Не обмани

Дмитрий Я злюсь и причина этой злости мне не понятна. Знаю только, что она связана с Лёшкой, но на это чувство по отношению к нему я не имею никакого права. Он ребёнок, который ни в чём не может быть виноват. Запутавшийся, неопытный мальчишка. Уговариваю себя, твержу это по кругу, как чертову мантру, но одно только воспоминание о том, как чужие изящные руки обнимают его, заставляет меня натурально задыхаться от очередного приступа злобы. Смеюсь. Коротко и рвано. Кажется ли вся эта ситуация с Лешкиной влюблённостью мне смешной? Нет, скорее я сам кажусь себе смешным. Мой ему ответ, моя реакция на его откровенные прикосновения, мои чувства на его близость с незнакомой мне девчонкой. От ещё не сошедшего на «нет» возбуждения до сих пор тесно в штанах. Проще предположить, что у меня давно не было хорошего секса и в этом всё дело. Потому что, ну, не может у меня вставать на мужиков, не может! Блять. Решено, завтра вечером встречаюсь с Жанной. Нужно опровергнуть все мои нелепые сомнения, а у неё от природы аргументы что надо, а главное — техника настоящего постельных дел мастера, за которой кроются долгие годы прилежной практики. Переворачивать с ней простыни мне всегда было в разы приятнее, чем со всеми остальными. Может, поэтому ее номер всё ещё вбит в мою телефонную книжку? Чем вам не полезный контакт? Она просто доктор моего тела. Рано утром пишу Жанне сообщение с предложением о встрече, буквально сразу же после контрастного душа с дрочкой, которые ни черта мне не помогают. Нет, полученная разрядка, конечно, сняла некоторое напряжение в теле, но мозги у меня, видать, совсем набекрень съехали, потому как даже после акта самоудовлетворения, охваченный страстным желанием взгляд ярко-голубых Лёшкиных глаз, все никак не выходит у меня из головы. Чувствую себя грязным извращенцем, да так, что самому от себя тошно. А ведь мне сегодня ещё с Олегом далеко не один раз придётся пересечься в офисе. Прости меня заранее, друг, что надрачивая утром, я представлял лицо твоего единственного сына. — Дмитрий Сергеевич? В приоткрытых дверях моего кабинета появилась плешивая голова секретаря Анатолия. Молчаливо смотрю на него в упор и взглядом даю понять, что ожидаю продолжения. — Дмитрий Сергеевич, там вас просит Олег Борисович к нему зайти. — Зачем? — внезапно холодею от мысли, что наша с Лёшкой сцена на веранде могла быть случайно засвидетельствована кем-то из гостей в лучшем случае, в худшем — отцом Лёши. — Не сказал. Велено только передать вам приглашение в его кабинет. — Хорошо, Анатолий. Скажите ему, что я подойду, как только освобожусь. На самом деле я не занят ничем таким существенным и важным. Все эти бумаги можно спокойно отложить на край стола и продолжить их изучать несколькими часами позже. Но мне необходима эта передышка, чтобы собрать мысли в кучу и попытаться заготовить пару реплик в собственное оправдание, если вдруг старинный друг решит пустить меня на корм собакам за домогательства к его кровиночке. В кабинет Олега захожу спустя минут пятнадцать. С порога бросается в глаза кислая мина Ягельского, восседающего за массивным дубовым столом со сверкающей лысиной в редких солнечных лучах питерского солнца, которое щедро одаривает своим светом обширную комнату через окно за его спиной. Олег провёл ладонью по бритой голове и откинулся спиной на высокую спинку директорского кожаного кресла. — Что бледный такой? — друг и партнёр по бизнесу смерил меня взглядом, от которого мне как-то сразу стало не по себе. — Да ты проходи, не стой, поговорить надо. Ну, всё, думаю, пиздец. Честно признаться, я на такой измене в последний раз был лет в пятнадцать, когда на шухере стоял. Как-то через жопу мы тогда всё спланировали, и нас в тот день чуть не загребли. Если бы не бабулька-божий одуванчик, которая на ментов с авоськой наскочила, мы бы слинять так и не успели. Вот так мы с Олежкой по молодости чуть не присели за кражу конфискованной сырокопченой колбасы. Напускаю на себя привычный образ скучающего по жизни человека, ну так, на всякий случай, и шагаю к креслу, которое уже по привычке знакомо скрипит потертой кожей под моим весом. Тут в кабинет, негромко постучавшись, заглядывает Анатолий с вежливым кофе-чайным предложением. Олег даёт ему пару указаний и уже через несколько минут с характерным мелодичным звоном на стол перед нами опускается китайский фарфор, подаренный генеральному директору «СибирьМашСтрой» Олегу Борисовичу Ягельскому одним из азиатских партнёров, после заключения очень выгодной сделки для обеих сторон. Как только за Анатолием дверь снова закрывается, Олег, всё ещё выдерживая хмурую мину, опускает руку в выдвижной ящик стола. Но достаёт не пистолет Макарова, как я, затаив дыхание, предполагал, а бутылку дорогого виски. Джонни Уокер, наполненный коричневатой жидкостью, пустил мне в глаз солнечного зайчика, отразившимся от гладкой стеклянной поверхности бутылки, и замер между двумя чашками в томном ожидании. — У нас сегодня по плану ещё совещание с акционерами, — решаю напомнить другу, не переставая с подозрением коситься на заграничного Джонни. — Ай, Димка, — скривился Олег, — умеешь ты малину испортить. Это я и без тебя помню! Знаешь ли, у меня вся жизнь распланирована поминутно, даже посрать без ведома помощников и секретаря не имею права! — возмутился Ягельский и со звучным «чпок» откупорил виски. — По какому случаю спиваемся? — Да я же немножко, для вкуса, так сказать, — и якобы в подтверждение своих слов, наполняет огненной жидкостью на треть пустую чашку кофе до самых краёв. — Будешь? — Воздержусь, — отгораживаюсь открытой ладонью от предложения, в стиле всем известных советских плакатов, топящих за трезвость ума и здоровый образ жизни. Олег же со скорбным видом поднёс свою чашку к губам и сделал пару глотков. — Хочу поговорить с тобой о сыне. — О Лёшке? — Ну, другого сына у меня нет, — ехидно замечает друг и ставит чашку обратно на блюдце. — Слушаю, — за прошедшие минут пять я отчетливо понял, что убивать меня никто не планирует, а это значит, разговор, если и зайдёт об Алексее, то явно не о наших с ним зажиманиях на веранде. Осознание сего факта позволило мне в некотором роде даже расслабиться, но, как оказалось, ненадолго. — Птенчик вылетел из гнезда, — шмыгая носом, поведал Олег и сделал ещё глоток своего гремучего коктейля. — В смысле? — Да в прямом. Съехал Алёшенька сегодня утром, — раздосадованный мужчина глубоко вздохнул, блеснув глазами на мокром месте. — Говорит, всё, взрослый, хватит с батей под одной крышей жить. Вещи свои собрал по коробкам, грузовик вызвал и был таков. Лёша, живущий вдали от родителя, мне представлялся смутно. Парень был к самостоятельной жизни, по моему мнению, совершенно не приспособленный. За него всю жизнь домработница полы мыла, а тут сам… — А куда съехал-то? — Да комнату в квартире какой-то снял на Петроградке, говорит, с соседями. — Соседями? — Да, студенты, вроде, там уже в двух других комнатах живут. Говорит, удобно оттуда будет в универ кататься. — Универ? — я не замечаю, как с каждым заданным мной вопросом, мои глаза становятся всё больше и больше, а брови от удивления ползут к краю зачесанной назад челки. — Да, поступает этим летом в Финансовый университет, сам выбрал, — горделиво ответил Олег Борисович и подпер щеку ладонью. — Так, ладно… — вздыхаю и мысленно пытаюсь обработать всю полученную информацию. — А почему комнату? Почему не квартиру, да и ты ж ему год назад трёшку купил в Адмиралтейском, опечатанная стоит пылится, жил бы там? Какие проблемы? — Хочет сам работать и себя обеспечивать, — чуть ли не навзрыд выдал раздосадованный отец. — Понятно, — вздыхаю. — Ага, — слышится вздох друга следом. — Ну, пусть попробует. Хлебнёт голодной жизни, поймёт, что это ему не бразильский сериал, и вернётся. — Не вернётся… — в очередной раз вздыхает Олег, — весь в мать. Упрётся рогом и всё, хоть ты тресни, а будет так, как он решил. Вспоминаю Алёшкину мать, которая в своё время развелась с Олегом и укатила в Швейцарию с новым любовником, мысленно соглашаюсь. У этой породы людей принцип один «вижу цель — не вижу препятствий», и вроде бы, хороший принцип, для нашего бизнеса правильный, дельный, так сказать, но за парня всё равно как-то переживательно. Он же тепличный совсем, к самостоятельной жизни не приученный. Да и как наследному «принцу» всея Империи Ягельского по городу шастать и без охраны? А вдруг что? Если опять украдут? От одной только мысли сразу в холодный озноб бросает, поэтому стараюсь переключиться на что-нибудь другое, например, на Олега, который в опустевшую чашку из-под кофе уже плещет чистый виски до верхов. — Эй, стопэ! — отбираю бутылку, закупориваю ее обратно древесной пробкой и уношу от греха подальше, спрятав в книжный шкаф вдоль стены справа. Анатолий потом её непременно найдёт и куда следует перепрячет. — Вот и что мне теперь прикажешь делать? Я бы от переживаний за сына облысел, наверное, если бы уже не бритый под ноль ходил. — Маленькие детки — маленькие бедки, — говорю и усаживаюсь на место, — взрослые детки… — Да-да, — друг не даёт мне договорить и продолжает, — поговори с ним. Может, ты его вразумишь? — Я? — перспектива так скоро снова увидеть Лёшу меня никак не воодушевила. Наши с ним частые встречи ему на пользу не пойдут — это точно, да и я сам ещё не совсем успокоился. — Не думаю, что это хорошая идея. Друг совершенно игнорируя мои сомнения, решительно настаивает на своём: — У вас же с ним всегда было особое взаимопонимание. Куда там отец, вот ты — другое дело, дядя Дима то, дядя Дима это… Вечно бегал за тобой как приклеенный. — Он давно не зовёт меня «дядей Димой», мальчик не маленький уже. — И всё равно, Димка, ну, поговори с ним? Подсоби по-братски, а? Сверлю друга хмурым взглядом, а про себя думаю, что эта помощь братская мне ещё аукнется. — Ладно, — сдаюсь и, наконец, выдыхаю. — Только я ничего не обещаю, скорее всего, дядя Дима для пацана теперь тоже не авторитет совсем, как и папаня, — подмигиваю Олегу и, поднявшись с кресла, иду на выход. — Ты про совещание не забудь, генеральный, лады? — Да помню я, помню! — слышится за моей спиной. Выйдя из кабинета, прошу Анатолия принести Олегу минералки. Всё-таки перед совещанием нужно, чтобы он выглядел бодрячком. Секретарь моей просьбе внемлет с готовностью и бежит добывать лечебно-столовый Байкал Ресёрв. Смотрю ему вслед и думаю, что Алёшку можно было бы в офис к нам стажёром устроить, раз он самостоятельности захотел, так пусть хоть на нашей территории познаёт всю боль взрослой жизни. Платить мы ему будем в штатном режиме, если от всех привилегий напрочь откажется, на житьё-бытьё в его комнатушке на Петроградке хватит с лихвой, ещё и останется. С этой идеей я возвращаюсь к себе в кабинет и снова сажусь за изучение квартальных отчетов. Благо цифры и графики очень хорошо помогают отвлечься от посторонних мыслей, позволяя полностью погрузиться в рабочий процесс. Алексей С того дня, когда я видел Громова в последний раз, прошло уже две недели. За это время я даже как-то свыкся с мыслью, что с ним мне ничего не светит. Эта истина пришла ко мне не сразу и процесс принятия правды был мучительно долгим. Всё же я любил его последние четыре года своей жизни. Как оказалось, совершенно напрасно. Хорошо, что грядущие экзамены позволили мне полностью погрузиться в подготовку к ЕГЭ. У меня просто не осталось времени на жалость к себе и самобичевание за всеми штудированиями конспектов и зубрежкой. Чтобы продолжить двигаться дальше, необходимо поставить перед собой новые цели. Для меня это учёба в Финансовом университете, куда я обязательно поступлю сам, без помощи отца. И для меня это важно. Потому что быть папенькиным сынком мне никогда не улыбалось, не тот у меня характер. Отец говорит, что я в мать, и возможно, так и есть. Но я предпочитаю думать, что я просто здравомыслящий и самостоятельный представитель современного общества, который желает нести полную ответственность за собственные действия и выбор. И совсем не для того, чтобы мной гордился отец или… Дима. Чёрт. Да будь оно не ладно, я даже сейчас мысленно жажду услышать от него похвалу. Этим низким, глубоким и хриплым голосом, который как будто исходит не из груди, а из теплых недр живота. Твою же мать, это будет непросто… В стенах школы с утра была напряженная обстановка. Говорят, ЕГЭ — большой стресс для школьников, и ведь не врут же. У меня был ещё тот мандраж на протяжении всего экзаменационного периода, вот и сегодня в ожидании результатов аж ладошки вспотели, настолько сильно я переживал. И, как оказалось, напрасно, потому что все экзамены были пройдены мной на ура. Это тупое оцепенение, когда понимаешь, что не провалился и действительно сделал то, что считал крайне сложным для себя. Ощущение пустоты в животе и свободного падения, когда эмоции отпускают и наступает полный штиль. Первым, кому звоню, - это, конечно же, отец. — Ну как? — спрашивает родитель. — Всё супер. Набрал максимальное количество баллов, — стараюсь говорить равнодушно, но гордость собой всё равно проскальзывает еле заметными нотками в дрожащем голосе. — Ну, красавчик! Алёшенька, ты же мой золотой, а! Ну что за ребёнок… — продолжал восторгаться в трубку, судя по голосу, уже пустивший слезу отец. — Пап, ну, хватит, а… — Ладно-ладно. Сын, ты молодец, отец гордится, знай! Давай отметим семьёй? — внезапно предлагает отец, а я инстинктивно напрягаюсь всем телом, в ожидании продолжения. — Позовем всех родственников и друзей. Димка будет так рад, я уверен… — Пап, не надо вот этого всего, а? — перспектива снова встретиться с Громовым меня ни капли не улыбает, знаете ли. Это как мельтешить перед наркоманом в завязке бесплатной порцией высококачественной дури. Чревато последствиями и далеко не совсем приятными. — Я с друзьями сегодня отмечу, посидим дома, расслабимся. Не хочу всю эту суету и дифирамбы в мою честь. Это всего лишь школа и ЕГЭ, а не какой-то подвиг, заслуживающий подобного внимания. Отец некоторое время просто молчал в трубку. — Ладно, сын, как хочешь, так и будет. Ты давай там, теперь хорошенько отдохни и приезжай на выходные домой, — добавляет с еле заметным вздохом. — Хоть вдвоем посидим. Я соскучился, знаешь ли… Слышать от Олега Ягельского подобные слова было привилегией только семьи и самых близких людей. Чувствами глава «СибирьМашСтрой» не особо делился с кем-либо в принципе. Он был по обыкновению человеком сдержанным и скрытным, кому-то на первый взгляд мог показаться даже весьма холодным и грубым. Но вот в окружении любимых им людей он раскрывался совсем с иной стороны. И в такие моменты добрее и сентиментальнее человека было просто не сыскать. — Хорошо, пап. Встретимся на выходных. Перекинувшись с отцом ещё парой фраз, я сбросил звонок и убрал телефон обратно в карман брюк. Ну всё. Теперь с чистой совестью можно чилить и забываться на дне бутылки. Где там Лана? *** Уже ближе к вечеру квартира, в которой я живу, превратилась в сосредоточение ударяющих по вискам ритмов музыки и безудержного веселья. Отмечали окончание школьных лет, как говорится, всем двором. В какой-то момент я даже перестал узнавать мелькающие мимо меня лица в свете мельтешащего цветными огнями диско-шара и сигаретного дыма. Друзья друзей моих друзей — очень сложная схема, в которой не разобраться без поллитра. Где-то около часу ночи, мы уже порядком в умат и начинаем играть в карты на раздевание. Девчонкам проще. Они как луковицы из десятка слоёв одежды, попробуй ещё доберись до середины, ну а я уже на седьмом круге сидел на полу в одних трусах с носками. Жалкое зрелище. Девчонки пьяно хихикают, бросают хищные взгляды на горячих, раздетых и вполне себе доступных парней, да вот только от всех этих призывных ахов-вздохов у меня мороз по коже. О том, что я по парням из друзей никто не знает, только Лана. Вот как раз она меня и спасает, загородив своей хрупкой фигурой от колышущихся при каждом вздохе буферов розовощёкой Ирины из параллельного класса. В итоге мы вместе с подругой сбежали подальше от общего веселья и схоронились на темном застекленном балконе соседской спальни. — А ты прямо магнит для молочных Аннушек! — тихо хихикая, Лана разбросала по полу мягкие подушки и раскрыла настежь одну из створок высокого окна в пол. — Ай, — кривлюсь и кутаюсь в потертый плед, пахнущий чьей-то бабушкой. Всё-таки лето летом, а ночи в Питере редко бывают жаркими. Лана достаёт из серебристого портсигара самокрутку и щелкает зажигалкой. Полные алые губы смыкаются крепче вокруг сигареты на одном ее конце, пока Лана делает первую затяжку, блаженно прикрывает глаза и запрокидывает голову, открывая взору плавные линии длинной шеи. Она потрясающе красивая, даже сейчас, когда тушь размазалась черными кляксами по нижнему веку, а щеки покраснели после недавнего побега и веселого смеха. Смотрю и любуюсь ею, пока белый дым медленно покидает ее лёгкие через приоткрытый рот, сизым облаком поднимаясь вверх и исчезая в открытом окне. — Хочешь? — протягивает мне свою сигарету и выжидающе заглядывает в мои глаза. Наркоту я не употребляю, даже травку, даже иногда. Вопреки всем стандартным стереотипам о золотой молодежи, вседозволенности и разгульной жизни с баловством запрещенными веществами, у меня по отношению к данному развлечению всегда был блок. — Нет, не люблю. — Как хочешь, но тебе было бы полезно расслабиться. Она дело говорит, конечно. Я это понимаю, но такой вот способ снятия напряжения явно не по мне. — Нет, — повторяю. — Ты бы тоже завязывала, дым от травки вреднее табачного. — Да знаю я, — Лана забавно морщит носик и отворачивается к окну. Её взгляд замирает на большой светящейся луне, глаза делаются задумчивыми, а выражение лица отстранённым. — Мы больше не школьники, Лёш. — Да, — мой рассеянный взгляд тоже фокусируется на одинокой луне посреди чернеющего неба. — И завтра нас ждет взрослая жизнь. — Ага. — Ты мой лучший друг. — Знаю. А ты мой. Лана тушит окурок в импровизированной пепельнице из консервной банки, потом смотрит на меня и широко улыбается самой искренней из всех своих многочисленных улыбок. — Навсегда, Лёш. — Навсегда, — улыбаюсь в ответ и крепко её обнимаю, накрывая девичьи плечи своим пледом. Если уж и пахнуть бабушкой, то не мне одному, в самом деле. *** Я просыпаюсь от громкой и противной трели дверного звонка несколькими часами позже. За окном уже светло, с улицы доносится звук проезжающих мимо дома машин и еле пробивающаяся сквозь этот гул трель певчих птиц. Прямоугольный экран смартфона говорит о том, что уже двенадцать дня, а это значит, что вечеринка прошла на ура, раз мы спим без задних ног почти до обеда. Назойливый звон, доносящийся из глубин коридора, повторяется, и с тяжким вздохом мне приходится покинуть нагретую постель, пока незваный гость ненароком всю квартиру не разбудил. Наспех натягиваю джинсы поверх боксеров и, даже не утруждая себя застегиванием ширинки, решительно шлёпаю босыми ногами по холодному паркету в сторону входной двери. Толкаю оную в недра промозглой и пахнущей сыростью лестничной клетки, а потом мгновенно трезвею и просыпаюсь, когда вижу перед собой высоченную фигуру Дмитрия собственной персоной, в костюмчике да при параде. — Ты? Дима всегда напоминал мне кого-то вроде Колосса Родосского или одного из Титанов, удерживающих на своих плечах весь шар земной, чья сила и внутренняя мощь были почти осязаемы даже на расстоянии. От таких людей захватывает дух, таким мужчинам обычно сдаются без боя, ими восхищаются и стремятся им подражать. Вот только, как бы сильно я ни старался, выше на полголовы мне никак не стать, да и такая ширина плеч мне тоже не грозит, разве что я начну на завтрак, обед и ужин есть протеин и безвылазно пропадать в качалке. Моргаю, поднимая рассеянный взгляд на его лицо, и вижу, как внезапно потемневшие синие глаза беззастенчиво скользят по моей голой груди, вдоль плоского живота, останавливаются на тонкой дорожке из светлых курчавых волос, которая сбегает вниз от пупка и исчезает где-то за серой резинкой трусов. Во рту после вчерашнего и так, как коты нассали, а теперь и вовсе Сахара, мать его, пытаюсь сглотнуть, но оказывается, что нечего. Кадык бесполезно дергается вдоль горла, я шумно вбираю носом воздух и опускаю взгляд куда-то в область Димкиного солнечного сплетения. Смотреть ему в глаза, мне кажется, сейчас не безопасным, ибо моя бурная фантазия может напридумывать то, чего на самом деле нет, а обманываться насчёт этого парня я уже слишком устал. — Доброе утро, — говорю, еле шевеля одеревенелым языком. — Обед уже, — коротко поправляет Громов и добавляет: — Привет.