***
— Так, давайте уж улыбочку, мальчики! — просила друзей Ника, держа в руках телефон, пытаясь сфокусировать камеру, чтобы сфотографировать Сашу и Илью. — Слушай, а зачем ты нас вообще фоткаешь-то? — недовольно поинтересовался Александр. — Надо, Саш, надо. Всё, молчи и делай вид, будто увлечён рассказом Мартовского. — Да с каких это пор он Мартовским вдруг стал? — возмущённо-недоумённо спросил эрудит. —И главное, самое непонятное то, что вы так все сейчас начали его называть. — Опа, а это интересно. — отвлекаясь, староста убрала телефон, попутно перед этим его выключив, и повернулась в сторону парня. —Кто «все» его так называют? — Ты, Галя, Юра, Лера. Лия иногда. Шестиклассница в ответ лишь хмыкнула довольно, усмехаясь. — Я тоже это заметил, — сказал подошедший Пашка. — Чо за хуета? — Эх вы, ничего не понимаете… — театрально вздохнула Вероника. —Ну, ладно. Грусть грустью, конечно, но фоточки-то сделать надо. — добавила после небольшой паузы девушка, доставая и включая телефон. Вышло около шести фотографий. Не все удачные, но те, которые были размытыми, отличница считала самыми лучшими, потому, что на некоторые из них попали чудесные кадры. На первой фотографии мальчики о чём-то бурно разговаривали, на второй—Саша достал телефон, а блондин положил свой подбородок ему на плечо, чтобы увидеть, с кем там его парень переписывается. Именно по этой причине на следующей, третьей фотке, выражение лица Мартовского нахмурено, а эрудит выглядит как никогда счастливо. На четвёртое фото оставалось только молиться, оно было прекрасно во всех своих проявлениях: идеальное освещение, тени, блики, где надо, размытые лица пацанов, что делало фотографию ещё круче, яркое солнышко, ракурс, само качество и поза шестиклассников. Илья отобрал у темноволосого гаджет и поднял руку вверх. Он был не сильно выше ростом, но разница в таких ситуациях особенно чувствовалась. В общем, теперь это милейшее произведение искусства стояло на обоях телефона старосты. На рабочем экране, естественно. Ведь каким бы фаворитом не был этот кадр, но атмосферные фотографии графа Поповского зеленоглазая девушка любила намного больше. — Ну, и чего там? — с любопытством спросил Павел, — Красиво, да? — И не говори. Великолепно. — ответила Вероника, но не стала продолжать описывать, насколько ей нравится фотка, так как заметила ревнивый взгляд юноши. Бедный Паша. Вот ведь муженьки ему попались никудышные. Сами, значит, фотосессию устраивают, ладно, на самом деле, это я их заставила, но сейчас не в этом суть. Могли бы, наверное, и третьего своего парня позвать. Всё-таки он тоже хочет где-нибудь запечатлеть свои гейские годы жизни. —Ну, я это, пойду. Вы тут развлекайтесь, а мне ещё к биологичке сходить надо. — с досадой произнёс высокий и вышел из душного кабинета, впуская свежий воздух и прохладный ветерок после открытия двери. — Да, конечно. Я тут пока этого убью, а ты иди, исправляй оценки, — недовольно пыхтел Мартовский, намеренно держа Сашу за горло. — Ой-ой, Илья, а можно я кое-что быстренько скажу, убегу, а ты всё забудешь, как страшный сон, договорились? — бросила на одном дыхании отличница, уже предсказывая реакцию блондина, если тот поймёт, что она имеет ввиду. — Валяй уже, пока я жив! — чуть приглушенно прохрипел Фара, пытаясь оттолкнуть от себя парня. — В солнечную погоду рядом с вами мир становится зеленее! — крикнула Ника, и с довольным «юху, ихихи!» выскочила из класса и побежала по коридору. Мальчики, естественно, ничего не поняли и остались в недоумении. — И чо она ляпнула? — спросил Мартовский у друга. — Да хрен её знает. Девушки, — вздохнул парень, — Их не поймёшь, — и пожал плечами.Урок татарского языка
Пока Фара учил Нику специальным комбинациям, чтобы правильно и быстро собирать кубик Рубика, Паша смотрел на это мероприятие очень недовольно. Он не отрицал, что подруга может интересовать и других парней, и они наверняка хотят с ней общаться, но так нагло отбирать у него Сашу… Это уже чересчур. Павел много раз пытался отжать у Алекса кубик под предлогом:«Я твой парень, и я имею право брать твои вещи без спроса». Но Фару такое мировоззрение не устраивало, поэтому он изредка ругал одноклассника за его глупые выходки и давал несильные подзатыльники. — Да чо ты бьёшь меня?! Заебал, сучёныш! — крикнул Павел, получив порцию лёгких избиений. — А ты чего лезешь? Не видишь, я её учу. — отвечал голубоглазый, показывая кивком головы на Нику, типа, «это всё она, я тут не причём» — Да ты на меня вообще внимание не обращаешь! — обиженно отвернулся спортсмен. — А-а-а, то есть, по-твоему, я постоянно должен только с тобой разговаривать? — поднял бровь Фара. — Ну хотя бы пять минуточек можно было мне уделить, перед тем как к девочкам лезть? — ревниво сказал парень. — Подожди-ка. Ты чо, ревнуешь? — с лёгкой улыбкой ответил вопросом на вопрос. — Да иди ты нахуй. — послал друга одноклассник и собрал свои вещи в рюкзак, после чего пересел на первый ряд, подальше от Алекса. — Слушай, если бы ты не вёл себя как мудак, я бы поговорил с тобой, но ты такой вид делаешь, как будто мы тут с ней не просто общаемся, а на столе жёстко трахаемся! Отличница тактично промолчала, хоть и хмыкнула очень недовольно, давая понять, что последняя фраза ей не нравится и за такое и обидеться можно. Вот козёл. Раз у них там какие-то свои семейные ссоры, я тут каким боком вообще участвую? Что я им плохого сделала? Зачем моё достоинство-то оскорблять? — староста кипела от гнева, не обращая внимания на Сашу, очень активно жестикулирующего и доказывающего, что повода для ревности нет, и парень раздувает из мухи не слона, а динозавра. — Ой, да в пизду! — закончив свою тираду, подытожил Фара.***
— Ника? — протянул голубоглазый. — Да, Илья, чего тебе? — не отрываясь от написания конспекта по истории, откликнулась девушка. — Ты матешу сделала? — ни на что не намекая, спросил шестиклассник. —Вроде. Не помню, а что? — чувствуя неладное, ответила староста, — А, ты списать хочешь? —Нет, блин, просто посмотреть. Да уж. Дай тетрадку, пж-пж, — неуместно сокращая слово, попросил Илюша. — Я сама делала. Лучше у Лёши спиши, у него и коротко, и правильно. — посоветовала отличница. — Да смотрел я у него уже. Нихуахуа у него там непонятно. — странно ругнулся юноша. — Тогда ничем не могу помочь. — Ой, да ладно тебе. Короче, я возьму. — решительным и уверенным голосом объявил Блатной. — Окей. Дело твоё. После фразы одноклассницы Мартовский взял никин учебник по математике и вытащил оттуда тетрадь в клеточку. Долистав до нужной страницы, замер. — Это что, только одно задание? — ошарашенно глядя на полторы страницы, задал вопрос. — Ну да, и что в этом такого? А я сразу сказала, что у Алёши лучше. — Еба-а-ать… Не, в пизду, я столько не спишу. Я даже прочитать это не успею до начала урока, — посмотрел на ручные часы и вздохнул.«10:53». — Короче, нахуй, пора получать двойки. — Ты так говоришь, будто заядлый отличник, который ни разу в жизни «трояка» не получал. А тут, вишь ты, двоек перестал бояться. — Да ничё я делать не буду, скажу, что я не смог это сделать, — просто, налегке ответил блондин. — Нормально, — привыкла к таким выходкам соседа по парте Ника, поэтому особо не возмущалась за то, что голубоглазый не делает домашку.***
Любимым занятием Вероники было смотреть, как другие люди любят. Нежно, искренне, заботливо. Влюблённо вглядываются в родные черты, боятся причинить боль. Делают всё для счастья своей половинки. Громко смеются, слушая забавные истории друг друга, лучезарно улыбаются при виде второго. Для возлюбленных их партнёр–целый мир, и не нужно им больше никого, кроме него/неё. Когда любящие ссорились, и это замечала Ника, она очень расстраивалась. Чужие жизни и отношения–не её дело, но они всё равно приносят какую-то странную боль. Обидно, что кто-то кому-то врёт, использует. Так быть не должно, зеленоглазая точно это знает. Если любишь человека, ты не имеешь никакого права обижать его. Что бы он тебе не сделал, нужно быть добрее, великодушнее. Каждому можно дать ещё один шанс и простить. Ошибки случаются, и никто в этом не виноват. Обстоятельства–ужасная штука, но их остаётся только принять и ничего больше. Люди не могут быть рядом вечно, любому позволено в какой-то момент бросить всё и уехать в большой город. В этой жизни многое решаем не мы, с этим только смириться. Вот такая ситуация сейчас была у парней–Саши и Ильи, при этом светловолосый совсем не хотел мириться с внезапным объявлением. И у шестиклассницы разорвалось сердце, когда она узнала, что Фара уезжает. — То есть, ты просто уедешь, да? — пугающе ровным и спокойным голосом спросил Мартовский. — Илья, у меня нет выбора. Родители уже всё решили, и осенью мы уедем. — сказал, как отрезал голубоглазый. Он не хотел делать больно, но ему казалось, что если он просто поставит юношу перед фактом, будет легче. — Ясно. — блондин засунул руки в карманы, закинув голову назад, смотря таким образом вверх. — В общем, извини, ладно? Я не могу ничего изменить. — Да, конечно, я всё понимаю. Съёбываешь, ну, окей. — неимоверно больно. Ужас как. Илья не мог терпеть. — Да чего ты опять начинаешь? Я же сказал осенью. Ещё целое лето впереди. Возможно, что-нибудь изменится. — Изменится, значит?.. — Мартовский одарил друга долгим стеклянным взглядом. —Круть! — и сказал наигранно весело. — Пойду прыгать от счастья и надеюсь, что разобью себе голову об потолок нахуй! — обиженно развернулся парень, но вдруг его схватили за локоть, развернули обратно и заставили посмотреть в ясные голубые глаза. Глубокие, манящие. Блондин до безумия любил эти глаза. Характер, недостатки, принципы, поведение, заскоки, его увлечения, внешность Фары. Он был идеальным. Курил как паровоз и бухал, будто у него тридцать почек в запасе, но это никак не мешало ему нравиться Мартовскому. А вот Александр чувствовал совсем другое. Он вспомнил прошлое лето. Тогда они с Ильёй ещё не встречались, не ходили на рыбалку вместе, не гуляли. Он невольно разглядел в серо-бирюзовых глазах ярко-зелёную листву и безоблачное небо. Саша до сих пор помнил, как гулял с Никой и Лерой. Старосте очень нравилась песня HENSY-Поболело и прошло, и по этой причине эрудит часто включал её на своей колонке. Брюнет на секунду понял, что сейчас подойдёт текст. Грустно, но и смешно. Как год назад он был беззаботным, свободным. А теперь он стоит, оправдывается, не знает, что делать и пытается успокоить Илью, к которому не ровно дышит. Мартовский давно это заметил, но вслух не говорил. Без разрешения в голову забрались рифмованные строчки: Да подальше всё пошло, Поболело и прошло. Кто расскажет о любви, В которой прячется тепло? Где обиды, а где боль? Все пройдет само собой. Как на рану сыпать соль, Ведь ранило меня стрельбой. Я брожу по улицам один, Я болен тобой был! Ой, сложно быть одному, Вроде и места себе не нахожу, да, да. Да, да, да, хватит мне врать. Я был как Хатико, тебе — лишь бы слинять, Ну, а теперь дверь закрыта. Давай, ищи выход, Я не хочу тебя понимать! Друзья говорили, типа, к этому шло, А я в ответ: «Да пошло оно все!» Поболит, заживет, поболит и пройдёт, Эй, вот увидишь, пройдёт. Брюнет подумал, что если бы Мартовский знал эту песню наизусть, как он, сейчас их мысли были бы похожи. Саша нервно усмехнулся, что не мог не заметить Илья. — Да, смейся. Тебе хорошо, уедешь из этого Мухосранка и будешь жить в столице. — попытался отцепиться, но Фара схватил крепче за плечи. — Дурак. Ты даже понять меня не хочешь. — немного повысил тон парень. — Да, скажи, что я всё испортил и что я тупой, бла-бла. — сказал одноклассник, слух которого резал родной и в то же время навевающий боль голос парня. — Придурок, — произнёс с ненавистью и презрением, —Надо же так было влюбиться в тебя… — взгляд сменился на нежный, любящий, и брюнет посмотрел на тонкие бледные губы юноши напротив. — Даже не думай. Мы договорились. — Алекс нахмурил брови. Припомнил договор с поцелуями. Им нельзя целоваться до четырнадцати, серьёзно? Ему только летом тринадцать стукнет, а уезжать уже через четыре месяца. Они так никогда не поцелуются. Брюнет решительно глянул на губы напротив и чуть подался вперёд, стирая между ними невидимую границу. Светловолосый вздрогнул, вопросительно поднял бровь, но особо не сопротивлялся нарушению запрета. Поэтому Саша быстро взял инициативу в свои руки, наклонился и нежно прильнул к юношеским губам. Аккуратно, с осторожностью смял, а потом, осмелившись, начал засовывать свой язык в чужой рот. Мартовский, в свою очередь, недовольно промычал и уже хотел отодвинуться, но эрудита было не остановить. Включив настоящего актива и выпустив наружу внутреннего доминанта, уже через несколько секунд он добился своей цели и изучал рот любимого. Обвёл языком дёсны, белоснежные зубы. Но вскоре понял, что это слишком для Ильи. Он был до чёртиков обижен, а тут перед ним извиняются через поцелуй. Как можно простить человека, когда он говорит: «Я уезжаю, но ты это, в общем, не психуй и не грусти». Нереальное задание. Осознав это, Александр остановился, напоследок чмокнул блондина в кончик носа и отстранился. В серо-голубых глазах отчётливо видны были чувства их обладателя. Такой душераздирающий взгляд, хранящий в себе надежду, разочарование, страсть, горечь, заботу, печаль и влюблённость. Потихоньку, медленно угасающую влюблённость. Теперь место влюблённости заняла любовь. Неправильная, пугающая, ненужная. Она принимала разные формы, преобразовывалась. Фара внезапно понял всю суть ситуации, отпустил руку светловолосого, развернулся спиной к Мартовскому и, не проронив ни слова, ушёл, оставив друга в мучительных размышлениях. Саша понимал, что поступил неправильно и что сделал не то, что было нужно, но теперь нельзя ничего изменить.Нельзя ничего изменить.