По стаканчику

время: первая магическая Сириус Блэк/Джеймс Поттер, Марлин Маккинон Рука Флоренс Маккинон виднелась в проеме двери. Безвольно разжавшиеся пальцы и рукав цветастого халата. Сириус знал, что ждёт его за этой дверью. Фрэнк и Лунатик долго уговаривали его остаться в штабе, и позволить им самим со всем разобраться. Блэк не стал с ними спорить и сыпать на них проклятьями. Он же не его полоумная мамаша. Он молча аппарировал к дому Маккинонов, сталкиваясь лоб в лоб с одним из близнецов Пруэттов. Он и в хорошем настроении не всегда разбирал кто из них кто, а сейчас отмахнулся и пошёл вперёд. Флоренс стояла рядом с дверью, думает он. Дверь хоть и сорвана с петель, но ещё держится, накренившись, скрывая все случившееся за ней. Он не сбивается с шага. Не задыхается от шока. Он молча идёт вперёд. Рядом с Флоренс он на мгновение опускается на колени, рассматривая умиротворенное выражение ее лица, но тут же встаёт и идёт дальше. Майкла Маккинона он находит у подножья лестницы. Он стоял у них на пути, думает Сириус. Старик бросился наперерез, за пару секунд осознав, что стало с его женой. Он видел, как она умерла. Видел ее потускневшие стеклянные глаза. И побежал к лестнице. Его грудь была исполосована крест-накрест, отчего вязанная серая жилетка расползалась в стороны, окрашенная в кровавое марево. На левой щеке - рваные раны, как от когтей. А взгляд обращён на жену. Он думал о ней перед смертью. Ступеньки скрипят под его ногами. Слева на стене – счастливые лица на маггловских фотографиях. Даже фото их кошки. Чрезмерно пушистой гадины по кличке… - Пушинка, - под нос говорит Сириус, обнаружив семейную любимицу наверху лестницы. Ему бы представить, что она спит, но он видит запекшуюся кровь и ломанные косточки. Младшая сестренка была уже в кровати. Он видит раскиданные в стороны руки и отрешенное выражение лица, когда проходит мимо ее комнаты. Дверь распахнута настежь, и Сириус задерживается буквально на мгновение, прежде чем продолжить свой путь. Ее дверь – последняя по коридору. Он был здесь бессчетное количество раз. Смотрел маггловский футбол с дядюшкой Майклом. Пил ромашковый чай тётушки Фло, рассыпаясь в дурашливых комплиментах, отчего та смущенно отмахивалась и хихикала как девчонка. Подначивал крошку Мишель. - Влюбишься в неё, и я тебя убью, - заговорщицки шептала Маккинон ему в ухо, вталкивая его в дверь своей спальни. - Главное, чтобы она в меня не влюбилась, седовласка, - смеялся он между поцелуями. - В тебя невозможно не влюбиться. И только со временем понимаешь, какой ты шут и бесчувственный чурбан! - Аристократический бесчувственный чурбан, - наигранно возмущался он. - Мадмуазель, вы что, нарочно игнорируете все мои достоинства? - Как же! Проигнорируешь их! - заливалась она смехом и тянула его за собой следом. Он останавливается в дверях. Ему осталось только толкнуть потускневшую деревянную дверь и сделать шаг вперёд. Но ноги не слушаются, а в ушах стоит нестерпимый звон. Будто мандрагора визжит над ухом, а он, как дурак, пытается разобрать слова. Ему бы маленькую передышку. Ему бы проснуться шестикурсником и не знать всего этого. Соблазнять однокурсниц и нервировать Марлин. Ему бы маховик времени и ещё один шанс. Вместо этого он толкает дверь плечом и, будто не глядя перед собой, идёт вперёд. Пруэтты прибыли первыми. Сегодня в дозоре стояли они. Поэтому они ее и обнаружили. Кто-то из братьев догадался накрыть ее простыней. Сириус знает, что это правильно. Но его затапливает исступленная ярость от этого зрелища. Он смотрит по сторонам, разглядывая дурацкие обои в снитчах. Плюшевого медведя, валяющегося в углу комнаты. Ворох разбросанности по полу одежды. Не знай он ее так хорошо, решил бы что это комната старшекурсницы, в лучшем случае, а никак не усмехающейся язвы Маккинон. Но в этом вся она. Сотканная из противоречий, будто посланная ему в наказание - ставить его на место и подкалывать в ответ. Седовласка с острым язычком и худыми коленками. Взъерошенная и смешливая. Он резко отдёргивает простыню и ждёт… Слез? В глазах нестерпимо жжёт, а сердце сдавило так, что он не может вспомнить, как дышать. Они пришли за ней. Все остальные – просто встретились на их пути. И ублюдки вдоволь отыгрались, срывая на ней злость за каждый болезненный укол в планы Темного лорда. Она и на себя-то не похожа. Сломанные кости, разбитое лицо. Когда-то светлые волосы потемнели от запекшейся крови. Он осторожно проводит пальцами по ее здоровой скуле. Ее кожа уже заледенела, будто не живой человек, а мраморная статуя укрыта на полу ее спальни. Он подхватывает ее плечи и тянет к себе, как ребёнка укладывает на колени. Прижимает разбитое лицо к губам, вдыхает запах. Где-то там, за дымом и гарью, за металлическим запахом крови – едва уловимый запах яблока с корицей. - Ты пахнешь как рождественский пирог, седовласка! - шепчет он ей в ухо. - А значит с тебя гимн и подарок. - Какой, к Мерлину, подарок, Блэк? Ты когда в детстве с кроватки падал, сильно бился об каменный пол головой? - Этот, - он разворачивает ее к себе и целует. Прямо под омелой. А между поцелуями шепчет: - Осталось выучить гимн, и все… - Что все? - спрашивает Марлин, запрокинув голову и немного ошалело глядя ему в глаза. - Будешь моей рождественский традицией. Спустя неделю шёпот за его спиной становится громче. Они недоумевают, почему Сириус так спокоен. - Он говорил с тобой? - Ага, сказал, что с ним все в порядке. - И как? - Похоже, что он, и вправду, в порядке. Не Орден, а стадо сплетниц, думает Блэк. - Он пьёт? - Он всегда пьёт. Блэк родился с бутылкой огневиски в одной руке и неуемным чувством юмора в другой. - Больше чем обычно? - Он всегда пьёт больше, чем обычно. И чаще всего, для этого ему даже повод не нужен. Еще через день он сталкивается симпатичной ведьмочкой в проулке за Косой аллеей. Он подал ей руку, она жеманно засмущалась, он отвесил ей парочку дежурных комплиментов и пригласил на ужин. Ведьмочка наигранно отказала, но напоследок шепнула, где и во сколько будет его ждать. - Ты уверена, что между ними вообще что-то было? - Точно тебе говорю! - Не похоже, чтобы он сильно об этом переживал. Сириусу плевать на эти пересуды. Он привык игнорировать голоса за своей спиной. Он – первый Блэк в истории, попавший на Гриффиндор. Сириус Блэк никогда в жизни не опускался до мелочных склок из-за глупых сплетен. И не планировал. Он забывает о ведьме в проулке через пару минут. Ему нет до неё никакого дела. Фигуристая темноволосая девица, согласная на все, последнее, чего он хочет. А он чертовски хочет забыться. Хочет избавиться от шума в ушах. От удушающей боли где-то в груди. От снов, где он снова и снова входит в комнату Маккинон. Неважно, живая она там или мертвая. Хочет избавиться от всех воспоминаний, связанных с ней. От ее запаха, въевшегося в его подушку. От всепоглощающего чувства вины. В голове стучит ее голос. Бессмысленная сущность бытия. С тех пор как умерла Доркас, она твердила это снова и снова. На разный лад. С разной интонацией. Эта была ее любимая присказка. Регулярное ругательство. Единственный тост. Причина всех ее бед и несчастий. Он помнил ее просьбу. И хотел бы забыть, но она тяжелым камнем висела в груди, уютно пристроившись рядом с болью от ее потери. Ему бы разрыдаться как девчонке. Выплеснуть, выплюнуть эту боль и залить ее обжигающим пойлом. Чтобы ни следа не осталось, ни воспоминания. Чтобы не искать ее ночью на темных улицах. Чтобы спросонья не оглядывать спальню в ее поисках. Чтобы не травить себе душу этими мыслями. Сохатый даёт ему время. Больше, чем все остальные. Но очевидно Эванс нашла в его лице новый объект для переживаний. И понурый вид друга, стоящего в дверях, говорит о многом. На его лице написано, что он бы и рад промолчать, но его отправили спасать товарища из недр всепоглощающей тоски. - Я в порядке, Сохатый, - бурчит Блэк. В нем уже не меньше бутылки огневиски, но Джиму об этом знать не обязательно. - Ты пьян, - резонно замечает Джим, входя в квартиру и закрывая за собой дверь. - Недостаточно, - салютует Блэк бутылкой, тут же прикладываясь к ней. - Успокой Эванс. - Волнуется не только Лили. - Только ты не начинай, - закатывает глаза Блэк. - Предложи ещё порыдать на твоём плече и пожаловаться на жестокую судьбу бродяги-одиночки. - Ты рыдай, конечно, но сопли свои сам будешь отстирывать. Я на это не подписывался. Хватит с меня беременной жены. - Как она, кстати? Перестала лопать «Берти Боттс» и перешла на карамельные тянучки? - Черта с два, она перестала, - закатывает глаза Джим. - Ее новый фетиш - есть сразу несколько. Говорит, так вкус получается ещё изысканнее. - Все беременные немного сумасшедшие, - успокаивает друга Сириус. - Обычно с рождением детеныша это проходит. - У твоей мамаши не прошло, - беззлобно бросает Джим. - Туше! - Сириус смеётся. - Станешь крестным? Сириус на мгновение теряется. - Уверен? - Нет, Мерлиновы кальсоны, хотел спросить у Грюма, а потренироваться решил на тебе! - Тогда, увы и ах, - картинно вздыхает Блэк. - Мы, аристократы, народ доверчивый. Я согласился прежде, чем ты успел передумать. Место занято, а значит, придётся рожать второго детеныша, чтобы породниться с Грюмом. - Переживу как-нибудь, - смеётся Джеймс. Они ещё полчаса перешучиваются, обсуждают предстоящее рождение ребёнка. Джим признаётся, что не нервничал так даже перед финалом кубка по квиддичу. Сириус успокаивает его словами, что он с Лили будут хорошими родителями. - Ну как хорошими… Лучшим будет его крестный. Вы на втором месте. Джим снова смеётся. И прежде чем Сириус успевает переключиться, спрашивает в лоб: - Ты точно в порядке? Сириус молчит. Он не хочет врать другу. Да и не видит в этом особого смысла. Они слишком хорошо друг друга знают, чтобы Джим поверил в его напускное безразличие. - Неа, не в порядке. Так херово мне в жизни не было. Джим молчит и выжидательно смотрит на друга. - Сохатый, что ты хочешь услышать? Я будто заживо подыхаю, сжирая сам себя за то, что не смог ее защитить. И дело вовсе не в том, что у нас с ней там что-то было. Просто это - Маккинон. Вечная заноза в заднице. Тощая вредина, сорвавшая мне свидание с грудастой Уэлч на шестом курсе. А теперь ее нет. Я, бесхозный кусок дерьма, есть, а ее нет. И то, что с ней сделали, стоит перед глазами, сколько бы огневиски я в себя не залил. И нет таких слов или заклинаний, которые исправят это дерьмо. Сохатый молчит. Блэк тоже молчит – переводит дыхание, а затем допивает бутылку. - Так что я не в порядке. Но остальным об этом знать не обязательно. И Эванс твоей ни к чему волноваться. А на всех этих сплетников мне в принципе похеру. Я в рассудке, и не полезу голыми руками крутить пожирателей за Марлин. Не буду больше обычного находить неприятности на свою голову. И когда-нибудь меня обязательно отпустит. Не сейчас, но я это переживу. В конце концов, мы все когда-нибудь умрем. Бессмысленная сущность бытия. - Не бессмысленная, Бродяга, - Джим редко бывает серьёзен, как сейчас. Других таких клоунов, как они на пару, ещё стоит поискать. - Нихера это все не бессмысленно. Бессмысленно было бы, если бы она умерла, а завтра ее бы все забыли. А так… Значит, она что-то для кого-то значила. Значит, это все было не зря. Блэк молчит. Он думает над его словами. Но пересилить себя не может: - Мерлин меня побери, Сохатый, если ты и с Эванс был такой красноречивый, я даже не удивлен, что она втрескалась в тебя по уши! - Завали, - отмахивается Джим, смеясь в ответ. Когда через пару часов за Джимом закрылась дверь, Блэк устало вытягивается в кровати, а затем откупоривает следующую бутылку огневиски. Он думает о просьбе Марлин. Думает о словах Джима. Думает о том, что нет больше его седовласки, и ему надо как-то научиться с этим жить. Когда он напивается достаточно сильно, он думает о том, что ни одну женщину в своей жизни он не любил так, как Марлин. Думает о том, что забыть о ней, и о том, что с ней случилось, будет нечестно. Он не заслуживал ее, он это знает. Он был херовым сыном, мамаша не даст соврать. Был херовым другом, Хвост подтвердит. Парнем для Марлин он тоже был херовым. Он с ней спал, пил, и постоянно ее подкалывал. Он не делал для неё приятных глупостей, не говорил ласковых слов, как тот же Сохатый для Эванс. А теперь это даже не исправишь, - думал он. Засыпая в алкогольном забытьи, он думает, что его новой рождественской традицией будет мучить себя воспоминаниями о Марлин. Чтобы все это точно было не зря.