Мам, прости

Такемичи терпеливо выслушивает то, как его отчитывает по телефону мать. На автомате произносит, почти забытое: — Мам, прости… — Однако его уже не слушают. Звонок сбрасывается вместе с детским сердечком. — Что случилось? — Шиничиро сразу же читает всё по его лицу. Забирает свой телефон из рук Такемичи и кладет свою ладонь на его плечо. Динамики у дешевых телефонов ни к черту — даже если не хочешь, всё равно становишься свидетелем разговора в радиусе метра. Но Шиничиро изо всех сил пытался не вникать в разговор — однако даже так всё равно уловил раздраженные нотки в голосе Камэ. — Сказала, что занята. — Такемичи кротко улыбается и ловко выбирается из-под его ладони. Отворачивается от обеспокоенного лица Шиничиро и тяжело сглатывает. Ему снова шесть. Он снова боится идти домой. Она снова его не любит…? — У неё в последнее время много дел. Видимо, устала. Такое бывает — она ведь не робот, в конце концов. — Предполагает Шиничиро и всё равно подходит к Такемичи, чтобы успокаивающе взъерошить его волосы. Такемичи растерянно кивает, но всё равно чувствует как больше не может дышать полной грудной клеткой. Это было больнее каждого удара во всех его драках. Больнее даже, чем удар Майки. Но она и так сделала так много для него — возможно, он её просто разочаровал? Опять? — Ты ведь знаешь свою маму. Она скоро придёт и всё будет хорошо. — Такемичи вновь растерянно кивает на слова Сано, а сам с ужасом думает о том, что в том-то и дело: он знает свою мать. Той, какой её знают остальные — не было всего пару лет назад. Он никому не рассказывал об их прошлом, но оно не исчезло без следа. Он даже каким-то образом себя смог убедить, что его мама всегда была такой…мамой. Потому что сам хотел, чтобы это было правдой. Но правдой была её вечная усталость, занятость и чувство вины за её погубленную жизнь. — Хэй, босс, мы идём или как? — На кухню заглядывает Вакаса. Вокруг него носятся Манджиро и Баджи. Баджи ловко наводит пальцы-пистолеты на Такемичи и даёт ему секунду, чтобы тот собрался и тоже «вооружился». Но Такемичи лишь потеряно хлопает глазами, словно впервые видит и этих людей, и эту игру. — Что-то случилось? — Баджи, как всегда, чувствует всё на каком-то инстинктивном уровне. Опускает неуместные руки и заглядывается сначала в пустое лицо друга, а потом в обеспокоенное лицо Шиничиро. — Камэ ещё не вернулась? — Догадывается Вакаса о причине и сам вглядывается в темноту за окном, словно собрался высмотреть там саму виновницу общей нервозности. — А она разве не должна была довести Тачибану до дома? Шиничиро кивает и резко подходит к двери, накидывая на себя куртку. Гладит по голове своего брата, который смотрел на него выжидающе и хмуро бросает Вакасе: — Отведи всех детей к нам домой. Я схожу, встречу её. Но Вакаса притормаживает его и хлопает ладонью по костлявой груди: — Ага, Такемичи и так напуган — ты ещё тут своим лицом нагнетаешь. Что за панику устроили? Затем поворачивается уже к детям и с убеждением произносит: — Камэ взрослый человек. Что с ней может случиться? Тем более уже все в курсе, что она член нашей банды. А думаете кто-то захочет связываться с нами? Шиничиро хмурит брови, этим жестом показывая своё явное несогласие. Затем замечает, направленные на него взгляды Такемичи и Манджиро, и заставляет себя проглотить рвущуюся правду: — Да, ты прав. Зря волнуемся. — И вообще-то в словах Вакасы, действительно, была логика. Аргументы, с которыми стоит согласиться, если ты в здравом уме. Однако Вакаса просто не слышал того, что слышали Шиничиро и Такемичи. Этот сухой, выцветший, колючий голос — Камэ никогда бы не смогла разговаривать так. Даже не то, что не смогла бы — ей бы и в голову не пришло общаться так со своим сыном — настолько это немыслимо для её натуры. Это аномалия. А аномалия всегда означает чрезвычайное происшествие. Когда человек начинает вести себя не так, как обычно — значит что-то точно случилось. Невозможно просто по щелчку настолько перестроить свой характер. Шиничиро решительно поджимает губы и всё же до конца натягивает кожаную куртку на себя. — Всё-таки пойду встречу. А ты позаботься о детях. — Эй, погоди. Не понял — с каких пор я нянька? — Вакаса протестующе качает головой и шутливо пытается отмахнуться от нападающего на него Баджи: — У меня вообще-то планы на эту ночь. — Замолкни. — Бросает нетерпеливо Шиничиро, кивает на прощание детям и спешно выходит за дверь. Не то, чтобы Камэ была ангелом с бесконечным терпением и спокойствием. Нет, она тоже человек, которому присуще уставать и раздражаться. Она могла и сорваться на колкость, и ранить какими-то хлесткими фразами и даже закричать в бессилии. Но это всё на него. На Вакасу. На Такеоми. На взрослых, в чьей сознательности она уверена. На взрослых, которых её поведение не сможет ранить или задеть достаточно глубоко. Но не на беззащитном ребенке, который настолько любит её — что сейчас попросту растерян от этой неожиданной ситуации. Камэ могла совершить глупости — даже опасные глупости в виде сотрудничества с якудза — но не по отношению к своему ребёнку. Если в мире и существовала какая-то истина — это то, что Камэ была хорошей матерью. Той, к которой тянулись: сознательно или без, все окружающие. Потому что её заботы и понимания хватает на всех. Может, он просто сам нуждается в ней — поэтому слишком идеализировал её образ? И сейчас гонится за собственной фантазией, бродя по темным дворам? Возможно…ему просто нужна была эта заботящаяся обо всех — даже о нём — Камэ, чтобы хотя бы чуть-чуть не чувствовать на себе груз ответственности, которую он тащит за собой всю жизнь? Шиничиро останавливается на пару секунд. А затем сердится на самого себя за собственные жалкие мысли. Качает головой и решительно срывается на бег, внимательно оглядываясь по сторонам. Даже если они вновь перешли на «вы». Даже если она не видит в нём достаточной надежности, чтобы раскрыться перед ним. Даже если он просто обманывается ею. Он просто не может оставить её одну в ночи и собственном смятении. Шиничиро, наконец, находит её через десяток сброшенных звонков и осмотренных дворов. В какой-то круглосуточной дешевой забегаловке. Где заляпанные пластмассовые столы, изгнанные на улицы — подгибались под постоянным весом пьяных туш. Где стаканы для алкоголя — даже не моют, просто протирают тряпкой, которой потом же вытирают грязные столешницы. Та самая Мекка — для всех опустившихся. Мекка, в которой Камэ выглядела настолько инородным элементом, что вокруг неё была пустота. Она, словно была отделена от остальных пьянчуг, которые изредка пялили на неё из угла. — Что вы здесь делаете? — Шиничиро устало падает на стул рядом с Камэ, и решительно забирает из её рук стакан с мутной жидкостью. — Какого черта? — Камэ хмурится и недовольно надувает губы. Затем неуклюже оборачивается на парня и пытается попасть в него дрожащим указательным пальцем. Однако зрение, видимо, подводит — она слепо щурится в попытке сфокусироваться и напряженно шипит: — Отдай. Шиничиро отводит руку со стаканом максимально и упирает в раскрасневшееся лицо Камэ внимательный взгляд: — Что случилось? Вы в порядке? — Не выкай мне, с ума сошел?! Я всего на два года старше тебя, засранец! Не делай из меня старуху! — Её черты искажаются злобой, и она сжимает пальцы в кулак и мстительно бьёт Шиничиро. Точнее пытается — но координация слишком подводит. Её уводит куда-то в сторону. Инерция тянет — и Камэ не удерживается. Шиничиро быстро ставит стакан на соседний столик — под радостные вопли сидящих за ним — и тянет Камэ на себя, чтобы та не упала вместе со стулом. — Не ушиблись? — Шиничиро бережно отстраняет девушку от своей груди и заглядывает в её стеклянные глаза. Камэ внезапно изнеможенно льнет к нему. Утыкается носом в его ключицу и обиженно бормочет: — Я не старуха. Мне всего двадцать четыре. Прекрати! У меня вся жизнь ещё впереди! — Словно пытается убедить себя, а не его. — Ладно-ладно. — Шиничиро неловко чувствует как сам начинает краснеть от её внезапной близости. — Пошлите…пошли домой. С тебя хватит на сегодня приключений. Сано вздрагивает, когда Камэ внезапно рассыпается хохотом — тем самым пьяным и дрожащим, который в любой момент может перейти в слёзы. — Я красивая? — Приподнимается, чуть выгибаясь в пояснице и обвивает своими руками его талию. Прищуривается, чтобы не упустить ни одной его реакции и вновь хохочет, когда тот против своей воли краснеет до неприличия густо. Затем девушка вновь ложится — едва ли не полностью на него — и ластится к нему, как кошка бессвязно бормоча: — Вы все одинаковые. Пошли, я помогу добраться тебе до дома. Ты красивая. Особенно, когда пьяная. А потом на утро исчезаете. И гоняйся потом за вами восемь лет. Вы все ублюдки. Шиничиро тяжело вздыхает и сглатывает. Черт, побери — вообще не время для смущения. Он решительно берёт себя — и Камэ — в руки и аккуратно встаёт из-за стола, принимая весь вес девушки на себя. Та продолжает болтать, глотая горькие — пьяные — слезы: — Всем вам нужно только одно. Всунуть свой член и подергаться пару раз и упасть замертво, будто марафон пробежали. Чертовы скорострелы. Никакой от вас пользы. Сплошные травмы. Шиничиро освобождает одну руку, чтобы кинуть подошедшему хозяину деньги за вечер Камэ — и только после этого подхватывает её под коленями и поднимает на руки. Она удобно укладывается на его плече. Задумчиво водит дрожащими пальцами по его шее. И бесконечно всхлипывает, продолжая исповедоваться: —… и он, понадеялся, что его извинений будет достаточно. Достаточно? Да тут сам дьявол охуел бы от его наглости! И как назло у Такемичи его внешность! — Камэ икает, затем начинает так ёрзать на руках Шиничиро, что тот вынужден остановится и посмотреть на неё. Только поймав его взгляд, Камэ успокаивается и как-то по-детски шепчет: — А наивность и дурость от матери. Клялась себе, что ни одного мужчины в моей жизни больше не будет. И вот поглядите — опять на чьих-то руках. Она вновь начинает хохотать, обдавая парня кислым запахом выпитого алкоголя. Сано вздыхает и лишь крепче прижимает её к себе. Вообще-то Шиничиро, действительно, только сейчас замечает, что она почти его ровесница. Её нездоровая худоба от вечной работы — ощущалась совсем по другому нежели изящная аристократичность, на которую он привык смотреть. Её непослушные, рассыпавшиеся пряди — щекотали по-детски и с озорством, совсем по другому нежели привычный строго собранный пучок. Её затуманенные глаза — заплаканные и просящие, смотрели совсем по другому нежели проницательные и пытливые. Почему-то до этого её, словно окружала аура достоинства и статуса. Будто, она выше его на ступень, на голову, на жизнь. Но сейчас, когда он несет её слабую и плаксивую на руках — осознание того, что разница между ними всего в два года, становится как никогда ясным. Ему было четырнадцать, когда её — возможно такую же пьяную — нёс на руках парень, которого она любила. Нёс, уже зная, что воспользуется ею, или это произошло всё слишком внезапно? Нёс, даже не осознавая, как разрушит её жизнь. Ей было всего шестнадцать, когда она проснулась на следующий день в пустой постели. С раскалывающейся головой и разрывающимся нутром. Всё ещё ребёнок, который даже не осознавал, что произойдет через девять месяцев. В его глазах она всегда была матерью Такемичи. Но сейчас этот образ шёл трещинами и крошился — как разбитое зеркало, за которым скрывается тайная комната. Откуда, хромая, не обращая внимания на кровоточащие ссадины от осколков — вылезает отражение. Или отражением было то, что было на этой стороне? — Пожалуйста… Я не выдержу, второй раз проходить через это. Моё сердце больше не сможет…понимаешь? — Камэ обессиленно прикрывает глаза и испуганно зажмуривается, словно её одной не хватало на то, чтобы прочувствовать всё, что с ней сейчас происходит. — Я не собираюсь вредить тебе. — Тогда почему возишься со мной? — Ты мать друга моего брата. Ты мой сотрудник. Камэ мигом распахивает глаза. На миг возвращается её обычный сознательный образ — так что у Шиничиро на миг останавливается сердце, однако Камэ вновь начинает судорожно всхлипывать и слабо бить его кулаками, куда придётся: — Враньё. Почему ты, блять, лжешь мне? Шиничиро вновь приходится остановиться, чтобы успокоить её. Он ловко обхватывает её запястья своей ладонью и крепко прижимает к своей груди. Камэ смотрит на него испуганно, оттого и выжидающе замирает. Шиничиро тяжело вздыхает и терпеливо произносит: — Я обещаю, что защищу тебя.