Мам, прости

Когда локация сменяется — Камэ осознаёт: это игра контрастов. Смена узкой, с хаосом и наглухо закрытыми шторами комнаты на её прибранную, просторную спальню, освещенную мягким светом уличных фонарей. Смена собственного тела, неподвижно лежащего под одеялом — на её тело, беспорядочно раскидавшееся по скомканной постели от бесконечно снящегося кошмара. Смена накала страстей между ними на холодную тишину. Больше не было перепалок и взаимных упрёков. Не было несдержанных драк и сорванных голосов. Не было невольно выступивших слёз. Только усталое молчание. Как будто в заводных игрушках садятся батареи — с каждой секундой примитивная мелодия становится всё тише и ниже — скатывается до задохнувшегося в безмолвии хрипа. Камэ смотрит на чужое — своё — тело на кровати. Затем украдкой косится на девушку рядом. На девушку, которой так страстно мечтала стать обратно. Та тяжело дышит — ещё не отошедшая от их драм, но уже вымотанная в конец. Растеряно оглядывает собственную комнату, словно видит её в первый раз. Камэ прослеживает за её взглядом. Отталкивается от фоторамки на прикроватной тумбочки. В центре она — и не она — в окружении своих друзей. С ярким сценическим макияжем и залаченными до неестественного рожками из волос — вся их танцевальная труппа кривлялась на камеру, изображая чертиков. Их танец назывался «Спокойной ночи, малышка». Разнородная смесь нескольких стилей от вога до хип-хопа, напряженная музыка и одинаковые алые комбинезоны Они не выиграли приз. Однако это не помешало им всем улыбаться так лучезарно и искренне, ослепляя импровизированного фотографа. — Ты на репетиции хоть раз ходила? — Это не упрёк. Скорее просто попытка прерывать оглушающее ничего. — У меня же больше дел никаких не было, конечно. Сто раз бегала. Она закатывает глаза и отводит взгляд от фоторамки, а Камэ тяжело вздыхает. Ханагаки всегда хотела реализовать себя в этой сфере. Не сказать, что при переносе в чужое тело — она первым же делом побежала записываться в нужную секцию. Но когда она увидела объявление о наборе: сердце ёкнуло. Внезапно навалилось осознание того, что сейчас ничто и никто не мешает ей реализовать то, о чём она так мечтает. Ничто и никто не мешает ей реализовать себя, о которой она мечтает. Вновь взгляд на свою собеседницу. У тебя было также? Ты, действительно, стала счастливей в её отвратительном мире? В её отвратительном теле? В её отвратительной жизни? — С учебой, я так понимаю — мы тоже в заднице. — Камэ оценивает кипу вырванных из её конспектов листов, который были исписаны какими-то датами и бесконечными пунктами планов. Видимо…из манги? — Ты хоть читала мангу? — Она будто читает мысли Камэ: — Ты видела: как вырос твой сын? Кем он вырос? Камэ вздрагивает и с фальшивым интересом рассматривает свои награды: медали и дипломы за активную — в том числе учебную — деятельность в школе, прикрепленные к стенке у стола. Когда она проснулась здесь, то первым предметом, который увидела: был замызганный томик этой манги. Видно, что перечитанный бесконечное множество раз — со следами капелек на смятых страницах. Со знакомым лицом — таким неестественным в рисовке, но всё равно узнаваемым. Со знакомой именем и фамилией. С её сыном. — Ты воспитывала его. Будущее уже изменилось? Ну… — Горло внезапно пересыхает, и Камэ нервно прокашливается: -… сюжет манги изменился? Камэ прочитала всё, что есть в рекордные сроки. Было бы глупым притворяться, что её сознание приняло бы хоть когда-нибудь нежелательные родственные связи. Однако даже у неё замирало сердце, каждый раз, когда Такемичи получал побои. Когда продолжал сражаться. Когда взвалил на себя ношу спасателя всех и всего. Она не могла знать сюжета до этого, но раз в неделю обязала себя перечитывать мангу, чтобы не упустить изменения. Однако… — Вот именно, что ничего не поменялось. Недостаточно. Всё ещё не сделала ничего. Впереди так много работы, поэтому мне нужно срочно вернуться. У меня нет времени на эти переносы и на откаты во взаимоотношениях из-за тебя. — Камэ замечает, как та отчаянно впивается ногтями в собственные ладони и со стыдом опускает голову. Волосы послушно свешиваются, закрывая её лицо. Но Камэ может представить себе её выражение лица — веер морщин на лбу и крепко зажмуренные глаза. Она сама ходила с этой мимикой так долго, что своя собственная теперь кажется фальшивой. Наигранной. Будто надела чужую маску. Она чувствовала то же самое? Как можно было настолько привыкнуть к её никчёмной жизни и с таким желанием рваться обратно. Камэ прикрывает глаза, будто от яркого света. Перед глазами проплывают картины пережитого в своём теле настоящего. Чуть покрасневший — как всегда, ревел — и бесконечно обеспокоенный взгляд Такемичи. Его пальцы крепко хватающиеся за её одежду. Миллион вопросов обо всём на свете и об ней одной. И объятие. Отчаянное и нуждающееся. Он льнул к ней всем дрожащим телом. Прятал лицо на её груди. Заключал всё её существо в кольцо трясущихся рук. — Никаких откатов не было. — Глухо признаётся Камэ. Она поднимает голову и кидает на Ханагаки вопросительный взгляд в ожидании продолжения. — Я притворилась больной и свела наш контакт к минимуму. В отличие от некоторых — кто рушит мои социальные связи — мне хватило ума понять, что от меня будет только вред. — Камэ возвращает в свой голос насмешку, чтобы отогнать из мыслей воспоминания о собственном объятии в ответ. — Два с половиной месяца? Неловкое. Короткое. После него почему-то начало щемить в сердце. — У нас хронический стресс. Было бы странно, если бы после всего пережитого мы не подхватили какую-то заразную болячку, которую только ухудшает расстройство нервов. Считай, была на карантине. Ребёнок ко мне не заходил. Почти. — Хочешь сказать, он был один? — Камэ отступает на шаг, когда она внезапно резко приближается к ней. Её глаза вновь зажигаются каким-то недобрым светом. Они вновь меняются полюсами контрастов. Теперь эмоциональная, несдержанная и переживающая она давила своими чувствами на потерянную, сдержанную и отчаявшуюся Камэ. — Не надо из меня совсем монстра делать. — Камэ хмыкает и неловко потирает шею, отводя взгляд к гитаре в углу. — С ним был Шиничиро. Точнее он был с Шиничиро. В его доме. Вновь непрошенные воспоминания о заботливом и чутком засранце, который мучил её своими посещениями каждый день. Да, по пьяни она призналась ему в своих слабостях — однако это нечестно с такой поддержкой смотреть на неё и каждым действием убеждать её в своей защите. Тем, что приносит ей таблетки и фрукты для скорейшего выздоровления. Тем, что упрямо приводит врача, несмотря на её протесты. Тем, что неловко — и ни разу не смешно — шутит, лишь бы хоть как-то растормошить её. Тем, что ни разу не вспоминает те пьяные бредни. Тем, что так естественно принял на себя всю ответственность за неё и ребенка — будто по другому и быть не могло. Как это вышло? — Ладно. Не всё так плохо. — Камэ кидает украдкой взгляд на девушку и читает на её лице внезапное спокойствие. Гопнику, она явно доверяла больше, чем той, чью жизнь проживала. Возможно, Ханагаки даже чувствует зависть. Не то, чтобы её жизнь в этом мире — настолько хуже. Нет. Она ни за что и ни на что, не променяет эти дни, наполненные смехом друзей, маленькими приключениями и мелодией всех песен про лето. Зависть была за неё. За то, что в отличие от самой Камэ — она смогла жить так, как ей и не снилось. Держать на коротком поводке главу сильнейшей группировки гопников, в чьих руках вся префектура? Полюбить каждого брошенного ребёнка и стать для них примером? Идти наперекор судьбе и исправлять сюжет всеми силами? Камэ даже и в голову бы не могло прийти, что это возможно. Все её дни там никак не отличались друг от друга. Это был просто один вечный серый день с одной единственной целью: выжить. И, естественно, когда Камэ познала беззаботную жизнь на попечении заботливых родителей и в окружении людей, которые принимают и понимают её — желания возвращаться упало до критически низкой отметки. Она не хочет вновь травмировать ребенка одним фактом своего существования. Не хочет волочиться остаток жизни по работам на побегушках из-за незаконченного среднего образования. Не хочет каждый раз сгорать от ненависти к самой себе, глядя в мутное зеркало. Но…тот факт, что вообще-то это можно было изменить — болезненно проходится по оголенным нервам. — Ты молодец. — Камэ вздрагивает от внезапной похвалы и поворачивается, чтобы та неловко продолжила: — Я про все твои достижения сейчас. В моей…в твоей жизни. Хобби, друзья, амбиции и стремления трудиться над собой. Ты проделала хорошую работу. — Ты тоже. — Слова срываются с губ Камэ, ещё до того как она успевает их обдумать. Затем Ханагаки густо краснеет от смущения и неловкости — и вновь отворачивается. Чёрт, она что вообще идиотка? — У нас немного различные уровни сложности были. — Камэ медленно произносит это и затем вновь смотрит на неё: — Есть разница в том, чтобы пытаться быть не убитой якудза и гопниками, и в том, чтобы найти своё место в обществе. Потому что, чёрт возьми, у самой Камэ явно никогда бы не вышел первый смертельный номер. Однако девушка лишь улыбается уголком губ на её фразу и равнодушно пожимает плечами: — Нет смысла сравнивать. И там, и там — была борьба за жизнь. Камэ хочется возразить. Бросить ей в лицо упрямое: — Нет, разница есть! Очнись! — Однако она сталкивается с чужим взглядом и внезапно узнаёт в нём свой. Такой же разочарованный в самой себе. Укоряющий себя в том, что она не смогла сделать то, что под силу Камэ. — Как пафосно, боже. У Шиничиро нахваталась? — Бормочет Камэ и вновь отводит взгляд, подавая сигнал о том, что сдаётся. Однако не успевает получить ответ. Комната в миг начинает трястись — вся обстановка вокруг раскалывается, словно треснувшее зеркало. Они не успевают даже подумать о том, что произошло — как вновь оказываются в небытии. Темном и до мурашек по коже пустом. — Всё? Наговорились? Пришли к согласию? — Чужой голос доносится из ниоткуда, и, одновременно, отовсюду. Девушки переглядываются между собой и инстинктивно делают шаг ближе друг к другу, чтобы держаться вместе. — Вижу, что мои куколки, наконец, помирились. Надеюсь, больше вы не будете устраивать мне сюрпризов с внезапными переносами? — Кто ты, блять, такой? — Камэ выходит чуть вперёд — назад? влево? вправо? куда ведет это направление? — и на автомате прикрывает другую рукой. — Не время для вопросов, красотка. Пора возвращаться. — Щелчок. Всё схлопывается в одно мгновение. — Будьте послушными девочками. Прежде чем растечься в ничём, Камэ внезапно думает о том, что — наверное — именно так большой взрыв и породил их вселенные.