you are my sunshine

— Я предпочту уйти, — выпрямилась Софья, отставляя бокал, — Наташа, ты же знаешь, как я не люблю долго находиться на торжествах. Особенно, когда у меня есть отличная возможность сбежать пораньше и остаться с Петрушей наедине. А дети как раз спят… Демезон закатила глаза, тяжело вздыхая. Она также оставила бокал, а затем серьёзно взглянула на Софью: — И это твоя женская солидарность? — Ната-аша, — протянула та, касаясь запястья подруги, — ты говоришь это только потому, что у тебя нет детей. Наталья махнула рукой, не глядя на императрицу. Мол, давай, иди. Я тебя не держу. Софья довольно поблагодарила и упорхнула в неизвестность, оставляя её в полном одиночестве. К Демезон тут же присоединилась компания юных фрейлин. — Её величество уже ушла? — разочарованно поинтересовалась одна из них. — Да, Воронцова, — раздражённо ответила Наталья, — Софья Георгиевна покинула моё прекрасное общество, чтобы не упустить момент устроить себе свидание. Демезон вздохнула, думая о том, что сейчас похожа на тех гарпий, которые превращали жизнь двора в кошмар. С другой стороны, она стала обер-гофмейстериной. Ей полагалось быть несколько сварливой, чтобы эти так называемые «юные грации» не отбились от рук. — Чего уставились? — грубо поинтересовалась Наталья, — она не вернётся, а мне мозолить взгляд своим присутствием не надо. Фрейлины переглянулись и оставили её в покое. Если бы Наталья могла только предположить, что сейчас сделала, то, возможно, посмеялась бы над столь абсурдной ситуацией. Но поскольку гадалкой она не являлась, то осталась просто пить вино в гордом одиночестве. Музыка лилась нескончаемым фонтаном, заглушая рокот голосов людей на балу. Время не приближалось даже к пику мероприятия, но некоторые лица, казалось, уже пригубили достаточно вина. В такие моменты под покровительством ночи и звучат дерзкие высказывания, тайные интриги и любовные дифирамбы. — Ты слышала, Лиза, что сказала Наталья Дмитриевна? — блеснула глазами Дашкова. Ей стоило перевести дух. Целый вечер она совершенно не могла избавиться от назойливого партнера. Хотя признаваясь самой себе, ей льстило любого рода внимание. Особенно, когда мужа нет рядом. — А? — моргнула её сестра, явно не обратившая внимания на Екатерину, — нет, я услышала лишь конец разговора. — Её величество покинула бал, чтобы встретиться с кем-то под покровом ночи, — заговорщическим шёпотом сообщила Дашкова, — Демезон сказала, что у неё свидание. — Может быть она отшутилась? — пожала плечами Воронцова, — тяжело поверить, что императрица оглашает намерения пойти к любовнику каждому встречному. Да и Наталья Дмитриевна бы не сказала об этом вслух. Они довольно дружны. — Хочешь спрятать что-то хорошо — сделай это шуткой, — снисходительно объяснила Дашкова, хватая с подноса слуги очередной бокал с вином. Служанка полуприсела в знак почтения перед графской кровью, отдавая хрустальный бокал Екатерине. Она развернулась, покидая залу. Ей следовало принести угощения с кухни. Аромат свежей выпечки встретил её ещё до того, как она спустилась по лестнице вниз. Поприветствовав толпу своих соратниц, которые как стайки бабочек метались по кухне, пытаясь успеть в срок, она обратилась к кухарке: — Я могу это забрать? Женщина кивнула. Отвлекаясь от замешивания теста, она провела рукой по вспотевшему лбу. Взглянула на юную девушку. — Шо нового рассказать-то можешь? — Ничего, Евдокия, — вздохнула Алессия, — ношусь как коза весь день. Я даже не могу… как оно… поспать. — Отдохнуть, — услужливо подсказала итальянке Евдокия, — мы все тут как пахотные лошади! Алессия задумалась на мгновение. Будучи нерусской ей было временами тяжело строить предложения, но излишняя болтливость удачно интегрировала её в среду, где царила широкая русская душа, а потому, чтобы умаслить Евдокию, она ляпнула первое, что услышала: — Говорят, императрица завела любовника, которого даже не скрывает. Евдокия ахнула, прижимая руки измаранные в муке к груди: — Батюшки святы! Какой разврат! А сначала в любви перед Богом клянутся, святых отцов обманывают… Совсем никакой чести, одни шлёндры теперь… — Чего раскудахтались? — послышался голос за спиной, — Евдокия! Алессия широко распахнула глаза, схватила поднос и поспешно умчала вверх по лестнице, оставляя старуху одну. Евдокия ойкнула, поворачиваясь по направлению к голосу. Александр Шувалов, не изменяя своим инстинктам, хоть его тайная канцелярия и была давным-давно расформирована, до сих пор не давал жить спокойно ни одному человеку во дворце. Впрочем, это поощрялось Софьей. Любые сплетни, слухи и переговоры записывались им с ужасной скрупулёзностью. Не было другого человека в России более фанатичного и параноидального, чем граф Шувалов. Прекрасная преданность монарху, не иначе. Только императору никогда не нравился род деятельности тайного канцеляра. За его спиной императрица, напротив, не видела ничего ужасного в том, чтобы быть осведомлённым о перешёптываниях за спиной. В любом случае, противоположности хорошо уживаются, не так ли? — Ох, милок, — запричитала кухарка, а затем поправилась, вспоминая о манерах: — ваша светлость, я… — Сиятельство, — недовольно поправил Шувалов. — Я просто послушала, — Евдокия не хотела перейти дорогу человеку, который считался душегубцем прислуги, — Алессия, дрянная девка, сказала, что императрица завела любовника и даже не скрывает это от императора! Вот так быстро и поменяла сторону. От былой доброжелательности к итальянке не осталось и следа. Александр Иванович презрительно окинул взглядом кухарку, затем повернулся в сторону, куда сбежала Алессия, будто вспоминая, кто она такая. К её сожалению, государев слуга отличался исключительной памятью. Ему не составило большого труда найти любого, кто был неугоден императорской чете. По крайней мере, он искренне предполагал, что она была неугодна. — Работай, — грубо ответил тот, — и не распространяй бред, коли на земле ещё задержаться хочешь. Полное презрение в голосе, как обычно. Евдокия обиженно взглянула в спину уходящему графу, а затем, когда тот оказался на почтительном от неё расстоянии, окатила его таким трёхэтажным матом, который могла вместить вся широкая русская душа. Чем было плохо поместье генерала Бэрроу, так это запутанной планировкой. Отыскать слугу, которая здесь работала, гостю было практически невозможно. С другой стороны, поиски бы всё равно ни к чему не привели: сплетни распространяются быстрее любого пожара, а потому преследование Алессии имело исключительно профилактический характер. Отбить желание разносить чушь навсегда. При Елизавете Петровне, разумеется, она бы уже лишилась языка… На глаза попался медикус Журавлёв, который озирался по сторонам, словно искал кого-то. — А-а, Степан Сергеевич, — поприветствовал Шувалов, — её императорское величество уже покинула мероприятие? Они были на одной стороне, но на дух не переносили друг друга. Журавлёв из-за бестактности, язвительности и, как считал граф, безрассудной прямолинейности не симпатизировал Шувалову, а медикус, напротив, считал бывшего начальника тайной канцелярии безумным идиотом, который никакого благоприятного влияния на Софью не окажет. Она и так, вон, с тревожностью проводит время чаще, чем с собственным супругом. Шувалов лишь на мгновение задумался о том, мог ли Степан быть тем самым любовником из сплетни. И он бы действительно неиронично рассмотрел данную кандидатуру, если бы медикус был хоть сколько-то достойным человеком. Но пока никакой достойности граф не замечал в нём. — Понятия не имею, — хмыкнул Журавлëв, — а что, что-то важное? — Глупости, — с трудом сохраняя вежливость, отмахнулся граф, — просто хотел доложить о занимательном случае. Медикус прищурился. — Император не любит ваши следовательские штучки, —напомнил он, — возникнут вопросы. Шувалов упёрся в него взглядом, и Журавлёв с отвращением дёрнулся, как и глаз канцеляра. Медикуса убивала эта мерзкая изюминка во внешности собеседника. — А я и не императора ищу, — парировал граф. — Я передам, если её увижу, — услужливо предложил Журавлёв, — выкладывайте всю свою грязную подноготную. — Просто сплетня, — нехотя поделился Шувалов, — судачат, что у императрицы любовник, а император не против. А мы с вами знаем, как сильно Софья Георгиевна заботится о своей репутации, не так ли? Медикус медленно моргнул, смотря на канцеляра. У него крутилось множество вопросов, более-менее сформированных одинаково. Например, какого чёрта? — И вы хотите её отвлечь таким заявлением? — насмешливо поинтересовался он, — это очень глупая сплетня. Я бы больше поверил в то, что любовницы императора — его собаки. Степан раздражённо повёл плечами, а затем взглянул за спину Шувалова и подорвался. Весь вечер он оглядывался, куда исчез многострадальный графин с вином. Вина он не нашел, но манящую бутылку водки заприметил. Осталось лишь отобрать её у молодых гвардейцев. А это, как правило, сделать также просто, как отобрать кость у голодной псины. — Не забудьте про обещание, — презрительно процедил вслед ему граф прежде, чем отвлёкся на прислугу. Степан тем временем перегнулся через стол, подцепляя бутылку. Его руку резко схватили в такие тиски, что он аж растерялся. — Куда попёр?! — рявкнули ему чуть ли не в лицо. — Я медикус! Мне для обработки ран, — а затем прошипел, пытаясь вытащить этот конфликт на своей зрелости, — вы вон, нажрались уже. Мамка вас не погладит. — Тебя ебёт, сколько мы выпили? Ладно, возможно, это было действительно непродуманно. Журавлёв ощутил, как кто-то подошёл сзади, но никакого удара со спины не получил, а пришедший всего лишь вальяжно рухнул на стол, затягивая сигару. И, пока не пришло ещё больше народу, Степан из чувства самосохранения решил, что ему следует ретироваться. И хрен с ней, с водкой. — Я ж его видел с минуту назад, — сказал гвардеец, стоило Журавлёву отойти, а затем, подмечая интерес присутствующих к фразе, объяснил: — он сказал, что император ебётся с собаками! Гвардеец махнул стеклянной бутылкой. Все дружно загоготали. Каждому известно, что военные имеют крайне грубое чувство юмора и отсутствие манер, а уж когда нажираются… И, так уж сложилось: каждый Божий раз, когда люди Георга Бэрроу и императора пересекаются в нетрезвом состоянии, то начинается неуловимый конец света. — Эй, ты! — самый безбашенный и молодой гвардеец, Владислав, кинул пробку в синий камзол другого мужчины, — прусская падаль, развернись. Конфликт начался практически моментально, потому что из всех присутствующих людей в комнате, бедный Владислав решил приметить Августа-Фридриха, голштинского родственника императора. В любом случае, с оскорблением он не промахнулся. И это было единственно важным фактором за столом русских гвардейцев, которые уважительно махнули головой зачинщику. Во всей этой суматохе вряд ли кто-то мог заметить, как в боковой коридор юркнуло четверо молодых людей, преследующих казначея.

***

— Мне понравились догонялки. Софья потянулась, переворачиваясь на другой бок, поближе к собеседнику. Одеяло соскользнуло с обнажённых плеч. Императрица подпёрла голову рукой. — Только догонялки? — она обиженно надула губы. — Не-ет, — попался на уловку Пётр. Но, будучи экспертом, мастерски вышел из напряжённой ситуации: — всё остальное радует меня постоянно! Императрица хихикнула, проводя пальцем по груди мужа, а затем многозначительно взглянула на него из-под опущенных ресниц. — Ты какая-то ненасытная, — заметил намёк Пётр. И Софья остановилась, раздумывая, не начать ли на нём вместо узоров выводить текст завещания. Она убрала руку и выразительно, но уже с совершенном другим посылом, взглянула на императора. — Что? — моргнул он, — Соня, ты меня и так оглушила пару минут назад! — Я знаю, — недовольно произнесла Софья, а затем примирительно объяснила: — понимаешь, сначала ты целуешь меня всё ниже и ниже… И всё хорошо, но когда ты заканчиваешь вылизывать меня и сам вступаешь в игру, то я завожусь и хочу заново. — Сонь, ты такая культурная, — тихо заметил Пётр, — ты меня только не бросай, но я уже состарился, чтобы осилить второй заход… Софья ткнула его в плечо, пытаясь скрыть улыбку и доиграть серьёзную роль до конца. А затем, положив ему голову на грудь, очень маняще предложила альтернативу: — Но ведь разговаривать ты не устал. А я так люблю твой… язык. — Вот так вот? — засмеялся Пётр, — ты только другим не говори, в чём причина твоей любви ко мне. Императрица цокнула языком, уже не пряча факт того, что забавляется их маленькими глупостями. И всё же, она не была бы сама собой, если бы не проявляла настойчивость. Софья коснулась губами шеи супруга, но не целуя. А затем, делая вид, что это не ей нужно, предложила: — Кто знает, вдруг ты в процессе обретёшь силы. Я могла бы тоже показать, насколько я хорошо целуюсь… — Как феникс? — Что? — Как феникс из пепла. — Знаешь, Петя, — вздохнула Софья, — твои эпитеты из французских книжонок убили во мне всё страстное желание. Кто вообще… почему плоть сравнивают с фениксом… — Ты сказала с минуту назад, что я тебя вылизываю! — Ну я же не сравнила тебя с собакой, — невинно моргнула Софья, — я просто не знала, каким речевым оборотом охарактеризовать твой самый лучший навык. Но я могу сказать, что ты мастер завязывания черешка вишни. — Я тебя тоже люблю, — чмокнул он супругу в голову, — совершенно альтруистично! — Эй, я не меркантильная! — приняла сидячее положение Софья, — тебе должно быть стыдно. Она отвернулась, рассматривая ковёр, который ей был не интересен. На самом деле, Софья ждала, когда супруг сдастся под её натиском. Их извечная маленькая игра всегда выходила в пользу Софьи, но, вероятно, потому что Петру нравился такой исход. Он поцеловал её в лопатку. — Тебе, наверное, холодно. Софья хотела саркастично ответить, затем прикусила язык. Обдумала мысль, а после, самым жалобным и грустным тоном в мире, произнесла: — Очень. — Я согрею тебя. Император не увидел это донельзя довольное лицо львицы-победительницы, но он его вполне чётко представлял. Софья повернулась к нему, не скрывая ликования. Она опустилась на простыни. Пётр провёл ладонью по её груди, талии. Спустился к бёдрам, прикасаясь теперь так нежно, словно кончиками пальцев. Императрица вздрогнула, чувствуя мурашки от щекотки. И когда супруг развёл, провел по внутренней стороне бедра и склонился перед ней, в дверь забарабанили столь сильно, что это не просто убило всю страсть, а даже напугало. Софья сжала простынь в кулак, а затем остервенело произнесла в лицо поднявшемуся супругу: — Клянусь, человек за этой дверью не доживёт до рассвета. — Может не стоит открывать? Но стук не унимался. Императрица свела ноги. Они переглянулись, решая, кто пойдёт открывать дверь. Затем Софья покачала головой и соскользнула на ковёр, пытаясь выровнять взбудораженное дыхание и отыскать сорочку. — Я могу… — предпринял слабую попытку Пётр. — Лежи, — буркнула она, — сил у него нет, говорит. Дружка своего уйми сначала, потом гостей встречай. Пётр смутился и прикрылся одеялом. — Лови, Аполлон, — кинула в него одежду Софья, пока по пути подцепляла свой халат и поправляла волосы. Она постояла около двери пару секунд. Кажется, стоявший за ней человек слышал их голоса, потому что крайне тактично (если раннюю трель в дверь можно было назвать таковой) решил подождать. Софья резко открыла дверь, загораживая своим телом расположившегося позади на кровати Петра, и юркнула в образовавшийся проход. — Какого чёрта?! Разгневанная императрица практически крикнула это в лицо пришедшему, а затем осеклась, когда увидела виноватую физиономию дяди Михаила. В этот момент она была рада, что решила одеться и встретить ночного гостя более-менее прилично. Сзади стоял Степан. — Софья, тебя муж ищет, — обеспокоенно произнёс Михаил. — Что? — непонимающе уставилась она на этих двоих, — вы пьяные, что ли? — Никто её не ищет, дядь Миша! — попытался прервать его Степан, а затем добавил: — Софья, это полный бред, я потом объясню… — Узнали, что ты с любовником уединилась, — горячо зашептал Бэрроу, — а ещё сказали, что император он… ну… к животным плохо относится, поэтому я тебя не виню… — Дядь Миша… — слабо запротестовала Софья, но её перебили. — У нас есть время, чтобы придумать тебе оправдание. Ты всё это время была со мной и с Журавлёвым, — рассказал план Михаил, — а вот твоего супруга-живодёра, я бы… ух! Но не волнуйся, всем, кто плохо про тебя отзывался, я уже шею намылил! Она заметила, что у Михаила был заметный кровоподтёк на скуле, но, в целом, действительно выглядел победителем в какой-то заварушке. — Дядь Миша! — ахнула Софья. Двери покоев открылись, и донельзя взъерошенный Пётр оглядел пришедших людей. Степан поджал губы, качая головой, мол, не спрашивайте. Михаил Бэрроу, видимо, осознал, что что-то тут не то. — Ловко ты это придумала, — подмигнул ей дядя, — но мне сказали, что служанке сказали, что фрейлина слышала, как Наташка всё… всё рассказала. Он не стал обличать свою племянницу перед супругом, используя лишь глупые полунамёки и не видя в этом никакой подозрительности и двусмысленности. Запах вина будто бы объяснял это странное поведение. — Дядя Миша, — недовольно вздохнула Софья, поправляя шлафрок, — я Наташе сказала, что ухожу с Петей. Мы вместе ушли из залы, когда я распрощалась с Наташей. Что она тебе могла другого сказать? Михаил удивлённо уставился на Петра и Софью, а затем, открыв и закрыв рот, как рыба, горячо стал оправдываться: — Сонечка! Прости меня, старого идиота, я думал, что ты правда любовника завела! Твой отец ещё так посмеялся с этих слухов… Императрица тяжело вздохнула. Её отец потешался над любым слухом, смысл которого заключался в том, что Пётр жалок и убог. Она взглянула на Петра, тот приобнял её сзади, вмешиваясь в диалог: — Значит, проблемы нет и можно разойтись? Хотя Софья была готова поспорить, что в глазах Петра читалось желание немедленно обсудить всю эту ситуацию с ней. Во взгляде так и плясали искорки смеха. Императрица стала пунцовой от того, в какую ситуацию попала: взъерошенная после любовных утех, обвинённая в порочной связи со своим же мужем и давшая нагоняй собственным родственникам. Все поспешно кивнули, особенно Степан, желающий покинуть этот цирк. Но из полутьмы шагнул ещё один силуэт, неслышно приблизившийся к разговаривающим. — Папа, — узнала его Софья, — если ты про сплетни, то мы только что обсудили этот бред и… Георг не удостоил даже вниманием то, что она произнесла. Вместо этого он поправил пояс, на котором была офицерская шашка, а затем, сняв окровавленные перчатки с рук, сухо уведомил: — Твоя шпана забила насмерть кого-то на моём заднем дворе.