можно скорее, — давай без прощальных речей, сентиментальных фраз и прочего... Она ахнула, когда Пётр попросту взобрался на дерево. — Что ты делаешь?! — резко возникла Софья, — немедленно слезай! Если ты сейчас упадёшь и разобьёшься, то я не объясню никому, каким образом столь глупо умер император! — Так ты желаешь мне смерти, да? — выразительно глянул на неё он сверху вниз. — Ты не белка, спускайся! — злобно напомнила она, — тебе напомнить, сколько ты весишь? Тебя эти ветки не выдержат! Спустись с небес на землю во всех смыслах и оцени обстановку адекватно! — Папа — герой! — восторженно сказала Лена, — ты ничего не понимаешь. — Медведи взбираются на деревья, — резонно отметил император, — почему я не могу? — Потому что медведи безмозглые и им плевать на своё потомство, — прошипела Софья вслед. Пётр ловко закинул гнездо на пересечение ветвей. По крайне мере, теперь оно было защищено от хищников, ищущих лёгкую добычу. — Как ты дожил почти до сорока лет? — устало вздохнула Софья. — Легко! Мне благоволит удача, — Пётр практически спустился на землю, но, запнувшись о сук вблизи нижних ветвей, рухнул на мокрую траву. Императрица нависла над ним, смотря столь холодно и враждебно, что даже слова не нужны были. Сейчас Софья действительно пожалела, что с ней нет Брокдорфа и никто не мог согласиться с её действиями. Как ни странно, но ей казалось, что камергер был бы на её стороне. — Я упал прямо к твоим ногам, а ты ещё недовольна? — слабо поинтересовался супруг. Софья медленно моргнула, пока Лена восторженно дёргала то её за платье, то отца за мундир, расхваливая и восторгаясь этому геройскому поступку. — У тебя кровь, — устало вздохнув, она опустилась рядом, доставая платок и прикасаясь ко лбу. — Ты говорила, что любишь мои шрамы! — Но я не просила тебя зарабатывать новые! — Софья вытерла кровь и подала ему руку, — вставай. — Вот так получаешь травмы за благое дело, а вознаграждения никакого, — наигранно посетовал Пётр, не унимая попыток привлечь внимание. — Хорошо, — фыркнула Софья, — ты был таким отважным! Так здорово упал с дерева, спасая птичье семейство. Испытав чувство радости, Елена моментально потеряла интерес к родителям и стояла под деревом, задрав голову, желая разглядеть то самое гнездо. — Я-то знаю, что хороший, — согласно кивнул он, — а вот жена моя — хуже кактуса. — Ты действуешь необдуманно! — взъерошилась Софья, — если бы ты попытался действовать аккуратно, то этого не случилось. Но нет! — Я что, настолько виноват? — нарочито горько пробормотал император, — даже не заслуживаю успокаивающего поцелуя? Софья серьёзно взглянула на него, затем не удержала смешок и всё-таки поцеловала мужа, положив ему руку на плечо. После чего, широко раскрыв глаза, отпрянула, не сдерживая возмущения: — У тебя привкус крови! Ты ещё и прикусил губу? — Может быть, — после чего тихо добавил, словно не хотел, чтобы она действительно расслышала: — а ещё спина болит. И то ли лимит злости от происходящего исчерпался, то ли императрица просто устала пугаться и раздражаться, она просто смиренно приобняла своего неудачного древолаза. — Что ж, — подвела итог Софья, — осмотришься у Степана. — Можно я упаду второй раз? — поморщился Пётр, — чтоб наверняка. Нехорошо лишний раз человека работой загружать... Софья с улыбкой покачала головой. Если шутит, то как минимум в неплохом состоянии. Это хотя бы хорошо. — Зато можно будет небезосновательно считать, что у тебя заслуженный выходной, — отыскала плюсы она, — сказать всем, что получил тяжкую травму и надо отдохнуть. Ни дети, ни слуги беспокоить не будут. — Но я не против беспокойства Лены или... Супруга вздохнула и выразительно посмотрела на Петра прежде, чем до него окончательно дошёл смысл её слов. Софья смирилась с его непониманием намёков много лет назад, но иногда это так было невыносимо. — О, беспокоить не будут, — другим тоном произнёс он, как это делают люди, которые резко преисполнились в познании, — а ты, разумеется, заботишься о больном, да? — Я рада, что ты уловил суть, — засмеялась Софья, — сотрясения точно нет. А затем она окликнула Лену, переключившуюся на собак и что-то рассказывающую им. На удивление маленькая цесаревна построила борзых по порядку, которые, не двигаясь, внимательно слушали лепет царской дочери. А после, недовольные от того, что их прервали, и Елена Петровна, и борзые поспешили догнать императорскую чету. Солнышко пригревало Софью, и ей даже действительно показалось, что эти маленькие семейные глупости не столь обременительны даже в этих безумных проявлениях. Но всё же ей было максимально радостно оставить это злосчастное и непрощенное гнездо позади.I see friends shaking hands Saying, "How do you do?" They're really saying "I love you"
And I think to myself What a wonderful world?