Около трёх месяцев назад
Волков должен был вернуться только в конце месяца, Серый впадал в нервяк от одной только мысли о том, чтобы съездить в какое-нибудь приличное место и дать Птице развеяться, и раздражение, копившееся уже не первый месяц, начинало булькать где-то в глотке. Птиц, бесцеремонно выпихнув Серого из их общего тела, даже выбрался в олегову кофейню и просидел там часа четыре, наблюдая за людьми и нервничающей Лерой. Задерживаться допоздна не стал — Дракон был в городе и мог бы вечером заскочить сюда по пути домой, а Птице совершенно не хотелось сталкиваться с ебанутым наёмником. Волков мрачнел, когда они цапались — без разницы, с Серым или с Птицей, Птице хмурый Волков не нравился. Волков Птице вообще нравился в основном на коленях и с членом во рту (реверс Птицей так же допускался), но с этим давно было покончено, а всё, что осталось — заграничные клубы, где Птиц давал себе волю, а Олег со всей ответственностью личного телохранителя присматривал, чтобы он не передознулся или не умотал на гэнг-бэнг вечеринку в приступе огромной любви ко всему ебущему. Волков раздражал, конечно, но его полезность Птица признавал. И полезен он был не только как нянька в очередном трипе, но и как высококлассный наёмник с обилием полезных связей, опыта и собачьей преданностью. В принципе, иногда Птица ловил себя на мысли, что до сих пор испытывает к нему некоторую привязанность безотносительно Серёги. Без Волка жизнь была бы куда сложнее. И она была сложнее, когда Птица надолго оказывался запертым в Питере, без нормального доступа к собственному телу — Серёга работал как не в себя, заливал тревожность энергетиками, как всегда проёбывая мимо мозгов тот факт, что немалая часть его тревожности вызвана нарастающим раздражением Птицы. Серёге вечно некогда, Серёга вечно в работе, Серёга пытается заработать все деньги мира в надежде хоть как-то привести его в божеский вид. Птица точно знал, что когда вокруг такой бардак — проще всё сжечь к хуям и построить заново. Нужно ли это ему? Нет. Птице нужно было отдохнуть. Поездка в Москву — хоть какое-то разнообразие в их жизни, состоящей из кода и конференций по зуму. Здесь, конечно, тоже трепотня с мелочными и жадными человечками (Птица наблюдает, прикидывает слабые места и план действий на случай необходимости продавить каждого из них), обед в хорошем ресторане, а вечером — собрание попечителей Третьяковки, милое, в чём-то даже приятное мероприятие. Серёга выпил бокал шампанского, расслабленно прогулялся по залам, нашёл пару хороших собеседников, и в целом, к ночи был довольно-таки сговорчив. — Только… Давай без глупостей, ладно? — попросил он, стоя перед зеркалом в номере отеля. — Я вижу, что тебе нужно. И раз Олега мы не дождёмся… Ну просто… давай, чтобы без последствий. Это всё-таки Москва, а не Нью-Йорк. — В Нью-Йорке в последний раз два года назад были, — сердито бросил Птица, цапнув со столика перед зеркалом футляр для цветных линз. Жёлтый ему нравился куда больше. — Сыкло ты, Серый, ну сколько можно трястись от обычных поездок? Олег, Олег… Мы как на привязи. — Он вставил линзы, моргнул пару раз и расслабленно улыбнулся своему отражению и Серёге, который пока ещё должен был слышать. — А на привязи должны быть не мы, детка. Мы с тобой птицы свободные… Не трясись, у меня от этого изжога, — он ухмыльнулся, хотя про изжогу было правдой, и достал из чемодана косметичку и плотно упакованный у дальней стенки ворох блестящих шмоток. — Я не стану увозить нас из страны, твоей прошлой истерики мне хватило до конца жизни. Просто хорошо развлечёмся. Я — точно.***
Максу, чтобы попасть на эту вечеринку, пришлось буквально раздеться до трусов. Администратор Наталья (она представилась и так было написано на тонком золотом бейджике) совершенно не хотела терять работу и ронять честь приватного заведения из-за максовой кучерявой журналистской башки, и то, что у Макса было приглашение — самое настоящее, понтово вытисненное золотом на плотном чёрном картоне, — смягчило её лишь ненамного. Ровно настолько, чтобы она вообще разрешила охране пустить его на порог и отвести в небольшую комнатушку. Макс знал, что сложности будут — можно было выбрать заведение попроще, но душа просила высокого порнографического искусства, неразбавленных коктейлей и знакомств, от которых сорвало бы крышу. В конце концов, он заслужил. Небольшой кусочек картона с золотым тиснением это подтверждал. — Предпочтёте раздеться передо мной или перед моим коллегой? — равнодушно уточнила Наталья. — Предпочёл бы раздеться попозже, — не соврал Макс, но принялся расстёгивать рубашку и снимать обувь. — Вообще это наверняка запрещено какой-нибудь международной конвенцией. — Это прописано в правилах клуба, — равнодушно парировала Наталья. Она была похожа на самого равнодушно-похуистичного добермана, которого Макс только мог бы представить. Не в смысле, что она была некрасива — с этим был полный порядок, Макс бы даже попытался позаигрывать, просто чтобы форму не терять, если бы не понимал шестым чувством, что ему откусят руку по самый клюв после первого же неудачного жеста или слова. Макс раздевался и аккуратно складывал одежду на стол — Наталья наблюдала, затем, когда он остался в одних трусах, переминаясь босыми ногами на маленьком уютном коврике, подошла к столу и вытащила из ящика ручной сканер. Макс предусмотрительно оставил всё, от телефона и диктофона до ручки и ключей в машине. На нём буквально была только его одежда, а в карманах — только приглашение. Шуточка про записывающее устройство в заднице так и рвалась с языка, особенно, когда закончив с одеждой, женщина подошла к Максу, скептично посмотрев на его кудри и тщательно поводив сканером вокруг головы, прежде чем опустить его ниже. Макс сдержался. Шуточка была бы всё равно не смешной, а у Натальи чувство юмора на работе видимо изымали на входе так же, как и любые электронные устройства у всех посетителей. — Вы можете одеваться, Максим, — убрав сканер обратно в стол она стало ощутимо дружелюбнее. Макс последовал её предложению. — Это стандартные меры предосторожности в отношении людей вашей профессии. Желаю вам приятно провести вечер. Ни в чём себе не отказывайте. Последняя фраза была девизом клуба и, да, сегодня Макс собирался ему следовать. Просто отдых. Никакой работы. Освободить голову от последнего расследования, от долгой командировки в страшные ебеня, вообще от всего. Макс привёл себя в порядок, убедился в этом, оглядев себя в большом настенном зеркале — Наталья ушла сразу, как договорила, давая ему некоторую иллюзию приватности, несмотря на обилие камер, — и наконец-то нырнул в атмосферу переливающегося неоном подземелья, грохочущего музыкой и наполненного дурманящими ароматами.***
Птица, сбросив часть накопившейся внутри энергии на танцполе ещё в самом начале ночи, разлёгся на небольшом кожаном диване, вытянув ноги и покачивая в руке тяжёлую бутылку шампанского. Перед глазами приятно плыло и искрило, тело казалось лёгким, усталости он не чувствовал, просто хотел сейчас быть именно здесь — лить себе в рот шампанское, чувствуя, как оно, попадая мимо, течёт по шее и груди, смачивая тонкую, второй кожей обтягивающую майку, целоваться с теми, кто присоединялся к нему на этом диване — девица с пылающими неоном волосами поделилась с ним в поцелуе ещё одной весёлой таблеткой и с каждым вдохом Птице становилось только лучше, смотреть на большую сцену, где стриптиз плавно перетекал в оргию — возбуждение тоже всё делало лучше, ярче, отчётливее. Он уже собирался подняться на ноги — бутылка была опустошена до половины, по венам пузырилось переливчатое разноцветное веселье, на сцене художественно ебали симпатичного мальчонку, ноги несли Птицу танцевать, во всяком случае, он искал высоким каблуком опору, чтобы встать, но не успел — рядом с ним кто-то приземлился на диван, и Птица решил подзадержаться, полюбопытничать, запустить ладонь в мягкие светлые кудри — танцпол-то никуда не денется. Широкая горячая ладонь трогала грудь через мокрую от шампанского майку, сжимала — Птице нравился ласковый напор, с которым незнакомец, начав с влажных поцелуев в шею, подбирался к его губам. — Ты самая красивая птичка в этом зоопарке, — лукаво ухмыльнулся он, прежде чем поцеловать. Птица довольно хмыкнул и повернулся боком, закидывая ногу этой симпатичной льстивой дряни на бедро. Ногу тут же обласкали прикосновениями до самой задницы, не отрываясь от вылизывания птицыного рта. — Ну а ты в этом зоопарке кто? — хохотнул Птица, отрываясь от мягких, но немного обветренных губ. — Открой рот, детка и запрокинь голову. Он беспрекословно послушался и Птица щедро лил в открытый рот шампанское, любуясь сквозь прищур накрашенных ресниц. — Я Макс, — сообщил он тряхнув головой и рассыпая вокруг золотые брызги шампанского. — Думаю, в этом зоопарке я кот… Мммрр? — Котик, значит, — Птица хлебнул из бутылки, допивая остатки, откинул её в сторону и уложил свободную руку Максу на плечо, трогая пальцами потемневшие от влаги кудряшки. От него хорошо пахло — без претензии на роскошь, просто хорошо, у него были приятно-большие руки, которые отлично ощущались на теле, согревая чувствительную, плавящуюся от прикосновений кожу. — Помурлыкай мне, котик. Птица весело оскалился, почувствовав, как спину обдало чужим живым теплом — к лопаткам прижалась упругая маленькая грудь, к шее — накрашенные губы, требующие поцелуя. Птица не стал отказывать, выгнулся в больших руках, отклонившись назад, поймал накрашенные губы своими, приласкал горячий влажный рот, и увернулся, сталкивая незнакомку с Максом — они целовались красиво, но как-то без огонька, куда как более огненно стало, когда Макс оторвался от девушки, тряхнувшей копной тяжёлых дред и ускользнувшей в переливающийся зал, и снова поцеловал Птицу, едва не повалив его спиной на диван. Он конечно, был тяжёлый, да и высоченный — это Птице особенно нравилось, — но он всё-таки удержался, укусил за нижнюю губу и отстранился, облизывая губы с остатком вкуса чужой помады. — Я хочу ещё потанцевать, котёночек, — Птица почесал его за ухом, довольно ухмыляясь. — И ещё шампанского. Присоединяйся? Он поднялся на ноги, легонько потянулся, скользнул ладонью по паху — скопившееся возбуждение сладко тянуло низ живота, но не мешало, только распаляло ещё сильнее и, когда Птица окунулся в переплетение горячих тел на танцполе, каждое прикосновение чужих рук отзывалось в теле то вспышкой, то приятной дрожью, а прикосновений было много. Птица не следил, пошёл ли Макс за ним, стоило подумать, собирается ли он ограничиваться им на сегодняшний вечер, а танцпол — теснота, жар, мокрые, откровенные касания, обилие обнажённой плоти, — был лучшим для этого местом. Здесь мысли отключались, тело с радостью подчинялось животному ритму танца, здесь воздух вокруг искрил от высокой концентрации возбуждения. Птица неторопливо пересёк это море, давая волнам качать себя, лаская, и прислонился к барной стойке, ткнув пальцем в бутылку шампанского. Бармен достал её изо льда, ловко открыл и протянул Птице. Птица бутылку чуть встряхнул, собрал с горлышка белоснежную пену, обнимая холодное стекло губами, и поймал себя на том, что оглядывается. — Меня ищешь? — донеслось из-за спины. — Тебя, — лукавить Птица не стал — зачем? Ночь коротка, нужно получать от неё удовольствие. От горячих ладоней, лёгших на грудь, от жара тела прильнувшего к спине, от влажных губ, касающихся шеи. Много, много удовольствия. Птица не привык довольствоваться малым. Нырнуть в море чужого экстаза вдвоём было не менее приятно. Птица держался одной рукой за крепкую шею, в другой держал бутылку и не переставал вылизывать горячий рот, то отдавая, то перехватывая инициативу. Губы приятно ныли, кожа горела, чужие пальцы крепко впивались в тело, чтобы не отпустить, не потерять в вихре мимолётных прикосновений других людей. Постепенно их, плотно сцепившихся друг с другом, вынесло на берег, прочь от танцпола — здесь можно было сделать вдох, глотнуть холодного шампанского, поделиться им в поцелуе. Можно было перестать цепляться друг за друга, вплавляясь телом в тело — но зачем? Макс весело, пьяно смеялся, целуя снова и снова, отпускал дурацкие шуточки и нежно вёл языком вдоль шеи — очаровывал. — Пойдём наверх? — Птица стрельнул взглядом на второй ярус клуба — череду кабинетов с прозрачными стенами — нулевая приватность, но иногда необходимая уединённость. Макс вынул из его руки бутылку, запрокинул голову, делая несколько длинных глотков — Птица любовался движением кадыка на его горле, — и, лихо улыбнувшись, кивнул: — Пойдём, птичка. Птица так и не представился — Макс не просил, — но его интуитивная догадливость Птице нравилась. Пришлось только добраться до бара и захватить ещё пару бутылок шампанского, чтобы не отвлекаться на это какое-то время. Со второго яруса, через толстое стекло открывался отличный вид на сцену, но он Птицу уже мало волновал — Макс стянул наконец-то футболку и послушно отступил к дивану у стены, когда Птица надавил на его плечо. Птица опустился на его бёдра. Раздеваться пока не хотелось — хотелось поцелуев, рук везде, куда только могут достать такие охуенно длинные пальцы, и гулких стонов, рвущихся с чужих губ. — Какие табу? — вопросительно мурлыкнул Макс. Его ладонь гладила внутреннюю сторону бёдер, подбираясь к паху, его собственное возбуждение отчётливо выпирало из-под тонких джинс, упираясь в птицыну задницу. — Проникающий секс, — привычно пробормотал Птица, покачав бёдрами. — Но глубина петтинга не ограничена. — Вау. — Макс заулыбался. — Звучит прекрасно. У меня, в принципе, те же. Птица в ответ призывно облизнул ноющие от поцелуев губы. Но на коленях первым оказался Макс — Птица гортанно стонал, запрокинув голову к прозрачному потолку, к разноцветным вспышкам, путался пальцами в охуенных мягких кудрях, толкался членом в горячий влажный рот. Такой ласковый и жаркий, такой гладкий и тесный, что под веками вспыхивало золотом. Иногда Птица тянул его за волосы, стаскивая со своего члена — Макса вело и пластало, он был такой жадный, такой податливый, послушный, но с дерзким огоньком в глазищах, что Птичка твёрдо решил дать ему между бёдер сразу, как только зальёт спермой эту симпатичную ухмыляющуюся мордаху, а не откладывать до конца вечера. Макс подставлял губы поцелуям, ласкал прикосновениями головку, когда Птица постукивал ей по нижней губе, жмурился, от прикосновений члена к гладким щекам, пил шампанское, которое Птица лил ему в рот, и снова жадно, с энтузиазмом сосал, давал толкаться в глотку, стонал, не снимаясь с члена, мял в ладонях мошонку, трогал живот и твёрдые соски, был везде, окутывал собой — восторженным и восхитительным, требовательным и щедрым. Птица не отказал себе в удовольствии — на самом пике вытащил член, додрочил рукой, спуская перламутровыми брызгами на покрасневшие губы, на щёки, на длинные, прикрывшие глаза ресницы. Он слизывл каждую каплю, лаская руками затылок, целовал закрытые веки и приоткрытые губы, собирал языком белые потёки с щёк и тут же совал язык в жаркий жадный рот, делясь вкусом. Его Птица тоже собирался попробовать — чуть позже, до конца ночи они должны были ещё многое успеть. Когда они снова выбрались на танцпол — пьяные, взмокшие, делящие вкус спермы в поцелуе, — Птицу переполняло счастьем. Он легко взлетал Максу на руки, обхватывал ногами, смеялся над его шуточками, снова целовал. Макс, высокий и жилистый, легко удерживал Птицу на себе, кружил в пьяном ритме грохочущей музыки, прикусывал торчащие через мокрую тонкую ткань соски, тискал задницу, и восхитительно не задавал никаких вопросов. Только веселье, алкоголь и, снова, секс. Между бёдер было влажно от смазки, по спине стекали капли шампанского — Макс, блядская душонка, лил его тонкой струйкой Птице на поджимающуюся дырку, пока толкался членом между сжатых ног. Птица скулил — было холодно и горячо, жарко до судорожной дрожи, у него стояло до боли, крупная головка приятно толкалась под яйца, иногда Макс отстранялся и слизывал плёнку шампанского, мокро проводя языком между ягодиц. Когда его движения стали резче и беспорядочнее, Птица без предупреждения завалился на кровать под протестующий стон Макса, перекатился на спину, и поманил к себе, призывно облизнув губы. Макс смотрел неверяще, устраиваясь на птицыной груди, широко расставив жилистые бёдра. Вполне вероятно, что Птица ещё успеет уделить им внимание, вылизать молочную, чуть тронутую золотом кожу на этом произведении искусства. Макс мягко запустил обе руки в мокрые рыжие вихры, обнял Птицу за затылок и помог удержать голову, медленно и глубоко натягивая Птицу глоткой на свой член. Птиц расслабился и позволял. Стонал и подвывал от удовольствия, работал языком, втягивая щёки сосал, в конце концов просто раскрыл рот пошире и расслабил глотку, давая трахать себя на всю длину, с оттяжкой и восхищённым рыком. Макс спустил ему в глотку и проследил, чтобы Птица проглотил всё, пальцами заталкивая стекающие из уголков губ капли обратно, до тех пор, пока Птица действительно не принял всё.***
После этого и ещё одной бутылки шампанского, распитого лёжа в мокрой смятой постели, Макс всё помнил только урывками. Прекрасное порнографическое видение, отзывавшееся на Птичку, поило его сладкой шипучкой, двигая плотно сомкнутой ладонью по прижатым друг к другу членам. Макс трогал мокрую от его слюны и шампанского дырку, шептал какую-то восхитительную пошлятину, от которой Птиц смеялся, низко и хрипло, но тёк ещё больше, выгибаясь в руках, словно кошка. Они даже выбрались ещё раз потанцевать — Птица в майке и трусах, настолько мокрых, что они не скрывали ровным счётом ничего, Макс — в джинсах и, пожалуй, он был уже одним из самых одетых людей на танцполе. Потом — валялись на диване в кабинете, лениво ласкаясь и бормоча друг другу в губы что-то ласковое и дурацкое. Макса распирало от удовольствия и нежности, Птичка ласково улыбался, шептал: «мне нравятся твои волосы. И твой член. И всё что между ними. И у тебя охуенные ноги, ты как греческая статуя, только со здоровенным хером»… Макс хихикал, как пьяный подросток и отвечал Птичке комплиментами в том же духе, перебирая цепочки на его шее и браслеты на руках. Проснулся он один — не слишком удивительно, со страшной головной болью — оно того стоило, и крепким стояком — вот это было вообще не к месту. Рыжая Золушка, конечно, упорхнула. Остался запах секса и его парфюма, блестящий ворох воспоминаний, за которые Максу никогда не будет стыдно, и бутылка минералки в мини-холодильнике. Нижний зал напоминал поле битвы — Макс смотрел туда, потягивая холодную воду и иногда прижимаясь лбом к прохладному стеклу, — многочисленные диваны были заполнены спящими и не-спящими телами. У кого-то ещё были силы трахаться — Макс опустил взгляд на свой стояк и немного позавидовал этим тренированным везунчикам. Всосав литр минералки он потащился в душ — единственное место без прозрачных стен, отмок там под холодненькой водичкой, замотался в полотенце и пошёл собирать разбросанную по номеру одежду. Браслетик, болтающийся на запястье его повеселил — Птичка не был похож на сентиментального романтика, а вот гляди ж ты. Макс помнил момент: они валялись то ли на кровати, то ли на диване, голые и сытые, и Птица задумчиво крутил руку Макса, сравнивая со своей: запястье у него тоже было широкое — он вообще не был тщедушным или хилым: тренированный, крепкий, но изящный, выносливый, — но ладонь была как-то тоньше, красивее, что ли, чем максова лапища. Птичка крутил руки и так и сяк, в конце концов стянул с запястья один из двух одинаковых браслетов, и натянул на Максово запястье — побрякушка легла плотно, но не передавливая, и Птичка удовлетворённо хмыкнул — «всё-таки шире», и, кажется, тут же забыл об этом, как и Макс — сладкая волна возбуждения снова накатывала на обоих, делая кожу чувствительной. Так что браслетик так и остался. Точно — Золушка. Макс даже попытался проделать путь принца-футфетишиста, и разыскать рыжую бестию — не для того, чтобы вернуть побрякушку, конечно. Макс бы предложил выпить кофе и, может быть, потрахаться в более приватной обстановке и на трезвую голову. Или поговорить о влиянии Кандинского на современное искусство — Птичка явно шарил за всякое такое, возвышенное, а Макс мог по любой теме трындеть столько, сколько было нужно. Или отсосать ему в туалете кофейни. Или трахнуть в рот в тачке на парковке. У Макса было множество восхитительных идей и абсолютный ноль зацепок — никто толком ничего не знал про желтоглазых рыжих оторв, словно Птичка была залётная, не местная. Жаль, конечно. Макс ещё пару месяцев наводил справки по тематическим сообществам, не стесняясь выглядеть жалким ебанутым сталкером — да здравствует анонимность в интернете, — но так нихуя и не нарыл. Пока однажды, листая фотки «надежд Отечества» в лицах юных, талантливых, сверхбогатых и не женатых (акцент статьи про завидных холостяков был как раз на этом) не зацепился взглядом за знакомый браслет. Браслет и браслет, он не особо эксклюзивный был — Тиффани, но вот то, что носил его Сергей Разумовский, помимо прочего отличающийся впечатляющей рыжиной, Макса зацепило. Он перерыл целую кучу изданий — Разумовский фотографировался редко и явно без удовольствия, большая часть фото были сделаны папарацци вроде максовых коллег, а не профессионалами, и миллиардер на них чаще всего выглядел заёбанным жизнью и вниманием. Казалось — ничего, совершенно ничего общего с Птичкой, которую Макс держал в руках всю ночь. Дело даже не в чертах лица, которые одновременно казались и похожими и нет — Макс знал, что на Птице немало косметики, да и волосы были уложены по-другому, но длина, пожалуй, совпадала. Дело было во взгляде, в манере вести себя — Разумовскому не хватало уверенности в себе, особенно на людях, он предпочитал не привлекать к себе излишнего внимания. Макс почти убедил себя в этом, но потом наткнулся на хэллоуинскую фотосессию двухлетней давности одного именитого нью-йоркского фотографа. Как на его сцену занесло Разумовского — хрен знает, но у Макса отпали все зародившиеся сомнения. На Сергее была маска — то ли чумной доктор, то ли птичий череп-клюв, что-то стилизованное, — на некоторых фотографиях она была сдвинута почти на затылок и острый чуть загнутый клюв тенью рассекал красивое властное лицо. Макс узнавал ухмылку. Макс узнавал блеск жёлтых глаз. Макс чуть ли не орал от восторга и восхищения самим собой, разглядывая затянутого в узкий фиолетовый костюм миллиардера, раскинувшегося в похожем на трон кресле. Остальное, в общем-то, было делом техники и везения.***
Сейчас
Одним из аспектов максова везения было то, что в Питере жил Игорь. Игорёк мужиком был хорошим, хоть и не очень разговорчивым, но Макс его в рабочих целях использовать никогда и не стремился — Гром на такое всерьёз обидится, а у них кроме друг друга считай никого и не осталось из родных. Зато у Игоря можно было пожить сколько влезет, тем более, что сейчас он редко ночевал дома. Максик пытался вежливо выяснить про предмет его обожания (ну интересно же, тем более, сколько Игорь на кухне пьяный ему жаловался, что с личной жизнью у него полный швах), но тот крепко держал оборону и не кололся. Пришлось временно отступить, тем более, что ни дядя Федя, ни тётя Лена точно так же были не в курсе. Узнать хотя бы примерное расписание Разумовского, как и пробиться к нему на приём, махая журналистским удостоверением, оказалось совершенно нереально. Встречи с журналистами не назначались ни под каким предлогом, максимум, можно было потрепаться с кем-то из старших помощников левой пятки айтишного гения (и Макс потрепался), но толку от этого было мало. Куда более перспективной стратегией казалось проскальзывать на все мероприятия, которые могут быть интересны Разумовскому. Макс тщательно изучил упоминания о нём за последний год, и составить рейтинг его выходов «в свет» было нетрудно: бизнес-форумы и события, связанные с искусством, стояли на первом месте. Что ещё было хорошо в Игоре — в максовы дела он не лез. То есть, ему наверняка хотелось узнать, что привело Кольцова в северную столицу, но удовольствовался он и туманным «да я так, по работе и отдохнуть». Удача широко улыбнулась Максу на открытии картинной галереи, несколько лет простоявшей на ремонте. Пара мелких выставок до этого пролетели вхолостую, Разумовский ими не заинтересовался, но на эту Макс делал большую ставку — Сергей был одним из спонсоров ремонта, — и не прогадал. Вообще, всё чаще он ловил себя на мысли, что Сергей ему нравится и таким — уравновешенно-спокойным, деловым, тем более, что Макс прекрасно помнил, какие черти водятся в этом омуте. Он хорошо выступал на людях, расцветал, когда говорил о том, что интересно, умел заинтересовать — Макс за последний месяц посмотрел с полдюжины его выступлений, и, честное слово, не только залипал на широкие, не лишённые изящества кисти, и острый профиль, но и всерьёз слушал — с расчётом на то, чтобы сверкнуть знаниями в нужный момент. На открытие галереи Разумовский приехал точно вовремя, замечательно красивый даже в пингвиньем официозном наряде, со стянутыми в короткий хвост огненно-рыжими волосами. Макс был почти уверен, что он с куда большим удовольствием надел бы что-нибудь фиолетовое и блестящее — было нетрудно угадать его любимый цвет, — вместо того, чтобы оставаться в рамках приличий, но даже сам Макс по случаю раздобыл смокинг у игорева другана. Подкатывать с разговором сразу он не стал, подождал, пока Сергей пройдётся по залам, поговорит с кем-то выпьет пару бокалов шампанского и расслабится. Ждать слишком долго тоже было нельзя — Разумовский редко оставался на мероприятиях надолго, поэтому в очередной раз выхватив взглядом в толпе ярко-рыжую макушку, Макс направился к нему, собрав в кулак всё своё обаяние. Разумовский встретил его крайне изумлённым взглядом. Недоверчивым даже. Приоткрыл рот, словно хотел что-то сказать, но ещё раз оглядел Макса, вопросительно изогнув рыжую бровь. Вот этого Макс не предусмотрел — такой взгляд бывал у людей, которые уже имели знакомство с Игорем, и которые сомневались в том, что майор полиции решил бы отрастить себе буйную кудрявую шевелюру. Иногда это играло на руку, как сейчас — Разумовский, хоть и удивился, но уходить не спешил, ждал, как будут развиваться события. Макс, протянул руку и пожал крепкую ладонь, рванув с места в карьер: — Добрый вечер, Сергей Викторович. Меня зовут Максим. Мы встречались с вами в Москве. — Возможно. — после короткой паузы Разумовский умело спрятал лёгкую панику за вежливой улыбкой. — Простите, не расслышал вашу фамилию. Пробивать будет, — понял Макс. С этим надо было смириться, так что он представился по полной форме, даже с отчеством — чтобы проще было. Жест доброй воли — вот я, весь как на ладони, а? — Но лучше просто по имени, Сергей Викторович. Я могу попросить вас о личной встрече? — Оставьте свой номер, с вами свяжутся, — Сергей требовательно протянул руку. Макс замешкался на секунду, прежде чем протянуть визитку. — Я не назначаю встреч с журналистами. — Тон Разумовского похолодел на десяток градусов после того, как он пробежался взглядом по кусочку картона с максовым телефоном. — Я знаю, в противном случае, у меня уже был бы шанс. — Макс улыбнулся, дружелюбно показав клыки. Птичка в ответ на такую улыбку каждый раз отвечал не менее широкой и шальной. Разумовский и бровью не повёл — холодный, как арктический лёд.***
Результаты были неутешительными: мало того, что журналист, так ещё и журналист, специализирующийся на скандальных расследованиях и разоблачениях. Серый стоял напротив зеркала в пустой уборной и разъяренно пялился на своё отражение, как будто Птица мог там появиться по одному его желанию и ответить, какого хера из всех людей в том клубе ему приспичило трахаться с журналистской ищейкой. Мужик, конечно, симпатичный, кто спорит. Серый ещё когда того мента увидел — точную копию, только постарше, как сейчас заметил, ну и без кудрей, конечно, — поплыл, спасибо Птице, не особо скрывавшему удачное знакомство. Уж лучше бы это мент был — тут обоим репутационные риски ни к чему, — но журналист? — Серьёзно, блядь? — прошипел он своему отражению в зеркале. — И что по-твоему нам теперь делать? Его даже убрать тихо нельзя, у него брат мент, поэтому даже не предлагай это Олегу! — Серый зажмурился и сделал глубокий вдох. Олег должен был уже скоро приехать. — Меня совет директоров выпотрошит за такие штучки, ты понимаешь? Понимаешь, но тебе похер — действительно, как я мог забыть? К горлу подкатывала едкая паника, а ещё ведь предстояло всё это объяснять Олегу. Олегу, которого он явно отвлёк от чего-то поинтереснее, чем разборки из-за птицыных похождений. И который, по-хорошему, должен был послать Птицу с его проблемами, а заодно и Серого, к чёрту. Но не послал. Приехал, даже раньше, чем обещал, скинул сообщение: «выходи», и Серый, в последний раз глянув в зеркало, пошёл в зал.***
Такого Олег точно не ожидал — за Серым, спускающимся по лестнице к машине, увязалась точная копия Игорька, интересно, если Игорь отпустит волосы, они у него тоже будут так виться? Это было бы забавно, если бы не было такой огромной проблемой, тем более, что Олег хорошо помнил характеристику Игоря на двоюродного брата: "огромная заноза в заднице, вот он кто. Огромная, талантливая заноза". Теперь и в олеговой заднице. -… И я не собираюсь вас шантажировать, если вы об этом подумали. — Донёсся до Олега обрывок его монолога. Волков открыл дверь мерса, и Серый нырнул на заднее сиденье, не оглядываясь, и даже не кивнув. — Для вашего же блага, надеюсь, что это так, — ровно проговорил Олег, захлопнув за Разумовским дверь. — А вы, значит, Олег Волков, — самоуверенно кивнул пацан. Помладше Игоря, хотя Грома и сурово нахмуренные брови, и складки на лбу делают старше. — Рад знакомству, Макс Кольцов. — Олег протянутую ладонь трогать не стал, но журналиста это не особо смутило. — Нет, правда. Я просто хочу пригласить вашего босса на кофе, ну или на что-нибудь покрепче, ничего больше, никаких скрытых мотивов! Олег коротко оглянулся на тонированное стекло — Серый наверняка наблюдал и слушал — у Олега было приоткрытое окно, и слышимость должна была быть достаточной. — Сергей Викторович примет решение и вам о нём сообщат. Советую больше не предпринимать попыток связаться с ним. Олег сел в машину. Макс отошёл на пару шагов, но обратно, в галерею не пошёл — проводил взглядом отъезжающих машину, словно надеялся, что Серый передумает. — Журналист, значит, — вздохнул Олег. — Где твоя хваленая осторожность? За спиной долго молчали, а в зеркало ничерта не было видно — Разумовский сел так, что Олег видел только отблески рыжих прядей в сумраке. — Сергей назначит ему встречу, — проскрежетал сзади Птица. Олег переборол желание ударить по тормозам и повернуться к нему, вместо этого он плавно вошёл в поворот, и безэмоционально уточнил: — Зачем? — Затем, что он мне нравится, — отрезал Птица на удивление прямолинейно. — Я хочу выпить с ним кофе, перегнуть через стол и трахнуть, так доступно? Это было… Честно. Олег смотрел на ночную дорогу, полную огней других машин, и думал о том, что этот разговор — о человеке, который хоть чем-то сумел зацепить Птицу, наверное, самый откровенный и честный за всё время их знакомства. — Так — доступно. Непонятно, зачем ты хочешь познакомить его с Сергеем. Он вряд ли приведёт в исполнение твой план. Кстати, что ты собираешься сделать после — полоснуть ножом по горлу или что-то позаковыристее? Птица замолк и молчал долго, до самого дома, а Олег всю дорогу загривком чувствовал его взгляд, гадая, думает ли Птица о том, как свернуть ему шею. Или, может, Дракону? Чтобы побольнее. От мыслей об этом внутри начинала бурлить едкая желчь, и Олег гнал их от себя, цепляясь за мысль о том, что Птица наконец-то заинтересован в ком-то другом, хотя с «ножом по горлу» это он сам зря, не сдержался. Обычно он Птицу не критиковал, но в этот раз чувствовал себя в своём праве — Птица охуеть как облажался. К тому же именно этот человек — почти что самая большая проблема из тех, что Олег мог себе представить, но что ж. Это Птица, иначе быть не могло. — Серому он понравится. Уже нравится. Сейчас он придёт домой, прошерстит сеть на предмет его статей, наверняка впечатлится ещё больше. — Птица с выражением крайнего неудовольствия оглядел себя, затянутого в чёрный смокинг, в зеркале лифта, и внезапно сменил тему: — Трахался? Олег не хотел отвечать, хотя знал, что придётся, и вопросительно приподнял бровь, глядя на Птицу через зеркало. — Когда Серый тебе позвонил, ты сказал, что время не подходящее. Кто был сверху? — Не так просто, — самодовольно хмыкнул Олег. Мелочь, но приятно видеть, как тонкие птицыны губы трогает одобрительная улыбка — будто Олегу нужно его одобрение! — Растёшь над собой, волчонок, — Птица пригладил волосы, будто по другую сторону открывшейся двери лифта его мог кто-то ждать. — Для такой встречи нужны правила. — Олег предпочел вернуться к насущным делам. - Если ты захочешь их продолжить, правила должны быть обязательно. — Стандартная форма о неразглашении, запрет на фото и видеосъёмку, — Птица легкомысленно махнул рукой. — Что ещё может понадобиться? Я воткну ему карандаш в глаз, если что-то пойдёт не так. Как раз этого Олегу хотелось избежать, хотя бы с Кольцовым. — Дай поговорить с Серёжей. Ему решать. — Вот именно, — тут же вскинулся Птица. — Ему, а не тебе, не забывай об этом. Будто Олегу всё это доставляло удовольствие. Серый на удивление спокойно воспринял то, что рассказал ему Олег о Птицыных планах, включая часть с «перегнуть через стол и трахнуть». Пока Олег говорил — в том числе и о том, что нужно соблюдать осторожность, выработать свод правил и подчиняться им, Серый уже вовсю стучал пальцами по клавиатуре, быстро пробегая глазами по экрану. — Оооо, — протянул он с уважением и поманил Олега к себе. — А помнишь этого, в прошлом году, хозяина борделей и казино? Олег неохотно подошёл и посмотрел — громкое прошлогоднее разоблачение «особы, приближенной к императору», как не помнить. — Это тоже он! — Серый ткнул пальцем в имя автора статьи. Кажется, он уже начинал гордиться Кольцовым. — Хочешь такую же? — не удержался от ехидства Олег. — Во-первых, я уверен в том, что не оставляю… — Он нашёл тебя, хотя видел только Птицу, наверняка накрашенного, разодетого, распричесанного и пьяного. И сам тоже, маловероятно, что был трезв. Но он тебя нашёл, меньше, чем за три месяца, так что не рассказывай мне о том, что не оставляешь следов ни в сети, ни в реале. — Во-вторых, что он может рассказать? — сдаваться Серый не собирался. Если что вбил себе в голову — сделает. — Что у великого и ужасного Сергея Разумовского расщепление личности и его альтер эго частый участник оргий в зарубежных закрытых клубах? Олег, его из профессии выпрут на раз-два. Это даже для жёлтых газет банально. — Серый, — Олег тяжело вздохнул и продолжил. — Я здесь для того, чтобы решать твои проблемы, а не наблюдать за созданием новых. Это — проблема, которую ты только усугубляешь. — Он помолчал, но всё же продолжил: — Откровенно говоря, страсть к беспорядочной ебле не такая проблема, как методы ведения бизнеса. — Грубо, — бросил Серый, вздернув подбородок, чтобы посмотреть на стоящего над ним Олега. Волков угрызений совести не испытывал, и не собирался. — И там он ничего не найдет, даже если будет искать. Он не первый. Олег знал, что никто ничего не найдет, если не будет копать специально. И если не будет при этом обладать огромным талантом к расследованиям и обширным опытом в журналистике. А ещё какими никакими связями в полиции и убеждённостью в том, что Разумовский не так прост. Проёб по всем фронтам. — Решил? — просто спросил он, поняв, что спорить больше не имеет смысла. Придётся принимать последствия и справляться с ними так, как он всегда справлялся: чётко и профессионально. — Уже пишу ему, — Серый дёрнул плечом, не отрывая взгляда от экрана. Интересно, у этого Максима был какой-то закрытый акк, в который Серый сейчас увлечённо написывал, предварительно взломав? — Назначу встречу на завтрашнее утро. Останешься на ночь? Возвращаться домой смысла не было. Не хотелось смотреть на Игоря и думать о том, что будет дальше. Вадик, возможно, не станет спрашивать, что случилось, потому что знает, что Олег рассказал бы сразу, если бы захотел, и иногда Олегу хотелось выложить всё, как есть. Вадик бы охренел, наверное. А может наоборот, ни капли бы не удивился. — Останусь. Во сколько завтра? — Я пригласил к девяти, — Серый наконец-то поднял голову от монитора. — Хочешь чего-нибудь? Поужинать или… — Нет. — На «поужинать или приготовить» он мог бы купиться в более хорошем настроении, но не сейчас. Серый немного сник, и Олег почувствовал укол стыда — будто это он херил Разумовскому личную жизнь. — Я спать, Серый. И тебе советую.***
Макс сидел на Игорëшиной кухне и пил кефир, закусывая булочкой, когда на совершенно левый, заведённый когда-то для одного щекотливого дела, аккаунт, никак напрямую не связанный с Кольцовым пришло сообщение. Оповещение пришло через связанную почту, и Макс поначалу даже не обратил внимания, подумал, что спам, но потом кольнуло где-то за рёбрами — странно, что именно сегодня, когда его наверняка пробили по всем цифровым фронтам, и полез в почту, проверить. Не прогадал. Там было приглашение от Разумовского, на завтра, на девять утра.