Мам, прости

Это был обычный день. Ливень не пронзал сухую землю насквозь, небеса не разверзлись и молния не стала свирепо карать неверных. Солнце светило умеренно и не обжигало, однако ветер был слишком тих, чтобы погода стала приятной или ужасной из-за пыльной бури. Но он был, поэтому нельзя сказать, что этот полдень запомнился своей удушающей духотой. Это был обычный ничем не примечательный день. День прощания с Ханагаки Камэ. Не сказать, что пришло очень много народа, чтобы в последний раз проститься навсегда. Но и не слишком мало, чтобы назвать некогда живущую несчастной: скорбящих было достаточно, чтобы в помещении витал тяжелый дух тоски. Тоже обычный, ничем не примечательный для служащих в храме обряд прощания. Из необычного был только наглухо закрытый гроб. Цветы вместо плеч и головы умершей возлагали вокруг него. Шепотом передавался ужасающий слух о том, что лицо женщины настолько сильно изуродовано из-за ударов, что на него невозможно смотреть. Если бы это было кино, то камера бы медленно отъезжала, чтобы охватить весь фон. Чтобы зритель увидел детей, выглядевших в строгих костюмах чужеродно и неестественно. Взрослых, слишком вымотанных подготовкой ритуальных обрядов, чтобы плакать. Но всё это массовка. Уже через мгновение камера бы сфокусировалась на центре всей композиции. На трёх фигурах, статуями стоящих у гроба. Казалось бы они были настолько близки, что стали одной частью с ним. Настолько, что шепот сплетен о причинах закрытой крышки слишком плавно и естественно перетекал в разговоры о том, почему они не плачут. Двое детей и один взрослый, который держал свои ладони на их плечах. То ли боялся, что они не удержатся на ногах. То ли сам не находил достаточной опоры. Поговаривали один из них — тот мальчик с неприлично взлохмаченными волосами был сыном погибшей. Пришедшие попрощаться начали традицию заглядывать в его лицо сразу же, едва цветок коснется дерева. Они передают ему конверт с деньгами, говорят слова поддержки и сочувствия, но все их мысли только о выражении его лица. Точнее его отсутствии. — Разве можно быть настолько бессердечным? — Весьма кстати зритель бы услышал шепот безликих сплетниц, которые всегда присутствуют в подобных эпизодах, чтобы показать насколько же поспешны выводы общества. — Даже причесаться не смог на похороны собственной матери. Какая небрежность, какое неуважение! — А на лице ни слезинки. Хоть бы притворился, что скорбит. Она же его одна на ноги поднимала! — Горячо подхватывает её собеседница и бросает в спину мальчика осуждающий взгляд. Тот никак не реагирует на подобный выпад. Продолжает смотреть перед собой и не видеть ничего. Взрослый за его спиной чуть сжимает его плечо в качестве поддержки. Однако мальчик и на это никак не реагирует. Просто продолжает смотреть на нечеткую фотографию в простой рамке. На ней женщина неловко улыбалась, а из обрезанного уголка виднелся кусочек праздничного торта. Видимо единственно подошедшим посмертным снимком стал тот, что был сделан в честь дня рождения. — Ещё непонятно, каким способом она его на ноги поднимала. Видели байки на улице? — К сплетницам присоединяется мужчина среднего возраста. Устало оттирает лысину и жадно глотает воду, недоброжелательно пиля спину парня: — Вроде бы вон тот, который стоит с детьми, глава какой-то банды. На его деньги и была устроена церемония. Две женщины удивленно охают и продолжают цыкать, привлекая внимание и остальных. — Второй мальчик рядом с ним — его младший брат. Вроде бы он присутствовал в момент убийства. — Тихим шепотом передаёт кто-то ещё, чтобы общество фрагментарно сложило неправильную картину происходящего. — Ну, неудивительно. Разве может что-то хорошее быть от дел с гопниками? — Наверняка, всё из-за денег. — Вот-вот, на какие деньги, она по вашему, одна поставила сына на ноги? Тихие слова, словно камни — ударяются с силой о спину. Второй мальчик со светлыми волосами — в отличие от своего друга — реагирует слишком эмоционально. Аккуратное лицо тут же искажается злобой. Он дергается и крепко сжимает пальцы в кулаки. Уже готов повернуться, чтобы броситься к говорящим и запихнуть каждую их фразу глубоко в глотку. Но парень вновь повторяет своё движение. Крепко сжимает его плечо и заставляет оставаться на месте. Одними губами произносит: — Успокойся, Манджиро. Она бы этого не хотела. — Этого хватает, чтобы тот тяжело выдохнул, жадно копя злость и в бессилии замер. Сейчас бы его лицо должны были взять крупным планом. Так, чтобы зритель заметил, как его взгляд растерянно бегал по всему помещению. Оглядывал что угодно с дотошным интересом ко всем маленьким деталям. Но упрямо не хотел останавливаться на фотографии, с которой его друг не сводил стеклянного взгляда. Так, чтобы зрительно ощутил без слов — он чувствует вину. — Извините, что в такое время. — К ним подходит мужчина и почтительно кланяется: — Мои соболезнования. Это большая утрата для всех нас. Он получает слабый кивок от взрослого и прокашливается, доставая из куртки удостоверение: — Я Тачибана — капитан полиции. Веду дело об… — Он косится на сына умершей и вместо слова «убийство» быстро исправляет: — …дело Ханагаки-сан. Вы не против, если я задам вам пару вопросов? — Вы немного не вовремя. Мне надо следить за церемонией. — Сухо отвечает ему парень и вновь крепко сжимает за плечи двух детей. Капитан полиции тут же понимающе кивает: — Мне самому не хочется портить обряд прощения полицейским бюрократизмом. Моя семья пришла сюда, чтобы попрощаться, поверьте, моя жена и дочь тоже очень недовольны тем, что я подошел к вам. Однако… — Тачибана-сан прищуривается и изучающе вглядывается в бескомпромиссное лицо напротив: — …вас очень тяжело выловить в обычной жизни, Сано Шиничиро. Шиничиро тяжело вздыхает. Косится сначала на сына Ханагаки, затем на своего младшего брата. Последний ободряюще кивает ему — словно заверяет, что они справятся сами. Он оглядывается, словно оценивает присутствующих: можно ли на них положиться, чтобы оставить детей одних. Натыкается на несколько теплых взглядов и, наконец, отпускает руки. Кивает полицейскому на выход, чтобы они смогли поговорить без лишних ушей. — Точно вам говорю, из-за этого бандита всё! — Если не он сам… Ворох новых сплетен следует по пятам, но Шиничиро идёт на выход с гордо выпрямленной спиной и поднятой головой. Твердый взгляд темных глаз направлен только вперёд, словно никого больше не существует. В этот момент камера бы отправилась вслед за героями, чтобы зритель из простого обмена фраз прояснил для себя происходящее, о котором только догадывался опираясь на слухи: — Почему ваш брат присутствовал в тот вечер? — Семейная ссора. — Вы были первым, кто прибыл на место преступления? — Мы отправились, как только увидели на пороге перепуганных детей. — Почему сразу не вызвали полицию? Здесь Шиничиро бы иронично усмехнулся и выгнул бровь: — Вы серьёзно? — Затем кивнул бы в сторону стоящих в ряд байков и охраняющих их людей в форме Чёрного Дракона. Тачибана-сан понимающе кивает, даже не глядя на собравшуюся во дворе банду. Его взгляд цепко направлен на лицо своего собеседника, словно впитывая каждую его мимику: — Это правда, что член вашей банды виновен в убийстве? — Да. — Шиничиро сжимает руки в кулаки и цедит ответ сквозь сцепленные зубы. Видно, насколько тяжело ему самому контролировать свою ярость от одного только воспоминания о виновнике. — Почему он это сделал? Разве в бандах подобного рода не существует строгой иерархии, в которой никто не имеет права предпринимать что-либо без приказа верхушки? Хотите сказать, он осознанно пошел на преступление без вашего на то ведома? — Он был предателем и уже давно не подчинялся мне. Хотя, нет… — Лицо Шиничиро мрачнеет, а тон становится ледяным: — Он никогда не подчинялся мне. Изначально в нашей банде была крыса. — И настолько могущественная группировка, как ваша допустила это? А по мне, звучит как очень хорошее оправдание собственных действий. Шиничиро ничего не отвечает. Лишь оглядывает полицейского презрительным взглядом и разворачивается. Идёт к байкам, на ходу вытаскивая из кармана сигареты. По закону жанра осталась бы одна, чтобы зритель понял уровень стресса парня, который за день скурил всю пачку. Быстро щелкает зажигалкой и тяжело затягивается, прислоняясь к своему байку. Если бы это было кино, то эта сцена стала бы завязкой сюжета. Момент, когда зрителю начинают раскрываться условия задачки, которую они должны решить. Дано изуродованное до неузнаваемости тело. При жизни эта женщина имела отношения к банде гопников: люди говорят, что деловые, но тот факт, что глава на собственные деньги проводит церемонию прощания всё-таки наталкивает на мысль, что они были более близки, чем просто партнеры. Нас познакомили с одним из протагонистов — полицейским, верным слову закона и своей семье. Скорее всего в дальнейшем он будет убит одним из первых за слишком неуёмное любопытство и упорство, которое привело бы его к разгадке раньше положенного. К разгадке вопроса: кто стоит за убийством Ханагаки Камэ? Врёт ли глава Чёрного Дракона о своей непричастности? Правдивы ли сплетни об их отношениях? Чем вызвано подобное поведение её сына? Вопросов становится ещё больше, когда на сцене появляется еще одна фигура. Таинственный мужчина, который воровато оглядывается на стоящего к нему спиной Шиничиро, прежде чем войти в храм. Он прячет своё лицо и смотрит только себе под ноги, чтобы избежать ленивой заинтересованности во взгляде полицейского. Незамеченным проходит мимо всех прощающихся, которые слишком поглощены разговором Шиничиро и капитана полиции. Поэтому подходит к сыну Ханагаки быстро и без проблем. Он тяжело отпускает свою руку на его плечо, будто бы пародируя жест Шиничиро. А на уничижительное: — Вы ещё кто? — От младшего брата главы лишь спокойно отвечает: — Отец Ханагаки Такемичи. При этом произносит эту фразу с таким достоинством, что мальчик, наконец, отрывает свой взгляд от снимка. Внимательно смотрит на незнакомца, пока на его лице появляется подобие вопроса. — У него была только мать. — Его друг совсем не дружелюбно хватает его за пальцы и тянет вниз, чтобы тот отпустил плечо Такемичи. Но тот лишь крепче сжимает свою ладонь. Тихо цыкает и с мягким укором смотрит на фотографию Камэ. — Она так и не рассказала тебе обо мне. А ведь обещала. — Затем переводит взгляд на Такемичи и с упором произносит: — Видимо не успела. Из-за них. — Вы знаете, кто это сделал? — Такемичи впервые за несколько дней подает голос, из-за чего тот выходит хриплым и надтреснутым, будто от простуды. — Да. Я расскажу тебе всё, что знаю. — Без обид, но, по-моему, это какой-то развод. — Манджиро продолжает недоверчиво смотреть на мужчину и шипит свои опасения на ухо Такемичи. — Какой-то непонятный хрен с горы появляется в день похорон твоей матери и заявляет, что он твой отец? Очень удобно. А где он был всё это время? Ты ведь его в первый раз видишь? Такемичи кивает головой, не сводя нечитаемого взгляда с лица чужого человека. Тот в ответ лишь тяжело вздыхает, показывая как ему самому неловко в этом признаваться: — Мы с ней недавно виделись несколько раз. Говорили о том, что надо возобновить общение. Она пообещала, что обязательно поговорит с тобой насчёт меня, прежде чем мы с тобой встретимся. — Пиздеж. Она бы никогда не стала что-то скрывать от него. — Мгновенно отвечает за Такемичи Манджиро и нервно озирается в поисках своего старшего брата. — О, поверь. Твоя мама много чего не рассказывала тебе. — Для незнакомца словно и не существует Манджиро. Всё его внимание приковано к Такемичи. — Например? — Тот облизывает обкусанные до крови губы и всё ещё не стряхивает со своего плеча чужую ладонь. Мужчина кидает взгляд на Манджиро и демонстративно наклоняется к Такемичи, чтобы было слышно только ему: — Например то, что твоя мама работала на якудза. Не находишь никакой связи между убийцей из Черного Дракона и этим замечательным фактом? — Затем выпрямляется. Игнорирует испепеляющий взгляд Манджиро и слегка надавливает на плечо мальчика: — Не самое лучшее место для разговоров, не находишь? Может выйдем — и там я тебе расскажу всё, что ты хочешь знать. — Погоди, Мичи, ты же несерьезно? — Манджиро хватает его за руку, когда тот без лишних вопросов собирается уйти вместе с мужчиной. — Чёрт, давай хотя бы Шиничиро дождемся прежде, чем что-то делать. Такемичи замирает на этих словах. Прикрывает глаза и произносит ровным тоном, вырывая свою руку из хватки чужой: — Мы один раз уже его ждали. Моя мать оказалась в гробу. Хватит вмешиваться в дела моей семьи. Если бы это было кино, световой монтажер постарался бы на славу: специально бы установил свет так, чтобы главный герой пафосно уходил в сияние. Так, чтобы зрителю было понятно: он больше не вернётся. И так, чтобы он тут же задался вопросом: а правильно ли он поступает? И незнакомец, назвавший себя отцом, тут же поспешил бы уверить их: — Правильный выбор, парень. Уж поверь, я поклялся твоей матери позаботиться о тебе. И ни за что тебя не брошу. Больше не брошу. Время познакомиться: меня зовут Киё Сакаки. Но ты можешь звать меня папой. — Мужчина тянется к нему, чтобы потрепать по волосам, но мальчик лишь уворачивается из-под его руки, даже не скрывая свою неприязнь: — Мне плевать. Я здесь только, чтобы найти виновного. Киё замирает и оборачивается на сына с растроганной улыбкой гордости. — Якудза всегда держат своё слово. Поверь, они помогут тебе так, как помогли когда-то мне. Мы обязательно отомстим за смерть Камэ, дружище. Если бы это было кино, то сейчас экран бы постепенно затухал, наводя интригу. Что произойдет после? Пойдут ли титры, предшествующие надписи «конец»? Или это только начало, после которого будет таймскип и основное противостояние главного героя вражеским силам?