Мам, прости

Наступили те самые дни выздоровления. Когда тебя настолько радует сам факт того, что ты больше не прикован к постели, что ты не можешь перестать восхищаться обыденными действиями, которые когда-то были для тебя незаметными. Это что мини-прогулка на свежем воздухе наедине с сыном без опекающей поддержки других людей? Это что способность вдыхать ветер полной грудью без риска задохнуться от надрывного кашля? Это что возможность наслаждаться всеми мелкими радостями жизни без страха лишиться всего? Камэ не сдерживает теплой улыбки. Крепче сжимает руку Такемичи в своей — и тот радостно подскакивает. Как зайчик, не в силах идти спокойно — вечно норовя перепрыгнуть через строгие линии плитки парка. Вообще-то это не была такая уж прогулка — Камэ просто отводила сына на занятия к Сано. Впервые после своей «болезни». Поэтому захотелось добавить этому обычному событию чуточку праздника. Поэтому они пошли более длинной дорогой — через сверкающий всеми возможными цветами парк. Камэ готова была раскошелиться на любой каприз мальчика. Однако тот довольствовался огромной сахарной ватой, закрывающей его лицо и непрерывным разговором с ним. Они, как никогда, оказались на одной волне. Словоохотливый от природы Такемичи и Камэ, пропустившая довольно обширный кусок из жизни — их беседа лилась плавно и звонко. Они говорили обо всём на свете: о том, как Такемичи жилось с Шиничиро. О том, как ему впервые удалось выиграть Казутору. О том, как проходили их дни общие и раздельные. О людях знакомых. О людях, с которыми один из разговаривающих только знакомился. О людях, абсолютно незнакомых. Всё было прекрасно. Последние лучи угасающего солнца ласково вальсировали на их лицах. Маленькая ручка надежно закреплена в другой — побольше. Даже обычный осенний ветер теплеет от их вида и льнёт к их ногам игривым щенком. Но потом Такемичи выбрасывает палку из-под сахарной ваты. Камэ смеётся из-за его измазанной мордашки и подаёт ему платок. Пока он с особенной сосредоточенностью вытирал губы, внезапно она кое-что осознаёт: — А разве у Какучё не должно было быть недавно день рождение? — В прошлом году, стояла такая же тихая осень, когда она отводила Такемичи до этого же парка аттракционов, чтобы они повеселились на празднике. — Должно. — Такемичи кивает, показывает матери чистое лицо и отдаёт платок обратно. — Я давно его не видел. Мы должны были встретиться после того, как они вернутся с дачи — но он с тех пор так и не звонил. А потом ты пошла на поправку и, я немного забыл о нём. Мам, что такое? Камэ останавливается на месте, как вкопанная. Такемичи обеспокоенно заглядывает в её лицо и непонимающе чешет бровь: — Я что-то не то сказал? Тот день уже наступил? Чёрт, дни летят так быстро — словно кто-то, действительно, от скуки ставит их на перемотку. Она не успевает проследить за всеми хронологическими линиями. — Нет-нет, задник ботинка немного спал. — Камэ улыбается Такемичи и делает вид, что поправляет абсолютно нормальную обувь. Ладно, сохраняем спокойствие. Она ведь знала, что этот момент наступит. Сейчас она даже в выигрыше — кто бы не игрался ею, но он явно смиловался: нужные воспоминания — при необходимости — легко вытаскивались из сознания. Она непринужденно переводит разговор на другую тему, чтобы больше не возникало таких заминок. Такемичи даже не замечает этого — просто с головой ныряет в рассказ о своих школьных друзьях. Камэ слушает его вполуха — но не пропускает ни единой его интонации. Где нужно кивает, а где и поддакивает — всеми силами показывая, что ей, в правду, интересен и его разговор, и он сам. Однако мысли настойчиво ускользали от попытки сконцентрироваться. Она повторяет про себя, словно мантру план дальнейших действий. Сейчас: её главной задачей становится довести ребенка до кружка без лишних приключений. Затем найти Шиничиро. Разыграть перед ним беспомощное беспокойство от неизвестности из-за абсолютно непонятной пропажи отнюдь не чужих людей. Затем дождаться, пока он отыщет информацию об аварии и детском доме. И тут в плане возникала первая заминка: что делать с полученной информацией дальше. В идеале: обыграть это так, чтобы вмешать в дело ещё и Изану. Однако — как заставить Шиничиро признаться ей и признать его? Вновь давить на жалость? Они с Такемичи, в любом случае, поедут навещать мальчика. Детский дом, практически, загородом. Если она сможет заставить поехать Шиничиро вместе с ними, то явно достигнет прогресса в этом деле. Но как это провернуть? Акцентировать внимание на том, что она ослабевшая после изнурительной болезни женщина? Одна с ребенком, в дребезжащей электричке, без особых средств к связи на случай чего в какой-то глухомани? Камэ подавляет тяжелый вздох и в очередной раз улыбается на слова Такемичи. Параллельно с этим не прекращает думать о том, что по идее: Шиничиро и сам начнёт так думать без её подачки. Но тогда он может отправить с ней какого-нибудь Вакасу или Такеоми, или любого другого поверенного. Но избежит конфронтации со вторым младшим братом у неё на глазах. И таким образом, остаётся только один способ: показать ему своё доверие. Выставить свои слабости так, чтобы они четко были видны только ему одному. И только с пониманием, что для всех остальных все эти уязвимые места скрыты за тщательно вытканной ширмой. Камэ неприязненно морщится и задумчиво постукивает указательным пальцем по костяшкам детской ручки. Совершенно не хотелось поступать подобным образом с Шиничиро. Перед глазами тут же встаёт его образ: доверчивый до смешного, но отважный. Ему не хотелось врать — однако она уже ему недосказывала почти всё. Его доверием не хотелось пользоваться, но иного способа ввести в её сюжет Изану — просто не было. По крайней мере, не с её возможностями точно. Дорога до дома Сано протекает быстро. Камэ даже не замечает этого, пока Такемичи не вырывает свою руку из её и не начинает радостно нестись к своим — уже переодетым — друзьям. Они обмениваются парочкой вежливых фраз с дедушкой Сано. Затем Камэ спрашивает у него разрешение на то, чтобы поговорить с Шиничиро. Дедушка Сано уже не слушает её — тренировка началась. Поэтому просто машет рукой куда-то на улицу и прикрикивает на непосед в строю: — Где ваша дисциплина? Камэ кивает Такемичи прежде чем скрыться на лестнице. Быстро проходит мимо двора и без всякого сомнения направляется к гаражу. Она не сразу же заставляет себя постучать в железную дверь. Кулак замирает в миллиметре, словно удерживаемый совестью. Чёрт, он делает абсолютно всё, что возможно и невозможно для её благополучия — а она, в который раз, сокращает дистанцию между ними только, когда ей что-то от него нужно. Тихо цыкает на саму себя, раздраженная внезапной потерянностью. Прекрати. Она ужасный человек, серьезно. Но пусть уж лучше она как-нибудь проживёт в мучениях от этого факта, чем от гложущей вины того, что смерть Шиничиро — будет на её руках, если она что-то не предпримет. Пусть даже что-то такое примитивное и склизкое, как решение в её голове. Камэ решительно стучит в дверь и открывает её, не дожидаясь ответа. Словно боится, что появившаяся решимость исчезнет в любое мгновение. — Чёрт побери, Манджиро, я же сказал тебе не заходить сюда! Так сложно хоть раз послушать меня? — Камэ замирает на пороге и внимательно следит за тем, как Шиничиро в лихорадочной спешке накидывает кусок промасленной ткани на нечто, стоящее в окружении инструментов на его рабочем столе. — Прости, пожалуйста за вторжение. У меня срочное дело! Шиничиро оборачивается на её голос и облегченно выдыхает: — А, это ты. Блин, думал опять мелкий засранец устроил партизанскую войну. — Что выведывает? — Камэ не отрывает взгляда от всё ещё неизвестного нечто на столе. В груди вновь начинает подниматься горькая тревога: — Бомбу строишь? Что за секретность? Шиничиро прыскает и неуверенно взлахмачивает волосы на затылке. Оглядывается вокруг, словно ожидает, что младший брат вылезет из какой-нибудь пустой канистры на полке. Затем смущенно пожимает плечами: — Да, ничего особенного… Камэ уже не спрашивает. Просто констатирует: — Игрушка для Майки. Шиничиро кивает и слегка хмурится, пытаясь понять: как она догадалась. — Это логично. — Камэ улыбается уголками губ и поясняет: — С учетом, что ему внезапно стало запрещено заходить в гараж, где он едва ли не ночевал вместе с тобой. — Ну, да. — Довод, действительно, логичный, поэтому Шиничиро с легкостью соглашается с Камэ. Выглядит совсем мальчишкой с этой смесью смущения и распирающей гордости на покрасневших щеках. — Могу показать… Мне нужен взгляд со стороны. Ну, естественно, держи всё в секрете и так далее. Но ты там не жди чего-то грандиозного. Это пока просто макет. — Уверена, что бы там ни было — это шедевр. У тебя золотые руки. — Камэ почти задерживает дыхание, пока Шиничиро издевательски медленно стягивает старую тряпку с секрета на столе. Самым большим недостатком в плане Камэ было то, что особые актерские способности для особенной интуиции Шиничиро — отсутствовали у неё напрочь. Она боялась, что просто не сможет в достаточной мере сыграть нужное потрясение с нотками испуга, чтобы Шиничиро сразу же сосредоточился на ней. Но всё в порядке. Всё идёт по плану. В изогнутом каркасе на столе явно угадывался самолётик. На застывшем лице Камэ явно читалось необходимое смятение. В потемневших глазах Шиничиро появилось явное беспокойство: — Погоди, срочное дело? Что-то случилось? Что-то со здоровьем?