you are my sunshine

— Ну прошу, — вздохнула Софья, касаясь подушки головой, — убери свою лисью морду от меня и займи чем-нибудь детей. Пётр покорно отлип от неё. Императрица с ворчанием отвернулась, накрываясь одеялом по самую голову. Перспектива полежать с женой, конечно, манила, но Софья ужасно устала после собрания сената и не хотела видеть подле себя никого, пока не выспится. Пётр её понимал: его жена никогда не была жаворонком, а ранние утренние подъёмы, столь удобные для императора, были для неё немыслимы. Он прощально чмокнул её, после чего послышалось недовольное мычание. А затем перевёл взгляд на Аню, которая оккупировала родительский стол. Девочка сердито взглянула на мать, поскольку последние полчаса она, вообще-то, рисовала ей рисунок. И Пётр бы правда оставил её здесь сидеть, так как из всех детей она была самым тихим и спокойным ребёнком. Но той, видимо, тоже не хотелось мешать матери, поэтому она призывно потянулась к нему, чтобы отец поднял её. Пётр подхватил её на руки, носком обуви ткнулся в борзую, чтобы та поднялась тоже. Горбунок недовольно взглянул на хозяина. Император прекрасно понимал всеобщее недовольство. В частности, пса, который ухватил восхитительный случай спрятаться от своих хвостатых собратьев, а тут его выгоняют из отчего дома. Но эта борзая была чрезвычайно громкой. А ещё гавкающей во сне. Из любви к Горбунку и любви к Софье Пётр предпочёл выбрать последнее. Вдобавок, он был уверен, собака могла найти другое место, куда забиться и отдохнуть. Собака вальяжно поднялась с места, неторопливо окинула взглядом покои и также медленно покинула их, устраиваясь уже в гостиной, которую, по правде говоря, уже приметила Псина, самая старая из собачьей своры. — И нечего скулить, — произнёс Пётр, перешагивая собаку, — у тебя было плохое поведение всю неделю. Ты разбудил всех, кого можно! — Собаки не умеют разговаривать, папа, — покосилась на него Анна, словно была удивлена таким странным поступком, — никто не умеет разговаривать, кроме людей. — О, они понимают, — фыркнул Пётр, — ты посмотри, какие у Горбунка глаза бесстыжие. Девочка взглянула на пса. Его имя было странным даже для четвероногого друга, учитывая, что все борзые горбаты, но Аню так позабавила шутка про бесстыжесть, что она довольно поморщила нос. Пётр оценил этот маленький порыв приобщиться к его юмору. — Чем ты хочешь заняться? — услужливо поинтересовался он. Анна была настоящей загадкой. Сыновья никогда не были проблемными в плане выбора деятельности — они исчезали на несколько часов, после чего наступали какие-либо летальные последствия, но никогда не отягощали скукотой родителей. А Лена… Что ж, вкупе с Егором она тоже приносила кучу проблем, но отцовское сердце поощряло её стремление к хаотичности. Потому что она маленькая и миленькая. Павлу с Дмитрием почти по двадцать лет, но ведут они себя как истуканы (но они тоже миленькие! по-своему). Младшая дочь была непонятной: угодить ей было практически невозможно. Она то была не против прогулок, то не любила их. То желала сыграть в прятки, то не хотела вообще ничего активного. Пётр прослеживал её тягу к книгам и чему-то… познавательному, что ли. Но на все предложения смастерить маленький кукольный театр она отказывалась, а фолиант геометрии вряд ли бы её заинтересовал. Не в этом возрасте, по крайней мере. — Я хочу научиться играть на скрипке. Петр подумал, что ослышался. Он моргнул, перевёл взгляд на Анну. Девочка повторила фразу. Все его дети выросли, не имея ничего общего с его увлечениями. Конечно, где-то в детстве, они любили играть с отцом в солдатики и имели тягу к маленьким пьесам, но только потому, что это было забавно. А скрипка… Скрипка была для него чем-то сакральным. Он был честен с сам собой, когда считал, что умрёт, не передав эту заинтересованность своим детям. И вот, о чудо, не стукнуло ему ещё сорока пяти, как был послан неземной дар в виде Ани, которая хотела обучиться играть на инструменте. Особо верующим император не был, но тут бы поверил в любое божество, на которое бы ему указали. — Конечно! Я научу тебя, — энергично выпалил Пётр, даже позабыв, что стоит понизить голос. А затем прикусил язык и сказал чуть тише, — но не здесь. Мама услышит скрипку. У него, кажется, даже вспотели ладони. Тяжело описать, каким подарком для него являлось сие открытие. Где-то на грани сознания он мог бы смущённо признаться, что чуть было не выделил в завещании младшей дочери особую строчку. «Дима, только не обижайся, ты все ещё основная кандидатура на престол…» Спускаясь вниз по лестнице, Пётр запоздало подумал, что не знает, как учить чему-то собственную дочь. Учитель должен быть объективен, а ученик, он считал, должен быть чуть постарше… Хотя, с другой стороны, говорят, что некоторые четырёхлетние дети знают аж пять языков. Может его Анечка просто столь выдающаяся, что сможет одолеть игру на таком инструменте? Он не знал. Ему было больше десяти, когда его научили играть, да и тётушка этому максимально препятствовала. А тут дочери всего пять. Ладно, вдох-выдох, сейчас можно что-то сообразить.

***

— Что-то случилось с Аней? — растирая помятое ото сна лицо, поинтересовался Степан. Видимо, это стало какой-то дворцовой традицией иметь тот же режим сна, что и у императрицы, — чем я провинился, чтобы заслужить твой визит? Пётр сложил бы руки на груди, если бы Аня не мешала ему своим присутствием. — Мне нужен Брокдорф, — максимально небрежно бросил Пётр, — вы наверняка пили. «Без меня», — добавил про себя он. Но его обиженный взгляд был столь красноречив, что был равносилен сказанному вслух. Степан мерзко и довольно кивнул, мол, да. Без тебя. Медикус развернулся и позвал камергера по имени. Пару мгновений стояла тишина, затем, не менее помятый, чем Журавлёв, Кристиан высунулся к Петру. — Ты жалкий предатель, — вместо приветствия бросил император, — столько лет дружбы, а променял меня на Степана. — Ваше величество, я считал, что вы проводите время с Софьей Георгиевной. Пётр хмыкнул. Ну да, проводит! А вот надо было догадаться. Почувствовать душою, что освободился и нуждается в его присутствии. Короче говоря, вину Брокдорфа он видел. — Собирайся, ты должен поехать в город, — распорядился Пётр, — мне нужно найти маленькую скрипку для дочери. — Анна Петровна изъявила желание играть? — повеселев, поинтересовался камергер, — свою боитесь давать? — Ну да… Аня же маленькая, — смущённо произнёс Пётр. На самом деле это для него было ещё куда более священно, — помру — забирайте! А сейчас нужна такая же маленькая скрипка. Брокдорф потянулся, хрустя всеми позвонками. А затем исчез из поля зрения, чтобы распорядиться закладывать карету. Пётр довольно оглядел Аню и, не сдержав эмоций, чмокнул дочь в нос. — Вот она, моя маленькая наследница, — проворковал он.

***

Спустя полчаса Брокдорф явился. Он нагнал императора, пытаясь параллельно перевести дыхание. Пётр аж умилился. Вот как старается ради Анечки! Довольно принял скрипку, опустив дочь на пол. А потом произнёс: — Спасибо за службу, можешь идти. Не смущай нас. Брокдорф лишь молча поправил треуголку, перехватил свою трость и, вероятно, сбежал к Журавлёву. Пётр постарался держать язык за зубами, чтобы никак не комментировать этот низкий поступок. — Жемчужинка моя, — обратился он к Анне, — держи! Дочь приняла в руки скрипку. Пётр, благоговея, почувствовал как сердце пропустило удар, когда инструмент оказался в пухлых ручках цесаревны. И он искренне старался. Пётр считал, что мог бы хорошо объяснить теорию и показать практику. Император ведь учил других играть на скрипке, хоть и более старших людей. Что он, не сможет собственной дочери всё разжевать? Пётр терпеливо, раз за разом, помогал Анне правильно положить руку на смычок. Он показывал ей разницу между звучания в струнах, как держать скрипку. С запалом рассказывал про нюансы строения грифа и объяснял, что такое канифоль. Аня не всегда понимала, что он вообще такое несёт. Но покорно слушала, иногда кивая на то, что могла отделить по смыслу. Император ежесекундно напоминал себе, что, вообще-то, новичкам тяжело. И то, что его дочь в столь юном возрасте пытается хоть что-то сделать — уже восхитительно. Поэтому он терпеливо раз за разом объяснял ей, почему нужно зажимать скрипку углом челюсти, а не подбородком. Почему стоит принимать отличное от её позиции расположение рук. Только, видимо, он всё-таки переоценил свою дочь. Ей совершенно не нравилось касаться струн, извлекать хоть какой-то звук. Но разве это проблема? Всё приходит с опытом, а страх перед тем, чтобы заработать мозоли на пальцах, лишь глупая условность. Но чем дольше он пытался что-то выжать из Анны, тем сильнее она расстраивалась. Он не мог осуждать её: цесаревна была слишком маленькой для того, чтобы понимать значение долгих и упорных тренировок. Посему он просто её подбадривал. — У тебя восхитительно получается, — лучезарно улыбнулся он, — да, слегка неважно, но ты же так стараешься! А ради этого он готов также вечность стараться, сыпля комплиментами по любому пустяку. Им повезло, что они были наедине. Потому что другие люди вряд ли бы выдержали этой какофонии. В любом случае, когда Пётр вернулся мыслями на место, где присутствовал, звук стих. — Что такое? — он взглянул на дочь, которая отложила скрипку. Пётр присел перед ней, коснувшись её ладоней и рассматривая внутреннюю сторону ладони: — Тебе больно? Пальчики натёрла? Но она отрицательно покачала головой, как-то исподлобья поглядывая на отца и совершенно по-детски сминая ткань своего маленького платьишка. — Жемчужинка моя! — позвал он её, чтобы Аня хоть что-то сказала. — Я не хочу, — Анна зажмурилась и помотала головой, — я не буду больше. Пётр подхватил её на руки, склоняя голову к ней. — Почему? — он непонимающе моргнул, а затем поспешно добавил: — ни у кого не получается с первого раза, ты не должна расстраиваться! — Мне не нравится, — её голос скрипнул как это обычно бывает у детей перед слезами, — я не хочу больше! Император прижал дочь к себе. Какое-то разочарование неприятно растеклось по душе. Отчасти ему было стыдно за это, но, с другой стороны, это было его мечтой. — Может ты отдохнёшь, а затем попробуем снова? — осторожно предложил он. — Мне не нравится эта игра, — тихо ответила Аня, вытирая пару проступивших слёзок краем отцовского мундира, — я не хочу больше играть. Самолюбие Петра кольнуло, когда он осознал, что интерес его дочери, конечно, был прежде всего игровым, а не каким-то серьезным. А он, олух, посчитал, что это действительно её занимает! — Ты больше не будешь играть со мной? — осторожно взглянула она снизу вверх на отца, — я хотела, чтобы тебе было интересно. Теперь император ощутил скорее стыд, чем что-либо ещё. Как часто, размышляя о том, что Аню невозможно чем-то занять, он произносил это вслух? Ему стало совестно, что его маленькая дочь шла на такие ухищрения, чтобы придать иллюзию приятного времяпровождения. Так старалась угодить! — Я хочу к маме, — также неслышно произнесла она, вытирая рукавом слёзы, которые уже было тяжело остановить. Пётр вдруг осознал, что слишком долго молчит. — Аня! — воскликнул он. Цесаревна вздрогнула, — я буду с тобой играть во всё, что ты захочешь. Тебе необязательно пытаться угадать мои желания. — Но я хотела сделать что-то, что тебе понравится, — виновато произнесла она. Сердце предательски сжалось. Он, разумеется, хотел потешить свои амбиции, но никогда не желал, чтобы дети пытались угодить ему. Пётр любил каждого своего ребёнка независимо от того, какие у него были увлечения. Игра на скрипке, конечно, занимательна. Но разве она может идти в сравнение с тем, какая у него чудесная Анечка? Пётр сдержался, чтобы не зачмокать свою жемчужинку. — Мне нравится проводить время с тобой, — горячо заверил он. Он ткнулся носом о её маленький нос, чтобы этим несуразным жестом хоть как-то отвлечь расстроенную дочь. Анна обхватила его за шею. — Ты хотела дорисовать маме рисунок, — вдруг вспомнил Пётр, — можно я помогу тебе? Она задумчиво посмотрела на него. Помолчала пару мгновений, а потом неуверенно кивнула. — А у нас выйдет также красиво, как у Лены? — Мы очень постараемся! Но, я уверен, маме понравится, — довольно произнёс он, — можем позвать саму Лену. — Хорошо! — наконец-то Анна улыбнулась. Пётр проигнорировал нарастающий дискомфорт то ли в пояснице, то ли в спине, вызванный тем, что он таскал весь день свою дочь. — Надо поспешить, пока мама не проснулась! — поторопила его Анна. И он понёс её в гостиную. Им предстояло ещё максимально тихо забрать оставленный на столе рисунок в покоях. Настоящая миссия для неуловимого дуэта! Особенно та часть, где нужно не взбудоражить собак, которые могут разбудить его супругу. Маленькая скрипка осталась лежать будучи всеми забытой.