По стаканчику

время: первая магическая Сириус Блэк/Марлин МакКинон Сириус никогда не топил горе в стакане. Само это выражение сводило скулы своей обречённостью. Марлин топила. Когда умерла Доркас, Маккинон как в воду канула. Через пару дней Блэк обнаружил ее в стельку пьяное тело за столиком в «Дырявом котле». Судя по количеству тары, она допивала пятую бутылку. Сириус и понятия не имел, что в это маленькое тельце может поместиться столько алкоголя. Марлин пьяно сопротивлялась, вырывалась из его рук, и бормотала, что он бесчувственный аристократичный чурбан. По крайней мере, эту часть оскорблений он смог разобрать. Уже на следующий день он нашёл ее в баре напротив. Марлин опять не пришла на общий сбор. Эванс разволновалась, потому что никаких заданий Маккинон уже неделю не получала. Сириус, наигранно растрогавшись ее заботой о подруге, вызвался найти потеряшку. Эванс неуклюже обняла его, шепча слова благодарности. Сохатый, с не меньшим облегчением, но скорее за жену, хлопнул его по спине. Блэк ещё немного деланно повозмущался, мол нет бы провести вечер в компании морально не обременённых, но исключительно изобретательных ведьмочек, вместо этого должен тратить молодость на опостылевших однокурсниц. Но получив от Алисы и Эванс укоризненные взгляды, Сириус спешно ретировался. - Шут, - беззлобно бросила Эванс ему вдогонку. Лучше быть шутом, чем показать взаправду всем вокруг, что в груди поселилась тугая змея надвигающейся беды. Она медленно смаковала его выдержку, с холодной уверенностью заглатывая остатки его спокойствия. Он оставил спящую Маккинон на кровати в своей квартире, которую снимал последние пару месяцев. А сам отправился в утренний дозор, надеясь, что к вечеру та проспится и придёт в себя. Очевидно, он ошибся. Марлин сидела в баре, спрятавшись в полутемной нише, и методично поглощала огневиски. Ее лицо было скрыто капюшоном, но слишком часто Блэк искал ее взглядом в толпе однокурсников, чтобы этот маскарад сбил его с толку. Он плюхнулся на стул напротив, резко подтянув к себе бутылку со стола. Марлин бросила на него тяжелый полупьяный взгляд. - Отстань, Блэк! - Да брось, Маккинон! - он вновь нацепил на себя расслабленный вид неугомонного балагура. - Можешь не скрывать от меня, что весь вечер ты провела в ожидании, когда я обрадую эту вечеринку своим присутствием! - Видеть тебя не хочу, - фыркнула она, залпом осушая стакан. Блэк откупорил бутылку, щедро плеснул огневиски в стакан Марлин и, щелкнув по нему донышком, отпил с горла. - Что празднуем в тухлый вечер вторника? - Бессмысленную сущность бытия, - выплюнула Марлин, вновь залпом осушая бокал. - Э, нет, седовласка, - запротестовал Сириус, убирая бутылку подальше от Марлин. - Пьяные барышни, конечно, менее скованы сложившимися устоями, но соблазнять тёплое, но спящее тельце – удовольствие ниже среднего. Раз уж я трачу на тебя свою бесценную молодость, тебе придётся остаться в рассудке. - Иди к черту, - шипит Марлин и вновь тянется к бутылке. Блэк ждёт, пока ее пальцы практически обхватывают бутылку, и в последний момент выхватывает ее со стола. Делает щедрый глоток и с надменной улыбкой откидывается на стуле. Маккинон сверлит его взглядом и снова безрезультатно тянется за бутылкой. - Не нужна мне нянька, - снова шипит она. - Иди, трать своё остроумие на кого-нибудь, кто это оценит. - Я и трачу, - смеётся Блэк. - Ещё скажи мне, седовласка, что у меня шутки не смешные. - Средненькие, - нехотя вступает в перепалку Марлин. - И большинство из них я слышала ещё в школе. - Качество шутки проверяется временем! - многозначительно изрекает Блэк. - А что, похоже на тост! Блэк вновь отпивает из бутылки, игнорируя сердитый взгляд Марлин. Она осунулась. Светлые волосы, убранные под капюшон, неаккуратно сбились в сторону. Под глазами - глубокие тени. Ходячий скелет, думает он. Его полоумная кузина Белла и та выглядит лучше, чем Маккинон сейчас. - А если серьезно? - спрашивает он, откинув свой настрой весельчака в сторону. - По какому поводу безрадостный запой? Что празднуем-то, чтобы я ненароком из концепции мероприятия не выбивался? - Бессмысленную. Сущность. Бытия, - цедит Марлин. К ней подскакивает бармен с новой бутылкой, и прежде чем Сириус успевает среагировать, она перехватывает бутылку и так же откидывается на стуле, оказавшись на безопасном расстоянии от него. Как и Блэк, она делает глоток огневиски прямо из бутылки, но в отличие от него морщится от крепости напитка. - Эх, ты, - смеётся он над ее гримасой. - Сразу видно начинающего алкоголика. Никакого уважения к великому напитку! Марлин фыркает. - Куда мне до тебя? Небось тебя мамаша не грудным молоком откармливала, а сразу после рождения на огневиски перевела. - Именно! Особая аристократическая диета, после которой сразу получаются истинные Блэки. Марлин закатывает глаза, делает глоток огневиски и неожиданно переводит разговор: - Регулус - пожиратель. - Ага, - Сириус морщится. Он знает. Увидел у него метку ещё год назад, когда тот полез на него с кулаками. Не понравилось мелкому поганцу, что тот нелестно отзывался о полоумной мамаше. - Ты знал? - Ага, - снова односложно отвечает Сириус. - И что? Марлин, очевидно, находит какое-то садистское удовольствие задавать ему эти вопросы. Леди знает толк в извращениях, думает Блэк. - И ничего. - Убьешь его при встрече? Сириус задумывается над ее вопросом. Отпивает ещё огневиски. Он, конечно, жалит рот, но Блэк давно научился с этим справляться. С ядреным вкусом огневиски. С визгами разъяренной мамаши, размахивающей кочергой в одной руке и сигаретой в другой. Со щемящим чувством одиночества посреди толпы людей. Он никогда не признавал поражения, не терял аристократических манер и не жаловался. Куда ему, Блэку? Благородное и древнейшее семейство не признавало слабаков. Семья – картинка парадного портрета. Образ – манеры и надменный вид. Окружение – нейтральный фон, чтобы выгодно выделяться среди них. Ему с пелёнок вдалбливали – никаких эмоций кроме гордости за идиотские идеалы и праведного гнева за их нарушение. А Сириус не был примером для гордости. Сириус был выблядком, испортившим матери всю жизнь. Материна любимая присказка, пока он не ушёл из дома. Вот Регулус был образцовым сыном. Блэк не сомневался, что мамаша восторженно нахваливала младшего сыночка, когда тот хвастался ей меткой. - Ага, - бросает он, глядя МакКинон в глаза. - Он же твой брат, - резонно замечает Марлин. - Мой брат - Сохатый. - Регулус тоже, - Марлин продолжает неспешно отхлебывать огневиски. В ее глазах больше нет вселенской печали. Только чистый неразбавленный садизм. - Вряд ли. - И тебе даже не будет жаль? Будет. Только вряд ли об этом кто-то узнаёт. Догадается Сохатый, - мысленно признаёт он. Но тому хватит мозгов помалкивать об этом. - Неа. - Врешь, - выплёвывает Марлин. - Не такой ты бесчувственный чурбан, каким себя выставляешь. - Попрошу, мадмуазель, - он картинно хмурится и грозит ей бутылкой. - Бесчувственный аристократический чурбан. По крайней мере, вчера ты говорила именно так. Марлин вспыхивает. Бледные щёки заливает румянец, который она тщетно пытается спрятать за маской безразличия. - Что ещё я говорила? Блэк молчит. Он тщательно взвешивает все за и против. Ему не пристало ковырять чужие раны, своих было достаточно. Но это была Марлин. И Марлин страдала. - Что ты по ней скучаешь. Маккинон исступленно вздыхает и опускает голову. Не стоило ему открывать свой рот. Шутил бы дальше, все было лучше, чем смотреть на ее безмолвные рыдания. Она не издаёт ни звука. Только острые плечи едва заметно подрагивают. Блэк молчит. Он даёт ей время взять себя в руки. Тянет огневиски, наблюдая за ее тихими всхлипами. Он не умеет утешать, и даже не будет пытаться. - Я видела ее, Сириус, - шепчет она спустя время. - То, что он с ней сделал. То, что с ней стало. Он был там. Убил ее собственными руками. А она… Она же девчонка, Сириус. Как я. Только лучше меня. Намного лучше меня. А теперь, - она пытается говорить, но слёзы льются против ее воли. Она замолкает, вновь опустив голову. - А теперь она мертва, - сухо заканчивает Блэк. - А ты нет. Марлин поднимает на него своё заплаканное лицо. Огромные серые глаза широко распахнуты. Теперь она злится. Вспыхивает как спичка, позволяя гневу затопить ее сознание. Он буквально чувствует эту ярость, которая методично разгорается внутри неё. - Иди ты к черту, Блэк, - внезапно срывается она на крик, бросаясь вперёд. Ей мешает стол, но она тянется к нему со всей силы. - Катись к Мерлину со своей мерзкой семейкой и сраными шуточками! Убирайся нахрен! Сириус молчит. Ему хочется сжать ее со всех сил и тряхнуть пару раз, чтобы она пришла в себя. Обнять и дать выплакать всю эту невысказанную боль. Утешить. Успокоить. Но он Блэк. Его не учили, как утешать девчонку, лучшая подруга которой неделю назад умерла на войне. - Обязательно, седовласка, - усмехается он. - Закончу с делами, сяду на мотоцикл и умчу ко всем чертям. - С какими делами? Какие, мать твою, у тебя могут быть дела, самовлюбленный кретин? Кому ты здесь нахрен сдался? Мамаша выгнала тебя пять лет назад. Поттер по уши в Эванс. Ему твоя собачья морда надоела ещё в Хогвартсе. Кто там ещё у тебя остался? Люпин? Ему бы своё дерьмо разгрести, не то, что с тобой, придурком, нянчится! Хвост в гробу видел дружбу с тобой, ты его и за человека не считал никогда. Кто там ещё? Маккинон кричит со всей мочи, будто легкие собралась выплюнуть на этот засаленный стол. Блэк слушает весь ее монолог с легкой усмешкой. Ведь весь его вид должен говорить о том, что ему плевать. Он неспешно отпивает виски, откидываясь на стуле. - Ты, седовласка, - улыбается он. - Я? Катись к Мерлину! Ублюдок! Ненавижу тебя! Никого так не ненавидела как тебя! Трусливый пижон, предавший собственную семью! Мать он ненавидит, брата он убьёт! Видеть тебя противно, не то, что пить за одним столом! Марлин вскакивает с места, слегка запнувшись за ножку стола, и ураганом выбегает из бара. По крайней мере, сегодня Маккинон будет ночевать дома, надеется он. Блэк неспешно допивает огневиски. Ему некуда торопиться. Дома его никто не ждёт. У него и нет ничего, кроме счета в Гринготтсе, доставшегося от дядюшки по наследству, мотоцикла, над которым он колдовал последний год, и волшебной палочки, спрятанной в рукаве куртки. И никого, тут Марлин была права. Сохатый нашёл своё рыжее счастье в объятьях трогательно влюблённой Эванс. Ремус с каждым днём все больше замыкался в себе. Хвост без конца пропадал, Мерлин знает где. Мать его ненавидела. Семья от него отреклась. Братец был заклятым Пожирателем смерти. А четыре дня назад какой-то крысёныш Темного лорда попался им с Джимом в руки. Он так голосил от простеньких заклинаний, что его и пытать особо не пришлось. Он учился на пару лет младше, на Слизерине. Вечно терся рядом с его младшим братцем. К Темному лорду они присоединились тоже вместе, сказал тот. Регулус, шептал он, дрожа от страха, привёл Темного лорда к Медоуз. Уж больно большой занозой в его заднице она была. Его слабохарактерный тюфяк-братец выследил Доркас и донёс об этом Лорду. Вот что сказал крысёныш, прежде чем Сириус набросился на него с кулаками, ломая тому кости. Сказал бы спасибо, ведь Блэк силой заставил себя отпустить палочку. Знал, что убьёт ублюдка, прежде чем осознает, что делает. А сегодня Марлин спросила, убьёт ли он собственного брата. Спросила, будет ли он об этом жалеть. Будет. До последнего, мать его, вздоха будет. Но убьёт. Потому что Доркас мертва. Потому что Марлин рыдает и глушит огневиски уже неделю. Потому что Эванс беспокоится за неё, а Джим переживает за Эванс. И пусть до него никому нет дела, эти люди – все, что у него есть. Значимого и дорогого. Важного. Марлин приходит на следующий вечер. Робко стучит в дверь и неуверенно топчется на пороге, когда он в одних трусах распахивает перед ней дверь. - Привет, седовласка, - ухмыляется он. - Соскучилась? Он идёт вглубь квартиры, которая и не квартира то вовсе, а две смежные комнаты и душ в каморке. Маккинон мнётся ещё пару минут, но заходит, тихонько прикрыв дверь. У Сириуса гудит голова, и нет настроения хохмить, но ему надо поддерживать образ. Он только проснулся и тянется за кофейником, но за окном уже сгущаются сумерки, поэтому он выуживает из полки бутылку огневиски. Молча разливает оранжевую жидкость на два бокала и протягивает один Марлин. - По стаканчику для храбрости, - улыбается он. - Чтобы потом было не стыдно признаваться мне в любви. Марлин осушает бокал залпом. Морщится. Сириус беззлобно смеётся и тоже пьёт до дна. - Прости, - шепчет она куда-то в пол. Будто стесняясь посмотреть ему в глаза. - Я надралась в стельку и наговорила тебе кучу всякой мерзости. Он молча забирает ее бокал, наливает ещё порцию, и возвращает обратно. - А извиняться за летучемышиный сглаз на четвёртом курсе и испорченное свидание с Сарой Уэлч на шестом ты планируешь в скором времени, или я успею сбегать в душ? Марлин вскидывает на него красные глаза, растерянно моргая. Даже огневиски не пьёт. - Не, я просто подумал, что ты от конца к началу пошла перечислять, и когда закончишь меня ждёт приз, - он отшучивается, надеясь, что Маккинон поймёт намёк. - Но я, седовласка, парень невнимательный, мог что-нибудь и спутать в правилах этой игры. Марлин запоздало понимает его шутовство, сердится и, наконец, вспоминает, как говорить слова: - Блэк, Мерлин тебя побери, я серьезно! Все, что я на тебя вчера вывалила… Мне было так плохо, вот я и сорвалась на тебя! - Расслабься, Маккинон, - усмехается он. - На правду не обижаются. - Черт, Сириус! Все, что я сказала, не было правдой! Ты и сам это прекрасно знаешь! Сириус хохочет в голос. Он осушает второй стакан и изучающе смотрит на Маккинон. Та тушуется под его горящим взглядом. - От меня отказалась мать. Я бы убил брата, потому что он Пожиратель. Сохатый скачет вокруг Эванс. Лунатик ушёл в свои проблемы с головой. Хвоста я всегда презирал за трусость. Ты меня ненавидишь, потому что я сказал, что Доркас мертва, а ты нет. Где здесь ложь? - Я тебя не ненавижу, - шепчет она. - И все то, что ты никому не нужен, и у тебя никого нет, тоже неправда. Я не хотела, я… - Прекрати, а, - устало трёт виски Сириус. - Если б я переживал из-за каждой резкой фразы, брошенной в мой адрес, повесился бы на собственном галстуке сразу после распределения в Хогвартсе. Я - Сириус, мать его, Блэк. Насрать мне. Глубоко насрать, кому я там нужен, и кто там у меня есть. Он молча отпивает огневиски. Наливает Марлин. Она снова отмалчивается. Подбирает слова, думает он. Боится опять наговорить чего-нибудь лишнего. - Когда ты вчера сказал, что она мертва, а я нет… Мне стало так нестерпимо больно, что захотелось причинить такую же боль и тебе. Потому что я… - Марлин мнётся, теребя полупустой стакан в руке. - Я себя за это ненавижу. Я есть, а ее больше нет. Почему, Сириус? Почему так? Блэк молчит. Маккинон дрожит, всхлипывает, и наконец, делает глоток огневиски. Она все ещё ждёт от него ответа. - Потому что жизнь дерьмовая штука, седовласка. Потому что люди смертны. Не только Доркас. Все мы. Вчера она. Завтра я. Послезавтра ты. Через неделю Дамблдор. Вначале Марлин хмурится. Затем обреченно вздыхая, расплывается в ядовитой улыбке. - Бессмысленная сущность бытия, - салютует она бокалом. Блэк поддерживает ее тост. Через минуту он посадит ее на хлипкий с виду стол, рывком стащит мантию и впечатается в ее губы. Марлин будет исступлённо впиваться острыми ноготками в его спину, до крови кусать кожу и вжиматься всем телом. Когда им станет совсем нечем дышать, он отнесёт ее в постель и заставит забыть ее обо всем хотя бы на сегодня. В спутанном клубке тел, ближе к утру, она вновь обреченно вздохнёт. Прежде чем Сириус успеет пошутить, чтобы сбить с неё этот меланхоличный настрой, она скажет: - Если я ещё когда-нибудь скажу тебе, что меня у тебя нет, не верь мне, пожалуйста. - Хорошо, седовласка, - он целует ее в светлую макушку. Ее волосы едва уловимо пахнут яблоком с корицей, и внезапно Сириуса накрывает щемящее чувство, которому он даже названия подобрать не может. Марлин водит холодными пальцами по его груди. Льнет к нему всем телом. Тихо вздыхает, словно опять ищет слова. - Пообещай мне кое-что… - М? - он слишком занят исследованием ее тела, чтобы отвечать длинными предложениями. - Если меня не станет, не вини себя, и не ищи виноватых. Спиши все на бессмысленную сущность бытия.