I remember that night, I just might Regret that night for the rest of my days I remember those soldier boys Tripping over themselves to win our praise
Софья подняла Анну на руки. Девочка, проворно вертящая головой, заулыбалась, увидев на горизонте Степана Журавлёва. В редкие моменты императрица доверяла попечительство над маленькой дочерью своему другу. Для Софьи малышка являлась настоящим сокровищем, а потому она могла доверить её лишь одному человеку, по надёжности уступающему только лишь её отцу и, может, мужу. Кристиану фон Брокдорфу. — Чего? — сложил руки на груди Журавлёв, — ты позвала меня, чтобы на моих глазах совершить акт предательства и показать, что доверяешь ему больше? Кристиан засмеялся, принимая цесаревну на руки, а затем склонился над девочкой, которая что-то лепетала на детском языке. — Стёпа, я хочу, чтобы за два часа моего отсутствия дети сохранили рассудок и желание жить в этом мире, — недоумевающе, словно это был очевидный факт, произнесла Софья, — ты последний моральный ориентир, с которым бы я их оставила. В одиночку, разумеется. А так у тебя есть Кристиан. Это… Как помощник. Считай, что он тебе помогает. — А я могу просто уйти, чтобы он заботился в одиночку? У меня есть масса дел, кроме как быть запасной сиделкой, — устало потёр переносицу он, — да и что произошло? Твой благоверный настолько царскую казну растратил, что ни на нянек, ни на гувернанток нынче не находится? — Над твоим юмором даже Михаил бы не посмеялся, — фыркнула Софья, а затем, наигранно добродушно произнесла, — я просто считаю, что подле себя всегда нужно держать медикуса. Это твоя работа — лечить маленькое наследие России. — Ага, а ещё маленьких собачек наследия России с их маленькими щенятами, потому что наш император очень любит требовать много, а платить нещадно мало! — Ты придворный медикус. Больше чем у тебя, денег только у государя, — закатила глаза она, — хватит отлынивать от своей задачи. Дети не собаки, блох им вытаскивать никто тебя не заставит. — Я правильно понимаю, что ты просто нашла изощрённый способ помучить меня? Софья уставилась на него, словно почти собралась с силами объяснить нюансы происходящего. Но, будем честны, Степан Журавлёв был не так уж и против поводиться с детьми, а вся его вредность существовала от природы и просто проявлялась, как, например, яд у мухоморов. Есть и всё. Ничего не поделаешь. А потому, не желая объяснять очевидные детали, императрица посмотрела на него и лаконично произнесла: — Да. Она поцеловала Анну в лоб и развернулась, исчезая в перепутье дворцовых коридоров. Софья объяснила причину столь необходимых посиделок с детьми больно уж уклончиво, но Журавлёв был готов поспорить, что дело заключалось в нехватке личного пространства для неё и Петра. — На улицу, — скомандовал Журавлёв, — не хватило мне ещё пересечься с этими голубками, оскверняющими целомудренный дух этих стен! И подвис. Всё это время в разговоре Софья упоминала детей, а не одного ребёнка. Медикус устало вздохнул: — А где ещё одна? — Кто ещё одна? — отвлечённый на Анну, пытающуюся съесть жабо, пробормотал Кристиан. Девочка схватила его за нос, рассматривая с любопытством лицо. Степан почти скукожился от этой картины. Ну да! Вот почему он с детьми хорошо ладит: у них умственное развитие точно такое же, как у Петра Фёдоровича. — Дочь, — проскрежетал Степан. Этого было достаточно, чтобы Брокдорф наконец-то прекратил попытки побороть облизать ткань, и торжество детской наглости восторжествовало. Журавлёв, впрочем, тоже имел критическое мышление и опыт общения с императором, а потому, как истинный крёстный половины государского выводка, осмотрел все шторы и занавески. И, прежде чем он правда подумал, что дети умнее родителей, застал тихо похихикивающий силуэт за колонной. Как бы он ни сравнивал Петра с детьми, но это было жестоко. Последних, хотя бы, медикус любил. А потому, где-то в глубине души положительно отреагировав на такую глупую милость, тронул за плечо Елену Петровну. Девочка удивлённо распахнула глаза и вылетела из своего укрытия, совершенно не подозревая, что была в абсолютно очевидном месте. — А если бы я тебя не нашёл, ты бы весь день сидела? — ворчливо поинтересовался Степан, не препятствуя Лене наброситься на него с объятиями и ответно похлопывая её по спине. — Это было так плохо, дядя Стёпа? Против этой маленькой бестии, к сожалению, даже матёрые медикусы не имеют аргументов. Поэтому Журавлёв серьёзно помотал головой, признавая опыт игры в прятки у Леночки совершенно исключительным. — Великолепно спряталась. Отец бы так не смог. — Иногда я думаю, — искоса взглянул Кристиан, — что в нашем общении ты слишком часто упоминаешь Петра. — Ревнуешь? — Кого к кому и в каких пропорциях? — невинно поинтересовался камергер, даже не снизойдя до повторного взгляда на собеседника. Впрочем, никому из них ответ ни разглашать, ни получать не хотелось. Брокдорф, имея самые настоящие гены гувернантки (и не просто абы какие, в конце концов, воспитать из дикаря наследника престола — задача сложная), распорядился приготовить одежду маленьким княжнам, поскольку на улице было довольно холодно. — А твоя пропрусская шельма с нами не идёт? — не унимался Журавлёв, желая поддеть Кристиана, — а то мало ли мы учудим что-то, да без главного шебутника… Лена протянула свою маленькую ладошку Брокдорфу, а тот немедленно взял её, свободной рукой держа Анну. Бросив красноречивый взгляд, камергер и на сей раз оставил медикуса без какого-либо чёткого ответа. В напускной тишине они успели спуститься по лестнице прежде, чем старшая цесаревна стала трещать, как неугомонная сорока. Процессия действительно была странной. В каком-то роде она могла бы показаться болезненно неправильной: есть ли толк двум абсолютно чужим мужчинам до абсолютно чужих детей? Только параллель определённо проглядывалась. Один из них считал себя ответственным за Софью, другой — за Петра. Это было чем-то вроде сорняка: с лёгкой руки императрицы нарушенные основы воспитания детей будто ненароком нарушили и негласные нормы морали в отношении педантичного и отстранённого высшего света. А потому он пророс, обосновался в сердцах других людей тоже. Согласно такой логике, Брокдорф и Журавлёв должны быть оппозицией друг другу — ненавидеть и одновременно вынужденно сотрудничать. Ранее такой мотив действительно проглядывался в их взаимоотношениях, какой-то недосказанной враждебности, подпитываемой прежде всего открытым презрением со стороны Степана по отношению к наследнику престола. Вместо вражды, впрочем, они составили неожиданно взаимовыгодный союз.So this is what it feels like to match wits With someone at your level! What the hell is the catch? It’s the feeling of freedom, of seein’ the light It’s Ben Franklin with a key and a kite! You see it, right?
Только-только выйдя в сад дворца, Анна Петровна чихнула. И медикус, словно желая оправдаться, пробормотал: — Это не простуда. Просто от солнца. — И не думал иначе. В обманчиво-лёгком времяпрепровождении с детьми прозвучал первый тревожный звонок, когда с искрами в глазах и желанием в голосе Лена громко поинтересовалась о том, будут ли развлечения. — Развлечения? Мы можем кому-нибудь запихать за воротник шматок снега, чтобы было весело, — пожал плечами Степан, — у меня даже есть список кандидатур. — Ты вредный, — наморщила нос цесаревна, — я хочу что-то весёлое! Слепить снежную бабу! Снежки! Снежная крепость! Саночки! Журавлёв сложил руки на груди. Если честно, то ему за десять минут надоело позиционировать себя как пример для подражания. С каждым новым предложением Лены усталость наваливалась на него кирпичик за кирпичиком, будто лишь мысль о том, что ему придётся что-то делать, была ужасной. А вот Брокдорф, то ли выпив весь запас мака в стране, то ли просто имея богатый опыт и любовь к детям, снисходительно кивнул головой. Хотя Степан готов был поклясться, что, скорее всего, он даже не понял из нечленораздельных воплей старшей цесаревны, что она хочет. Быть может, некоторым людям просто необходимо было жертвовать своим комфортом в угоду других? Медикус бы мысленно посетовал об этом больше, но, честно говоря, осуждение Софьи он представлял также отчётливо, как и точность своего психоанализа в сторону камергера императора. Найти что-то из предложенных вариантов не было бы так сложно, но любой дурак знает, что детям важна скорее компания, нежели само мероприятие. Играть со своей сестрой Елена Петровна, конечно, согласилась бы, но это была бы игра в поддавки. А поскольку, во-первых, младенцы не должны унижать своих старших сестёр, которые унаследовали ум отца, а не матери, а во-вторых, дети должны быть отсортированы по возрастному критерию, чтобы их было легче сбить в отслеживаемые в поле зрения кучи. По крайней мере, так думал Степан. Благо при дворе хоть и не предполагалось огромного количества детей, они имелись. Софье была жизненно важна социализация каждого своего ребёнка, а потому ведомыми и неведомыми способами можно было легко наткнуться на непристойный гам, если хоть раз выйти за пределы стен и колонн, привыкшим к полушёпоту интриг. Живая изгородь дворцового сада скрывала огромный пятачок земли, который оглашал своё местоположение радостным шумом, чистым и беззаботным, на который были способны только дети. Практически сразу, как проворная коза, Лена умчалась в эпицентр событий. Журавлёв успел лишь на мгновение заметить извечно обеспокоенно-опекающий взгляд Брокдорфа, который будто бы сомневался над рациональностью идеи отпускать её на самотёк. — Тебе стоит меньше волноваться, — хлопнул по плечу его Журавлёв, заставляя Брокдорфа вздрогнуть, будучи вырванным из раздумий, — дети как собаки, на них всё быстро заживает. — Её Величество согласна с твоей беспристрастной оценкой? — беззлобно, но с ехидцей поинтересовался камергер. — Тоже считаешь странным, что она разрешает своему мужу сравнивать детей с щенками, а мне — нет? — изогнул брови Журавлёв, словно этот инцидент действительно вызывал какие-то вопросы. — Важно правильно преподнести информацию. Они обменивались мелочами, желая скоротать неумолимо тянущееся время. Скрупулёзно перебирая различные темы, вещи и предметы обсуждений, изредка прерываясь лишь на то, чтобы вежливо поприветствовать каких-либо знатных особ, проходящих мимо, да взглянуть, что приключается с Еленой Петровной. Их диалог казался столь оживлённым и равным, двое собеседников. Быть может, сама судьба благоволила сойтись двоим умным и острым на ум людям, хоть и совершенно противоположным начиная от религии и заканчивая привычками. Обычно у таких людей, как говорится, образуется химия. Или должна образоваться. К сожалению, здесь скорее действует закон Мёрфи. — Скоро должен приехать генерал Бэрроу, — поёжившись от ветра, сообщил Степан, — не представляю, как кому-то хочется по своей воле ехать несколько вёрст в санях в такую погоду… — Не представляю, как человек с таким характером вообще не боится куда-то выезжать, — тень раздражения промелькнула на ровном лице Брокдорфа, а затем столь же быстро исчезла, возвращая флегматичный взгляд, — почему Софья игнорирует его натуру? — О чём ты? — моргнул Степан, а затем приобрёл осмысление во взгляде: — не каждому нравится твой собаковод, это надо принять. У него ужасное поведение, которое не подвластно дрессировке, в отличие от его подопечных. — У каждого свой взгляд, — терпеливо пояснил Брокдорф, не желая вступать в перепалку, — но это не объясняет, почему стоит не замечать такие нападки. Журавлёв искоса посмотрел на него, пытаясь что-то понять, а затем, словно все обрывки образовали полную картину, тот возмущённо уставился на него: — Ты осуждаешь не Георга, а Софью! Послушай, твой мохнатый друг — не дама в беде, его не стоит защищать… — Иногда уважения отдаёшь больше, чем получаешь. Размытая и абстрактная фраза имела в этом контексте крайне точный посыл. Было очевидно, что камергер всецело осуждает императрицу. И Степану было совершенно не понятно по каким причинам. Вернее, очень даже понятно, но ему было сложно войти в положение Брокдорфа. Никто из них старался не критиковать какую-либо из сторон, уважая обе половины семьи настолько, насколько могли. — Лена! — нарушив напряжённое молчание, окликнул Степан, — я скоро заработаю переохлаждение, пойдём! Разумеется, через день они благополучно забудут эту стычку. Всё также Кристиан будет снисходительно улыбаться на язвительные замечания Степана, а Журавлёв замечаниями пытаться вывести камергера из холодного равновесия. В конце концов, это их тяжкая доля и попытка не сойти с ума в дворцовых интригах. Не так ли? — Не пойду! — полностью сбивая ежиный настрой Степана, наморщила нос Лена и топнула ногой, — я хочу кататься с горки, лепить и... и!.. Медикус развернулся, словно пытаясь этим пресечь убеждения. На самом деле, он повернулся к Кристиану, чтобы попросить его провести дипломатические переговоры с юной цесаревной. Вместо этого, когда тот обернулся, то лишь запоздало заметил, как камергер выпрямляется, а у него, в свободной от Анны Петровны руке, образуется снежный ком. Ледяной шар прилетел прямо в лицо Журавлёву. — Не отлынивай от работы, — с видом пастуха, который приводит стадо в чувство, размеренно произнёс Брокдорф, — давай-давай! Как раз цель запихнуть снег за воротник выполнил. Верно? То ли дело в том, что при детях ссориться непедагогично, то ли невесть в чём, но гневный взгляд быстро потух, оставляя насмешливо-недовольное состояние Степана витать в воздухе одиноко. Елена Петровна радостно подпрыгнула, взмахивая руками так широко, насколько позволяла её маленькая шубка, затем проворно схватила медикуса за край его красного камзола и произнесла: — Я хочу слепить рогатого зайца! — Рогатого зайца? — переспросил Степан, душа улыбку вредностью, — это что такое? — Зайчик с рогами, — серьезно выдала она, будто поражаясь как столь взрослый человек не может понимать базовых вещей, — ему надо на голову две веточки, чтобы получилось правдиво. — А еще можно носик и глазки сделать из камней, — услужливо подсказал Брокдорф. — Ну ты и работай, главный архитектор! — не перенося критику на снежные скульптуры, бросил Степан Сергеевич, — у тебя явно опыта здесь побольше. В конце концов, тяжко Величество до тридцати лет так воспитывать? Они смерили друг друга нечитаемым взглядом, а затем Кристиан снисходительно покачал головой, обтирая мокрую от снега ладонь о край одежды. — У меня ценная ноша на руках, увы. Нахохлившимся вороном Степан взял под руку Лену, удаляясь в эпицентр боевых событий, развернувшийся у подножья снежной горы, чтобы привлечь к эксплуатации детского труда чужих отроков. Брокдорф скосил глаза на младшую из дочерей, словно оправдываясь, сказал: — На самом деле, у твоего отца отлично получаются любые снежные фигуры. Мнение Журавлёва не слушай. Тяжело быть объективным с такой-то завистью к творческому императору! По правде говоря, камергеру и медикусу ужасно приятна компания друг друга. Редкость, когда настолько два разных человека находят язык и какое-то взаимопонимание. Их колючие разговоры являются лишь напущенным холодом, который таит за собой нечто более приятное, хоть и обжигающее. Они — прекрасная команда, которая нисколько не жалеет о той жизни, которую имеет. Степан всегда считал себя равным с Софьей. Кристиан всегда считал себя принадлежащим Петру Фёдоровичу, необходимым ему. Журавлёв не мог конкурировать с тем, кого Брокдорф ставил в абсолют. Занимательная игра, но абсолютно бессмысленная и бесконечная. А потому их базовый принцип оставался таким же: в любой другой ситуации, в других обстоятельствах и другом положении, они все ещё останутся верны лишь одному конкретному человеку. А когда придёт время делать выбор… Они будут по разные стороны баррикад.She’ll be happy as his bride And I know He will never be satisfied I will never be satisfied