***
Ночь Олег почти не спал — в срочном порядке собирал досье на Кольцова, включающее информацию о его ближайших родственниках, последних делах, коллегах, начальстве, друзьях и прочих социальных и деловых связях. Кольцова в инфопространстве было много — он писал статьи, влезал в огромное количество споров, комментил всё, от видосов с котятами до политических видеообзоров, видимо, просто никак не мог заставить себя замолчать, но это всё был мусор, шелуха, в которой Олег, конечно, покопался, но ничего в действительности интересного не нашёл. Каким-то особенным мудаком для человека своей профессии Кольцов не был — просто цепкий, талантливый, пронырливый, умный и пиздливый до невозможности. Работы у него были разные — и впечатляющие, и желтушные, тут уж не поймёшь, что ему ближе — громкие расследования или чужое бельё. Олегу, вообще, оставалось только наблюдать, минимизировать ущерб и справляться с последствиями. Ну и поспать пару часов, прежде чем переодеться в костюм — у него была здесь спальня со всем необходимым, от носков до бритвенных лезвий, — и спуститься на пару этажей вниз, в рабочую зону. Серый, конечно, уже был там — восемь часов часов для него это очень позднее утро, — глянул на Олега из-за монитора, коротко кивнул, (видимо, это должно было обозначать «я скоро освобожусь») и снова пропал из зоны видимости Олега. — Ты позавтракал? — вдруг тревожно вскинулся Серый. — А у тебя что-то есть в холодильнике? — Олег не сумел сдержать улыбку, всё-таки, холодильник у Серого вечно был завален каким-то барахлом: тремя видами сладкой газировки, двумя видами соков, пачкой печенья, которую он зачем-то купил, попробовал и запихал в дальний угол, парой кусков недоеденной пиццы, плохо выглядящими помидорами, тремя десятками соусов и непонятно как там оказавшейся полупустой кружкой с чаем. Из неё даже свисала ниточка чайного пакетика. Олег просто из любопытства заглянул туда по пути в кабинет, ни на что особо не надеясь. — Я кофе выпил, Серый, мне хватит. Ты спал? — Конечно! — Серый так возмутился, словно Олег не ловил его, иногда специально, а иногда случайно, на том, что он не спал по трое-четверо суток. — Я всего пару часов назад встал! Это было даже необычно, чтобы Серый просто проспал всю ночь. Либо переволновался, либо лёг в два часа, Олег не стал уточнять — бесполезно. — Переодеваться будешь? — Олег глянул на часы: стрелка перевалила за половину девятого. — Нет, — Серый мотнул головой и вышел из-за стола. — Что не так? Олег оглядел его — белая футболка, серые треники, роскошный тяжёлый халат на плечах. Конечно же, босиком. Серый был абсолютно, кристально, совершенно домашним. Он не встречался с людьми в таком виде, ни с кем, кроме Олега, насколько знал Волков. А, вот оно что… — И чья это идея? — он не удержался от того, чтобы коротко закатить глаза. — Твоя или Птицына? — Наша общая, вообще-то, — Серый упрямо вскинул подбородок. — Ты сам… — он запнулся, но всё-таки договорил, — ты всегда говорил, что я хорошо выгляжу так. — Ты и в костюме прекрасно выглядишь, — Олег тепло улыбнулся. — Подлецу всё к лицу. — Ой, иди ты. — Серый рассмеялся и обернулся к столу, цапнув с него полную документов папку. — Я тут попросил составить пару документов на подпись… — Давай, прочту, — Олег протянул руку. Времени было, конечно, не много, но серёгиным юристам он, в целом, доверял. Толковые были ребята, молодые, амбициозные. Чтение отняло достаточно времени — Олег не был юристом, но чуйка у него работала неплохо: как минимальная гарантия соблюдения правил эта кипа бумаг могла сработать. Кольцов явился точно вовремя — без трёх минут девять зашёл в башню, подождал лифт, покрутился там, рассматривая себя в зеркале — джинсы, футболка, толстовка на молнии, без претензии. Олег коротко оглянулся на Серёжу, который тоже напряжённо пялился в экран с трансляцией из лифта, — эти двое друг друга, пожалуй, стоили. Пригладил пятернёй буйную шевелюру за секунду до того, как лифт остановился. Серый за спиной сделал глубокий вдох и молниеносно нырнул за рабочий стол. Олег аккуратно встряхнул папку с документами, чтобы они легли ровнее, и пошёл к лифту, встречать гостя.***
То, что он не нравился Волкову, Максу было предельно понятно — хорошо, что у него такой задачи и не стояло. Конечно, нужно было держать нейтралитет, потому что Олег Волков обладал внушительным послужным списком и холодным, равнодушным взглядом наёмника, а Максу проблемы с людьми такого типа на ровном месте совсем были не нужны. Да и, что такого — человек свою работу выполняет и выполняет, по всем признакам неплохо — он очень давно работал на Разумовского. Про это Макс думал, здороваясь с ним — протянутую руку Волков пожал крепко, но без откровенной угрозы, — и слушая его безэмоциональный рассказ о том, что лежит в выданной Максу папке. Предстояло подписать немало страниц, судя по всему. А потом Макс думать перестал — сначала завертел головой, оглядывая обстановку большого зала, потом врезался взглядом в Сергея, и глупо заморгал, едва успев прикусить язык, чтобы не промурлыкать ласково: «это для меня ты такой домашний, зай? Я охренеть, как польщён. Иди на ручки?» Разумовский тоже никаких активных действий не предпринимал. Поднялся из-за стола, вышел вперёд и остановился в паре метров от Макса. Макс позорно залип на голые ступни — аккуратные такие пальчики, розовые, в движении ещё и тонкие лодыжки видно — их бы на плечи бережно уложить, погладить, губами к косточкам поочередно прижаться… Макс взял себя в руки усилием воли, и то, только потому, что Волков довольно деликатно кашлянул за плечом, возвращая Макса из мира прекрасных эротитческих грёз в довольно неплохую реальность, в которой, правда, у него на руках была кипа бумаг, которые следовало подписать. Волков протянул Максу ручку. — Вы прям суровая дуэнья, — хмыкнул Макс, смутно надеясь, что наёмник не в курсе значения этого слова. — Я — хуже, — спокойно ответил Волков. И улыбнулся. Макс, конечно, оскалился в ответ, но внутренне понадеялся, что больше Волков ему улыбаться не будет — от этого за рёбрами что-то неприятно, первобытно холодело. — Садитесь, Максим, — Разумовский кивнул на диван возле журнального столика. — Располагайтесь. Не буду вам пока мешать. Макс бы подмахнул все бумаги не глядя только за то, чтобы он остался в поле зрения, но надежды на это было мало — Сергей снова вернулся за рабочий стол, — да и инстинкт самосохранения у него имелся, так что Макс сел внимательно читать бумаги. Маленькая приятная деталь: никакого мелкого шрифта. Волков просто стоял неподалеку, вне поля зрения — Максу пришлось повернуть голову, чтобы найти его взглядом, и наблюдал. Изучал. Макс подписывал страницу за страницей, прекрасно понимая, что в этой стране это чистая формальность, список пунктов, за нарушение которых вряд ли последует административная или уголовная ответственность. Список пунктов, которые надо запомнить и, ставя подпись внизу, проговаривать про себя: я, Макс Кольцов, подтверждаю, что понимаю, что за нарушение этих пунктов поеду из Питера домой в разных мешках. Волков был похож на человека, который знает, кому поручить такое деликатное задание. Макс подписал последний лист и сложил их аккуратной стопкой обратно в папку, которую протянул Волкову, заодно положив сверху выданную ручку. — А то, знаете, бытует слух, что журналисты хорошие ручки тырят, — весело ухмыльнулся Макс, поднимаясь на ноги. — Это было бы буквально наименьшим из зол. Можете оставить себе, если хотите. Макс помотал головой — сдалась ему эта ручка, — и, пока Волков проверял подписи, пытался поймать взглядом Разумовского: из-за монитора только иногда виднелась рыжая макушка. — Сергей Викторович, — привлёк его внимание Волков. Разумовский выглянул из-за монитора. — С бумагами всё в порядке. — Отлично. Максим? — Можно просто Макс. Хотя, если хотите — можно Максим. Можно ещё Масик, раз у нас вечеринка в домашнем стиле, — Макс трепался, обходя Волкова по дуге и преодолевая метры до рабочего стола. Волков, кажется, фыркнул, хотя на лице не отразилось ни одной эмоции. Наверное, показалось. — Как вы меня нашли? — Сергей улыбнулся, вышел навстречу, сел на край стола, расслабленно уперевшись в столешницу ладонями. Макс подошёл настолько близко, насколько только было можно — уже за гранью приличий, но ещё не впечатываясь в Сергея всем телом. И всё любовался — белой-белой кожей, выцветшими веснушками, аккуратными розовыми мочками, мягкими губами, голубыми, как озёрная вода, глазами. Золотые глаза Птички его приводили в восторг, но в этих тихих водах точно было нечто особенное, колдовское. Ресницы такие длинные, пушистые, но светлые, не выделяются. Линия челюсти просто идеальная — Макс и в прошлый раз, когда водил по ней губами, изнывал от осязаемого совершенства. — Браслет, — пояснил он, тряхнув рукой, на которую он сегодня нацепил браслетик, как пропуск. — Да ладно? — Сергей рассмеялся — не зло, не обидно, с каким-то детским то ли удивлением, то ли восхищением. — Ну, ещё пара деталей, конечно, — Макс улыбнулся и принялся раскрывать карты. — Цвет волос приметный. Парфюм неброский, но охуеть какой дорогой. А ещё была фотосессия в Нью-Йорке, вы там были… один в один как в Москве. Сергей смотрел на него всё с тем же почти детским выражением лица, только на словах о фотосессии перевёл взгляд Максу за плечо, видимо на Волкова. Макс загривком чувствовал, как Волков закатывает глаза. Возможно, беззвучно матерится. — А вы и правда настоящая ищейка. Пойнтер, — в Разумовском что-то неуловимо переменилось, а нежность, в которой утопал Макс, вдруг смыло горячей волной почти неуместного предвкушения. — И для чего была проделана такая большая работа? Линия плеч, что ли, стала твёрже. Мягкий изгиб губ чуть переменился — стал более властным, самую каплю жёстким. Он постучал ногтями по столешнице, дернув тёмной бровью в ожидании ответа. А Макс смотрел на него, и собирал себя по кускам — вот большой кусочек с нежностью, вот огромный — с похотью, вот груда осколков — охуеть, как ты мне нравишься, вот маленькие, острые, робеющие кусочки. — Я хотел узнать, какой напиток вы предпочитаете в это время суток. И в любое другое. — Макс коротко вдохнул, и нырнул с головой в омут. — И какие позы. Чисто пан или пропал. По голове пресс-папье его навряд ли огреют (да и не было на столе ничего такого), но вышвырнуть нахрен могут. — Олег, вы можете быть свободны. Спасибо. Макс не стал оглядываться. Сергей проводил своего наёмника взглядом, и снова посмотрел на Макса. — Можем на «ты». — Макс кивнул, хотя это и не был вопрос. — Ты настойчивый. Упорный. Хочешь кофе? Максу кофе нахер не сдался, он и так по пути сюда выхлебал большой американо, что было на один большой американо больше, чем он пил по утрам — обычно хватало сигареты. Зубы два раза почистил после того, как выкурил утреннюю. Сердечко спасибо не скажет (не за зубную пасту, конечно, а за кофе с сигаретами), но сегодня на это как-то похуй, сегодня у Максова сердечка куда больше проблем. — А можно сразу перейти ко второму вопросу? — он шагнул ещё немного вперёд, вот теперь уже достаточно близко, чтобы чувствовать, как опущенных вниз ладоней касается тяжёлый, прохладный шёлк халата. — Да, тем более, что варить кофе я не в настроении, — Разумовский улыбнулся — совсем не так, как улыбался пять минут назад, но совсем так, как улыбался в клубе. — Я бы тебе варил кофе по утрам, — признался Макс в страшном. Он бы, может, ещё и завтрак ему в постель приносил. Или тапочки. Или плётку. Может, конечно, Разумовский жуткий человек: храпит по ночам, режет бомжей или заливает окрошку белым вином, но это Макс готов был выяснить уже в процессе. Правая рука осторожно потянулась вперёд, отводя в сторону полу халата, легла на твердое узкое бедро. Мягкая фланель штанов легко смялась под пальцами. Макс не стал тянуть его на себя, притиснулся сам, ещё теснее, телом к телу, и свободной рукой очертил контур птичкиного лица — всё ещё зачарованный своей удачей и омутом голубых глаз, — прежде чем мягко обнять за затылок и наклониться к губам. Поцелуй получился мягкий, изучающий, нежный, прямо как в кино, не передающий и тысячной доли кипевшего в Максе возбуждения. Пальцы изучали уже знакомое тело — сначала под просторной футболкой: Макс погладил дуги выступающих рёбер, потёр пальцами соски, отпустив только когда они затвердели, медленно скользнул вниз — по едва заметной дорожке волосков от пупка вниз, под резинку штанов, к гладкому паху. Птичка наконец-то выпустил из руки столешницу и уложил ладонь Максу на затылок. Зарылся пальцами в волосы, выгнулся в руках, мягко толкаясь бёдрами навстречу. Макс погладил раскрытой ладонью ещё мягкий горячий член, прошёлся пальцами по гладкой коже, сладко заныв в поцелуй от одной мысли о гладкой розовой дырке о том, как она поджималась от холодного шампанского и как раскрывалась навстречу языку. Он перекатил в ладони аккуратные яйца, и, с сожалением оторвавшись от зацелованных, горячих и мягких губ, стёк вниз, коленями на пол, потянув вниз по белым бёдрам резинку штанов. То, что на Птичке не было белья, выглядело, как откровенное приглашение к чему-то большому и светлому, которым Макс собирался воспользоваться. Штаны он снял полностью, попутно не удержавшись и погладив тонкие, красивые лодыжки. Птичка всё позволял, не инициативничал — выступал из спущенных штанин, легко трогал кудряшки на затылке, выжидая, когда Макс закончит с приготовлениями. Макс потерся щекой о бедро у паха, едва скользнув языком по ставшему твёрже члену, поднял взгляд: Сергей, опустив голову, смотрел на него. Зацелованные губы смотрелись просто прекрасно, настолько, что Макс не выдержал, погладил себя через джинсы, не сводя с красивого лица взгляда, и только после этого — в птичкиных глазах вспыхнуло ещё больше искр, — потянулся ртом к члену, медленно насаживаясь. Гладкая головка скользнула по языку, ствол лёг приятной, становящейся всё твёрже, тяжестью. Макс погладил двумя руками внутреннюю сторону бёдер, секунду пожалел, что они не в постели и он не может закинуть их себе на плечи, и задвигал головой, стараясь поймать тот ритм, что нравился Птичке в прошлый раз. Длинные пальцы легли на затылок, направляя, задерживая в нужной точке, сильные бёдра затолкались навстречу, Макс расслабился, подчиняясь: всё как в прошлый раз, у него от этого стояло до боли. От того, как головка туго толкается прямо в глотку, как пальцы сжимаются в волосах, удерживая, лишая воздуха на какие-то долгие мгновения, как под губами ощущается бархатистая гладкость члена, и от того, как Птичка стонет, бесстыже и откровенно, словно награждая Макса за старание. О, Макс старался. Под закрытыми веками вспыхивали золотые звёзды, из уголков саднящих губ потекла слюна, торопливо расстёгнутые джинсы едва ли помогли ослабить напряжение в паху, он в очередной раз уткнулся носом в гладкий лобок и тихо застонал, когда Птичка прижал его затылок ладонью, мелко и часто толкаясь в глотку. Когда он оттащил максову голову от себя, вид у него был такой поплывший и затраханный, что Макс не удержался и самодовольно оскалился. Птичка оскал вернул и почти светски поинтересовался: — Хочешь в горло или на лицо? По всему выходило, что в горло лучше, но Максик определённо хотел на лицо — хорошо помнил, как Птичка мягкими губами скользил по коже, сцеловывая сперму. — На лицо, — прохрипел он, и потянулся вперёд, касаясь губами головки. Потёр кончиком языка уздечку, толкнулся в уретру, медленно, плотно скользнул губами по стволу, снова до самого паха, под протяжный, с придыханием, стон. Хотелось подрочить, но Макс просто не мог оторвать рук от длинных, гладких ног, всё гладил, сжимал, мял маленькие твёрдые ягодицы, едва не всхлипывая от удовольствия, пока Птичка толкался навстречу, быстрыми, мелкими движениями, задыхаясь и запрокидывая голову в стонах. За волосы он потянул совсем неласково, заставил запрокинуть голову — Макс просел на коленях, чтобы удобнее, и в несколько быстрых движений додрочил себе. Кожу обожгло горячим, потекло по щекам, губам и переносице. Птичка посмотрел пьяно прямо в глаза, и снова толкнулся твёрдым членом в тепло рта, продолжая держать Макса за волосы, словно он куда то бы делся. Член во рту медленно обмякал, Макс даже языком не двигал, просто замер, глядя на то, как второй рукой Птичка собирает ещё тёплые капли с его щёк и суёт пальцы в рот, облизывая. — Мне нравится, когда ты треплешься, — мурлыкнул Птичка, тщательно собрав липкую влагу с максовой переносицы и сунув пальцы в рот. — Но теперь я знаю лучший способ, как заставить тебя замолчать. Макс невольно сглотнул, догадавшись, что речь не о минете. В ушах зашумело — кажется, вся кровь, в том числе от мозга, отлила к паху — а там и так уже было твёрже некуда. — Тшш, — ласково мурлыкнул Птичка, чуть поморщившись, и Макс послушно замер. — Кайф, — он мягким движением убрал прилипшие волосы с максова лба. Макс медленно заморгал — жар, поднимаясь от твёрдого члена выше, затопил уже и лёгкие, и глотку, и теперь подбирался к щекам. Дышать было тяжело, не двигаться — ещё тяжелее, и Макс благодарно застонал, когда Птичка, легко потянул его за волосы, позволяя отстраниться. Не то чтобы Максу этого хотелось. Просто ему жизненно необходимо было кончить. — Давай сюда, — длинные пальцы поманили, ладонь дала необходимую опору: Макса качало, когда он поднимался с колен. Птица легко крутил им, словно игрушкой, подтолкнул к столу, прижался, притираясь грудью к груди, прильнул губами к шее, широко, мокро провёл языком от плеча до уха, одновременно заскользив ладонью под расстёгнутой толстовкой по груди вниз, к животу, к расстёгнутым джинсам. Когда он вытащил наконец-то член, небрежно стянув резинку трусов под яйца, Макс застонал от облегчения и от плотного, нежного прикосновения ладони. Птичка прикусил мочку уха, обвёл кончиком языка раковину, и издевательски-медленно прошёлся ладонью по всему члену, покружив на головке и снова спустив кольцо пальцев к основанию. — Ты так течёшь, сладкий, — хрипло мурлыкнул Птичка, и снова гладко скользнул ладонью до головки, потрогал большим пальцем дырочку на верхушке, помассировал. — Такой большой и такой мокрый… У Макса чуть подогнулись колени — пришлось всерьёз опереться задницей на столешницу. С члена и правда текло, ладонь скользила по нему легко и так гладко, что Макс задыхался, срываясь на короткие поскуливания и хриплые стоны. Птичка покусывал мочку уха, прижавшись всем телом, и Макс чувствовал, как у него снова встаёт — он прижался губами к максовой шее и тихо, как-то беспомощно-сладко застонал, вжавшись пахом в бедро. Макс наконец-то нашел в себе силы отцепиться от столешницы, обнял ладонями зарозовевшее лицо, поворачивая Птичку к себе, чтобы наконец-то снова накрыть мягкие расрасневшиеся губы поцелуем. Птичка легко впустил его в свой рот, приласкал в ответ, расслабился, давая Максу нежно трахать его языком. Ладонь по члену заскользила быстрее, плотнее, именно так, как надо, Птичка тоже неплохо запомнил, как Максу нравилось. В голове мутнело всё сильнее и слаще, удовольствие подкатывало волнами близко-близко — вот-вот лишит остатков воздуха. — Зай, тихо, тшш, пойдём на диван? — заполошно зашептал Макс в приоткрытые губы. — Тебе же тоже нужно, а? Взгляд у Птички лишь секунду был расфокусированный — он кивнул, коротко улыбнулся, и потащил Макса за собой, но не к дивану, а за стол, к большому рабочему креслу. И удобному — Макс бы, наверное, в нём жить остался — откинулся спиной на спинку, спустив трусы пониже, чтоб удобнее, и Птичка забрался сверху, стиснув коленями бёдра, места хватило вдоволь. Он ещё дернул какой-то рычаг, и Макса плавно откинуло назад, так, полулёжа, он и смотрел на Птичку, обхватившего ладонью оба члена. Рука скользила хорошо, быстро и гладко, Макс помог — накрыл ладонью прижатые друг к другу головки, потёр вкруговую, лаская, второй рукой обнял Птичку за шею, потянул к себе. Он не сразу, но сдался: плавно выгнулся, скользнул сверху, прижимаясь — футболки мешали страшно, но раздеваться он явно не собирался, и Макс не отвлекал, наслаждался тем, что давали: поцелуями, подставленной для ласки шеей, мягкими губами на коже, ладонью на члене. Яркой вспышкой накрыло после нескольких мучительно-сладких, тяжёлых волн. Макс стонал Птичке в шею, мял его задницу, а Птичка жарко дышал в ухо и совершенно порнографично хвалил его член. Он даже себя ласкать перестал, полностью переключился на Макса, притираясь всем телом в подобии тягучих фрикций, и Макса просто выкинуло за грань, выкрутило ударом по всем нервным окончаниям. Птичка выпрямился только когда Макс перестал под ним сладко вздрагивать. Глянул на свою ладонь, залитую максовой спермой, и почти небрежно скользнул рукой по своему члену. — Лежи, сладкий, — мурлыкнул он, когда Макс попытался подняться. Максик послушался. Сжал ладони на маленьких крепких ягодицах, и тискал их, иногда проскальзывая кончиками пальцем по сжатой сухой дырке, пока Птичка отдрачивал себе, не сводя с Макса глаз. Терпение просто лежать у Макса кончилось, когда Птичка начал сбиваться с ритма и задыхаться — он выглядел восхитительно красивым, растрёпанным и сладким, и Макс не выдержал, невероятным усилием поднялся, садясь ровно, прижал Птичку к себе, обнял обеими руками — за затылок и за пояс, зацеловал длинную шею и выглядывающую из ворота футболки ключицу, шепнул на ухо: «ты такой красивый, зайка», и Птичка, вдруг всхлипнув, кончил, задрожав в максовых руках и вжавшись лбом в изгиб шеи. Макс старался не думать о том, что его футболка почти наверняка вся в сперме — что ж. Макс нежно целовал подставленную шею, розовое ушко, гладкую щёку, вместе с расслабившимся Птичкой откидываясь назад, на спинку невероятно удобного кресла.