Ivel

      Его любовью не сокрушить войска.       Его любовью не призвать приливы лазурных вод на берега, не расколоть землю на несколько частей и не освободить заточённых чудовищ в самых её горячих недрах, его любовью не осыпать небо сверкающими звёздами и открыть всем солнце. У него чувств и загоревшегося сердца не хватит на «я за тебя готов отправиться в другие миры, я за тобой последую куда угодно». В голове Хвана Хёнджина слишком много «но», чтобы так же любовно шептать Хонджуну о том, что он закроет его спиной ото всех опасностей, что он будет готов пожертвовать своим всем за одну его улыбку, что он пойдёт против всего человечества за одно его «люблю». Хёнджин не адский пёс. Ему не удастся проложить изумрудные дороги цветов к ногам мужчины, ему не удастся сквозь звуки снарядов молвить кровавыми устами одно его имя, у него не получится согревать Хонджуна до своего последнего вздоха и укрывать в своих руках от смерти. Ему не удастся со слезами на глазах прокричать «не покидай меня!» при виде мёртвого Хонджуна, воткнуть в свою плоть холодное оружие и отправиться за ним в самое пекло Ада, ему не удастся прижимать к себе бездыханное тело и просить побыть с ним ещё немного, Хван переживёт. Он не пожелает умирать с ним, не пожелает бросать группировку, не пожелает оставлять всё, что было у него «до». Он будет готов пожертвовать Хонджуном за мир, но не всем миром за его жизнь. У Хёнджина не получится так, как у Сонхва. Никогда не получится.       У него не любовь.       У него что угодно, но не любовь.       — И как же прав был Хонджун, когда говорил, что мне нужно не его сердце, — ухмыльнулся Хван, поднеся ко рту стакан с янтарной жидкостью, тут же отпивая из него. Алкоголь плескался золотистыми переливами при попадающем на него тусклого света, и мужчина опустошённо смотрел на содержимое несколько секунд. Хёнджин сидел в углу просторной комнаты совсем один и всё больше понимал, что позволил себе поцарапаться о ненависть в чужих глазах, что позволил проникнуть этой вражде между ними в самую душу и навсегда породить внутри заразительное «я тебя никогда».       Не полюблю, не полезу вслед за тобой к свинцовым пулям, не подниму солдат за твои пролитые слёзы.       — Почему же я думал, что это любовь?       Не она.       — Почему же у меня не так?       Потому что Хван Хёнджин её загубил изначально. Потому что он долгое время не позволял себе обратить взгляд на мужчину, потому что умолял себя держать сердце подальше от него и твердил себе сквозь зубы не поддаваться на ранящее «враг». У него слезами на щеках ещё с самой первой встречи было написано, что Ким Хонджун не его человек.       — Почему же я всё испортил?       Потому что они не были созданы друг для друга. Хёнджин должен был понять это с первого яростного «почему ты привёл к нам его? Почему из всех людей ты выбрал человека, стоящего на стороне правительства?» от Хонджуна, должен был понять это с каждого вспарывающего всё живое в нём слова и окончательно прекратить обращать эту нелюбовь к нему после того, как увидел обнажённого Хонджуна под Сонхва. Он никогда бы и не смог смотреть только на него, никогда бы не смог сказать Хвану это ответное «я тебя тоже» и полностью убрать неприязнь с самых красивейших глаз во всём этом мире. У Хонджуна сердце уже было положено под ноги Сонхва, оно уже было занято. А Хёнджин понял это только сейчас. Он склонил голову к согнутым коленям, зажмурил глаза. Хёнджину казалось, словно из его глаз в это мгновение текли не прозрачные потоки слёз, а кровавые реки Нила, словно он собственными руками прорывался сквозь кожу и обрывал тонкие паутины сосудов и клялся себе больше не чувствовать это ноющее «я не смогу тебя любить сильнее, у меня просто не получится». Потому что больше он не выдержит, больше он не сможет пронести по землям Кемера и больше он не сможет закапывать это глубоко в себе.       Хван всхлипнул.       — Какой же дурак, — мужчина сомкнул пальцы в кулак и с силой ударил себя по груди, лишь бы вся эта боль наконец ушла из него, — какой же я дурак, — почти тихо. Хёнджин швырнул стакан и рядом стоящую бутылку рома в стену. Стекло рассыпалось по разным сторонам тёмного паркета, отблёскивало в жидкости цвета солнца и сверкало небесными телами. — Я зря позволил этим чувствам всплыть при одном только взгляде на тебя, я зря поддался им и позволил меня обмануть, отдавая самого себя на растерзание ради твоего внимания ко мне, а не к другому. Я не люблю тебя настолько, чтобы развязать войну. Я не люблю тебя настолько, чтобы отдать всё за твой смех. Я, блядь, не люблю тебя настолько, чтобы по щелчку пальцев разрушать всё, что я так упорно строил годами. Я просто… не люблю тебя.       Он отпустит. Хёнджин больше не будет искать его среди всех, не будет стискивать челюсть и просить себя не раниться словами Хонджуна, больше не будет пытаться дотянуться до него, прекрасно зная о том, что между ними звёздные дыры. У него в сердце отныне не будет ничего расцветать розами от бархатного звучания его голоса, у него пальцы не будут содрогаться в желании прикоснуться к нему хоть на несколько секунд до его личного конца света, у него больше ничего не будет возникать при виде него. Ничего. Ему только нужно похоронить все «я дойду до твоей души» к Хонджуну, нужно зарыть под слоем пустоты, закрыть крышкой гроба и на могиле цветами оставить каждое признание. Ему только нужно пережить это.       Хёнджин тыльной стороной ладони стёр слёзы. Он едва смог встать, опираясь разбитыми в кровь руками о стены комнаты. Ноги совсем не держали. Мужчина в своём разбитом, опьянённом состоянии несколько раз спотыкался, падал на самые острые куски стекла и резал о них ладони. Он оплакивал эту любовь до сорванных связок, до боли в горле, до новых слёз, капающих на пол, и бесконечно просил себя больше не возвращаться к ней.       Никому из них не нужна эта нелюбовь.       — Хёнджин, — слишком отчаянно. Хван не понимал, кто очутился перед ним, кто позволил себе нарушить миг его абсолютной боли, потому поднял голову. Сквозь размытый взор он смог разглядеть перед собой Сонхва, что с волнением опустился перед ним. — Что ты творишь, Хёнджин? — спросил он у того, тут же отнимая руки от пола и помогая встать.       А Хёнджину так плохо, как в этот момент никогда не было.       — Сонхва… — всё, что мог озвучить. Он потянулся к нему ближе, обнял со всей силы и громко расплакался.       Он бы один не вынес. Он всё же не смог бы.       — Сонхва, я… — он всхлипывал, прерывал свою речь и не мог остановить слёзы, что сдерживал на протяжении нескольких лет. У мужчины ткань шерстяного пальто постепенно становилась мокрой, у Пака сердце сжималось в размеры атомов от того, какую концентрацию боли ему приходилось лицезреть сейчас в своём лучшем друге, в части своей семьи. Он поднёс руки, обвивая ими тело Хёнджина, и похлопал по спине ладонями в утешении. — Я так не могу. Я так больше не могу. Забери мою душу, потому что я больше не смогу слышать её плач.       Её крики.       — Я не выдержу и дня, когда буду смотреть на него. Я не выдержу ни одного его слова. Я не выдержу эту ненависть и не выдержу быть в его присутствии. Если бы я только мог, я бы сбежал на кораблях Кемера, я бы отправился в другое место за множество километров от него, я бы расколол землю и сгорел в адовом пламени, но только бы больше никогда не видеть его. Я больше не хочу связывать свою жизнь с ним, я не хочу проходить через всё, что мне пришлось пройти, и больше не хочу нести на себе груз, что по величине равен всей планете. Я не хочу. Я не люблю, — самому себе в тысячный раз, — я не люблю его.       — Почему? — Сонхва не мог поверить, что самое сильное в Хёнджине так быстро разрушилось. Он был уверен, что в мире не было ничего правдивее этой любви у мужчины, что Хван пронесёт все свои чувства к Хонджуну до конца вселенной и никогда не откажется от них. А теперь ему приходится сталкиваться с тем, как его друга ломало пополам, как он не мог себя собрать воедино и скрепить куски недостающего сердца скобами. И Сонхва самому стало так плохо, словно ему самому пришлось сказать Сану «не люблю».       — Я спутал, — сквозь слёзы улыбнулся, — я просто спутал это, как оказалось. Я не готов отдать всё за него, я не готов даже сказать ему о том, что паду на войне ради него, и… я точно не буду закрывать его собой. Тогда это любовь? Нет, Сонхва, нет. Если бы это была она, я бы не говорил, что даже дышать рядом с ним не хочу. А я не хочу. И я ужасен тем, что убедил его в том, что намерен сражаться за него.       Пак не прекращал лёгкие, незамысловатые движения рукой по шёлковой ткани. Он тяжело выдохнул, не зная, как ему быть и что именно ему нужно сказать в этот момент.       — Мне нужно было понять себя, прежде чем сказать ему о таком, — дрожащий голос Хвана постепенно сходил на шёпот, — мне нужно было разобраться в себе, прежде чем говорить, что мне нужно его сердце. Не нужно. Блядь, оно мне не нужно, — он прикрыл веки, налитые свинцом, и усмехнулся этой истине.       — Это ведь была одержимость? — спросил Сонхва, не отпуская Хёнджина из своих объятий. — Его недоступность привлекла тебя?       — Это было желание завладеть его телом, это было желание подчинить его себе и приковать настолько сильно, что он больше не смог бы сказать мне «ненавижу». Это была не любовь.       Хёнджин сел на пол, отпуская руки мужчины. Он мертвецом смотрел на осколок стекла, воткнутый в ткань кожи руки, не моргал и не понимал, как он не мог осознать этого раньше.       — Я ужасен.       Сонхва сел рядом. Что ему сказать?       — Пожалуйста, избавь меня от всех шансов увидеть его, — попросил мужчина, заламывая пальцы и погружая стекло глубже до мяса, — я не хочу. Я так не хочу опять его слышать, так не хочу ощущать его присутствие и не хочу больше никак пересекаться. А мы вынуждены.       Пак вздохнул. Наступление на Элем начнётся через несколько дней, а изменения внутри системы исполнения покроет трещинами всё, что строилось в группировке. Но и, видя состояние Хвана, он не мог допустить того, чтобы они вдвоём выполняли поручения.       — На первое время, — всё же кивнул тот, — потом назначу Рави работать с тобой. Что с наркотиками?       — Вышел на местонахождение лаборатории, — Хёнджин утёр слёзы, а от чёрных глаз адского пса не убежал осколок на его ладони. Сонхва тут же взял его руку в свою, быстро выдернул его и зажал пальцами, только бы алая жидкость не стекала бурным течением. — Они хорошо скрывались, я столько месяцев пытался выйти на их след.       — И хорошо, что всё же смог. Рано или поздно мы должны были найти их, наказать за то, сколько безумства они посеяли и сколько жизней разрушили, — он не смотрел на Хвана, не мог поднять взгляда и лицезреть увядшие красоты жемчужниц в самых глубинах его зрачков.       Сонхва зацепился за чужую кровь на своих пальцах, молился Великому, Всемогущему, только бы это были последние капли, что прольются на эту землю. Каждый день и каждую ночь он просил мирного соглашения лидера Элема, благосклонность со стороны правительства и никакого кровопролития. Адский пёс устал находиться подле смерти на протяжении всей своей жизни.       — Не Элем, не правительство были нашими главными врагами, Сонхва, — пробормотал Хёнджин, мыслями так же уплывая в дивный мир, о котором они твердили, о котором грезили.       — Верно.       — Ультрамарин погубил больше людей, чем война.       — Ультрамарин приковал солдат к себе, надел свои кандалы на мирных граждан, спасающихся от разгрома на тихих улицах. И лидер Элема в какой-то момент тоже подвергся этому, Хёнджин, — у Пака в это мгновение пронеслось его детство, полное моментов, когда Сонхва лично видел последствия овальной таблетки на языке господина Чхве, — я боюсь, что со мной будет так же.       — Не будет. Я уверен, — у него голос начал дрожать, но мужчина тут же прокашлялся, постарался не показывать мгновенную слабость от мысли, что адского пса не спасти. — Ты сильнее, во множество раз сильнее него.       — Ты ошибаешься.       — Он не переживал столько, сколько пришлось тебе.       — Мы не можем судить, Хёнджин.       У лидера своя боль. Сонхва никогда не знал подробностей и не спрашивал о них, но все его юные годы старшие шептали о нелёгком пути господина. Они с пеной у рта могли твердить о его безумных убийствах, беспощадных действиях и бесчеловечности, но умалчивали о его воплях в пустоту, о том, как он сжимал руку своей мёртвой жены и бесконечно спрашивал, почему она сбежала от него, за что она так жестоко наказала его. Он раскапывал землю, в толщу которой она была погружена, он содрогался в рыданиях своей вечной любви, просил каждого в группировке отыскать потерянного сына. И адскому псу никогда не понять его, не простить.       — В его жизни никто не убивал его близких на его глазах, не насиловал его мать перед ним, в его жизни никто не подносил руки к оружию и кричал: «убивай», — Хван не мог прекратить, ведь слишком волновался за состояние Пака. Он тысячу раз говорил себе: «брат» и тысячу раз убеждался в этом. Сонхва всегда поддержит Хёнджина, как и Хёнджин сделает это для него. И сколько бы лет не прошло так будет всегда. Они оба выросли без родителей и тех, на кого могли бы положиться, но обрели друг в друге то, что могли бы назвать домом, — в его жизни никто не заставлял его бросаться под ноги и молить о сохранности мирных граждан, невзирая на собственную боль по всему телу.       — Он потерял семью, которая у него была, и семью, которую обрёл, — проговорил мужчина, смотря на Хёнджина, — а я… я потерял ту, что была.       — И ты обрёл другую, — тот похлопал Сонхва по плечу, оставляя ладонь на нём и аккуратно сжимая, — для меня ты стал братом, для детей отцом.       — Я всю жизнь мечтал о семье, Хёнджин, а в итоге обрёл самую большую. И я молю Великого, Всемогущего, только бы Сан согласился быть её частью.       — Он согласится, — произнеся эти слова, он обнажил зубы в улыбке и почувствовал, как постепенно острая боль в сердце начала залатываться, покрываться коркой и твердеть. Для него было лучше переключиться на чужие чувства, но не ощущать в груди шипы своих.       — Я не знаю, — адский пёс ухмыльнулся, но Хёнджин заметил в его движения отлив грусти, — у нас всё сложно.       — Увиделся с ним?       — И забрал к себе.       — Значит, всё должно быть хорошо?       — Да, должно, Хёнджин. Я признался ему, и он ответил мне трепетными чувствами. Но мне не верится, что всё это случилось и меня всё время сжирает беспокойство о том, как всё пойдёт дальше, — он не стал ведать многое из их беседы, всё же не позволяя себе проронить речи о визгах чертей в голове и не обнажая ни перед кем их страшнейшие просьбы.       — Он говорил что-то после твоего признания?       — Мы говорили о многом.       У Сонхва в мыслях тут же буйным всплеском океана проплыл облик его принца Элема, а после и события, произошедшие у особняка на песчаном берегу.       Адский пёс и его сердце были окружены синими волнами.       Сан неловко сидел возле мужчины, всё время поглядывая на него, и не мог не покрываться румянцем от ответного взгляда Пака. Сонхва со всей осторожностью и не присущей ему ранее нежностью сжимал маленькую ладонь парня, вторящую для его души разноцветными драгоценными камнями в затонувших суднах. Он, как никогда, боялся ледяных мечей во взгляде принца Элема, молился, только бы на следующий день он не выдернул свою руку из его, не раздробил на мириады крошечных обломков Сонхва этим разрывающим: «всё было забвением». Иначе он не переживёт.       — Пожалуйста, — прошептал мужчина, поднося ладонь парня к себе и утыкаясь в неё, вдыхая самый любимый среди всех ароматов, — никогда не покидай меня.       «Я никогда не покину» застряло в горле Чхве, он не мог найти в себе силы произнести эти слова и навсегда успокоить встревожившуюся душу адского пса. Потому что, как только это режущее «не отпущу тебя» произносится, Великий, Всемогущий забирает эти клятвы. И Сан отпустил. Он лишь кивнул, не позволяя себе пошевелить розовыми губами и промолвить, что он без Сонхва больше не сможет. Он окончательно разломается, отпустив его большие ладони, бесповоротно потеряет самого себя, если больше не услышит его самое ласковое «моё сердце», что мужчина повторял тысячу и один раз за этот вечер. И будет столько же после до того момента, пока смерть не разлучит их в этом мире.       Пусть Сан лучше никогда не будет произносить этого убивающего «я не отпущу тебя», чем лишится адского пса посреди одиноких дюн Кемера.       — Это ты будешь воевать, а не я, — ответил ему тот, переводя карие глаза на море, — и мне придётся отпускать тебя, отрывать от себя и проживать каждый день так, словно ты рядом. Ведь ты приведёшь граждан к дивному миру, ведь за тобой стоят люди, — Сану было тяжело делиться своими чувствами. Он держал всё в себе месяцами, носил в себе годами и, стиснув зубы, заставлял себя молчать. А теперь ему нужно вытаскивать всё из себя окровавленными лентами, обнажать перед всеми и показывать, насколько он устал зарывать в себе боль. Иначе ранит себя сильнее. Парень сглотнул тяжёлый ком в горле, прикрыл веки и ощутил горячее дыхание Сонхва на холодных пальцах.       — Я не прощусь с тобой, — как молитва, — смерть мне не преграда. Я буду встречать тебя во всех мирах, буду находить во всех вселенных и вести бой за твою любовь с Великим, Всемогущим.       — Ты легко об этом говоришь, — у Сана приподнялся уголок полных губ, и он не озвучил «я тоже».       — Потому что я бродил по всему Кемеру с любовью к тебе и пытался не твердить о ней каждую минуту. Потому что я так долго хранил её в себе, что разрывался на части и не мог совладать с собой. И только по этой причине я срывался к тебе, я искал тебя повсюду и желал быть с тобой вечность, — мужчина прикрыл свинцовые веки, убеждая себя в сотый раз о реальности этого сказочного, слишком волшебного мгновения, — я не смог сдержать своих чувств, Сан. Не смог, как бы ни пытался, оттолкнуть себя от тебя, как бы ни вбивал каждую секунду о том, что нам никогда не быть вместе.       — Я тебя боялся, — с тяжестью проговорил парень, — ты убивал, ты взрывал и никогда не щадил. И я никогда не мог подумать, что отдам свою душу в твои руки. Всё переменилось, — Чхве опустил голову на согнутые колени и, повторяя за старшим, закрыл глаза. Остались одни ощущения двух сплетённых рук, звучание прибоя и шумного дыхания. А Сонхва, не перебивая, слушал его успокаивающий голос, подобный для него самой прекрасной мелодии в живом зелёном лесу. — Я не знаю, почему в одно мгновение я прекратил сторониться тебя, а наоборот, тянулся всё сильнее. Я не слышал ни единого слова своего разума, игнорировал все его доводы и только больше понимал, что мне уже не вернуть себя прежнего. Мне не вернуть того человека, что клялся всему миру не любить самого страшного человека в Кемере.       Сан неловко прикусил нижнюю губу, не видя самую счастливую улыбку Сонхва.       — Ты меня любишь? — тихо переспросил Пак.       — Если бы не любил, меня бы не было здесь.       — Ты бы сбежал?       — Как только проснулся, — парень рассмеялся, представляя свои попытки покинуть это место и прежнее упрямство, твердившее о нелюбви мужчины к нему. Сонхва его любил, и это единственная истина, в которую Сан будет свято верить. — Я не сбегу.       Вместо каждого «я не покину».       — Я уже не смогу, Сонхва, — продолжил молвить наравне с морями Чхве, — у меня уже не получится отпустить тебя и сказать себе, что мне нужно уходить. У меня ноги не сдвинутся с места, они прирастут к земле и будут ждать твоего прихода. У меня руки будут тянуться только к тебе. У меня глаза будут направлены только на тебя. А сердце будет лежать меж рёбер адского пса, будущего эмира страны.       — Ты моё сердце, Сан, — он оставил нежный поцелуй на его тыльной стороне ладони, — мой мальчик. Я буду жить только для тебя, я буду приносить тебе все дары этих земель и осыпать тебя той любовью, которой ты был лишён всю свою жизнь.       — Я не лишён, — мягче произнёс тот, принимая каждый поцелуй мужчины с трепетом в груди, — в моём детстве её было много. Мама всегда старалась дать мне с братом всё самое лучшее, всегда оберегала нас от всех опасностей и учила тому, что может нам пригодиться в жизни без неё. Она рассказывала увлекательные истории, обнимала в холодные ночи и жертвовала своим куском еды, только бы мы с Чанхи не остались голодны. В моём детстве была и одна тётушка, впустившая нас однажды в свой дом, а потом и бродящая по всей стране в поисках нового бомбоубежища. Она всегда говорила, что просто ищет новый дом, но ведь дом… он там, где твои самые близкие люди. Он не запечатлён в четырёх стенах. Она всегда смешила меня и утирала слёзы, стоило не поделить с братом побрякушку, и она же защищала нас ценой своей жизни в свой последний миг. А после моей последней любовью остался мой младший брат. Мы поругались, мы всегда ссоримся, но мы всегда приходим друг к другу, поэтому я буду верить, что вскоре настанет тот момент, когда я смогу увидеть его вновь.       — Я найду его, Сан.       — Я знаю, — он кивнул, — ты всегда находишь. И меня ты отыскал, хоть я и сбежал так далеко от тебя.       — Верно.       Пак на несколько секунд задумался, примолкнув. Он бесконечное количество раз проматывал в голове шумливый вопрос: «а когда меня лишили всей любви?» У него проблесками в мыслях в то же мгновение собрались крупицами картины детства в штабе группировки, самые безжалостные годы его жизни и крики прекратить творить с ним этот ужас. У Сонхва тогда не было ни одного смысла продолжать влачить бесполезное существование, но ему никто не давал умирать. Его раз за разом доставали из-под земли, тащили на задания лидера и вкладывали в исцарапанные руки огнестрельное оружие, не слыша жалобные мольбы дитя не убивать других.       — У меня любовь слишком быстро закончилась, — прошептал мужчина, не переводя глаз с Сана, — в моём детстве было явно не так, как у тебя.       Парень посмотрел на того в ответ, не ожидая откровения самого адского пса. Он никогда не слышал истории его жизни, никогда не знал, через что тому пришлось пройти, чтобы сидеть сейчас с ним здесь на берегу и со спокойствием в звучании голоса говорить о прошлом.       — Как у тебя было? — спросил Чхве, имея при этом невероятное желание коснуться в ответ старшего. Он одёргивал себя от того, чтобы так же ласково провести замёрзшими пальцами по его щеке, ощущая под ними щетину, он не позволял себе оставить поцелуй на его руках и утешить мужчину подобными движениями тела. Вместо этого Сан направил корпус своего тела в сторону того и внимательно следил за всеми эмоциями на лице Сонхва.       — Слишком больно, — тот тяжело выдохнул морозный воздух, — я жил в основном особняке Элема вместе с остальными детьми солдат группировки. Отец часто пропадал на военных операциях, мать занималась своими обязанностями вместе с остальными женщинами, и на меня не хватало времени двоим родителям. Потому я и находился там. Не могу сказать, что дни там были для меня полны радости, потому что приходилось драться со всеми за еду и место в маленькой комнате, потому что приходилось выполнять очень жестокие задания лидера и пытаться убедить себя, что так нормально, так должно быть. Все мои друзья погибали у меня на руках, а мне приходилось аккуратно собирать их останки и закапывать, пока все спали и никто меня не видел. Мне приходилось сдерживать слёзы и не рыдать от ужаснейшего вида дорогих моему сердцу людей, который я никогда не пожелаю увидеть тебе. Правила выживания были слишком беспощадными для детей, не имеющих понятия, что делать дальше и где их родители. Больных убивали, ослушавшихся тоже. Никакого выхода из здания не было, никакого плана побега и не приходило в умы тех, кто едва мог прожёвывать кусок пищи от боли в горле и желудке. Мы были подобны пушечному мясу, — Сонхва усмехнулся, мысленно твердя себе не проронить слезу от того, насколько мучительно было делиться тем, что он так упорно держал при себе, но вбивал в черепную коробку — Сан должен знать об этом. — Я не был ребёнком, способным терпеть несправедливость. Не знаю, откуда во мне взялось это, но я всегда бил в ответ и не молчал. И из-за моего характера пострадали те, кто готовы были любить меня бесконечно. Я в одно мгновение лишился всех. Стоило мне не повиноваться словам лидера, так он моими руками убил моего друга, нет… моего брата. Он направил солдат Элема против моего отца и их же мечами порвал на куски его тело. Он насиловал при мне мою мать и заставлял смотреть на то, как он делает это. И он же превратил мою жизнь в нескончаемые круги Ада, заставляя меня убивать всех остальных детей в штабе. Понимаешь, Сан, я никогда не смогу забыть стеклянные глаза тех, кто считал меня своим верным товарищем, а потом погибал от моего оружия. Я никогда не смогу забыть наставления отца подчиниться господину и не делать себе хуже. И никогда не забуду, как последнего человека в моей семье били и унижали на моих глазах. Никакая из матерей не пожелает быть изнасилованной перед своим ребёнком.       Сонхва судорожно вдохнул. Он острыми зубами вцепился в потрескавшуюся нижнюю губу, вымещая в этом проявление всей своей боли и бессилия перед нею же. Сан, заметив его действия, лишь крепче сжал тонкие пальцы адского пса в своих, всем своим видом показывая, что он рядом.       Сердце самого сильного человека во всём Восточном крае здесь, оно возле.       — От осознания того, что пока я в девять лет убегал от взрывов, тебе в девятнадцать приходилось подрывать здания и разрезать бесчисленное количество людей, мне становится так… я не знаю, жаль и обидно за то, сколько пришлось пройти тебе.       — Я никогда не смогу позабыть крики погибших мирных граждан и мольбы прекратить исполнять приказы лидера, что заставлял быть вовлечённым в операции группировки уже с четырнадцати лет, — прошептал Пак, постепенно ощущая, как он задыхался от каждого произнесённого слова. — Я только в сказах других людей кровожадный и беспощадный, но я никогда не хотел убивать, Сан. Я никогда не был подобен всем остальным змеям, никогда душой не шёл к смертельной каре над другими и желал лишь мирного неба над всем народом Кемера.       Сонхва словно молил Сана не верить тому клейму, что было повешено всю жизнь на него, он молвил об истинных мыслях, прося взглядом больше никогда не думать о том, что адский пёс убийца. И Чхве только сейчас понимал, насколько ранее ошибался в мужчине, как и все люди, слепо следовал словам правительства и не видел в Сонхва никого, кроме безжалостного злодея.       — Но бесконечные войны и система группировки показали мне, насколько ничтожно одно моё желание и что мне придётся взять всю страну в свои руки во имя спокойствия всех живых и умерших. И даже если я не хочу быть главой, у меня нет выбора.       — Другие не справятся? — тихо спросил Сан.       — За тридцать лет не справились и дальше не смогут, — он покачал головой. — Столько людей сменилось у трона, но никто из них не смог победить лидера Элема. Поэтому остаётся только мне взять на себя эту роль героя и попытаться вести за собой народ, даже если я не желаю быть этим героем.       — Что же тогда ты хочешь, Сонхва? — тот медленно и несколько неловко огладил большим пальцем выступающие костяшки на тыльной стороне ладоней мужчины и всё продолжал непроизвольно вселять необыкновенное спокойствие в адского пса.       — Семью, — из самого сердца, — большую и любящую семью. Я готов защищать её ценой своей жизни и во что бы то ни стало сохранить её в этом месте. Потому что своей прошлой я лишился, — он поглядел на особняк, в окнах которого мягко переливался тёплый свет ламп. И Сан только сейчас понял, что дети были для адского нечто большим, чем он ранее о них думал. — И я больше не допущу тех ошибок.       — Ты был всего лишь ребёнком, ты не должен винить себя.       — Возраст не оправдывает моих поступков. Из-за меня они все погибли, а этих я ни за что не отдам в руки смерти.       Сонхва не стал упоминать перед парнем о существовании ультрамарина, решив, что сейчас не самое лучшее время для раскрытия их употребления. Он слишком много взвалил на Сана, рассказав ему о прошлом, и позволить ему прогнуться ещё больше под тяжестью истории адского пса — непростительно.       — Как они попали в этот дом?       — Я привёл, — ответил Пак, нервно царапая кутикулу на свободной руке и вырывая кожу мелкими кусками с каплями крови, — это были никому не нужные дети, встретившиеся на моём пути. Я мог бы забрать с собой больше, но девять человек… сейчас это максимальное количество, что я могу тайно ото всех обеспечить.       — Никто не знает о них в Элеме?       — Никто, кроме двух моих приближённых. Иначе раскрытие правды их существования в стенах моего имения может создать проблемы в… — он запнулся, невольно начиная оглядываться по сторонам в поисках своего спасения от колючей истины и чаще вбирать воздух в лёгкие. У мужчины начали потеть ладони, зрачок расширяться от неконтролируемых криков дьяволов в голове с просьбами прекратить над ними подобную пытку. Сонхва никогда не мог выносить говорить о том, что он каждый день и ночь судорожно пытался закопать в недрах своей памяти и никогда не обнажать перед собой. И сейчас он не смог справиться с душой, рвущей всё вокруг и молящей прекратить её вспарывать любым напоминанием о былом. — Прости, Сан. Нет. Я не могу больше рассказывать, мне слишком сложно. Я не могу.       Сонхва встал со своего места, разрывая сплетения его пальцев с Саном. Ему в спину дышала сама смерть, скользя изящными пальцами по рукам Пака и отсоединяя их от чужих.       — Я поведал тебе о слишком многом, я… — у него все слова путались и смешивались в одно: «я больше не могу», — не должен.       У Сана сердце готово было лопнуть в этот момент. Он сдвинул брови вместе, образуя между ними вертикальные складки, и сжал в кулаки вмиг охладевшие ладони, впиваясь ногтями до боли и красных полумесяцев-следов. Что произошло? Что успело произойти, что Сонхва настолько внезапно прервал их разговор? Чхве никак не мог ответить на собственные вопросы, не совсем понимая то, что произносил мужчина сейчас.       — Нет, Сонхва, — только и мог шептать Сан, — всё ведь было хорошо. Только что всё было хорошо.       — Я просто не могу.       — Мы ведь раскрывались друг перед другом впервые за всё время. Мы ведь… — у Чхве ломался голос от непроизвольного плача его сердца, не принимающего ничего за пределами того дивного мира. — Мы говорили о том, что важно.       — Но мне трудно о таком говорить, Сан, — он не сбегал, хоть и имел внутри желание отступить на шаг, два, больше, — я позволил себе сегодня больше, чем нужно. А мне нельзя ни в коем случае ведать о таком. Нет, о таком молчат, Сан.       — О таком нельзя молчать! — у Сана от всех скопившихся эмоций внутри голос поднялся на несколько тонов выше, переходя на крик. — Это твоё прошлое и оно важно.       — Нет, — совладать с собой не получалось, — оно не нужно. Оно должно храниться под всевозможными замками, окутано цепями и никогда не открываться всей реальности. Оно должно быть запрятано, потому что выходить ему не стоит. Иначе я сам не выдержу.       Адский пёс вновь сломился перед ультрамарином. Он все эти минуты рядом с Саном пытался остановить трясущуюся левую руку правой, успокоить её неконтролируемые движения и свою внезапную тягу дотянуться до холодного оружия, но столкнулся с тем, что спровоцировало ещё большее кораблекрушение внутри в виде слишком неожиданного для него откровения о себе.       — Оно важно для меня, Сонхва.       — Оно никому не нужно.       У Сана не получилось стать противоядием против самого сильнейшего яда в Кемере, у сердца Сонхва не получилось размыть пелену сапфировой жажды и усмирить всех чертей в голове. У единственного наследника Элема не получилось побороться со своим главным врагом против всей нации.

* * *

      В его владениях звучания одичавших были слишком привычны.       Мужчина с ледяным выражением лица отшвырнул носком кожаных сапог кусок сырого мяса ближе к остальной плоти разорванного на конечности человека. На тёмном потрескавшемся асфальте всё ещё оставались грязные капли крови, смешанные с желчью. Сонхва потушил сигарету и, кинув её вниз, раздавил о землю тяжёлой подошвой. Он в этом районе Кемера давно не появлялся и всегда надеялся, что больше не будет — концентрат боли и душераздирающих воплей всегда больше, чем в других местностях страны. Однако ему пришлось очутиться здесь, только бы встретиться с конкретным человеком группировки Азур.       — Долго ждали? — вдруг послышалось рядом, отвлекая от рассматривания недоеденных частей некогда живого гражданина. Пак перевёл на него свой взгляд, отрицательно помотал головой.       — Рад тебя видеть, Ёнхун, — проговорил адский пёс и постарался натянуть на губы улыбку, но получилось не так хорошо. У него отвратительное настроение после разговора с Саном, и под пеленой сожаления он всё не мог подойти к нему. Прошло больше трёх дней с того времени, когда они говорили в последний раз, и мужчина всё никак не имел в себе силы просить прощения, опустившись на колени перед ним, и вымаливать своё сердце забыть о том, что было сказано. Сонхва самому себе обещал ни за что не обижать своего мальчика, а в итоге сам же всё испортил между ними. Потому хоть сегодня он должен исправить ситуацию, начиная с самого меньшего — найти Чхве Чанхи. И солдат Азура ему в этом помощник.       — Я нечастый гость на собраниях Азура, — посмеялся Ким и опустил руки в карманы спортивных брюк.       — Всё прячешься в этих трущобах.       — Лучше в них, чем у самого подножия Саде.       — Есть ли новые сведения? Я в последнее время не вижу отчётов от тебя о состоянии отдалённых районов Кемера, — Пак постепенно начал вести разговор, направляя его именно в то течение, что нужно ему.       Ёнхун подошёл ближе, всё не обращая внимания на нахождение своей в луже машинных отходов. Ему не совсем было приятно пребывать на улице, полной одичавших, что в любой момент могли бы напасть и на них. Потому он попросил старшего отойти ближе к его дому, где было значительно безопаснее. Сонхва на это согласился, неспешно расспрашивая об участке, который занимал Ким на данный момент, и о том, проживал ли тот один.       — Никаких сведений, — перевёл тему парень, всё ещё держа руки в карманах и не давая Сонхва возможности разглядеть его волнение, проявляющееся в тереблении пальцев. — Люди всё так же пожирают друг друга, здравые же прячутся по своим убежищам и стараются не выходить никуда. Последний магазин в этом районе закрылся, пропитания больше нет.       — Государство решило так?       — Оно является основным поставщиком продуктов для граждан, так что, скорее всего, — кивнул Ёнхун, — всё, как и всегда, направляется в Саде. Для правительства это ведь город надежды на то, что не всё потеряно, что есть ещё часть земли, которую можно спасти гнилыми руками и перестроить на крови погибших за его стенами.       — И мёртвые скоро не выдержат, — пробормотал Сонхва посиневшими от холода устами, — полезут из недр, только бы захватить власть и лишить престола.       — Рави передавал мне сообщения о собраниях в Азуре, — уведомил тот, переводя глаза на мокрый асфальт и не желая сталкиваться взглядом с адским псом. Сегодня он черней обычного. — На следующем я постараюсь присутствовать, но покидать этот район, при этом оставаясь незамеченным, очень сложно.       — На следующем собрании я желаю, чтобы ты рассказал всем о настоящем положении Кемера и какими путями можно будет подобраться к Саде так, чтобы правительство и не знало о том, что мы рядом. Тот маршрут, который использовался для Элема, уже полностью раскрыт.       — Нападение на Элем уже совсем скоро? — спросил Ёнхун, понимая, что из-за его выполняемой роли в группировке и отдалённого местонахождения не все факты нынешнего положения дел передаются ему. И редкие встречи с Паком, сообщения от Рави помогают оставаться в видении и знании о процессах в группировке.       — Нам осталось немного. Оружие подготовлено, солдаты тоже. Последнее обсуждение похода на Элем состоится через два дня, и тогда мы с господином Хваном обозначим чёткий план действий. Присутствие каждого в обязательном порядке, это собрание уже нельзя будет пропускать. И от исхода нападения на Элем будет зависеть дальнейшая судьба этой группировки.       — Вы думаете, что мы можем и не одержать победы над лидером Чхве?       — Такое возможно.       — Но почему же? Наша сила во многом будет превосходить его, и большее количество его воинов всё же вступили в нашу организацию, — бормотал Ёнхун, всё ещё не успокаиваясь от своих нервных движений рук и мысленно молясь о том, чтобы встреча с Сонхва скорее подошла к концу. Адский пёс как никогда выглядел угрожающе, и лицезреть дымки злости, огненной раздражительности в его поведении для юноши было слишком. Он искренне не понимал, как Хван Хёнджин мог на постоянной основе находиться рядом с Паком и не испытывать подобного дичайшего страха, вторящему тому, что в полной мере раскрывался перед безумцами на пустынных улицах страны.       — Не недооценивай лидера, Ёнхун, — покачал головой тот, проваливаясь в собственные мысли о непобедимой силе господина Чхве.       Не мог слабак держаться воином на беспощадной войне так долго, не мог слабак столько лет твёрдо держать меч и не ломаться. И Сонхва не имел понятия, почему многие в его окружении восторженно отзывались о победе, не принимая тот факт, что глава мощнейшей группировки не так прост.       — Он и один сможет разобраться с бесчисленным количеством человек, — продолжил говорить Сонхва, утыкаясь на размазанную грязь на кожаной поверхности сапог военной экипировки, — и не зря ведь он тот человек, что начал сокрушительную революцию в Кемере.       — Если посмотреть, мы ведь…       — Мы можем пасть, — перебил его он, — и мы должны понимать и такой результат событий. Многие могут не выбраться после сражения с Элемом, поэтому я так долго и основательно подготавливал всех воинов к этому дню. И всё же я молюсь Великому, Всемогущему о нашей победе и прекращения кровопролитной жестокости власти.       Ёнхун помнил о мгновении первой встречи с адским псом. Он был солдатом стороны правительства, держал огнестрельное оружие в истощённых руках и направлял его на противников до того момента, пока змеи не утащили в своё тёмное, сырое логово. В подвале Элема его ждала та же участь, что и всех остальных — выманивание информации, нежелание сдавать своих, нескончаемые пытки и смерть. Ёнхун терпел. День за днём раскалённое железо касалось его огрубевшей, покрывшейся шероховатыми корками кожи, день за днём от него требовали раскрытия правды и угрожали расправой над семьёй. Но семьи у Ёнхуна не было, и метать его душу было нечем. Сонхва заметил это, приказал перевести парня на сторону Элема и сделал больнее, чем все остальные в организации. Ким разрывал связки от воплей, бесчисленно пытался убить самого себя и никак не мог смириться с тем, что теперь ему нужно бить по своим же. С того же момента в него стали внедрять ультрамарин, подчинять приказам лидера и не давать малейшего шанса сбежать из самого настоящего Ада. Сонхва видел, как хорошо тот справлялся с поручениями и мог под наркотиком здраво оценивать положение при выполнении операции группировки, потому в следующее время раскрыл перед юношей всю правду о Азуре. Он понимал — Ёнхун с лёгкостью мог раскрыть все его планы лидеру и получить место под солнцем, но рискнул и по сей день не жалел о своём решении. Пак перевёл его из военных действий в отдалённые местности, где смерть уже не забирала жизни — она всё отняла. И только после этого смог получить верность со стороны младшего, примкнувшего ко всем остальным.       — Азур справится, — промолвил Ёнхун, сжимая пальцы в кулаки и успокаиваясь, — и это будет его первая победа.       Сонхва кивнул.       — Ты ведь уже долгое время знаешь о Чхве Сане? — вдруг спросил он, не имея в себе малейших сил удерживать этот вопрос на кончике языка так долго. Он терпел, он не проронил на эту тему ни единого слова и сейчас просто не выдержал распирающей рёбра правды. — Догадался?       Ёнхун поражённо посмотрел на мужчину, совсем не ожидая подобного от него. Он некоторое время стоял перед Сонхва с широко распахнутыми глазами от удивления и только после опустил голову.       — С самого первого попадания на эту зону, — ответил Ким. — Не заметить их сходства было бы просто невозможно. У его сына идентичные черты лица, да и имя…       — Почему не доложил об этом мне?       — Я собирался, — он не договорил, тут же замолкнув. Ведь понимал, что сейчас любые слова об этом будут выглядеть для Пака никчёмными оправданиями, — прошу прощения, — Ёнхун поклонился, опуская корпус тела.       Адский пёс нахмурил брови.       — Встань, — твёрдо проговорил мужчина и тот в ту же секунду подчинился его приказу, — если держал тайну, то должен был сделать это до самого конца. Твои необдуманные поступки привели к тому, что о его существовании узнал я. И если бы рядом со мной в этот момент были другие солдаты Элема или сам лидер, события не были бы такими удачными для нас.       — Только вы знаете о нём? — с проблеском надежды промолвил Ёнхун, ощущая в грудной клетке облегчение от узнанного.       — Я рассказал о нём только господину Хвану и Киму Хонджуну, ведь мы обговаривали, как можно будет использовать Сана в качестве оружия против лидера, — честно ответил Сонхва, не имея намерений скрывать информацию от такого же верного воина Азура, — но сейчас всё изменилось. Чхве Сан не имеет желания сражаться в битве и не знает о внутренних делах группировок, поэтому я держу его на нейтральной стороне. Однако мне нужна будет твоя помощь.       — И в чём же?       — Ты ведь знаешь, где сейчас его младший брат? Нет, если быть точнее, он ведь и не его родной брат, — у адского пса сошёл лёгкий смешок относительно всей ситуации и истины, о которой его Сан мог не знать. И позволять распускаться этой правде сейчас он не позволит, не время. Его цветочному принцу не нужно подвергать себя ещё большей боли, когда самая величайшая скоро будет у самого берега его сердца и сокрушит всё живое в нём. Сонхва здраво понимал, что так долго держать его в тени у него не получится и через некоторое мгновение Сану придётся столкнуться со своим отцом.       — Они не родные, верно, — кивнул Ёнхун, тяжело выдыхая морозный воздух, — я долгое время искал Чанхи после того, как он вместе с Саном покинул эти края. И только пять дней назад смог отыскать его, а после привести в свой дом.       — Значит, он с тобой?       — В настоящий период — да.       — Спроси у него, намерен ли он отправиться к своему брату, потому что Чхве Сан решительно настроен забрать Чхве Чанхи к себе.