Мам, прости

Окно электрички было всё в грязных разводах, поэтому местность за стеклом угадывалась чисто интуитивно. Приходилось напрягать зрение, чтобы различить черные дома, где штукатурку заменяет несколько слоев аэрозольной краски. Причудливые граффити заманивали, гипнотизировали. Камэ не отрывала от них взгляда, в попытке разобраться в переплетениях дрожащих линий. Имена, призывы, даты — незнакомые, оттого загадочные. Кому они посвящались? Как на них отреагировали? Что мучало художника, который выплеснул все свои эмоции в этих кляксах? — Укачало? — Краем глаза Камэ замечает, как Шиничиро изнеможенно откидывает голову на грязную спинку обшарпанного кожаного сидения. Отрывает взгляд от окна и начинает осторожно рыться в сумке в поисках воды. Встать пришлось рано, чтобы успеть вернуться домой до ночи, поэтому Такемичи мирно дремал на плече у матери. Камэ осторожно высвобождает руку, вытаскивает минералку и тянет её Сано, возвращаясь в обратное положение. Такемичи даже не морщится от чужих копошений — лишь чуть дергается и продолжает сладко сопеть. — Всё в порядке. — С трудом произносит Шиничиро и заставляет себя распахнуть глаза, чтобы посмотреть на женщину перед собой и принять от неё воду: — Просто плохо спал. Вот и весь разговор за всю серую — такую же мутную, как окна — поездку. Шиничиро никак не показывал, что между ними с Камэ был какой-то разговор. Вёл себя, как обычно, словно прошлого не существовало. Камэ ничем не выдаёт, что знает о том, что тот попросил Вакасу приглядеть за ней. Вела себя так, словно Имауши абсолютно никак не давал понять, что находится рядом с ней не по своей воле. — Просто проходил мимо. — Вот, что он сказал в тот вечер, когда в итоге Киё ретировался и Вакасе выпала «честь» довести её до квартиры. Причем в тот момент так многозначительно на неё посмотрел, что стало ясно: она потеряет остаток уважения в его глазах, если действительно поведётся на эту сказку. Ну, к Шиничиро и не могло быть никаких претензий. Она же сама подтвердила свой статус жертвы — он в ответ проявил заботу единственным образом, каким умеет. Шиничиро возвращает ей воду и бормочет, оглядываясь на полупустой вагон: — Едем, как в катафалке. Тишина аж жуть. — Просто ещё рано. — Камэ думает, что Шиничиро имеет в виду досыпающих пассажиров, но осекается, когда понимает, что тот не отрывает от неё взгляда. — Почему ничего не спрашиваешь про Вакасу? — Он словно читает её мысли и — как всегда — беспардонно переходит сразу же к делу. — А надо? — Камэ не удерживается от зевка и с извинениями прикрывает ладонью рот. — Я понимаю: почему ты это сделал. Всё в порядке. По привычке пожимает плечами и тут же одергивает себя. Смотрит на ребенка — тот морщится, но похоже это движение никак не прерывает его дремоту. Шиничиро лишь хмыкает и кивает. Вновь прикрывает глаза. Вновь воцаряется тишина. Камэ пару мгновений следит за мрачным лицом Шиничиро и осторожно интересуется: — А ты почему ничего не говоришь про ту историю? — Шиничиро тут же открывает глаза и молча смотрит на нее. Не переспрашивает: о чём она? И так знает, что здесь имеется в виду. — А надо? Я понимаю: почему ты это сделала. Всё в порядке. — Возвращает ей фразу и спешно отворачивается к окну, словно боится, что Камэ что-то прочтёт по его глазам. То, что они одинаковы? То, что через неё — он оправдывает себя? То, что нуждается в том, чтобы она вернула ему его понимание, когда правда всплывет? Как пройдет встреча с Изаной? А в том, что она пройдёт, сомнений не оставалось ни у Шиничиро, ни тем более у Камэ. Приход взрослых всегда значимое событие для воспитанников. А детский дом не настолько большой, чтобы можно было не запомнить тех, кто приходил постоянно. — Тот парень… — Камэ возвращается в реальность и тут же сталкивается с неуверенным взглядом Шиничиро. Вопрошающе вскидывает бровь, и тот как бы нехотя продолжает: — Ну, твой бывший, он тебе…угрожал? Вакаса не слишком понятно объяснил всё, что произошло. Что вообще видел Вакаса? Он был слишком далеко, чтобы понять контекст разговора. Поэтому перед его глазами раскрывалась только немая картина, где они держатся за руки и пытаются поделить пакет. — Больше ставил в неловкое положение. Вряд ли от него может исходить какая-то угроза — он безобидный. По сути, сам не понимает, что делает. — Это обычно и есть самая большая угроза. — Тихо произносит Шиничиро и устало потирает переносицу. — Я знаю, что он служит якудза. — Ловит удивленный взгляд Сано и поясняет: — Он сам разболтал. Да, и я ведь видела, что он приходил тебе с каким-то делом. Так что — неудивительно. Шиничиро жмурится, как от боли и спешно произносит: — В этот раз у тебя проблем не будет. Это всё только между моей бандой и ими. — Ладно. Мы всё равно говорили не о работе. — Камэ вновь хочет пожать плечами, но спохватывается и косится на ребёнка. — А о чем? — До Шиничиро после доходит, что это слишком личный вопрос и он тут же рассыпается в извинениях. Камэ слегка прищуривается. Сколько ещё ему нужно откровений, чтобы сломаться перед ней? — О нём. — Камэ кивает на ребенка и осторожно подбирает слова: — Меня обвинили в том, что я и шанса не даю ему на исправление. По лицу Шиничиро сразу же читается, что он хочет осудить его, но затем осекает сам себя. Боже, вину за собственные проступки разве что можно было написать алой краской на его лице, чтобы было более очевидно, чем есть сейчас. — Ну, всякое бывает в жизни, да. — Невпопад бормочет Шиничиро, нервно взлохмачивает волосы и вновь спешно отворачивается к окну. — Что ты имеешь в виду? Шиничиро не поворачивается к ней. С интересом смотрит как за окном расплескивается по небу тусклое солнце и цедит: — Просто. Просто разные ситуации, разные люди. Возможно, действительно, — Шиничиро нервно прокашливается и продолжает теребить собственные волосы: — он изменился. — Ради Бога. Но память так просто не убедить. Наверное, самое уничтожающее, когда тебя просто бросают. Когда еще вчера этот человек обещал быть всегда с тобой, но уже сегодня отворачивается, будто тебя и нет. А тебя, действительно, нет — ты просто перестаешь существовать в его глазах. Камэ задумывается и поправляет себя: — Нет. Создается ощущение, что ты просто недостоин существовать. У тебя нет права на то, чтобы быть личностью — поэтому тебя и оставили. Не потому, что тот человек плохой, а потому что ты — недостаточно хорош. Это полностью разрушает. Шиничиро оглядывается на неё едва ли ни с испугом. Камэ прищуривается и чуть склоняет голову на бок: — Хотя откуда тебе знать. Ты ведь никогда не был в такой ситуации. Тебе, наверное, даже и представить сложно: как это можно так поступить. Шиничиро растеряно кивает и оглядывается вокруг, словно хочет попросить у кого-то помощи и отсесть отсюда. Но Камэ это не останавливает. Она продолжает жестко чеканить: — Поэтому я и не прошу понимания. Эмпирический опыт индивидуален для каждого. То, через что прошел ты — будет загадкой для меня. И наоборот. Просто не упрекай меня в том, что у меня нет достаточно сострадания для него. Просто будь на моей стороне — не на его. — Естественно, я за тебя. Всегда за тебя. — Шиничиро перестает ёрзать и упирает в Камэ удивленный взгляд: — И уж точно никогда не посмел бы судить тебя. Она искренне надеется, что все её слова и действия достаточно крепко цепляются за сознание парня. Что он запомнит — она кругом должна ему. Она мысленно обращается к нему с этой просьбой. Запомни. И в нужный момент используй её искренность против неё. Заставь расплачиваться пониманием за темное прошлое. Потребуй долг благодарности обратно. — Будем держаться вместе. — Камэ улыбается ему краем губ и первой отворачивается к окну. Сломайся. И крепко схватись за её грязные руки.