Аморфинизм

A M O R P H I N I S M

Шаг 1. Исчезновение

Неужели есть люди, которые живут в таких местах? За несколько лет работы в управлении в непрерывной погоне за званием почётного гражданина из его головы абсолютно выветрились воспоминания о тех временах, когда он и сам проживал в подобном месте на юго-западе в куполе Кон. Купол Дамэн, в который этот гражданин перебрался, после того как был официально переведён в центральный комиссариат, имел форму овоида и, как следствие, делился внутри на два не соприкасающихся между собой района — Даюань и Сяоюань, разделённые индустриальной зоной. Связанный подземным скоростным сообщением с остальными крупными куполами Дамэн считался самым экономически благоприятным в восточной части Китая, и, глядя на эти убогие десятиэтажки, было тяжело поверить, что он всё ещё находился на территории процветающего города. Но — он моргнул и сфокусировался на слегка зеркалящей поверхности в паре километров, устремлявшейся вверх и состоящей из казавшихся отсюда крошечными треугольников — граница купола действительно не была пересечена. И, как бы ни хотелось отрицать, эти бараки — такая же часть Дамэна, как и куда более аккуратные внешне многоэтажные здания, составлявшие привычный пейзаж Даюаня, где находилась штаб-квартира управления и апартаменты, которые впоследствии он мог получить в собственность за выслугу лет. Верно, об удобстве проживания в Большом круге придётся забыть — здесь предстояло провести столько времени, сколько понадобится, чтобы выяснить, куда исчезли два инспектора управления, которые принимали активное участие в расследовании и вели полевые работы до него. Вообще-то, старший инспектор, табельный номер — 3726, был образцовым гражданином — несколько лет безупречной службы в управлении в куполе Кон, блестящая сдача рубежных экзаменов, а затем перевод в центральный штаб. Ни единого пятнышка в резюме, заставляющего усомниться в его лояльности Собранию. И вот — первая серьёзная операция, для которой приходилось оставаться сверхурочно, чтобы доказать, что он — достойный гражданин, который знает, что именно труд, товарищество, порядочность и участие в рыночных отношениях делает его таковым. Хотя в сложившихся условиях на последнее времени практически не оставалось — приходилось чуть ли не ленточку на запястье вешать с напоминанием заглянуть в каталог, потому что ещё чуть-чуть, и он рисковал получить первый в своей жизни выговор за неисполнение гражданских обязанностей. СИ3726 знал, что некоторые в таких случаях используют какие-то специальные службы, но это было нелегально и чаще всего вскрывалось. И ему не раз приходилось видеть дела незадачливых граждан, решивших, что они смогут обмануть Собрание. Потому что там точно знают, чтó нужно для счастья жителям Республики, и если кто-то был не согласен, ему не находилось места в успешном и правильном Дамэне. Раз уж ты хочешь жить в процветающем куполе, будь добр принимать правила игры. То же самое происходило и с теми, кто нарушал режим ознакомления — прослушивал запрещённую музыку или аудиокниги, хранил произведения искусства или печатные издания. Знание, СИ3726 очень хорошо это понимал, может быть губительным и всегда необратимо по своей природе — однажды восприняв информацию, от неё невозможно избавиться, и, даже если она переходит на хранение в самые отдалённые уголки нашей памяти, она не перестаёт существовать в нашей картине мира. Просто ненадолго забывается, но легко вызывается в оперативное сознание при наличии необходимого импульса. Это делает людей покорными и ведомыми, поэтому доступ к информации, которая впоследствии может контролировать граждан, резко ограничен — всё-таки цель Собрания сделать всех жителей Китая свободными и счастливыми. Именно таким ощущал себя агент — ни разу не подводила его система, и об этом свидетельствовала яркая лента, сразу выдававшая в нём инспектора из главного управления, — носить её следовало на предплечье, но сейчас он сжимал её в правом кармане пиджака. Как инспектор он мог выбирать, на какое расследование откликаться, что в сочетании с желанием быть полезным обществу делало вопросом времени тот момент, когда он засветится в какой-нибудь сложно организованной операции. Информация о том, что в одной из прикупольных зон распространяют новый синтетический препарат, возникала то тут, то там, но данных оказалось катастрофически мало. Несколько агентов, которых по слухам отправили для сбора информации, через несколько недель работы просто пропали с радаров — не отправили отчёт в указанное время. В управлении подняли тревогу — в городе агентов обнаружить не смогли. А возможно, не сильно и старались — поднимать панику среди гражданского населения было бы непредусмотрительно. Идентификационные карты были обнаружены в их апартаментах, более того, после синхронизации GPS-трекера карт выяснилось, что места посещений не совпадали с заявленными в отчётах. Вернее, совпасть они совпали, но на деле было ещё несколько локаций, где засветилась карта в доступном для детализации временном периоде, а вот в отчётах про это не было сказано ни слова. Таким образом, история повторилась дважды. Но ещё более таинственными были отчёты. Оба агента расследовали дела о контрабанде запрещённых знаний. Ни слова о психотропных веществах, про которые старшему инспектору доводилось слышать в коридорах. Какое именно действие имел наркотик, каким образом распространялся, кем выступали его потребители, — точная информация об этом, увы, отсутствовала. Чем больше СИ3726 интересовался этим делом, тем меньше данных ему удавалось обнаружить — впоследствии даже те отчёты, которые он точно просматривал ранее, теперь выдавали ошибку доступа. Хорошо, что он успел сохранить некоторые в автономной памяти. В любом случае, итог был таков: два агента словно канули в Лету, и рангом они были повыше, чем рядовой старший инспектор, а значит могли постоять за себя и имели безупречное резюме — измена и шпионаж исключены. Патрулирование дружинами, введённое в зонах, где по отчётам агентов они проводили полевое расследование, не дало ровным счётом ни единого байта информации. По данным, имевшимся у СИ3726, расследование совершенно не продвинулось, слухи про препараты растворились в воздухе сами собой, равно как и разговоры о том, что их коллеги находятся в заложниках. Возникало ощущение, что агентов вообще никогда не существовало. Но старший инспектор всё помнил. И понял: если они не поторопятся и не узнают о тех, против кого им предстоит выступить, исполняя волю беспощадного к изменникам Собрания, исход может быть довольно непредсказуемым. Непредсказуемость будущего, если внешняя угроза навяжет свою волю, СИ3726 пугала, но одновременно это отсутствие точности пробуждало в нём зудящее любопытство и могло бы разозлить, если бы он был способен испытывать сильные эмоции — но, будучи человеком счастливым и свободным, он испытывал лишь что-то вроде чувства попранной справедливости вперемешку с опасностью, которая сплотилась вокруг привычного мира. И хотя он был уверен, что Собрание извлечёт из этой ситуации пользу для всех своих жителей, усовершенствовав систему обеспечения достойной жизни, глубоко внутри ему было неприятно от этих нежданных проблем и как-то по-детски обидно за купол, который так заботился о своих гражданах. Движимый чувством долга, благодарности и в конце концов предчувствием вот-вот грозящей свершиться несправедливости СИ3726 изучил необходимые документы, насколько позволял доступ, и подал заявку на осуществление одиночной операции. Несмотря на то, что статусом он был совершенно непримечателен, его идеи относительно нового витка расследования пришлись по вкусу управлению: убрать все опознавательные знаки, завести его в системе жизнеобеспечения под новым табельным номером, подтасовав персональные данные, и внедрить в стан врага на постоянной основе. Даже устроили на новую работу и уверили, что делать ничего не придётся — просто сидеть и наблюдать, нужные люди в курсе. И вот теперь СИ3726 стоял перед бараком, где несколько раз бывали пропавшие агенты, но не посчитавшие нужным рассказать об этом в своих отчётах, и невольно сравнивал своё новое жильё с прошлым. И сравнение, разумеется, было не в пользу десятиэтажки, представшей перед его глазами. Ладно, одно в Сяоюане было привычным и одаряющим необходимым чувством, что он всё-таки находился дома — как и в любом районе, из огромных колонок на фонарных столбах доносились привычные и успокаивающие сообщения: Граждане! В независимости от того, откуда вы прибыли, содействие Собранию во всей его деятельности, укрепление трудовой дисциплины, неуклонное повышение производительности труда и построение здоровых рыночных отношений — фундамент для того, чтобы вы могли стать достойными членами общества Дамэн. Что ж, он лично посодействует тому, чтобы на улицах купола царил привычный покой.

◎

9 дней спустя Побудочная песня, позитивной трелью льющаяся из колонок на улице, раздаётся ровно в шесть ноль ноль. Затем к утреннему «концерту» присоединяются и громкоговорители внутри каждой комнаты. Шумно втянув слюну и приоткрыв один глаз, Ван Ибо фокусируется на ярко-красных прядях, лежащих перед ним на подушке, и сначала даже как-то пугается, но спустя пару секунд паники его накрывает осознанием, что эти красные локоны принадлежат ему же — вообще-то, аж полтора дня как. Он переворачивается на спину, зажимает между указательным и большим пальцами одну из ярких прядей и вытягивает её перед собой. Жизнь в их городе славится упорядоченностью и размеренностью событий и полнейшим отсутствием непредсказуемости, поэтому Ван Ибо немного хмурится, глядя на плоды своих косметических работ, — как отреагируют другие жители их десятиэтажки на подобный манифест? И приведёт ли это к нужному результату? Через пять минут будильники смолкают, в этот момент Ван Ибо уже наливает в шестигранный стакан воды, чтобы запить витамины, и, делая несколько глотков, не отрываясь наблюдает за собой в зеркало, по-прежнему не в силах привыкнуть к перетягивающему на себя всё внимание ярко-красному цвету. Наверное, думает Ван Ибо, впоследствии он привыкнет, но сейчас волосы являются самым ярким пятном — на контрасте с плиткой бледно-зелёного цвета и серой шторкой в ванной. Он впервые задумывается о цветовых сочетаниях в помещении, где ему приходится проживать в силу некоторых обстоятельств. Следом думается, что велика вероятность того, что он просто-напросто переборщил. С этой мыслью Ван Ибо допивает воду и ставит стакан в шкафчик, аккуратно разворачивая его так, чтобы одна из граней была параллельна линии края полки. Порядок никто не отменял. Без пяти минут семь Ван Ибо кивает в ответ на щелчок дверного язычка, слегка дёргает за ручку, чтобы убедиться, что его комната в самом деле закрыта, и оглядывает коридор. Ещё из нескольких квартир выходят служащие, но, в отличие от него, они, не задерживаясь ни секунды, устремляются к лестнице. Никому нет никакого дела до его красной макушки, но Ван Ибо верится в это с трудом. Кашлянув, он всё-таки отправляется к лестнице и вливается в поток спешащих на службу людей. — Товарищ Ван, — Ван Ибо вздрагивает, когда слышит своё имя и смотрит поверх голов спускающихся перед ним людей. В дверях, ведущих в полустеклянное помещение для вахты, с улыбкой, обнажающей ямочки на щеках, застыл Чжу Цзаньцзинь, домоправитель или, иными словами, старший по общежитию. Ван Ибо тяжело вздыхает — всё-таки перестарался — и, отклонившись от направления общего потока, подходит к старшему Чжу. — Доброе утро, товарищ Чжу. — Действительно доброе утро, гражданин Ван, — отвечает ему Чжу Цзаньцзинь. Ван Ибо, непрерывно следящий за его взглядом, отмечает, как глаза домовладельца оглядывают его с головы до ног, и готовится услышать тираду относительно его не подобающего для достойного гражданина внешнего вида, но слышит лишь: — Вы не желаете предоставить мне график рыночных обменных операций на эту неделю? — Я… — Ван Ибо никак не приходило в голову, какое можно подыскать оправдание своему новому внешнему виду, и не сразу осознаёт вопрос. — Подождите, что? — Время доставки и наименование заказанных товаров, товарищ Ван, на только что начавшуюся неделю, — елейным голосом повторяет Чжу Цзаньцзинь, сцепив кисти рук в замок перед собой. Ничего не заказал и ничего не выставил на продажу, с ужасом осознаёт Ван Ибо и тут же понимает, что перспектива объяснять свой новый цвет волос была на порядок радужнее, чем пытаться отыскать здравые доводы для того факта, что целую неделю его имя не назовёт ни один из курьеров. Ван Ибо напрягается, кашляет и выдаёт первое, что приходит ему в голову: — Никак не могу выбрать новый матрас, — и как можно натуральнее горестно вздыхает в надежде, что домовладелец оценит его страдания. В конце концов не пойдёт же никто проверять, правда ли он листал каталог в муках выбора. У Чжу Цзаньцзиня, разумеется, не возникает подобной идеи: — Я так и думал, что вы готовитесь к какой-то грандиозной покупке, — домовладелец ослепительно сияет улыбкой. — Может быть, вам нужна помощь в выборе? Хотите я посмотрю, кто из жильцов в этом году сталкивался с подобным обменом? Я помню, что в четвёртом месяце к нам приехало даже два — нет, три! — новых матраса. — Не утруждайтесь, товарищ Чжу, у меня уже есть два основных варианта, — уверенным голосом врёт Ван Ибо и оглядывается, обнаруживая, что поток жильцов прекратился. Повернувшись обратно к домовладельцу, он старается так же ослепительно улыбнуться в ответ, но не исключает, что прямо сейчас Чжу Цзаньцзиню приходится наблюдать от него кривоватую ухмылку: — Я думаю, что закажу в обед, и, надеюсь, в резюме выбранного матраса станет на один довольный отзыв больше. — Прекрасно, товарищ Ван. Простите мне мою назойливость, — извиняющимся тоном говорит Чжу Цзаньцзинь. — Вы правильно поступили, домоправитель Чжу. Хорошего дня, — прощается Ван Ибо, испытывая какое-то странное облегчение. Он дожидается ответной любезности от домовладельца и буквально сразу замечает, как тот переводит взгляд в сторону выхода из здания и кивает кому-то, кто должен стоять позади. Ван Ибо, руководствуясь чистым любопытством и пользуясь тем, что его путь также лежит на выход, вновь оборачивается и видит, как дверной доводчик с присущим ему прилежанием закрывает одну из створок, за которой только что исчезла высокая мужская фигура.

◎

Сяо Чжань — на лице его расслабленное выражение — стоит перед кульманом и монотонно скользит механическим карандашом по холсту, раз за разом обводя одни и те же линии, даже не вдумываясь в то, чтó именно за деталь перед ним и для чего она будет служить после производства опытного экземпляра. Впрочем, ответа на вопрос «а что вообще должно из этого получиться» в голове Сяо Чжаня не существует. Как и самого вопроса. Стоит сказать, деталь тоже вряд ли реальна, хотя издалека то, что постепенно выходит из-под его руки, даже напоминает что-то затейливо-интересное. Тем не менее, вблизи, если присмотреться, это набор невообразимо мелких соприкасающихся геометрических фигур, иногда наезжающих друг на друга, образующих не имеющую никакого смысла композицию. Слава небесам, никому не приходит в голову мысль отвлечься от своей работы, чтобы проверить, что происходит за чужим кульманом. Да и в случае Сяо Чжаня, стоя́щего за самым дальним устройством впритык к окну, это физически невозможно. Левую руку молодой человек держит в кармане брюк, из-за чего пиджак немного топорщится и рискует к концу рабочего дня обзавестись неаккуратными заломами, которые придётся положить под пресс этим же вечером. Тем не менее, обладателя пиджака эта мелочь совершенно не смущает и опять же вряд ли способна заставить проявить хоть какую бы то ни было эмоцию — кажется, что гнев, досада или грусть просто не могут отобразиться на этом лице с идеально гладкой кожей. Указательным пальцем, лежащим в кармане, Сяо Чжань едва заметным движением отбивает по бедру такт проникающих через открытую форточку за его спиной слоганов про счастливое и здоровое общество. Идея считать количество иероглифов в каждом прозвучавшем за окном сообщении и в такт вести карандашом, стараясь, чтобы окончание фразы совпадало с резкой сменой движения графита, пришла к Сяо Чжаню в первый же рабочий день в индустриальной зоне. В тот же день количество подсчитанных иероглифов к концу рабочей смены переваливало за несколько тысяч. С тех пор эти дни состояли сплошь из бесполезной симуляции трудовой занятости. Очень успешной симуляции. Время от времени Сяо Чжань поднимает глаза и проходится взглядом по спинам своих коллег. Они все одеты в аккуратные костюмы и работают за своими кульманами — большинство параллельным образом заняты амбициозной реконструкцией вентиляционной системы всего купола; несколько человек сосредоточенно работают над усовершенствованием конвейерной линии для промышленного комплекса. Ни один человек в его отделе не проявляет никаких подозрительных телодвижений, не пытается отвлечься от работы, заглянув в кульман к соседу или завязав бессмысленный разговор, например, о погоде. Спустя n-ое количество фигур наступает время обеда; Сяо Чжань лёгким нажатием на пружинку о собственное бедро убирает грифель механического карандаша, откладывает его на полочку у кульмана и синхронно со всеми покидает здание. Столовая у них одна на несколько зданий и находится в конце улицы. За едой он оказывается за одним столом с малознакомыми людьми из других отделов, они обсуждают свои покупки, Сяо Чжань тоже вставляет несколько слов по поводу недавно приобретённой лейки для душа. Но все в основном молчат и тщательно пережёвывают еду. На выходе из здания он здоровается с несколькими приятелями, работающими в других отделах, с кем успел свести личное знакомство за это время. Светлое время суток всегда проходит одинаково — в размеренном темпе, установленном самим городом. И это хорошо. Было хорошо — до тех пор, пока на выходе из здания столовой Сяо Чжань не видит в глубине коридора ту самую ярко-красную макушку и не решает, что к этому парню всё-таки стоит присмотреться. Вдруг? После обеда он успевает насчитать ровно две тысячи тридцать семь фигур и сточить три грифеля.

◎

12 дней спустя На собрание жителей их маленького квартала Ван Ибо приходит чуть загодя в надежде выбрать себе такое место, чтобы стало возможным затеряться среди остальных жильцов и избежать необходимости обсуждать, кто и что купил-обменял-продал-отправил-на-переработку. Он на этой неделе из рук вон плохо осуществлял свой потребительский долг и, учитывая, что такое с ним случилось впервые, понятия не имел, чем это грозило лично ему. Зная идеальную репутацию Чжу Цзаньцзиня, информация о нерадивости Ван Ибо наверняка уже является общественным достоянием, а если ещё нет — то должна быть озвучена на собрании. Обижаться на такое положение дел нельзя, да и вообще на этот счёт у Ван Ибо не было не только обид, но и никаких эмоций в целом. Во-первых, он поступил бы точно так же — в самый короткий срок распространил бы информацию о том, что его ценность как гражданина в последнее время упала; во-вторых, не стал бы тянуть и с постановкой субъекта на учёт в органы: отправил бы запрос в районную инспекцию, чтобы потом не случилось никаких сюрпризов, если Ван Ибо продолжит себя так вести; в-третьих, провёл бы профилактическую беседу. — Уважаемые жители квартала, не забывайте зарегистрироваться в журнале. Отметка делается до начала собрания и не может быть внесена по его окончании. Журнал передаётся… Ван Ибо аккуратно прислоняет карту от своей квартиры к небольшому терминалу и получает кивок и вежливую улыбку от девушки, которая проверяет, что регистрация присутствия прошла успешно. Затем на всякий случай ставит подпись в бумажном журнале. В зале уже человек двадцать; они все сидят вразброс и слегка оборачиваются, чтобы поздороваться с Ван Ибо, толком даже не всматриваясь в него. Он заправляет упавшую на лицо прядь за ухо, где ей самое место, и здоровается с каждым из присутствующих, слегка кланяясь и решительно продвигаясь к месту, которое приметил для себя. Оставшееся до начала собрания время он, как и все остальные, молча смотрит перед собой, периодически оборачиваясь, чтобы кивнуть тем, кто появляется в зале. — Граждане, давайте начинать. Для тех, кто ещё не знаком со мной — а я знаю, что у нас есть несколько новых жителей в блоках 3, 7 и 10, — вышедший на сцену мужчина лет 40–45, сделав небольшую паузу, строгим взглядом посмотрел на всех присутствующих, словно пытался идентифицировать новичков, и продолжил: — Меня зовут Юй Цзяньфэн, я — председатель комитета района Хуаньци. Вы все видели повестку сегодняшнего дня, не будем отклоняться от курса: старшие по блокам, пожалуйста, в порядке заявленной очереди и с места отчитайтесь о прошедших двух неделях. Ван Ибо внимательно и даже с некоторой гордостью слушает доклады каждого домоправителя. Все как один рассказывают об их прекрасном районе, в котором живут настоящие работяги индустриальной зоны, обеспечивающей казну Дамэна, об отсутствии нарушений на производстве (уже седьмую неделю подряд!) и о прекрасных растущих показателях потребления. Информация эта звучит на каждом собрании, но слушать её всегда приятно. Домоправителем четвёртого блока ставится вопрос о дисциплинарном взыскании с нескольких жителей: в прошлую субботу был нарушен комендантский час. Ван Ибо старается рассмотреть реакции присутствующих: на нескольких лицах мелькает растерянность и разочарование, но у большинства безошибочно считывается осуждение. Все без исключения смотрят на председателя комитета, но он совершенно не спешит вынести своё заключение на сей счёт: Юй Цзяньфэн обстоятельно поправляет правый борт серого пиджака и проводит пальцем по маленькой броши, которая выдаёт в нём председателя. Наконец он складывает руки на столе перед собой и слегка поворачивает голову в сторону девушки, которая сидела сегодня на регистрации: — Гражданин Чэнь, гражданка Цюй сегодня присутствуют? Девушка кивает, даже не глядя в регистрационную форму. Ван Ибо периферийным зрением видит, как в паре рядов от него поднимается человек, сразу за ним также доносится звук отодвигаемого стула. — Граждане, очень жаль, что сегодняшнее собрание омрачено такими известиями, — председатель поворачивается к залу, пристально глядя чуть повыше сидящих в зале людей, в какую-то неопределённую точку на стене напротив импровизированной сцены. Создаётся ощущение, что он не смотрит ни на кого конкретного, но у Ван Ибо не возникает никаких сомнений — Юй Цзяньфэн видит каждого, как и должно человеку на столь ответственной и социально важной должности. — Домоправитель Чжан, вы же знакомы с личными делами. Зафиксированы ли какие-либо правонарушения, случавшиеся ранее? — Абсолютно никаких, — бодро отвечает старший по блоку. — Что ж, в таком случае я жду от вас, — Юй Цзяньфэн весьма выразительно смотрит сначала на мужчину, затем на вторую нарушительницу, — выписку с результатами последнего медицинского осмотра и объяснительные на моё имя, тогда я смогу принять решение о том, надо ли вносить это правонарушение в личные дела или нет. В протоколе пока не регистрировать. — Товарищ Юй всегда очень справедливый, — доносится справа от Ван Ибо, и он соглашается со своим соседом лёгким кивком головы, одновременно слегка удивляясь подобному неуместному и заискивающему комментарию. Справедливость — это не добродетель отдельного человека, это требование к каждому члену их социума, и если бы Юй Цзяньфэн не обладал такой характеристикой, он не смог стать даже домоправителем, не говоря уж о должности председателя райкома. Когда Ван Ибо уже готов отвести взгляд от своего соседа, он замечает, как по виску молодого человека сбегает капля пота, и находит это странным — в помещении прохладно. Следующие за этой демонстрацией «справедливости» несколько докладов по блокам с пятого по девятый вновь наполняют зал приемлемыми новостями. Ван Ибо готовится к выступлению Чжу Цзаньцзиня и к тому моменту, когда в его устах прозвучит его фамилия, но вопреки ожиданиям старший по дому не поднимается со своего места, и слово берёт председатель. — Граждане, в десятом и последнем из прикреплённых к нашему районному комитету блоке случилось на этой неделе ужасное событие. К сожалению, я не могу дать вам никаких подробностей, но… Комиссары, прошу, — Юй Цзяньфэн делает приглашающий жест и в этот раз взгляд его направлен не на точку на стене напротив, а чуть ниже; Ван Ибо невольно оглядывается и замечает двух агентов внутренних органов, которые встают со своих мест и тут же разделяются — один устремляется по центральному проходу, второй идёт по самому правому. Он сглатывает и пристально смотрит на председателя, но тот молчит и следит глазами, вероятно, за агентами. Тогда Ван Ибо пытается отыскать среди сидящих Чжу Цзаньцзиня и находит его сидящим слева ближе к концу, но встретиться взглядом не получается. Старший по блоку смотрит прямо перед собой, гордо подняв голову. Разве могут его дело сразу передать в трибунал просто по той причине, что последние несколько месяцев он ввиду своей занятости немного снизил свой потребительский оборот? Ван Ибо пытается вспомнить, есть ли в его личном деле хоть какие-то намёки на прошлые дисциплинарные взыскания, но не может вспомнить ни одного. Он никогда не давал никаких оснований усомниться в своём строгом следовании идеалам Собрания. Оба агента становятся с двух сторон их ряда стульев, и Ван Ибо, глядя на спинку стула перед собой, краем глаза замечает побелевшие костяшки пальцев — по-паучьи длинных и тонких — у молодого человека справа, который отпустил комментарий про справедливость председателя и который прямо сейчас вцепился в собственные колени. Невольно скосив глаза и слегка повернув голову, Ван Ибо вглядывается в лицо своего соседа — его глаза закрыты, но желваки ходят так, словно он постоянно сжимает и разжимает челюсть. — Товарищ Лю Шаоци, позвольте агентам сопроводить вас на медицинский осмотр в центральный комиссариат, — произносит председатель. Повторять дважды не приходится, молодой человек справа от Ван Ибо поднимается, стоило Юй Цзяньфэну произнести слова, которые означают, что больше Лю Шаоци в их районе жить не будет. Ему предстоит пройти долгое обследование, за которым последует назначение заместительной терапии и, скорее всего, прохождение курса по обществознанию. И лишь после этого, если он своими ответами и медицинскими показаниями подтвердит готовность вернуться в общество, ему будет подобран новый район для проживания. Лю Шаоци решает выйти к центральному проходу, так как слева от него сидит меньше людей, и эти сидящие поднимаются, чтобы пропустить его. В полной тишине друг за другом раздаётся скрип отодвигаемых по цементному полу металлических стульев. Ван Ибо поднимается первым и ждёт, когда можно будет сесть обратно. Внутренне он даёт себе обещание превысить свой стандартный ежемесячный план покупок и продаж, потому что неприятное ощущение, что он подвёл свой блок, которое появилось, когда Ван Ибо решил, что агенты пришли за ним, ему совершенно не понравилось. Лю Шаоци, проходя перед ним, спотыкается на ровном месте и, чтобы удержать равновесие, хватается за чужой пиджак; Ван Ибо, от этого резкого и неожиданного движения наклоняется вперёд и на автомате подхватывает нарушителя под локоть. — Не благодари, — шёпотом произносит Лю Шаоци, глядя Ван Ибо прямо в глаза, разжимает хватку и хлопает его по пиджаку, видимо, стараясь разгладить смятую впопыхах ткань. Ван Ибо, толком не вслушавшись в прозвучавшие слова, по инерции произносит «ничего страшного», и в ответ нарушитель… фыркает! Когда до Ван Ибо наконец доходит, что его никто не благодарил и уж тем более перед ним никто не извинялся, Лю Шаоци уже слишком далеко, чтобы продолжать этот обмен неуместными репликами. Судя по тому, как неправильно ведёт себя нарушитель, ему точно следует пройти курс лечения. За это время агент, который стоял в правом проходе, обогнул зал, получив по дороге папку с документами с председательского стола и, спустя несколько секунд, пока нарушитель пробирался к проходу, встал рядом со своим коллегой, посматривая на часы. — Прощайте, господин председатель, — громко произносит Лю Шаоци, становясь рядом с агентами, но ему никто не отвечает — Ван Ибо наблюдает, как губы Юй Цзяньфэна слегка дёргаются, но понять, является ли это зачатком улыбки, недовольства или просто нервным спазмом лицевых мышц, не представляется возможным: взяв себя в руки, председатель кивает молодому человеку, который ведёт протокол. За спиной по-прежнему слышны шаги покидающего собрание Лю Шаоци и сопровождающих его агентов, и Ван Ибо, ощутив какой-то странный порыв, невольно устремляется взглядом к молодому человеку, который пару минут назад сидел рядом с ним, и ни много ни мало встречается глазами с обернувшимся напоследок нарушителем. Последний расплывается в улыбке, подмигивает ему и исчезает за дверями, подталкиваемый агентами. Ван Ибо озадачен и растерян, но его растерянность становится ещё больше, когда он слышит: — Гражданин Ван, что-то не так? — голос принадлежит не кому иному, как Чжу Цзаньцзиню, и тогда Ван Ибо понимает, что все давно вернулись на свои места, а он да домоправитель Чжу стоят посреди зала, только в отличие от последнего Ван Ибо крутит головой туда-сюда, кажется, упустив нить того, что произошло за последние несколько минут. А что-то точно произошло. — Нет, но… — начинает Ван Ибо, сам не зная, как он должен объяснить то, что не поддаётся никакому пониманию. — Тогда давайте продолжим собрание, присядьте, товарищ Ван, — прерывает его Чжу Цзаньцзинь и переводит взгляд на Юй Цзяньфэна: — Господин председатель, в десятом блоке прочих нарушений не выявлено, поводы для дисциплинарных внушений отсутствуют. С точки зрения административно-хозяйственной части… Доклад Чжу Цзаньцзиня Ван Ибо выслушивает в полной прострации: смотрит перед собой, стараясь абстрагироваться от ситуации Лю Шаоци, но он не может игнорировать опустевший стул справа от себя. Перед глазами его встают паучьи пальцы, обхватившие колени, и напряжение на чужом лице. Лю Шаоци однозначно был в курсе того, что должно было произойти. Занятый своими мыслями Ван Ибо осознаёт, что так и не оказался в списке заслуживающих выговор в личное дело, только когда слово возвращается к Юй Цзяньфэну. Далее собрание проходит в штатном порядке: господин Цзи, ответственный за социальное развитие, сообщает о днях открытых дверей в мэрии в Даюане и приглашает всех желающих записаться через специальный терминал для централизованного посещения важных инфраструктурных единиц Дамэна. Следом выступает доктор Мэн, куратор программ здоровья населения, и сообщает о плановой ежемесячной проверке, которая состоится через пару дней. Заседание завершается на положительной ноте: — Дорогие жители нашего района, как вы знаете, в прошлый пятнадцатидневный период мы оказались лишь на третьем месте в общем зачёте Сяоюаня по обороту товаров и услуг, но сегодня мне пришла новость о том, что месяц мы закрываем, находясь на первом месте. В зале раздаются первые хлопки, но председатель вскидывает руку: — Подождите, любезные, мы не можем не отметить уважаемого товарища Сяо Чжаня, благодаря которому стал возможен этот неожиданный рывок в показателях, — Юй Цзяньфэн делает паузу, Ван Ибо и остальные пользуются ей, чтобы повернуться в ту сторону, куда устремил свой взор председатель. Герой вечера скромно отмахивается от похвалы и улыбается. — Ну же, не скромничайте, гражданин Сяо, поднимитесь. Вот так, — Юй Цзяньфэн начинает аплодировать, все остальные повторяют за ним. — Надеюсь, товарищ Сяо, — продолжает Юй Цзяньфэн, когда аплодисменты становятся тише, — ваш так кстати начатый после переезда ремонт будет длиться ещё несколько месяцев. — Буду продолжать, господин председатель, на радость всем соседям, — обещает Сяо Чжань и садится на место. Ван Ибо, слушая краем уха про итоги заседания, украдкой рассматривает героя этого вечера. Вот так и следует вести себя настоящему гражданину Дамэна, думается Ван Ибо, когда вдруг этот самый достойный гражданин поворачивается и глядит на него в упор, приподняв брови. Ван Ибо в ответ кланяется, выражая своё почтение, и отводит взгляд. Собрание объявляется закрытым после того, как Юй Цзяньфэн несколько раз повторил, что желающих попасть на экскурсию в мэрию ожидает у стойки регистрации господин Цзи. Именно туда и отправляется Ван Ибо. Оказавшись где-то в середине молчаливой очереди — одной из трёх, вьющихся параллельными змейками по залу — он похлопывает себя по пиджаку и брюкам в поисках карты, пластиковый круг нащупывается в правом кармане пиджака. — Простите, это, наверное, ваше, — раздаётся позади него, а потом справа протягивается явно женская рука, на раскрытой ладони — какая-то скомканная бумажка. — Я так не думаю, — вежливо отвечает Ван Ибо, повернувшись вполоборота, толком не глядя на девушку, решившей проявить любезность. — Это выпало из вашего кармана, но если вам так угодно, я выброшу мусор сама, — в голосе девушки отчётливо слышно непонимание и осуждение. Ван Ибо разворачивается: — Из моего кармана? — Именно так, товарищ Ван. Девушка — он видел её пару раз в столовой в индустриальной зоне — сжимает бумажку и предпринимает последнюю попытку передать «мусор» его обладателю. Ван Ибо не остаётся ничего иного, кроме как подставить раскрытую ладонь и поймать то, что — он абсолютно в этом уверен — ему не принадлежало. — Спасибо, — говорит он и разворачивается к стойке регистрации, сжимая в левой руке свою карту, а в правой — что-то неизвестного происхождения. Ему не терпится оказаться у себя дома, потому что вечер получается странным и выбивающим из колеи. — Гражданин Ван, — подтверждает регистрацию ассистент. — Впервые поедете в Даюань? — Приходилось бывать по службе, — не вдаваясь в подробности, отвечает Ван Ибо, кладёт карту в левый карман пиджака и осторожно начинает пробираться на выход из толчеи, по-прежнему ощущая острые углы смятого листа в своей правой ладони. — Товарищу Вану удалось избежать сегодня наказания, не так ли? — внезапно раздаётся справа от него, когда он оказывается на улице. Ван Ибо останавливается, поднимает глаза и сталкивается взглядом с героем торгово-рыночных операций. — Прошу прощения? — Вы слишком очевидны, — строго произносит Сяо Чжань. — Если это заметил я, значит, легко заметят остальные. Вам стоит меньше выделяться, и я сейчас не про ваш цвет волос говорю. Сказав это, Сяо Чжань разворачивается и уходит по направлению к их общежитию. Что ж, не было выговора на заседании, так получите после — для восстановления справедливости, думает Ван Ибо. Он провожает товарища Сяо взглядом и делает пару шагов в сторону, чтобы оказаться под фонарём и спокойно обследовать находку. Ван Ибо раскрывает ладонь и некоторое время просто смотрит на скомканный лист, а потом разворачивает его двумя руками и вглядывается в текст, который состоит из нескольких слов: «Ты человек». Ван Ибо невольно оглядывается вокруг себя, но видит лишь выходящих из райкома людей, никому нет никакого дела до обладателя полыхающих пожаром в холодном свете фонаря волос. Он смотрит в сторону своего блока и различает фигуру Сяо Чжаня, который скоро должен будет исчезнуть в дверях подъезда. Ещё раз взглянув на абсурдный — в своей бессмысленности — текст, он прячет бумагу в кармане брюк и выдвигается домой. В голове его полно вопросов: как этот клочок оказался у него в кармане?; что за чудак был Лю Шаоци и почему так вёл себя при задержании?; почему на заседании старший по дому Чжу не обмолвился о Ван Ибо как о потенциальном нарушителе?; как герой вечера прознал про его потребительские (не)успехи? И вообще, как следовало расценивать его комментарий? Угроза? Предостережение? Вместо ответов у Ван Ибо лишь одна мысль: к товарищу Сяо точно стоит присмотреться повнимательнее.

◎

Экран освещает грозно сведённые брови старшего инспектора. Указательным пальцем правой руки он пролистывает страницу за страницей из отчётов агентов с табельными номерами 995 и 2037, которые лежат у него в автономном доступе. Глаза даже не успевают выхватывать иероглифы; когда документ достигает конца, он начинает перематывать их в обратную сторону. В голове кружат мысли, имеющие мало связи с пропавшими агентами: в личных делах, которые ему прислали из центрального комиссариата по одному из его первых запросов, не было никаких помет о том, что Лю Шаоци находится под наблюдением. А он должен был находиться, такие дела не рассматриваются за какую-то там неделю. Этого, как минимум, не позволила бы сделать вся бюрократия; как бы там ни нахваливали электронный документооборот, всегда оставался человеческий фактор, в конце концов. «Протащить» расследование через всех согласантов, которые должны были не только формально завизировать нужные этапы, но и вчитаться — хотя бы по диагонали… Это определённо занимает время. Оставался, конечно, и тот вариант, что Лю Шаоци совершил что-то такое, что не могло быть отражено в его личном деле и, как следствие, рассматривалось отдельно. Возможно, даже с грифом. Если исходить из такого расклада и добавить к этому предположение, что случай гражданина Лю не был связан с расследованием, то тогда в принципе всё вставало на свои места. Сомневаться в комиссариате старший инспектор не имел никакого права, да и не было на то никаких причин — он слишком мелкая сошка, чтобы считать, что его должны оповещать обо всех делах, происходящих в Хуаньци, лишь по той причине, что он находился там на расследовании. Однако из головы никак не выходит собрание — на нём происходило что-то странное, не поддающееся объяснению. И именно отсутствие объяснения не даёт ему возможности должным образом зафиксировать в отчёте клубок мыслей, который только больше запутывается в его голове. Кроме того, его собственное поведение на заседании и даже ход мыслей могли быть подвергнуты жёсткой критике, потому что мало напоминали протокол. Поставить личное над профессиональным — такое с ним случилось впервые. Решив, что лучше всего на текущий момент ограничиться сухими фактами, и осознавая ответственность за Дамэн, которая лежит на его плечах, если он не будет достаточно прозорливым в своём расследовании, СИ3726 на секунду прекращает бесцельное перелистывание документа, путешествует по папкам и, глядя в стандартную форму, принятую в управлении, начинает заполнять отчёт, старательно избегая острых углов с помощью осторожных, слегка рубленых фраз. Очередной рапорт, по сути своей не содержащий никакой полезной информации — за почти две недели ни одной зацепки — и заставляющий усомниться в том, что полевая работа в Хуаньци принесёт плоды, шифруется уникальным ключом и улетает непосредственному начальству. Возможно, агенты не включили в отчёты 10-й блок по той простой причине, что включать было нечего? После отправки старший инспектор пытается набросать план своих дальнейших действий, сначала в голове, потом создаёт список в программе. Прежде всего, надо приглядеться к тем, кто вёл себя странно на собрании. Во-вторых, понаблюдать стоит и за теми, кто ведёт себя вызывающе идеально. Такие случаи бывали в его практике в куполе Кон — после опроса соседей и коллег задержанных нередко оказывалось так, что самые гнусные нарушители в глазах окружения были достойнейшими из граждан. Выписав несколько фамилий, старший инспектор выключает терминал и идёт умываться. Перед сном он выпивает стакан воды, предварительно закинув в рот две таблетки. Сон приходит мгновенно.