Ivel

      Адский пёс сидел у самых его ног.       У него все дни разлуки с Чхве Саном были неимоверно тяжёлыми, у него рёбра всё это время пустовали и не знали, что им защищать, если сердце было дальше мёртвых морей. Сонхва до безумия тосковал по Сану каждую секунду, готов был сносить головы всех на своём пути и выть от нехватки его рядом. Но всё не мог отложить дела группировки, очутиться возле него и успокоить всех демонов в сознании, потому что любовь всей жизни теперь перед глазами мужчины. У Сонхва только сейчас получилось бросить все свои обязанности на Хёнджина, только сейчас сбежать от всех и спрятаться в комнате, где никто не будет тянуть его, закапывать в сухую мёрзлую землю.       — Я так скучал по тебе, — прошептал Пак, не видя в темноте комнаты, были ли глаза Сана прикрыты, а мысли потеряны в сновидении. — Людям не нужно никакое оружие, потому что я уже повержен, стоит мне не увидеть тебя день.       Он провёл большой ладонью по его лодыжке, прикрытой одеялом, и тяжело вздохнул, не находя в себе больше сил держать в душе все неозвученные слова и мольбы.       — Я сильно обидел тебя, — он признавал, — и Великий, Всемогущий видел, как мне было сложно от того, что я больше не лицезрел твоей улыбки, не слышал твоего голоса, не чувствовал твоих рук в своих, нёс в себе сожаление о тех словах. Я не нарочно, Сан. Я не смогу тебе объяснить, почему я сделал так, но в один миг у меня всё оборвалось и весь мир стал против меня. Я делился своей историей только с одним человеком в юношеские годы и глубоко хранил её в себе столько лет. А теперь мне нужно было поведать всю свою жизнь тому, кого я люблю больше всех.       — Ты посчитал это неважным для меня, — послышалось в ответ совсем холодно, отчуждённо и так, что у Сонхва от этого сжалось всё внутри. — Ты посчитал это ненужным для меня и совсем не думал, что я хочу знать тебя. Не чудовище, живущее в экранах и шёпоте испуганных граждан, а тебя.       — Мне жаль.       — Тебе не жаль, Сонхва, — он его своими речами ранил сильнее, чем взрывы в чёрном небе и оглушительный звон. — Если бы тебе было жаль, ты бы никогда не оставил меня. Не после такого. Но я неделю находился в этих четырёх стенах один, ждал тебя у двери, смотрел в окно в надежде увидеть твой силуэт и вновь сталкивался с реальностью, в которой возле меня нет никого.       — У меня были важные дела в группировке, — а он не знал, как оправдать себя перед ним, как попросить прощения и прекратить эту душегубку. Потому что ещё одно слово от Сана, и Сонхва не сможет вынести эту тяжесть в себе, она его разорвёт на миллиарды мелких частиц, оставит после себя разлетающиеся жёлтые бриллианты песка.       — У тебя они всегда были, но ты всё равно находил меня, — Сан сжимал губы, глушил в себе нарастающие эмоции и давил плач. — Ты искал меня по землям Кемера, ты искал меня с самого первого дня и всегда оказывался рядом. А сейчас, когда ты нужен был мне больше всего, ты исчез.       — Мне нужно было время, — мужчина ладонями потёр лицо, закрыл его и склонился всем телом ниже. — Если бы я не… — «принял ультрамарин». Сонхва замолк. Ему нельзя рассказывать сейчас о таком Сану, ему нельзя именно в это мгновение раскрывать свою главную слабость и главного врага.       — Что?       У мужчины в это мгновение душа металась между ответами, между нахождением определённого действия, только она не знала, как поступить правильно: как ему не ранить Сана сильнее, как защитить за своими крепкими руками и ни за что не позволить сильнейшим ветрам правды нанести вред его самому драгоценному человеку. Потому он только мог раскрывать рот и вновь закрывать его в незнании, как ему поступить и не спугнуть распустившийся цветок их любви. Сонхва сжал пальцы в кулак, склонил голову и стыдился смотреть на Сана. Он всё больше корил себя за необдуманные поступки прошлого, за неправильный выбор и сторону смерти, что теперь всегда с ним. Если бы он не принимал наркотики и не был зависим от них, если бы он позволил себе разорвать цепи боли и рассказал всё Чхве, всё было бы совсем иначе. Он не тонул бы в отчаянии в темноте комнаты, не пытался раскрошить кости изнутри и задушить себя, лишь бы больше не чувствовать эту вгрызающуюся нелюбовь Сана. Только не от Чхве Сана.       — Почему ты молчишь? — у Сана уже не хватало терпения, он еле мог сдерживать в себе порывы закричать от нарастающего чувства предательства. — Тебе нечего сказать мне?       — Я не имею понятия что мне сказать, чтобы тебе стало легче, — промолвил Пак, постепенно сводя голос к шёпоту. — Я не знаю, как мне исправить положение. Я бесконечно жалею.       — О чём же ты жалеешь? — парень не мог остановить безмерный поток мыслей, навевая на мысли всевозможные сомнения в важности себя в жизни Сонхва. — О любви ко мне?       Адский пёс мгновенно перевёл потерянный взгляд обсидиановых глаз на него. Он слишком отчётливо ощущал, как эти слова вспарывали его грудную клетку и вынимали крохотное сердце, пытающееся биться для одного-единственного человека во всём Кемере. И ему так больно никогда не было.       — Как ты можешь так считать? — он всё ещё не мог поверить в то, что было озвучено Саном, и всё пытался показать пред собой обманчивый лик любимого. Сонхва смотрел на него, по несколько раз в своей голове доказывал обратное и твердил: «Он такого не говорил, мне всё послышалось». Но Сан сказал это — ранящее, ломающее могущественные стебли бутонов любви, бросающее к кротовым норам, и не пытался исправиться. — Как ты можешь говорить так о моей любви, Сан? Мне тяжело с тобой, мне очень тяжело с тобой, но я никогда не разрешал себе говорить о том, что не люблю тебя. Я стискивал челюсть, я брал в руки свою расцарапанную душу и никогда не позволял ей осквернять твоё имя, разрушать тебя в моей голове.       У Сана слёзы, что были солёнее всех морей, скатились по щекам, впитались в подушку. Чхве не вставал с места, неподвижно лежал и смотрел в стену, не моргая и устремляя взор к узору на обоях. А после раскрывал глаза и вновь их закрывал, ощущая влажность на пушистых ресницах и прилипшие волосы к лицу. Он был отвёрнут от мужчины и всячески сокрыт за одеялом, потому не беспокоился, поймёт ли Сонхва его действий, увидит ли, как ему сейчас плохо без него и вместе с ним.       — Почему тебе не отказаться от этой любви, если так тяжело со мной? — прошептал он, не желая слышать всего остального, о чём говорил Пак. Он зацепился за конкретные слова и ничего другого совсем не воспринимал. — Я изначально не испытывал к тебе уважения, я никого не видел, кроме чудовища перед собой. Я постоянно сбегал от тебя, не хотел разговаривать, а тебе приходилось искать меня. Я постоянно расстраивался во всех ситуациях, а тебе приходилось возиться со мной. Я не могу решать свои проблемы самостоятельно и мне приходится прибегать к твоей помощи. Так почему ты не оставляешь меня?       У него все чувства сведены к одному: «Мне плохо от самого себя». Сан изо всех сил старался оттолкнуть от себя мужчину, растереть величественную любовь в золотую пыльцу, разорвать всё между ними и больше никогда не повторить подобного. Потому что Сан считал себя ужасным, недостойным, абсолютно жалким, потому что Сан теперь не мог видеть себя рядом с Сонхва. И «мне тяжело с тобой» окончательно дало понять, что адскому псу не нужно его сердце. Он найдёт другое во всех территориях Кемера или за его пределами.       — Я не оставлю тебя, — и так будет всегда. — Я никогда не смогу покинуть тебя, Сан.       — Почему, Сонхва? — его всхлип раздался громким колоколом в тишине комнаты, оглушительной сиреной для мужчины. Смотреть на его содрогающееся тело, слышать его плач — самая раздирающая пытка, самое жестокое наказание сейчас. Оно для Сонхва подобно всем воспоминаниям прошлого, всему детству в главном штабе группировки и тому, что с ним творили солдаты Элема. — За что меня можно любить? — и он так долго держал в себе этот вопрос, что ему пришлось озвучить его и раскрыть в реальности, Сан уже не смог справиться со слезами. Они безостановочно стекали вниз, затапливали взгляд и не позволяли полноценно дышать от всей тяжести мыслей, скопившихся за безумное количество времени в ожидании Сонхва.       Адский пёс встал с места, обошёл кровать, оказался совсем рядом и пал на колени перед Саном. Он ласковыми движениями стёр солоноватую жидкость с его мягких щёк, обдал горячую кожу холодом и еле вобрал воздух в лёгкие.       — Прошу тебя, не измывайся так надо мной, — проговорил мужчина, не отводя чёрных глаз от своего сокровища. — У меня не хватает сил на то, чтобы видеть, как тебе больно. Я уже многое перенёс, я уже столько раз видел твои слёзы и столько же мне было невыносимо, а сейчас я не выдержу.       — Прошу тебя, не люби меня, — в ответ прошептал Сан. — Прошу тебя, не губи себя этим. Я ничего не смогу дать тебе, я не смогу принести в твою жизнь нечто прекрасное и прекратить всё плохое. Я сделаю только хуже, и ты уже видишь это.       — Я никогда не откажусь от любви к тебе, — Сонхва помотал головой, склоняясь всем телом к нему и ярче ощущая запах Чхве. — Я никогда не скажу тебе, что не люблю. Потому что ты между моих рёбер навечно, ты заменяешь мне самый главный орган и позволяешь жить дальше.       — Я ведь никто в этом мире.       — Ты весь мир для меня, Сан, — губы шептали в самую душу, дыхание проникало сквозь поры. — Я буду с тобой до своего конца. Я буду проговаривать твоё имя до последнего вздоха, буду помнить твоё лицо до последней минуты и никогда не откажусь от этого. Я люблю тебя без причин, я с первого взгляда на тебя не смог больше ни на кого другого смотреть. Мне никто и не нужен, только будь со мной всегда.       — Но я ведь…       — Ты нужнее мне ясного неба, — и никакой лжи, никакого порыва сокрыть в себе. — Ты красивее долгожданного солнца и проявляющихся звёзд. Ты прекраснее детских улыбок, мирных дней в стране, проявляющихся цветов в промёрзшей почве. И встречи с тобой я жду больше окончания кровопролитной войны, и один твой вид рождает во мне бескрайние чувства, что раньше я не мог найти в себе. Я готов принести к твоим ногам любую победу, я готов пересечь всю страну, лишь бы увидеть тебя, я готов на всё ради тебя, Сан.       Сан шмыгнул носом.       — Как ты мог допустить такие мысли? — Сонхва нежно провёл пальцами по его шёлковым волосам, отводя взмокшие пряди назад. — Как в твоей голове могло прокрасться нечто подобное и позволить думать так плохо о себе?       — Я никогда не чувствовал себя особенным, — его голос задрожал в большем плаче, лицо заметно опухало от выплаканных слёз. — Я никогда не чувствовал себя нужным. Кто я такой для этой земли, Сонхва?       — Ты моё сердце, Сан, — и он был готов повторять это вечность, — и без тебя я не смогу больше жить.       — Если тебя не станет, то как мне быть? — для Чхве представлять подобное слишком страшно. Он от ужаса всегда жмурил глаза, расчёсывал руки до красных царапин и пытался сбежать от этих мыслей, потому что жизнь без адского пса ему не вынести. И сейчас он считал себя дураком, кричащим о разлуке с Сонхва, но прекрасно понимающим, что они не смогут друг без друга. Не теперь. — Я проживу дни, когда не смогу видеть тебя. Я проживу дни, когда ты будешь за километры от меня. Я продержусь в дни, когда буду ненавидеть тебя. Но не в те, когда тебя не будет в живых.       — Я не умру, — ему есть за что сражаться, у него есть причины вставать на ноги после падения. — Я не оставлю тебя.       — Но ведь ты не можешь знать, что будет там — в бою.       — У них не получится убить меня, — он помотал головой и говорил это с полной уверенностью, что постепенно она передавалась парню. Его дыхание стало равномерным, грудь перестала вздыматься, и кожа на бархатных щеках словно начала натягиваться от того, как высыхали слёзы. — У них не получится отдать меня смерти.       — Точно?       — Я клянусь тебе в этом, Сан, — он наклонился к нему и оставил кроткий поцелуй на лбу, всё ещё перебирая руками его пряди и успокаиваясь от этих неторопливых движений. — Меня не так легко свергнуть, меня не так легко сломать. И недаром меня называют адским псом.       — Ты ведь завтра вновь покинешь меня?       — Завтра я уйду лишь на несколько часов, но после вернусь к тебе. Я обещаю.       — И не оставишь меня?       — Никогда, — он прошептал это своему сердцу, смотрящему на него с отчаянием мёртвых морей — всё надеющихся на корабли в своих сапфировых волнах.

* * *

      Солдаты секретной группировки Азур в полном составе сегодня находились в одном здании. Для проведения очередного собрания решили выбрать штаб одного из руководителей — Рави, ведь заброшенный боксёрский зал лучше всего подходил для данного мероприятия. До начала собрания оставалось десять минут, потому все присутствующие могли свободно передвигаться по помещению и взаимодействовать между собой. Никаких неуставных отношений в Азуре не существовало, все лишь верно следовали за единым лидером — Паком Сонхва.       — Господин Хван, не присоединитесь к нам? — весело спросил Рави, на руках которого были надеты боксерские перчатки. Он решил размяться на ринге перед официальным собранием с напарником Ибрагимом, нисколько не пребывая в напряжении от дальнейших вестей нападения на Элем. Он давно был осведомлён обо всей дальнейших действиях, наступлениях Азура, ему не было страшно пожертвовать собственной жизнью за мирное время для Кемера. Страшно только не суметь поспособствовать великой победе, страшно только ничего не сделать для этого.       Хёнджин посмотрел в их сторону, усмехнулся и покачал головой, демонстрируя отрицательный ответ. Он спрятал руки в карманы и прислонился к стене, находясь возле адского пса.       — Вы уж без меня лучше, — проговорил он. — У Ибрагима неплохо получается сопротивляться тебе, Рави.       — Но с вами каждому здесь любопытно сразиться, — улыбнулся тот, отбиваясь от удара мужчины, — особенно нашему господину Паку, — он игриво кинул взгляд на Сонхва, и многие от этого посмеялись от забавной ситуации. Всем в Азуре было неимоверно интересно посмотреть на бой между Сонхва и Хёнджином, зная об их дружбе.       — С ним я никогда не буду биться, — Хван тоже посмеялся.       — Конечно, он ведь сразу проиграет, — Пак не остался в стороне и добавил несколько слов от себя, разряжая обстановку. Сегодня каждый боялся услышать «выдвигаемся на них» от лидера, сегодня каждый готовился прощаться с семьёй и бесконечно молился о отмене дня сражения с Элемом. Только такого не будет, потому Сонхва старался в эти секунды сохранить толику непринуждённой атмосферы в зале.       — Я сильнее тебя, — шутливо возразил Хёнджин.       — И на каких основаниях ты говоришь подобное? — рассмеялся он, туша пальцами сигарету и отбрасывая её в сторону.       — С самого первого дня знакомства.       Сонхва улыбнулся, вспоминая далёкое прошлое и первые встречи с человеком правительства. Они пересеклись среди руин, расстрела и столкновения двух сторон. Хван едва держал в руках оружие и пытался выстрелить в солдат Элема, но терпел в этом поражение и потому старался убежать как можно дальше по снежным землям, затеряться среди разрушенных зданий, провалиться сквозь тонкий слой льда и захлебнуться в холодных водах. Он вытирал слёзы с замёрзших щёк, не сдерживал всхлипы от боли в простреленной руке и всем сердцем молил Великого, Всемогущего о прекращении боя в далёких местах, там где остались его семья и товарищи. Только адский пёс поспешил за ним, догнал бежавшего и прижал острое лезвие к горячей шее. Ему было необходимо приставить к себе человека противоположной стороны, найти среди всех того единственного, кто возьмёт его идеи на себя в случае смерти. И совсем юный воин для него был лучшим вариантом среди всех. Хёнджин прикрыл веки, не просил не убивать, пытался убедить себя в безысходности, абсолютном конце и смирении перед сильным противником. Он об одном только взвывал — не нападать на других, беззащитных, таких же детей, каким и его отправили на службу. Однако Сонхва не пустил кровь, не повалил мёртвое тело и не сделал ничего с ним больше, кроме: «Я не прошу тебя быть на стороне нашей группировки, но будь на моей». Его, такого же юнца восемнадцати лет, до глубины души тронули слова Хёнджина, до боли порезало упоминание детей. Он своих в особняке Элема не смог уберечь, но всех остальных сможет. Пак искренне верил в это, а следом и Хёнджин смог. Он остался на стороне правительства, взбирался по разбитым головам всех вышестоящих и добился своего места большими усилиями, зарытыми в землю трупами и сохранением главной тайны — он уже давно не за идеи эмира, он уже давно не за Саде и Кемер, он только за адским псом.       «Верно, — мысленно прозвучало в голове Сонхва. — Ты сильнее меня во множество раз, потому что тебе легче отказаться от своих слабостей. Потому что ты сможешь стойко повести этот народ, а я нет. Смерть заберёт у меня все силы стоять на ногах, смерть отберёт у меня всё и мне придётся влачить своё тело по всем пескам, только бы найти покой душе. Смерть и ко мне самому придёт первее, она давно положила на меня глаз».       Хёнджин словно слышал его, потому положил ладонь на плечо Пака.       — Мы справимся, — прошептал он старшему. — Я тебя никогда не потеряю, брат.       — Кто знает, — Сонхва потянул уголок губ вверх, пытался скрыть треск души и бесконечное беспокойство в своём взгляде. Он ночами не спал от того, насколько долго думал над проведением операции группировки, он днём выстраивал всевозможные варианты событий и старался быть готовым ко всему. Но и такой человек, как адский пёс, мог страшиться поражения, гибели и мёртвых на кровавых руках. — Мы не можем так уверенно это говорить. Но ты ведь знаешь, что ты должен будешь заменить меня?       — Я не смогу, — он повторял это каждый раз ему, — не тебя.       — Азур будет нуждаться в тебе, если я паду, — и у него в груди очередное предчувствие неизбежного, проникающих морозов владычицы мёртвых и главного врага Великого, Всемогущего. — Ты будешь единственной надеждой для группировки, которой нужно будет воскреснуть, идти дальше и воевать за мир.       — Это сможет другой, но не я.       — Следующим лидером должен быть только ты. Никто не сможет справиться с этим лучше тебя.       — Я хочу сражаться вместе с тобой, но не без тебя, — у Хёнджина внутри океан грусти, и ему бы выплеснуть её, ему бы наконец вложить эти речи в сердце Пака и навсегда сохранить там, но он не мог дать пролиться слезам в этот момент и подкосить этим всю группировку. Их разговор должен оставаться тайным, а капли страхов и сомнений не быть целым гиблым морем для солдат. — Как я смогу без тебя, Сонхва? У меня никогда не получится быть на поле боя и знать, что тебя там нет. У меня не получится забыть о том, что это место главы Азура только для тебя, и кто я такой, чтобы его занимать?       — Ты мой брат, ты моя семья, — мужчина посмотрел в его сторону и увидел стеклянный взгляд того, наполняющийся слезами. — Ты такая плакса, Хёнджин.       — Будто бы ты не плакал, если бы я говорил тебе такое, — обидчиво прозвучало в ответ от того, и мужчина тыльной стороной ладони смахнул солоноватую жидкость, не давая повода для беспокойства всем остальным. Они сейчас заняты боем Рави, им не до разговора лидера с Хёнджином, но Хвану всё равно было стыдно.       — Я бы не плакал, — улыбнулся Сонхва, не давая себе посмотреть со всей тяжестью, со всем тяжким грузом в его взоре и повергнуть младшего в бездну отчаяния, сожаления. — Это была бы твоя последняя воля, я бы её исполнил.       — Я представить не могу, как буду жить без тебя, — прошептал Хёнджин. — Я отказался от своих чувств к Хонджуну, я смогу существовать без его присутствия. Но если тебя не станет, то у меня словно сотрутся все смыслы.       — Потому что ты привык следовать за мной, Хёнджин. Тебе нужно научиться выживать в этом мире без меня.       — Я бы последовал за тобой и в другие миры, меня ничего не держит, — он будет верен Паку Сонхва до последнего, он всегда готов прикрыть спиной адского пса от пуль и отдать жизнь за его. И в Хване этого не изменить, не исправить. — Я был бы и там тебе другом, братом.       — Я в этом не сомневался.       — Поэтому ты не должен говорить мне такое, не должен.       Сонхва кивнул. Он решил больше не поднимать данного вопроса, не тревожить мужчину ощущением конца и бесконечным волнением за происходящее сейчас, после. Он отошёл от стены и направился в центр зала, к самому рингу. Рави и Ибрагим продолжали бой и под восторженные крики присутствующих не останавливались в товарищеском сражении. Пак только сейчас смог заметить позади толпы Кима Ёнхуна, которому кивнул в знак приветствия. Его появление на главном собрании было важно для самого адского пса, ведь это позволило бы понять всем остальным о реальной обстановке в незащищённых районах Кемера.       Однако внимание Сонхва сейчас привлёк Ким Хонджун, вышедший из тени и появившийся перед мужчиной. Он не любил быть вовлечённым в общество солдат, потому его работа всегда заключалась в шпионаже, и сейчас он не горел особым желанием находиться на собрании. Ким был давно просвещён во все внутренние дела группировки и дальнейшие реализации, потому считал присутствие здесь напрасным.       — Я давно тебя не видел, — сказал Пак, не проникая чёрными глазами под его кожу, не смотря на него. Это Хонджун был единственным, кто всегда оставлял взгляд на мужчине, это Хонджун всегда искал одного его и ранил себя безразличием с его стороны. Он понимал — у него в сердце сейчас только наследник Элема, у него в сердце никогда и не было места для Хонджуна. Но это не останавливало его от терзаний, от чувства неимоверной боли и неразделённой любви.       — Я был занят у генерала, — ответил Ким. — Слышал, господин Хван попросил больше не работать со мной.       — Рави сообщил?       — Да, сказал, что ты поставил его в следующие операции с человеком правительства.       — Он уже долгое время наш человек, мой человек.       — Я этого никогда не приму, — и ни в одном из звучания его слов нет проблеска обмана, и ни в одном ненавистном взоре на Хвана нет лжи. Ведь каждое чувство, взывающее к нему — истинно. Он никогда бы не смог принять к самым истокам сердца этого мужчину, никогда бы не смог позабыть о другом и позволить врагу навсегда остаться с ним, заменяя все небесные светила. Хонджун пытался убедить себя в этом и все речи закапывал в свой разум, но с каждым днём всё больше обращал внимания на Хёнджина. И не мог позабыть слова о том, что ему сердце нужно, не тело.       Он не знал о нелюбви Хёнджина к нему, он мыслями возвращался к их последнему разговору. Ким впервые столкнулся с тем, что в нём не видели очередную жертву для собственных утех, что в нём не видели утоление жажды на одну ночь и не использовали в своих целях. Ему сказали самое главное, и этого он никак не смог высечь из души. Хонджун пытался показать всем видом, что не заинтересован в Хване, что его слова никогда не касались его и не оставляли выжженные дыры в тех устоях, которым следовал Ким всю жизнь. Только Хонджуну сейчас необходимо обратить антрацитовые глаза в его сторону, проскользнуть взглядом по нему и вновь убедиться, что у него не исчезли все чувства. А о них уже нет и речи, однако Сонхва никогда не сможет рассказать об этом Киму. Для мужчины это будет хуже, чем озвучить семье погибшего о том, что их близкого человека больше нет в живых, хуже, чем проговорить перед всеми о неизбежности боя между Элемом и хуже, чем столкнуться лицом к лицу с самой ранящей правдой для Чхве Сана, которую ему, Сонхва, придётся говорить возлюбленному.       «Так будет лучше, — пронеслось в голове адского пса, — если ты сам обо всём узнаешь, не через меня. Как бы я не хотел спасти тебя от неминуемой боли после Хёнджина, я всё равно не смогу сделать это для тебя».       Потому что Пак знал о любви Ходжуна к нему, о его многолетней привязанности и желании быть с ним. И Сонхва отрицал его чувства, наказывал за них безразличием и давал понять, что между ними ничего нет. Ким Хонджун лишь однажды стал его верной помощью в борьбе с собственными дьяволами, стал для него союзником и человеком, от которого он никогда бы не смог отказаться. Но не любовью во всех вселенных, не самим сердцем для цербера Элема. Если он только будет с ним во мгновение, когда Хван навсегда разобьёт душу Хонджуна в тысячу острых кристаллов, тот вновь решит опереться о него, отдать ему всё своё и никогда не получить «я люблю тебя» в ответ. Сонхва никогда не хотел такого для Хонджуна, никогда и не хотел бы видеть его разбитое состояние.       — Вам лучше не работать вместе, — он мог сказать только это. — Он для тебя враг, ты для него боль.       — Он сам об этом сказал? — Хонджун старался контролировать бархатный голос, не поддавать его дрожи от услышанного, но сердце вдруг сжалось в груди. Он спрятал печаль за презрительным взглядом и вновь направил его в сторону Хёнджина. Ему бы не впечатывать в память его улыбку, заливистый смех и всю его искренность, не прикрытую толстым слоем лжи, какой у самого Хонджуна больше.       — Я это вижу.       — Хорошо, — он сдался, не успев побороться.       — И после данного собрания постарайся не пересекаться с ним.       — Я и не хотел.       Он хотел. Ким Хонджун до безумия желал поймать того тонкими пальцами за запястье, потянуться в его сторону и попросить вновь повторить о любви к его прогнившей душе, не прекрасному телу. Но не мог сотворить подобное, дать понять необходимость Хвана в жизни мужчины и позволить ему быть ближе, непристойно ближе и намного. Так нельзя. Потому что Хонджун убеждён — Хёнджин однажды проткнёт ножом спину всей группировки, вгонит в мучительные страдания всех, кто пошёл против речей правительства и вообразил себя Великим, Всемогущим, способным их повергнуть. И он никогда не собирался слепо веровать себя врагу, отдаться ему полностью и без остатка, полностью потеряться в нём, хоть и до сломанного сердца хотелось.       Сонхва вытянул две руки, сложил две ладони в хлопке и заставил этим обратить внимание на себя. Бой между Рави и Ибрагимом прекратился, мужчины в ту же секунду остановились на месте и поспешили снять с себя перчатки. Остальные же прервали шум и ожидали следующих слов лидера.       — Я дал вам достаточно времени перед собранием, — произнёс Пак, видя, как все расступаются и дают ему возможность сесть на площадку ринга, облокотившись о канаты. Он так и поступил, не прекращая говорить: — Теперь нам нужно обсудить последние целостные части плана, ведь завтра уже будет наступление на Элем.       По помещению прошёлся удивлённый шёпот солдат.       — Я до последнего момента не сообщал вам о дате операции, вычищая из группировки шавок господина Чхве, — Сонхва острым взором смотрел на каждого, со всей внимательностью наблюдая за реакцией каждого на слова главы Азура. Он выглядел угрожающе, ни у кого не проявлялось желания проронить звук в это мгновение и прервать адского пса. — Они могли повергнуть нас раскрытию, но сейчас их останки надёжно хранятся под землёй. И так будет с каждым, кто попытается переступить мне дорогу и проболтаться другой стороне. Будь это правительство, Элем, неважно. У нас не один противник. Исход у каждого трепла один и тот же.       Хёнджин был вторыми глазами Сонхва. Он надзирал за каждым, смотрел на явную дрожь новобранцев и как многие смыкали губы, опускали головы и не смели поднимать взгляда на лидера.       — Предательство — самый большой порок в Азуре, и за него я рву языки. И я очень надеюсь, что завтра не увижу ни одного оружия, поднятого против меня, — он указал Ибрагиму принести большую доску с повешенными чертежами здания, и тот повиновался. — На этих листах бумаги указано точное построение штаба Элема. При изучении материалов Азура вы уже видели данный материал, знаете о его содержании. Потому я лишь укажу нужные из объектов, которые будут вовлечены в операцию.       Сонхва обвёл красным маркером одну из комнат.       — Это кабинет главы Чхве, — сообщил он. — Вся операция прежде всего будет происходить здесь. Но за несколько часов нам нужно будет эвакуировать женщин, детей с другого крыла, — следом он обвёл его, — без шума, паники. Мы не должны привлекать внимание солдат Элема, включая самого лидера.       Все кивнули.       — Рави и Ибрагим распределят ответственных за эвакуацию. Я буду в кабинете лидера и попытаюсь решить всё переговорами, но есть большая вероятность того, что наши условия не придутся ему по нраву. Потому перестрелка будет неминуемым событием. Воинам Азура нужно будет разделиться на три отряда. Первый идёт с этой стороны… — Сонхва далее показывал схемами наступление солдат на преступную группировку и рассказывал со всеми подробностями о том, как именно будут оборачиваться последующие действия.       Ким Ёнхун всё это время внимательно слушал его. Он не имел понятия, захочет ли Сонхва завлечь его в завтрашнюю операцию или его полномочиями останется лишь следить за состоянием регионов, отдалённых от Саде, и в случае чего докладывать об этом. Однако, когда Сонхва попросил его озвучить положение всех районов перед воинами Азура, он немедленно приступил к подробному рассказу и изложению внутренних структур, опираясь на большую карту всего Кемера. Никаких положительных вестей он не смог вывести в свет и опирался лишь на собственные наблюдения о бродячих одичавших, обгладывающих последние кости.       — Значит ли это, что следом они пойдут на Саде? — спросил один из присутствующих, начиная страшиться за семью, оставшуюся в одном из поселений близ сапфирового города.       — Если не найдут пропитание на этих землях, то отправятся за манящим ярким блеском небоскрёбов. Сейчас Саде не скрывают, после того как господин Пак сообщил об этом на всю страну, — ответил Ёнхун. — Но проблема в том, что в скором времени их количество может увеличиться. Пищи становится всё меньше, да и людей гибнет больше.       Ким Хонджун стиснул пальцы в кулак. Он желал сбежать в этот момент как можно дальше, не парализовать себя ужасом от услышанного, но не мог сдвинуться с места. Ему ни за что нельзя вскрывать самое глубокое в душе, самое больное и рубящее на куски мяса перед всеми, но ещё секунду и он не выдержит. «Прекратите», — отчаянно рвалось из глотки, воспоминания оплетали шею руками дьяволов и душили в себе, не давая возможности выбраться из собственной бездны и забыть о том, за что сражался. Хёнджин заметил перемену в лице Кима, дрожь его тела и оставшиеся красные следы от того, с какой силой он сжимал руки, но не стал ничего делать.       — После операции нападения на Элем нам нужно будет разобраться с одичавшими, — проговорил Сонхва. — Мы ловили их, сжигали тела всё это время. Но выходит, что этого мало для борьбы с ними. Рассмотрим вопрос о них после того, как выйдем живыми из штаба Элема.       — Так точно! — крикнули все.       — Правительство не занимается важной проблемой в лице этих придурков, а также увеличивающимся уровнем токсикации в атмосфере. Послезавтра мы возобновим раздачу респираторов всему населению и вновь займёмся осуществлением поставки продуктов. Хёнджин, выйдешь на связь со странами, граничащими с Кемером, — адский пёс встал с места, поправляя полы шерстяного пальто. — На этом собрание окончено.       Адский пёс спешил к цветочному сердцу, не имея в себе больше желания проводить драгоценное время не с ним.

* * *

      Он оказался у мёртвых морей.       — Ты заставил дворецкого понервничать, — проговорил Сонхва, садясь к нему на блестящий при лунном свете песок и снимая с себя пальто, чтобы в следующие секунды набросить его на плечи парня.       Сан на его слова приподнял уголки полных губ в улыбке.       — Я не хотел, — немного смутившись, ответил он. — Я просто понял в одно мгновение, что очень хочу сюда. Но он бы так просто не пропустил меня, поэтому мне пришлось сбежать.       — И взволновать его ещё больше, — рассмеялся Пак.       Его редкий, самый искренний смех был усладой для здешних прекраснейших мест и для ушей Сана, безгранично полюбившего в нём всё. Его любовь прошла долгий путь непринятия каждой детали в облике адского пса до того момента, что теперь Сан совсем не представлял жизни без присутствия мужчины рядом. И он молился Великому, Всемогущему, только бы никогда не заканчивались подобные дни, когда они могли быть возле друг друга и сплетать пальцы рук, нежно грея их в холоде Кемера.       — Я лишь надеюсь, что дети не видели моего проступка и не будут его повторять, считая, что так правильно, — сказал Сан и постарался незаметно приблизиться к Сонхва, дотрагиваясь плечом до его.       Он не упускал мысли: насколько же велика сила Пака, раз он мог носить подобное тяжёлое пальто и никогда не говорить о том, что оно ощущалось невообразимым грузом. Но оно окутывало теплотой парня, потому он был благодарен мужчине за проявленное действие о нём. Сан бы желал сделать для него нечто такое же, но сейчас ему ничего не приходило в голову и не вызывало огромного желания воплотить это в явь. У Сонхва невероятное количество материальных сокровищ, и он не нуждался в различных вещах, о которых Чхве ранее только мечтал. И если Сан предложил бы ему куртку, то всё равно окажется так, что она так и будет на нём же, ведь это он мёрзнет чаще Сонхва.       — Они и без того постоянно сбегали, — ответил ему Сонхва, — поэтому не вини себя.       — Хорошо, — кивнул тот. — И я всё ещё не успел с ними познакомиться. Я все дни пролежал в своей комнате, а потом и вовсе не имел никакого желания выходить за её пределы до сегодняшнего дня.       — Они бы вломились в твою комнату, если бы ты ещё день провёл там, — Сонхва озвучил истину, прекрасно зная их поведение и догадываясь о предпринятых попытках изучить вдоль и поперёк их новый объект всеобщего любопытства. — Им очень интересно узнать, кто ты и что ты здесь делаешь.       — А мне стоит говорить о том, что я… — Сан не знал, как правильнее будет выразиться, потому, зажмурив глаза, выпалил следующее: — твой любимый?       — А в этом есть проблема?       Заданный вопрос заставил парня в изумлении раскрыть глаза и обратить их на мужчину. Ему вмиг стало приятно, что Сонхва не видел никаких преград в их любви и готов был заявлять об этом всему миру.       — Нет. Никаких проблем.       Сан от волнения начал теребить пальцы, собирая мысли в единое целое и стараясь озвучить все всплески сердца, оглушающее разум. Он тревожил себя из минуты в минуту и не мог перестать распускать цветами-воспоминаниями прошлую ночь, показывая себе, насколько же он был глуп тогда и насколько сейчас, раз не может взять и заговорить об этом. Если бы адский пёс знал, он бы никогда не позволил Сану даже думать о принижении себя в собственных глазах и всячески старался бы доказать, что тому не обязательно говорить об этом. Сонхва будет любить его вне зависимости от того, извинится Сан за своё поведение вчера или решится забыть обо всём.       — Вчера… — Сана слегка трясло. Он несколько раз проговаривал слова, прежде чем произнести их, но получилось всё безобразным комом. Как и всегда. — Я сказал лишнее.       Сонхва приподнял бровь, не совсем понимая, в каких из речей его любимого было лишнее, ненужное, когда для него самого каждый звук был так необходим. Он промолчал, давая Сану возможность произнести всё, что он желал.       — Я не должен был говорить тебе те ужасные вещи, — ему действительно было жаль и невероятно стыдно за себя, и всё это время без мужчины он корил себя за то, что наговорил ему в порыве эмоций, — и про себя тоже.       — Если бы ты их не сказал, я бы не смог показать, насколько люблю тебя и как готов отбивать любые твои сомнения, — как только Чхве замолк, твёрдо проговорил Сонхва. — Если бы ты не сказал про себя, я бы никогда не узнал, что ты думаешь о самом себе. Люди рождаются и погибают в войне, не увидев её окончания и выживая, совсем не задумываются о любви к себе. Я понимаю это, Сан. Пока ты бегаешь от разрушенного здания к другому, пока тянешь за руку ребёнка и пытаешься спрятаться, пока мёрзнешь в грязных переулках, тебе совсем не до этого. Пока в твоих руках оружие, пока ты стреляешь в своих братьев и пытаешься предотвратить смерть других, то совсем не до этого. Мы сводим концы с концами, мы пытаемся уберечь чужие жизни, но никогда не найдём время задуматься о своей собственной, — Сану от понимания этого неимоверно хотелось расплакаться, громко завыть от пронесённой боли и вновь просить у Великого, Всемогущего забыть. Ему бы не помнить о жизни за пределами особняка, ему бы не пропускать сквозь себя те дни, когда не хотелось ничего, кроме крыши над головой.       — Но ты делаешь куда больше, Сонхва, — мягко сказал тот, не спуская глаз с мужчины. — Больше, чем я.       — Мы не должны сейчас измерять деяния и их величие, потому что у нас у всех одна цель в этом мире — выжить, — Пак приподнял углы губ, пытаясь этим действием успокоить парня. — Не сейчас, — шёпотом. — Мы будем думать об этом, когда над нами будет мирное небо.       — Мне повезло полюбить тебя даже тогда, когда его над нами нет, — прошептал в ответ Сан, не давая сердцу угаснуть. — Мне очень повезло увидеть в тебе то, что никогда не осветится солнцем и засверкает при луне. И если небо вновь станет тем небом, то я буду всей душой просить никогда не переставать любить.       — Я не буду просить, — адский пёс нежно провёл по его руке, — ведь иссушатся моря, сотрутся все земли и рассыплются города, я никогда не разлюблю.       — Не говори так, — Сан покачал головой, — прошу.       — Почему?       — Потому что Великий, Всемогущий сделает так, что разлюбишь, — и голос становился всё тише, и моря были слышнее его. — Прошу, не говори, что жить без меня не сможешь, потому что он заставит. Если попросишь его о смерти, останешься живым на земле, на которой уже нет никого, кого ты бы любил. Если скажешь «не отпущу» — отпустишь, «не ошибусь» — ошибёшься, «больше не проживу» — проживёшь. Прошу, Сонхва, не говори так. Потому что я не смогу, если ты меня разлюбишь, и не смогу, если покинешь.       — Я буду просить о жизни, если тебя не будет со мной, — мужчина прижал его ближе к себе, зарываясь носом в волосы и ощущая неминуемый конец. — Я буду жить, — не будет. Он проткнёт себя кинжалом, достанет до сердца его остриём и больше не взглянет на чёрное небо, ведь уже не будет смысла. Ему без него не проснуться холодным утром, не уснуть поздней ночью и не жить.       — Почему ты думаешь, что я не буду рядом? — спросил тот, так же крепко обнимая в ответ. — Ведь завтра ты воюешь, а не я.       — Я хочу поведать тебе о тайне, — он сжал его тело в руках, заставляя этим движением уткнуться в грудь и не иметь возможности выпутаться, сбежать. — Я хочу рассказать о ней сейчас, пока не поздно. Иначе будет больнее, иначе я уже не успею.       — Меня собираются убить? — он почувствовал неладное в его словах, потому сразу же озвучил догадку. Чхве понял, что этими действиями Сонхва старался защитить его от всего мира и укрыть спиной, потому расслабил тело и не собирался покидать его, насколько бы истина сейчас не уничтожала.       — Нет, Сан, нет, — ласково промолвил мужчина, — тебя не убьют. Когда война только начиналась, все в стране знали о лидере Элема и его прекраснейшей жене. Он любил её больше всех на свете, больше революции и больше Кемера. Он приносил ей все цветы, что находил по пути в дом, дарил ей каждую свою победу и всегда возвращался к ней, сколько бы ни пришлось поднимать оружие и хоронить своих людей. Сквозь время у них появился ребёнок — плод самой дивной любви. И он был настолько похож чертами на отца, что мать назвала его именем и дала его фамилию. Но прожить своё «долго и счастливо» им было не суждено, поскольку ей пришлось бежать вместе с маленьким мальчиком как можно дальше и не оглядываться назад, на своего любимого. Ведь она предала, сдала и спасла только их вдвоём, оставляя господина Чхве в безумии от потери своей семьи.       Сан сжимал губы, только бы неистово не закричать в это мгновение и зарыдать от переполняющего осознания. Ведь догадался о последующих словах мужчины, но всячески старался отрицать их. Он истошно молил о том, чтобы история оказалась не про него, чтобы он не был тем самым мальчиком, и не его мать была той, кому приходилось опускать глаза к цветам, ронять в тишине жгучие слёзы и скрывать боль от детей. Однако внезапно её слова любви, разбитый взгляд и бронированное сердце обрели смысл, её усталость и желание скрыть от сыновей печаль приобрели совсем иной оттенок. И Сану от этого хотелось только сильнее заплакать, потому что он всю жизнь был в неведении. Он не смог утешить её, прошептать о верном выборе, попросить не винить себя. Потому что она никогда не ошибалась, потому что она любила, даже когда не стоило.       — Нет, не говори мне этого, — плач сковал горло Чхве металлическим ожерельем, — не нужно. Я… — он всхлипнул, — я просто не вынесу этого, я не смогу, — его слёзы оставались мокрым следом на пиджаке мужчины, и он сильнее сжимал его ткань, комкая в пальцах.       — Ты наследник Элема, Сан.       — Я не могу быть их сыном, — он отрицательно помотал головой, не принимая ранящую правду. Сонхва корил себя, потому что это он погрузил невидимый клинок в его спину и поразил до разрушающей боли. Потому что Сану сейчас невыносимо, и виной этому только адский пёс. — Я не могу быть тем сыном, не видящим, насколько плохо его матери, и не имеющим возможности помочь ей, взять всю её боль на себя. Я не могу быть ребёнком убийцы тысячи и не могу быть тем, кто убивал своим существованием одного человека. Ведь один взгляд на меня заставлял её возвращаться в дни, когда «не отпущу», «не разлюблю» было адресовано одной ей. Ведь это я служил напоминанием о том, с кем она разделила свою любовь и кого пришлось отпустить. Ведь это я тяжёлый груз, от которого она была не в силах избавиться.       — Она не считала так, — сказал Сонхва, стараясь облегчить его ношу и успокоить.       — Откуда ты знаешь? — взревел Сан. — Это я видел день изо дня, как ей тяжело, а не ты. Это я закрывал веки и делал вид, что не слышу её тихий плач по ночам, а не ты. Это… был я.       — Если бы она не любила тебя, оставила бы в Элеме, — его слова заставили парня умолкнуть и поднять заплаканный, покрасневший взгляд на Пака. По его щеке скатилась слеза, пропадая в одежде, лепестки розовых губ задрожали, подобно цветочным на ветвях деревьев. — Ты бы стал чудовищем. Это тебе бы давали в руки оружие с самого детства, это тебе бы поручали стрелять по своим и по приказу открывать глаза, только бы видеть их смерть. Это тебя бы заставили взрывать здания с людьми, пронзать тела невинных граждан и изображать безумную жажду, когда от тебя внутри уже ничего не осталось. Я стал преемником лидера, заменил твоё присутствие в группировке и сейчас ни за что бы не позволил ему увидеть тебя.       — Тогда почему ты решил рассказать мне?       — Потому что тебе было бы невыносимо, — со сталью в голосе произнёс он. — Если я не смогу завтра одержать победу над господином Чхве, твоё существование и статус раскроют перед ним. И тогда мне не скрыть тебя за морями, не запрятать в городах и не уберечь даже в другой стране, потому что он найдёт тебя живым или мёртвым. И если бы ты узнал о всей правде от другого, ты бы никогда не простил меня, потому что за такую боль не прощают.       — Ты узнал во мне его сына с самой первой встречи? — у Сана сейчас словно все эмоции решили разом отключиться, сердце само решило расковырять себя до крови. Он сделал шаг назад, опустил руки и всё ярче ощущал, как голова начинала кружиться от осознания, в какой лжи он мог жить всё это время. Все слова Сонхва омрачились, все его признания пронзали и впитывали ядовитое: «он сблизился не потому, что любил». — И только поэтому всегда был возле?       — Да, — кивнул тот, не слыша треска Сана. Он хотел закрыть лицо руками, запрятать сердце в самые глубины океана, сбежать и больше никогда не видеть, не слышать, не понимать. Только Чхве приходилось существовать здесь и сейчас, глядеть в самые глаза адского пса и не умирать от раздирающего ответа. — С того момента, когда Элем напал на господина Али и его семью. Я наводил справки, следовал за тобой и не спускал взора. И лишь после нескольких дней решил появиться перед тобой, всё ещё не говоря лидеру о твоём существовании в Кемере. Я полюбил тебя после, я искал тебя по пескам и разрушенным городам, я укрыл тебя от всей страны и всех воинов, обещая скрывать истину до самого конца. Но ты бы не простил, если бы я не сказал тебе.       — Я бы не простил, — кивнул Сан, прикрывая веки и смаргивая слезу. — Я бы не смог, — как бы сильно ни любил.       «Я бы приставил к коже острое лезвие, я бы убил себя и ни за что не простил тебя за мою боль, смерть».

* * *

      И во всей земле не существовало змеи коварнее той, что восседала в кресле. И речь вовсе не о той, что послушно лежала на коленях мужчины и просила желанных движений по белой чешуе, всей её поверхности. Ким Хонджун перекинул ногу на ногу и игриво улыбнулся в ответ собеседнику, продолжая держать в руках бокал золотистого шампанского и изредка попивать из него. Полы его шёлкового халата спустились, открывая вид на ноги, переливающиеся маслом при приглушённом свете, и сам он не сковывал цепями всю красоту тела, завлекая. В его ловушку уже не раз попадались, не раз подставлялись и сами в дурмане просили, стискивая стройное тело в больших ладонях и прижимая к себе как можно ближе. К нему приползали, к нему склонялись и его ноги раздвигали в сапфировом свете небоскрёбов Саде.       — Уверен? — спросил господин Чхве, закуривая. Он спустился взглядом к обнажённым участкам тела мужчины напротив, но никак не отреагировал. Лидер Элема несколько лет разделял с ним дни и ночи, топил в адском желании и давно успел насытиться им всем.       — Моя информация никогда не бывает неверной, — кивнул Хонджун, мелодично растягивая каждый слог. — Мне пришлось растереть собственные колени, только бы добиться сведений у генерала.       Чхве Сан хмыкнул.       — Понравилось?       — Нисколько, с вами лучше, — он показательно сморщил лицо, стараясь даже не вспоминать о времени наедине со стариком, владеющим всем войском правительства. Но за умелое владение языком он всегда получал желаемое, потому и прибегал к подобным методам, спуская брюки с мужчин и припадая полными губами к разгорячённой, отвердевшей плоти. — Если бы он знал, что я не прислужник семьи Али, никогда бы такого не сболтнул. Но теперь вы знаете, что положение внутренних дел в Саде шатко и их сторона скоро падёт, больше не в силах найти ресурсы.       — Осталось нанести по ним последний удар, — его губы пронзил оскал, что он направил на Кима. Хладнокровное животное зашевелилось, привлекая внимание хозяина и требуя его ласки, чему Сан не мог отказать. Арзу единственное существо на всём свете, должное получать нежность от главы преступной группировки.       — Вы можете подождать, и народ сам бросится к вам, понимая, что правительство уже не сможет обеспечить им лучшее будущее, — проговорил Хонджун и сделал небольшой глоток алкоголя, а после поставил бокал на тумбу рядом. Лидер сидел в кожаном кресле напротив него и был ближе к панорамному окну, сквозь стёкла которого можно было воочию наблюдать за единственным городом в стране. Однако он не скользил взглядом по синему блеску минаретов Саде, силуэтам в высоких зданиях, бродящим людям в самом низу, а со всей внимательностью рассматривал каждое движение Хонджуна.       — Я могу, — кивнул он и выгнул правую бровь, следя за реакцией Кима на: — или может Сонхва.       Хонджун перевёл глаза, вторящие чёрному нефриту, на лидера и сомкнул губы в тонкую полосу, слегка приподнимая уголки в лукавой улыбке. Ему, истинному змею, никогда не удавалось проигрывать в сражениях за боль, ничем неприкрытую истину. Потому он, прекрасно догадываясь о тайных помыслах лидера, не давал ему повода сомневаться в себе, думать иначе.       — Граждане на его стороне, — Хонджун склонил голову вбок, — а вы?       — Он наследник моего трона, — мужчина вновь поднёс сигару ко рту, а затем выдохнул сизый дым, — и самый достойный для Элема.       — Лишь для Элема?       Тяжёлая ладонь легла на змею, слегка надавливая пальцами на неё и сжимая от прокатившейся злости. Чхве Сану претила даже сама мысль состязания с Хонджуном, способным вытянуть из него всё и оставить ни с чем. Потому что он имел понятие о внутренних делах всей страны, умело пользовался своим положением и никогда не раскрывал окровавленные карты, не показывал слабых мест посторонним. Лидеру Элема не нужно было наступать на него, показывать его место, приставлять оружие к виску и обещать верную смерть, он вместо этого держал Кима в союзниках.       — Ты ведь знаешь что-то, о чём я — нет? — он бы эту сигару потушил о его самодовольное лицо, если бы Хонджун вновь хитро прищурился и отрицал.       Сан знал его долгое время, успел вдоволь изучить, познать каждую из слёз, скользнувшую по белоснежной коже, и потому мог нацепить на его запястья стальные браслеты, приковывая навечно к прошлому, в котором Хонджун погряз. Только если он сейчас солжёт, а он может.       — Я знаю, — промолвил он, — но что я получу взамен?       — А что ты хочешь? — деньги, слава, место под солнцем не интересовали такого, как Хонджун. Сан прекрасно понимал это, потому и не ставил ставки на то, что будет выброшено в первые же мгновения. Мужчину привлекало только отмщение, кровавые реки и оторванные конечности тех, кто заставлял его самого рвать собственные. Хонджун прошёл через настоящее сумасшествие, и его ничего не остановит от того, чтобы сотворить такое же вокруг тех, кто заманил в настоящий Ад.       — Голову господина Али, — вальяжно ведя рукой в танце и задумываясь о своём, о чём Чхве Сан никогда бы не догадался. — Он тот, кто долгое время сидел в тени и заправлял всем кошмаром, творившемся в Кемере. И только он мне нужен в качестве ужина на празднестве Элема, что одолеет правительство и вознесёт кубки с вином за победу.       — Я бы принёс её тебе и без информации о Сонхва, — Арзу зашипела, сверкая морскими глазами и злобно, совсем хищно посмотрела на Хонджуна. Она чувствовала опасность, исходящую от него, и потому раскрыла пасть, собираясь в любой момент прокусить клыками, пустить яд. — Я осведомлён о его бесчеловечности, что коснулась тебя.       — Горы трупов, по которым я ползал, были лишь малой частью того, что делал Али, — прошептал тот в ответ и лишь после обратил красивейшее, манящее лицо на лидера. — Тогда за информацию о Сонхва я поставлю ваше падение.       Господин Чхве рассмеялся, откидывая голову назад и ловя неимоверное блаженство от того, как постепенно раскрывались истинные лица всех принадлежащих группировке. Хонджун медленно проводил глазами по его лицу с заметными морщинами, осторожно подбирался с дальнейшими словами и не позволял обнаружить его страх перед сжигающим дотла пламенем во взоре Чхве, что он направил в следующую секунду на того. Он поднёс сигару к губам и выдохнул в лицо Хонджуна.       — Хорошо.       — Сонхва готовит нападение.