Когда они прибыли в город, уже начинало вечереть. Сумерки, как и всегда, медленно опускались на Диск, а Ринсвинду, порядком уставшему за несколько недель путешествия, хотелось только двух вещей: бутылки вина и сна. Причем необязательно в кровати.
Он повернул голову и посмотрел на Двацветка. Его спутник последних пары месяцев (хотя кто тут был чьим спутником, можно поспорить), как всегда, был весел и энергичен, будто не шатался с полмесяца по лесам и полям, а с час-другой читал книгу, сидя на балконе собственного дома. Честно сказать, Ринсвинд, житель Безымянного континента с рождения, уже успел соскучиться по родному городу. Двацветок же, если и думал о своей стране, никак это не показывал. Практически все вокруг вызывало у него восторг и радость. Вот и сейчас, пока Ринсвинд еле волочил ноги, турист без умолку болтал на тробском, пытался прочесть вывески, восхищался домами, мимо которых они проходили («да, ну подумаешь, крыши другой формы, чем в Анк-Морпорке, ну и что», — думал про себя волшебник), и строил планы на завтра.
— Ну, хорошо, сегодня действительно уже поздно, хоть и жаль... Думаю, нам лучше поискать комнату и поесть, а завтра с утра пойдем и все тут посмотрим! Что думаешь?
Ринсвинд, слушавший вполуха, уловил вопросительную интонацию.
— Мм... да, отдых бы не помешал.
— Вот и отлично! Смотри, на этой вывеске нарисована кружка. Думаешь, это таверна?
Ринсвинд взглянул на вывеску.
— Да, вполне.
— Отлично! Тут и остановимся.
Ринсвинд хотел было сказать, что надо бы сначала узнать репутацию этой таверны в округе, но не успел — Двацветок уже скрылся за тяжелой, не очень чистой дверью.
Волшебнику ничего не оставалось, как вздохнуть и войти следом. Конечно, он мог просто уйти куда-нибудь, но...
Но.
Он тихо выругался про себя, почувствовав в груди что-то странное, и толкнул дверь.
К его радости, внутреннее убранство было хоть и не впечатляющим, но и не ужасным. На вид вполне нормальное место, чтобы поесть и провести пару ночей.
Ринсвинд огляделся в поисках туриста и обнаружил его возле стойки. С первого дня знакомства волшебник заметил, что языковой барьер мало беспокоит Двацветка — он никогда не стеснялся заговаривать с местными и при помощи жестов и своей книжки иногда даже мог объяснить, что хочет. Вот и сейчас он что-то обсуждал с трактирщиком, и тот выглядел не очень довольным.
Ринсвинд быстро подключился к разговору.
— Ринсвинд! — просиял Двацветок. — Пожалуйста, переведи этому человеку, что нам нужна комната.
Ринсвинд перевел. Он до сих пор не мог привыкнуть к тому, с какой радостью реагировал на него турист.
— Ну и язык у него... никогда не слышал, чтоб кто-то не говорил на морпоркском, — пожал плечами трактирщик. — Так вот, скажи ему, что осталась только комната с одной кроватью.
Волшебник сглотнул.
— На одного человека?
— На двух.
Ринсвинд закрыл глаза. Перевел дух.
Такого с ними еще не случалось. Нет, конечно, они уже спали в одной комнате, и ложились недалеко друг от друга, если ночевали на природе, — но в одной кровати?
Это был явно перебор. И Ринсвинду не нравилось, какие чувства у него этот перебор вызывает.
— Ринсвинд, что с тобой? У них нет комнат? — обеспокоился Двацветок.
— Есть, но с одной кроватью. Большой, — неохотно отозвался волшебник.
— А, ну тогда отлично! — улыбнулся турист, которого, казалось, это ничуть не смутило. — Сколько будет стоить?
При виде большой монеты из чистого золота трактирщик, как и большинство людей, которых Ринсвинд видел в последнюю пару месяцев, резко изменился в лице.
— Нет, если вы хотите, я могу кого-нибудь выселить... — глаза мужчины жадно заблестели, а голос стал заискивающим.
Ринсвинд мысленно понадеялся, что Двацветок согласится. Но, естественно, добросердечный турист искренне возмутился.
— Выселить кого-то из честно оплаченной комнаты?! Да это же ужасно! Нет-нет, мы берем эту, и дело с концом.
В глубине души Ринсвинда появилась какая-то радость и волнение, но прочие, более привычные чувства быстро их сшугнули.
Пока он поднимался по ступенькам следом за Двацветком, его одолевали самые разные мысли. Но в первую очередь, о туристе, с которым он провел уже немало времени. Когда ты постоянно рядом с кем-то, рано или поздно начинаешь испытывать к нему какие-то чувства. Но вот что у него вызывал Двацветок, Ринсвинд так и не решил. А может, не хотел решать.
Турист был всем, чем Ринсвинд не был. Он всегда был бодр и весел, улыбался и радовался. Он ничего не боялся, не стеснялся и практически совсем не нервничал.
Ринсвинд иногда невольно замечал, что слишком долго смотрит на заразительную улыбку Двацветка, или, лежа утром на подстилке у костра, наблюдает за тем, как он пытается причесать свои каштановые кудри. Ловил себя на весьма странных чувствах и мыслях, которые старался тут же подавить или прогнать. Однако те коварно являлись ему во снах, и иногда Ринсвинд думал, что даже с заклинанием в голове бороться легче.
— Что ж, очень даже хорошая комната, — отвлек его от мыслей знакомый звонкий голос.
— А? Да, неплохая, — признал Ринсвинд, оглядевшись.
Да, действительно, тут было тесновато, но довольно чисто. Кровать была аккуратно заправлена, а сбоку была дверь — скорее всего, в ванную комнату. Ринсвинд почувствовал облегчение, как и любой городской человек, который после долгого похода вновь может насладиться удобствами города. Например, наличием канализации.
— Пожалуй, я помоюсь, — выдохнул он.
— Хм? Да, конечно! Я пока разложу тут вещи... Кстати, хочешь, я постираю твой балахон?
Ринсвинд с опаской посмотрел на Сундук. Конечно, он не раз видел, как Двацветок складывает туда грязную одежду, а забирает уже чистой, но не был уверен, что
чья-то еще одежда не исчезнет там навсегда.
— Ты уверен, что я получу его назад?
— Мои вещи там всегда в полном порядке! — заверил его Двацветок.
— Мгм... — задумчиво кивнул волшебник.
— Ну же, Ринсвинд! Тебе, наверное, уже неприятно в нем ходить. Трудно даже понять, какого он цвета!
Волшебник решил не шокировать туриста информацией о том, что преимущественно стирает балахон под дождем. Обычно — не чаще раза в год.
Двацветок покачал головой и, со своей обычной раскованностью, стянул с себя запачканную рубашку и положил в Сундук. Ринсвинд поймал себя на том, что уставился на голую веснушчатую спину и округлые плечи.
Он сглотнул и резко перевел взгляд на стену, мысленно выругавшись. Машинально пытаясь чем-то занять руки и вспомнив, что, вообще-то, собирался мыться, он развязал пояс на балахоне.
— Все-таки хочешь постирать? Умница, — проговорил Двацветок, расставляя на тумбочке у кровати свои вещи.
Ринсвинд замер, застряв головой в балахоне. Это ведь была издевка, верно?
— Кстати, — как ни в чем не бывало продолжал турист, — я думаю пока заказать нам поесть. Что тебе взять?
Опомнившись, Ринсвинд все-таки выпутался из одежды, и, не особо задумываясь, кинул ее на пол.
— Вина. И побольше.
***
Парой часов позже, после вполне неплохой ванны и бутылки на редкость вкусного вина, Ринсвинд успел призабыть и про голые округлые плечи, и про чертову двойную кровать.
От выпивки его разморило, и он сидел, облокотившись на стол и медленно моргая. Двацветок доедал свой ужин и, как всегда, о чем-то щебетал — вроде бы речь шла о еде на его родине, о том, что они обычно едят, и, вроде бы, что делается это другими столовыми приборами.
— Ох, Ринсвинд, да ты почти спишь! Пойдем скорее в комнату.
Турист одним махом допил то, что оставалось в его кружке (вроде бы что-то с запахом фруктов), и встал, заботливо протянув Ринсвинду руку.
— Я не настолько, ик, пьян, — устало проворчал волшебник. Он поднялся и ощутил, что комната, судя по всему, куда-то едет.
— Ну-ну, — мягко проговорил Двацветок, и Ринсвинд почувствовал, что его придерживают за талию. Что ж, учитывая их разницу в росте, вполне понятно. Да и, в общем-то, сейчас волшебнику было несколько все равно, за какие места его держат (ну, за исключением двух).
С горем (и Двацветком) пополам он дошел до комнаты и плюхнулся на кровать, не особо размышляя, какого она размера и кто еще будеть на ней спать. Сон сморил его, едва он закрыл глаза.
***
Первой мыслью Ринсвинда после пробуждения было «боги, моя голова».
Второй — «почему мне так тепло и мягко?».
Третьей — «почему на мне чья-то рука?».
Не без труда волшебник открыл глаза. Он был укутан в одеяло, а сверху еще и укрыт курточкой. Сквозь не очень плотно закрытые занавески (кто-то явно старался их закрыть, но они оказались слишком короткими и не закрывали окно полностью) пробивались лучи утреннего солнца.
А рядом с ним, спокойненько обхватив его пухлой рукой поперек тела, спал Двацветок.
Ринсвинд моргнул. Сначала ему захотелось отпихнуть Двацветка и высказать ему свои мысли относительно такой позы для сна. Но турист так мирно сопел, доверительно прижавшись к волшебнику, что он просто не нашел в себе сил этого сделать.
«Наверное, у меня просто болит голова и я не соображаю», — попытался успокоить себя Ринсвинд.
Он начал невольно рассматривать Двацветка. Волшебнику еще ни разу не приходилось видеть его так близко в спокойной обстановке. Ну, например, когда вы тесно прижаты друг к другу, потому что вас вот-вот слопает чудовище, особо не смотришь на товарища по несчастью. Особенно в темноте.
Сейчас же Ринсвинд ясно видел каштановые кудри, рассыпавшиеся по подушке. Видел длинные пушистые ресницы, на которые никогда не обращал внимания. Видел и два других глаза, небольших, расположенных ниже обычных и чуть сбоку — Ринсвинд уже привык к ним. Видел каждую веснушку, которых на мягких щеках туриста было великое множество. Может, кто-то бы и сказал, что его поцеловало маленькое солнце Диска, но, естественно, все это ложь — при таком раскладе Двацветок бы просто сгорел.
Взгляд волшебника опустился ниже, на приоткрытые розоватые губы. В голове Ринсвинда промелькнула мысль, что они просто донельзя пухлые.
А следом возникло жгучее желание их поцеловать.
Ринсвинд моргнул и обнаружил, что между ним и Двацветком осталась какая-то пара сантиметров. Опомнившись, он резко дернулся, отстраняясь от туриста и мысленно ругая себя. Где вообще летают его мысли?!
— Мм? Ринсвинд?
«Ах, да. Конечно, я его разбудил».
Двацветок тихо зевнул и протер глаза кулачками.
— С утром, — лаконично буркнул Ринсвинд.
— Доброе утро! — улыбнулся Двацветок. — Надеюсь, ты хорошо спал?
— Бывало и хуже, — пожал плечами Ринсвинд.
— Фух, ну, хорошо. А то ночью ты, кажется, здорово замерз.
— Хм?
— Я проснулся, потому что на мне не было одеяла, — Двацветок подпер рукой щеку, чуть щурясь, потому что на нем не было очков. — Оказалось, ты в него завернулся. В два одеяла, свое и мое. И дрожал.
— Волшебники не любят холод, — пробурчал Ринсвинд, стараясь скрыть смущение.
— Я заметил. Я постарался тебя как-то отогреть, у нас еще был наш походный плед и моя куртка, — Двацветок стянул с него курточку какого-то совершенно яркого голубого цвета в белый горошек.
— И ты сам? — приподнял бровь Ринсвинд, решив, что турист обнял его, просто чтобы согреть своим телом.
К его удивлению, Двацветок покраснел.
— Нет, я... Почему?
— Ну... ты вроде как обнял меня.
— Я?..
— Нет, Сундук, — Ринсвинд вовремя вспомнил, что Двацветок не понимает сарказм. — Ты, конечно.
Двацветок прокашлялся.
— Наверное, это вышло случайно. Иногда я беспокойно сплю, — пожал он плечами, хотя краска с его пухлых щек так и не ушла.
Их хотелось ущипнуть.
— Ладно, проехали. Не бери в голову, не укусил же, — махнул рукой волшебник и стал выбираться из кровати.
— Ну, что ж, если так! — Двацветок встал на ноги и с обычной присущей ему энергией начал причесываться, переодеваться и собираться. Ринсвинд сидел на кровати, поставив босые ноги на холодный деревянный пол, и молча наблюдал за ним, как обычно, поражаясь, откуда в нем столько жизненных сил. Особенно с утра. Для Ринсвинда даже умыться было достижением. Хорошо хоть переодеваться было не надо — уснул он прямо в балахоне.
— Итак, — прервал его сумбурные мысли Двацветок, плюхаясь на кровать рядом с ним с картой в руках. — После завтрака сходим на главную площадь, потом зайдем вот сюда, потом на набережную... Ринсвинд, ты что, даже не причесался?
— Мгх, — неопределенно ответил волшебник.
— Так дело не пойдет, — турист решительно забрался на кровать позади него и стянул с его волос резинку.
— Они выглядят вполне сносно, — возразил Ринсвинд, но, зная, что с Двацветком в таких случаях спорить бесполезно, закрыл глаза и дал себе немного расслабиться. Позволил туристу аккуратно расчесать ему волосы большим деревянным гребнем, а затем заплести их в косички. Признаться, сам Ринсвинд причесываться не любил — это было ужасно больно и расческа вечно застревала в колтунах. Но Двацветок умел делать это очень осторожно и даже приятно. На лице Ринсвинда появилось что-то вроде улыбки, а в сердце что-то знакомо защемило.
В последнее время это чувство давало о себе знать все чаще.
