Сделай мне больно

      Обычный день, обычные посетители библиотеки задавали свои обычные вопросы. Всё как всегда, всё серо и уныло, обыденно. Хоть вешайся.       Неплохая идея.       Высокий библиотекарь в зелёной рубашке обхватил тонкими пальцами переносицу и помотал головой в разные стороны прогоняя дурные мысли. В последнее время с ними было как то легче, они не отпускали но отходили на задний план позволяя дышать. Но иногда, ночью, под доносящийся из за стен пьяный гомон соседний он думал каково это, прыгнуть с крыши, ощутить на теле сопротивление воздуха и бешеный свист ветра. Это же так просто, нужно сделать всего один шаг в пустоту и всё, всё кончится, больше не будет ни боли ни одиночества ни страданий, только покой.       В кармане завибрировал телефон. Увидев экран библиотекарь замер, на дисплее отображался звонок от Владимира, сердце ухнуло вниз. Страх, страх, страх, так страшно принять вызов, от Владимира не было ни слуха ни духа три дня, на него это не похоже, раньше он появлялся в библиотеке каждый день, иногда просто для того что бы поболтать. Он этого ожидал, он этого ждал, он надеялся что этого не произойдёт.       —Ало.       —Привет.       —Зачем позвонил?       —Просто, хотелось поговорить. Ты занят?       —Я на работе.       Тяжёлый вздох—Извини, не хотел мешать.       —О чем ты хотел поговорить?       —Да ни о чём собственно. Просто поговорить.       —Ты снова себя режешь?       Нервный смех—Как ты догадался?       —По голосу.       —Правда? И чем же мой голос сейчас отличается от обычного?       —Спокойствием. Ты после этого очень спокойный и расслабленный, можно даже сказать отдохнувший.       Снова смех—Отдохнувший, да, это хорошо подходит.       Тишина, не такая как библиотечная—полупрозрачная и лёгкая, она вязкой болотной тиной вытекает из трубки с обоих концов и они тонут, без звуков и попыток к бегству, тихо и медленно погружаясь в собственные болота.       —Знаешь, у меня была старшая сестра...       —***       —Она была энтомологом изучающим бабочек, её не стало когда мне было двенадцать.       —***       —В моей комнате тогда стояла шведская стенка. Я вернулся с тренировки, поворачиваю голову... а она там, висит. Я... я, я даже кричать не мог, просто стоял и смотрел на неё, а потом, потом, пришла мама. Помню как она кричала когда увидела Аню. На её крики пришёл отец, он тряс меня и что от орал а потом просто закинул на плечо и потащил в зал. А я всё продолжал смотреть на её ноги, даже когда меня унесли в другую комнату, они просто стояли у меня перед глазами. Три сантиметра —истерический смех— всего три сантиметра отделяли её ноги от пола, так мало, но этого оказалось достаточно что бы оборвать жизнь человека. Меня не было на поминках, и на похоронах тоже, я даже не смог с ней проститься, хотя бы на едине с собой, не смог полностью осознать ее смерть, я только, тренировался, тренировался и дальше тренировался. Не понимал, не мог понять, почему? Почему она ушла? Но знаешь что? Ничего не изменилось, из моей жизни стёрли очень важную часть но это ни на что не повлияло, все осталось как есть. —Тяжёлый вздох.       —Владимир?!       —Теперь я понимаю, а ты? Ты ведь тоже понимаешь?       —Да, я понимаю. Приходи, посидишь в читательском зале, к нам пришли новые книги, думаю среди них найдется что ни будь что тебя заинтересует, а потом пойдем погуляем, я видел рекламу нового китайского ресторана, у них подают суп из саранчи и жаренных скорпионов, не знаю правда или нет. Придёшь?       —Саранча и жаренные скорпионы? Звучит интригующе—смешок— спасибо но я откажусь.       —Почему ты не давал о себе знать три дня?!       —Три дня? Надо же, так много...       —Чем ты занимался все это время?       —***       —Владимир!       —Ничем, приводил дела в порядок.       —Какие ещё дела? В какой ещё порядок!Чем ты занимался?       —Ну знаешь же какой у меня в квартире срач, я прибирался, а то ещё придёт кто ни будь а у меня полный кавардак, неудобно будет...       —Кто придёт? Зачем?       —...ты тоже приходи, дверь открыта.—Конец вызова.       —Что? Владимир? Черт! Черт! Черт!       Судорожные попытки перезвонить ни к чему не привели, абонент был не доступен. Подошла коллега узнать почему он кричит. Он не ответил, он побежал, так быстро как смог, лёгкие гоняли от нехватки воздуха а сердце сжималось будучи непривычным к таким нагрузкам.       По осенним Питерским улицам бежал мужчина в зелёной рубашке. Он вылетел на дорогу прямо перед такси, воздух изменился— он огласился визгом резко тормозящих покрышек и наполнился запахом горелой резины, мужчины в зелёном опустил руки на капот автомобиля словно не давать тому проехать вперёд ещё хотя бы на миллиметр. Под мат испуганного водителя и причитания перепуганной пассажирки мужчина запрыгнул в салон такси на ходу говоря адрес.       —Мужик, ты совсем охренел! Сдохнуть захотел что ли!       —Нет, но если вы сейчас же не поедите вперёд один человек может умереть.       Водитель взглянул на пассажирку, та утвердительно кивнула.       —Твою мать! Адрес то хоть повтори.       Медленно, как же медленно, казалось что все дома в городе растаяли и слились а одну серую монолитную массу окружившую машину и не дающую ей сдвинуться с места. Когда ты смотришь на прожилки домов кажется что они движутся, но стоит на секунду закрыть глаза как открыв их вновь ты поймёшь что стоишь там же где и стоял, медленно, слишком медленно. "Я не успею", от этой мысли сердце сжалось до боли заставляя согнуться все тело. Хотелось сжаться как можно сильнее, до размеров сердца, что бы не видеть, не слышать, ни чувствовать ни чего, застыть навсегда в городском бетоне. Машина наконец остановилась. Мужчина как ветер вылетел из авто.       "Я не успел, я не успел, я не успел..."—эта мысль билась в голове похоронным наббатом.       Как он и сказал дверь была открыта.       —Владимир! Владимир!       В зале нет, на кухне тоже ни кого... В ВАННОЙ!       Дверь ванной комнаты с грохотом отворилась и врезалась в стену. Он был там. Владимир сидел на кафельной полу уперевшись спиной в ванную и держа возле шеи нож.       —Владимир?       Мужчина с удивлением смотрел но вошедшего.       —А ты быстро. Или это я так медленно?       —Отдай, пожалуйста отдай.       Поэт медленно осел на пол ванной при входе боясь подойти ближе и тем самым спугнуть, он поднял прясущуюся руку в направлении Кризалиса.       —Прошу... Отдай нож.       —Неа— ответил мужчина мотая головой и оставляя на шее тонкий красный след от прижатого в плотную к коже лезвия.       —Ненадо... Я прошу тебя! Не надо этого делать! Умоляю! Отдай нож...       —А зачем?       —Что?       —Зачем мне жить? Моя жизнь кончилась. Я достиг всего чего мог, моё тело и нервы больше не выдерживают. Кто я теперь? Ни кто, отработанный материал. Теперь там сражаются другие, молодые. В конце они так же сломаются и станут ни кому не нужны как и я.       —Нет, нет, нет... Ты не прав.       —Неужели? И в чем же я не прав? Кому нужен перегоревший спортсмен в отставке так ещё и с проблемами с головой?       —Мне! Ты мне нужен! Прошу, прошу, прошу, не делай этого.       —Я так устал. Всю жизнь я только и делал что шёл в перед не замечая что жизнь то проходит стороной. Я ничего не понимал, у меня просто не было на это времени, тренировки сжимали его без остатка. Но теперь я понимаю. Все это было ложью, все люди что говорили что любят меня на самом деле плевать на меня хотели, их интересовали только эти жестянки, кубки с медалями. А на меня всем всегда было плевать, когда я стоял на пьедестале с наградой в руках и когда боролся за право обладать ей, всем было плевать, их интересовала только судьба этих жестянок, кому же, кому же они достанутся.       —Прошу не надо, не надо этого делать. Я понимаю что ты чувствуешь. Я никогда не был ни кому нужен, люди появлялись в моей жизни приносили боль и исчезали. Я провёл так много вечеров размышляя о том что если меня не станет никто этого не заметит, о том как было бы замечательно шагнуть за пределы крыши или окна и не чувствовать больше этой боли. Клянусь, я так и сделаю, если ты сейчас же не бросишь нож! Прошу, молю, умоляю! Не оставляй меня одного... Молю тебя, я этого больше не выдержу, я не смогу пережить утрату ещё одного человека, если ты здесь умрёшь я умру вслед за тобой.       Поэт склонился к полу сжимаясь всем телом, словно клонясь какому-то древнему божеству, он поднял к Кризалису лицо залитое слезами и стал медленно на коленях продираться в перед все больше и больше протягивая руку.       —Прошу, отдай.       Они смотрели друг на друга взглядами полными боли, оба переполненные до краёв. Когда рука Владимира дрогнула возле шеи сердце Поэта ушло вниз и перестало биться. Медленно, очень медленно, словно разрезая воздух ставший твёрдым как камень Кризалис протянул нож Поэту. Тот не стал медлить и как только клинок достаточно отдалился от шеи выхватил его и бросил себе за спину в коридор.       Поэт обхватил тёмно рыжую голову руками и прижал к своей груди, Кризалис не сопротивлялся, не двигался. Он гладил его по голове и мимолётно целовал в лом и макушку рыдая от счастья.       —Всё хорошо, все будет хорошо, ты мне нужен ты мне очень нужен все будет очень хорошо ты меня такнапугалнотеперьвсёбудетхорошонебеспокойсяянеброшутебяатынебросайменя...— шептал Поэт раскачиваясь из стороны в сторону в обнимку с Кризалисом.       Голова в коконе рук дёрнулась, руки отстранился но не далеко, словно движение их обожгло. Лицо с большими и печальными черными глазами медленно поднялось в верх. Их взгляды встретились. Поэт умолк, он нежно обхватил лицо Кризалиса руками, кончиками пальцев нежно оглаживая скулы, подбородок и виски. Кризалис повёл шеей сильнее соприкасаясь с руками Поэта, ластясь о них как кот просящий ласки. Он взял тонкую белую кисть в свою руку и прижал длинные пальцы к шее после чего приложил губы к запястью и долго и нежно поцеловал. Сердце трепетало, казалось что в груди бьётся огромная бабочка, её мощные крылья бились о клетку рёбер в попытке разбить их и улететь. Сотрясаемый ударами крыльев Кризалис медленно, с каждым толчком все ближе и ближе приближался к лицу Поэта. Полнота, переполненность, все место которое было занимали эмоции, но они были разные, не совместимые, и соприкасаясь они рождали гремучую смесь которая с бурление и шипением вылилась через край. Несомый на волнах этой смеси Поэт качнулся в перед и их губы встретились. Касание переросло в поцелуй, медленный и томительный, говорящий больше чем все слова на всех языках мира. Группа людей вошла в квартиру. Один из них выругался когда увидел на полу окровавленный нож. Не разрывая поцелуя Кризалия потянул Поэта на пол. Губы разомкнулись, кончился диалог, они уже сказали друг другу всё что хотели. Лёжа на груди Кризалиса Поэт лениво обводил взглядом комнату, по стене у них над головами летели красные бабочки с подтёкшими крылошками, кончики на пальцах рук обнимавших поэта были почти черными от спекшейся крови. Странно, так странно, почему же бабочки остались красными. Кризалис посмотрел на оставленный собой рисунок. В комнату зашла бригада санитаров.Поэт посмотрел на них но сразу же потерял всккий интерес сильнее прижимаясь к груди Кризалиса.       —Обо всём сказав другому взглядом, Каждый ждал. Но вот из-за угла Пронеслась смертельная стрела, Роковым напитанная ядом.Спите ж вы, чья жизнь богатым садом В зимний день, средь снега, расцвела… Ту же песнь вам шлют колокола,Ваши белые могилки — рядом.