Мышка и волк

      В один тихий мартовский вечер, когда темнело уже гораздо позже обычного зимнего вечера, так что в восемь часов собирались негустые сумерки, собака во дворе Парфена Семеновича внезапно залаяла. Хозяин привык к своей борзой суке и научился по характеру ее лая определять, что происходит во дворе.       Парфен не спеша вышел во двор, отцепил цепь собаки от будки и, придерживая ее на натянутом коротком поводе, пошел к забору, который был в половину его невысокого роста.       - Лебедев, если это опять ты, я убью тебя, - грозно сказал Парфен.       Его настроение передавалось собаке, которая рвалась вперед, оскалив челюсти. Из-за громкого лая было совершенно непонятно, кто и что говорит за забором, но, подойдя ближе, Парфен сквозь синие сумерки узнал своего друга. Его лицо лишь немного расслабилось, но сохранило свое прежнее недовольство. Его тонкие губы слегка изогнулись в наглую отталкивающую улыбку, а голова чуть приподнялась, частью из-за того, что Лев Николаевич был выше его, а частью из-за горделивой привычки смотреть на людей как бы сверху вниз.       - Эге, Лев Николаич, а ты тут какими путями?       Тонкая фигура Льва Николаевича немного наклонилась, но опять-таки был слышен лишь звук его голоса. Парфен резко дернул свою собаку к себе и приказал ей молчать. Только после этого было слышно тихий голос нежданного гостя.       - Я мимо проходил, Парфен, - на сколько можно было судить по голосу, слегка улыбаясь сказал Лев. - Решил и тебя проведать, ведь ты пару дней в горячке пролежал, я тебе доктора вызывал... - он замолчал на секунду, как бы что-то припоминая. - Да ты, наверное, и не помнишь этого.       Парфен отодвинул засов на воротах и деревянная дверка скрипнула. Затем он молча пошел прицепить свою собаку на ее место и, вернувшись на тропинку, которая вела от двери дома к воротам, внимательно поглядел на запирающего дверцу друга. Вдруг что-то теплое расплылось в его душе, однако в то же мгновение перед его глазами появились прекрасные глаза его возлюбленной Настасьи и нежность, быстро появившаяся в его душе, с той же скоростью и погасла, сменяясь на угрюмость и мстительную язвительность.       Они прошли в дом, в котором освещение не особо отличалось от улицы, так как Парфен был дома один, а ему света больно и не надо, сидя в гостиной с одним зажженным торшером.       - Тебе нравится Гюго? - спросил Лев, взяв с кресла книгу и присев на ее место.       - Я похож на читающего человека? - грубо, но с иронией сказал Парфен. - Это Настасья читала. Сидела на том же месте, что и ты, и вслух мне страниц двадцать, а я и в сон. Мне-то что до угнетенных? У нас тут своих хоть отбавляй. Чай тебе лить что ль? - прибавил он в замешательстве от неумения принимать гостей.       - Ты не переживай, Парфен, - тихо проговорил Лев, положив книгу на рядом стоявший столик. - Я не люблю мешать, я пришел так, чтобы спросить о твоем состоянии.       Лев встал с места и подошел к другу, пристально глядя ему в глаза. Даже при таком плохом освещении от этого пронизывающего насквозь взгляда, по спине Парфена сильно пробежали мурашки. Он дернулся всем телом и сделал пару шагов назад.       - Наверное, я еще не до конца здоров. Температуру, правда, не мерял, но...       Он не успел договорить, как тонкие пальцы Льва тыльной стороной нежно притронулись к его лбу.       - Да у тебя жар, - испуганно сказал Лев, отнимая руку.       - Ну и плевать, - буркнул Парфен, которого опять немного покосило в сторону.       За все время их встречи он уже пару раз неестественно отклонялся то влево, то вправо, что по внимательности своей подмечал Лев. Парфен пошел в кухню все еще бормоча что-то несвязное и язвительное. Когда в кухне зажегся свет, Лев попросил разрешения включить его и в гостиной.       - Вот возьму и везде свет повыключаю, возьму нож и пойду на тебя, так ты и тогда будешь разрешения спрашивать? - медленно проговорил Парфен, нахально улыбнувшись и, видимо, не совсем отвечая за верный ход своих мыслей.       Лев неопределенно покачал головой, внутри себя понимая, к чему все идет. Он включил свет в гостиной и стал ходить по комнате, а зачем и вовсе вышел в коридор. Парфен, со страданиями дожидаясь пока закипит чайник (он в принципе не любил ждать ничего и никогда), случайно рассыпал чаинки по столу и, тут же ввергаясь в ярость, бросил это дело. Чайник закипел, но он ему уже был не нужен.       - Парфен, - как-то особенно робко спросил Лев, вернувшись в кухню и держа в руке градусник, который он нашел в комнате Парфена. - Пожалуйста, померяй температуру. Я понимаю, - с осторожной поспешностью прибавил он, поймав злобный и несколько мутный взгляд друга, - понимаю, что ты не хочешь, да и вообще не любишь болеть и чтобы тебе помогали, но бывают случаи, когда без помощи совсем никак нельзя. Я обещаю, что в любом случае не буду вызывать доктора.       Как показалось Льву, молчание длилось целую вечность. Парфен сжал кулаки и вперился взглядом в грудь друга, размышляя, но у того появилось неприятное, неловкое чувство, как будто взгляд этот прожигает в нем сквозную дыру.       Парфен дернулся и вяло прохрипел, глядя в окно, которое вело во двор с собакой:       - Опять кто-то пришел...       Лев взял друга за плечи и осторожно отвел в гостиную, уложив на диван. Вполне понимая, что Парфен уже путал сны с действительностью. Он накрыл его пледом, который висел на спинке кресла и присел рядом. Парфен уже погрузился в глубокое забытье, бормоча что-то с закрытыми глазами и игнорируя все просьбы Льва поставить градусник. Немного помявшись в нерешительности, Лев расстегнул пару пуговиц на рубашке Парфена и засунул ему в подмышку градусник.       - Настасья пришла, иди открой, - прошептал Парфен.       - Никто не приходил, Парфен.       - Собака лает, а значит - пришел, - уверенно сказал Парфен. - Открой двери я тебе говорю! Она же ждет, а эта сука все лает и лает, черт бы ее побрал. Говорил же Настасьюшке: переезжай ко мне, Жучка к тебе привыкнет и перестанет на тебя лаять...       Слова его опять перемешались. На градуснике красная черточка достигла 39,5 градусов. Лев вскочил и стал рыться в ящиках в поисках лекарств.       - Парфен, где лекарства?       - Отстать, - буркнул Парфен.       - Настасья спрашивает, ей надо, - сказал Лев, нервно перебирая ящики и игнорируя неприятное чувство, нахлынувшее на него с произнесением этой лжи.       Однако, ложь тут же возымела эффект и последовал отчет:       - В серванте, в нижней тумбочке слева.       - А! - горестно воскликнул Лев, заталкивая препараты на прежнее место. - Жаропонижающего у тебя и нет. Я знаю, что пообещал, Парфен, - он быстро подошел к дивану, на котором лежал больной. - Однако придется мне вызвать доктора.       Парфен нащупал градусник и с яростью в мокрых глазах бросил его в Льва. Тот успел увернуться от стекляшки, летевшей ему в лицо. Без тени обиды, он поправил плед на Парфене и поспешил к входной двери, но там его настигла мысль: градусник же разбился. Что делать в таких случаях? Кажется, ртуть опасна.       Только он показался на пороге гостиной, как в его плечо больно угодила тяжелая стеклянная пепельница.       - Пошел вон! Друг называется: обещал, а все равно идет, - свирепствовал больной, садясь и вытирая слезы, бесконтрольно текшие от жара. - Мало того, так ты, так вы... Где она?! Почему собака постоянно лает?! Что б вы все провалились! Я как холуй пытаюсь угодить ей, а она, а ты, - Парфен стал задыхаться и совсем умолк.       - Парфен, как убирать ртуть? - спросил Лев, глядя на осколки градусника и шарики ртути в углу комнаты.       Парфен остолбенел, бессмысленно глядя на друга и не понимая сути вопроса. Лев открыл окно, взял бумаги со стола и стал ими орудовать над разбитым градусником. Когда он собрал все осколки и шарики на один листок, он поспешно вышел.       Через десять минут он вернулся с доктором Герценштубе. "Ничего не понимаю," - фраза для данного медика была совершенно ожидаемая и привычная, поэтому Лев не удивился. Доктор дал жаропонижающее больному и, откланявшись, ушел.       - Сколько я тебе должен? - раскрываясь спросил Парфен через четверть часа.       Лев поспешно укрыл его обратно.       - Совсем ничего, Парфен. Ты отдыхай, лежи, не вставай. Хочешь воды? Может, ты голоден?       Парфен нахмуренно посмотрел на друга. Внутри него опять развернулось приятное чувство, но его тут же погасило воспоминание.       - Она правда была здесь? - озабоченно спросил Парфен, снова скинув с рук желтый плед.       Лев виновато опустил глаза и встал с кресла.       - Нет, прости...       - Юродивый, ей-богу! - воскликнул Парфен, садясь. - Жизнь спас, а еще извиняется! Да я бы тут сдох, если бы не ты! Раз соврал, два соврал, но ведь со мной так и надо, - произнес он в задумчивости, приятно осознавая, что его размышления снова идут по логической прямой. - Я плохо на тебя влияю, - прибавил он смешливо и лицо его впервые за весь вечер просияло.       Лев пошел к выходу, не поднимая глаз.       - Стоять, - бросил Парфен. Его лицо снова озарила какая-то для него неестественная добрая улыбка, от чего его лицо казалось странным. - Чаем я тебя-то и не напоил. Негоже так с гостями.       Он встал и, попутно закутываясь в плед, заметил, как в углу комнаты что-то блеснуло. Он подошел ближе и увидел крупный осколок прозрачного стекла.       - Это что? - спросил он, поднимая кусочек. - Это градусник, - ответил он сам себе и вопросительно взглянул на друга, который уже стоял в шляпе.       - Прости, в попыхах пропустил кусочек.       - А ртуть куда дел? - спросил Парфен, пытливо глядя на него.       - В реку бросил, - Лев покраснел как рак.       Парфен внимательно смотрел на него с, опять по привычке охватившем его, суровым видом, потом на кусочек стекла. Услышав, как поворачивается дверной замок, он окликнул друга. Тот замер в нерешительности, ему было очень неловко находиться у Парфена так поздно, он боялся помешать. Парфен угадал его чувства и постарался заговорить как можно простодушнее, хоть этого он совсем и не умел.       - Врач сказал, что у меня, кажется, какое-то воспаление в мозгу, да? А ты оставайся со мной на ночь, чтобы я наверняка не сдох, а? Сможешь? А завтра я в больницу уже.       И, не дожидаясь ответа, он подошел к другу и ловко снял с него шляпу, как будто этим же движением отбрасывая все язвительные и мстительные желания своего сердца.