Мам, прости

— Представляешь, каждый божий (мой) раз было одно и то же. Нет, обстоятельства конечно же менялись, но всё вело к одному финалу: главный герой завершает все свои геройские дела, кто-то умирает, кто-то успевает перейти на другую сторону — но зло всегда становится поверженным. Понимаешь? Камэ недовольно морщится и потирает виски от постоянной болтовни Ханмы. Он был самым отвратительным партнером для просмотра фильма: потому что на каждое действие на экране у него обязательно находился какой-то развернутый комментарий, которым он тут же спешил поделиться с Камэ. Он говорил с энтузиазмом человека, слишком долго бывшего в одиночестве — не ожидая ответа, просто наслаждаясь звуком своего голоса. Поэтому Ханагаки лишь цедит воздух сквозь зубы и ни на миг не отворачивается от ленты. Даже несмотря на то, что со стороны, казалось, используются избитые штампы и приевшиеся клише — сердце всё равно замирало. Потому что это был не фильм — это была жизнь. Жизнь еë сына, который остался совершенно один. Который был полуправдой заманен в самую опасную организацию — и теперь по заверению Киё в полезности мальчика перед верхушкой, остался там навсегда в качестве воспитанника. — И тогда я подумал: если всё вокруг изменяется, а главный герой нет, то нужно просто сменить фигуры. Сделать так, чтобы он больше не был главным героем. Освободить это место и посмотреть, кто же его займёт. Камэ не знает, сколько времени прошло. Можно ли принимать их функционирование равным существованию людей на ленте? Или им, действительно, показывают самые важные вырезки, которые стали финальной версией фильма? Время будто текло мимо них, словно они были в вакууме — настолько оно не ощущалось. Скорее всего они просто были в каком-то «мешке» между реальностями, в котором не действуют ни один из научных законов. Поэтому было так тяжело уследить за длительностью событий. Сейчас показывают жестокие тренировки Такемичи в мафии. Даже несмотря на неплохую подготовку в школе Сано — они продолжают даваться ему с трудом. Он постоянно уходит весь в крови. Несколько раз попадал под капельницу в критическом состоянии. Но продолжал неизменно вставать. Сверкать яростью в некогда ясных голубых глазах и раз за разом бросаться на более сильного противника. Камэ хотела отвести взгляд и не смотреть, как раз за разом искажается восприятие сына — но отвернуться значило бы столкнуться лицом к лицу с божком. Странно, что Ханма не наложил какой-то мотивирующей музыки на этот эпизод. Видимо, лента существует отдельно от него. В противном случае она не сомневалась, что у него хватило бы наглости вставить что-то с замашкой на рок. — Но сколько бы я не старался его сломать — он вот так же, постоянно оказывался на ногах! — Ханма возмущенно охает, видимо, тоже наблюдая череду тяжелых будней Такемичи в якудза. — Упрямый засранец. Неудивительно, что глава якудзы так прикипел к нему. Действительно, босс мафии, который скептично отнесся к существованию сына своего подчиненного, теперь наблюдал за каждым его шагом. Все остальные члены якудза могли сколько угодно пренебрегать слабаком с улицы, которого притащил второй слабак — но какое-то уважение со стороны главы заставляло всех общаться с Такемичи едва ли не заискивающе. Все понимали, что он на особом счету. Всегда на нём был. — Тогда я вспомнил Фрейда и его теорию об определяющей роли детского опыта в дальнейшем становлении личности. Согласись, всё то, что мы называем характером — это привычки, сформированные детством. Я всё время пытался воздействовать на более-менее созревшего Ханагаки. Но никогда не смотрел в корень проблемы — в его детство. Поэтому всегда и выходил типичный сенен с дружбой. — А ты, как типичный злодей из сенена, любишь поболтать. — Камэ не выдерживает того, как на экране в очередной раз избивают Такемичи в «воспитательных» целях и поворачивается к Ханме, даже не скрывая собственного раздражения. Тот как ни в чём не бывало пожимает плечами и тоже отрывается от экрана: — Поддерживаю имидж. Смотри, там сейчас будет смена эпизода! — Он вновь берется двумя пальцами за её подбородок и насильно поворачивает к экрану: — Я ведь пошел по наиболее очевидному пути: дать главному герою тяжелое детство: отвратные родители, полное одиночество, нищета. Но не учел того, что его упрямство это какой-то врожденный феномен, а не сформировавшаяся черта характера. Он преодолевал все трудности и оставался главным героем. Идеал для подражания не ломался, сколько бы несчастных детств не пережил. Переход эпизодов заставил задуматься о том, что всё-таки лента показывает только ключевые сцены, не собирая каждую мелочь прожитого дня. Ну, или же это показывалось настолько быстро, что мозг не успевал реагировать. Вторая версия тоже имеет место, учитывая то, что Камэ только сейчас заметила, что Такемичи подрос. Сколько прошло? Год? Два? Локация темного подвала для тренировок сменилась на просторный, даже роскошный, зал для приемов. Безразличные, изуродованные шрамом лица незнакомца сменились на вполне привычные лица банды Черного Дракона. Переговоры? Затянули они с этим противостоянием конечно. Но когда Шиничиро выходит вперёд и сразу же обращается к Такемичи, Камэ понимает: он оттягивал войну до последнего, чтобы отыскать его: — Мы готовы пойти на уступки, если вы отпустите его. — Но что, если пойти от противного? Что, если дать главному герою счастливое детство и в один момент лишить его? Тоже клише, поэтому я решил чуть его подправить: погрузить героя в несчастье, а потом резко прислать ему спасение. В твоём лице. Чтобы страх того, что тот ужасный период повторится, преследовал его до последнего. Чтобы потом, когда он всё-таки привыкнет к счастью, исполнить его главный страх. Лишить всего хорошего. Вновь толкнуть в эту пучину горя, но теперь выплыть будет тяжелее. Уже знаешь, почему? На ленте Такемичи смерил Шиничиро несвойственным для него ледяным взглядом. Он не слушал того, что парень говорил ему о возвращении. Переводил прищуренный взгляд с одного лица на другое. Глава якудза лениво взлохматил его волосы, но Такемичи быстро отстранился от нежеланной ласки, чем вызывает только легкий смешок. Босс переводит взгляд обратно на мрачного Шиничиро и лишь пожимает плечами: — А кто сказал, что мы его держим? Он сам остался. — Глупости! — Шиничиро кидает на главу неприязненный взгляд, а затем с надеждой заглядывает в лицо Такемичи: — Тебе не нужно оставаться с ними. Я понимаю, что ты был потерян, чувствовал себя одиноко и скорбил, поэтому и пришел сюда. Но ты больше не один. Ты никогда не был один. И не будешь. Мы позаботимся о тебе. Я… Однако он не успевает договорить. Откуда-то появляется Киё и кладет свою руку на плечо Такемичи. В этот раз мальчик не дергается. Остается на месте, но и не наделяет отца своим вниманием. — Позаботитесь? Так же как и о его матери? — На этих словах на лицо Такемичи ложится тень, делая все его черты старше и злее. — Её убил член вашей банды. Последнее, что видел мой сын: форму Чёрного Дракона в крови Камэ! Шиничиро вздрагивает и яростно сжимает руки в кулаки. От этой неожиданной реакции по рядам Дракона проходит волнение. Кто-то даже хватается за оружие, но Вакаса успевает выйти к Шиничиро и поднять руку в успокаивающем жесте. Затем он обращает встревоженный взгляд на Такемичи и с обычной расслабленной улыбкой говорит: — Малой, ты ведь не всерьез веришь в бред этого шизика? Тот парень был двойным агентом. Он предал нас. Манджиро ведь сказал, что его целью было похищение — остальное несчастный случай. А какой толк Шину похищать собственного брата? — Смерть мамы не просто несчастный случай. — Такемичи впервые подает голос, и даже Камэ вздрагивает от холода, который в нём присутствует. Вакаса сам обрывает себя на слове и послушно кивает: — Да, ты прав. Это трагедия. Для всех нас. Ты прекрасно знаешь, что мы все были в хороших отношениях с твоей семьёй. Мы любили и Камэ, и тебя. Мы были, практически, родными. — Были. — Эхом отзывает Такемичи и резко разворачивается, выходя из зала. Конечно, она знала ответ на вопрос Ханмы о том, почему сейчас Такемичи не спасётся. Он всегда был склонен к тому, чтобы обвинить себя во всех грехах, а затем взвалить на себя груз из сожалений и ответственности за весь мир. И сейчас, когда его мир, выстроенный с таким трудом вновь рухнул — он прежде всего, считает убийцей себя. А после уже того, чей образ навязчиво транслируют ему в якудза. Он считает, что кровь матери на его руках. И даже если отдаленной частью сознания понимает, что сторона Шиничиро верная — отказывается от неё. Потому что считал, что живёт в долг. Что хорошая мать, друзья и прекрасная жизнь — лишь ценный ресурс, отданный ему на хранение. И он его потерял. Поэтому теперь не имеет никакого права на счастье. Он ведь не сохранил то, что ему вручили — это его наказание. Камэ всё-таки прикрывает глаза, чтобы не видеть перестрелки. Она так много делала для того, чтобы все выжили. Чтобы теперь главный герой оказался вне морали, а второстепенные персонажи мертвы. Как иронично, она спасала Шиничиро от удара по голове гаечным ключом, чтобы тот умер так глупо, поверив в договор с якудза. — Почему Саус? — Она оставляет вопрос Ханмы без ответа и переводит тему всё ещё боясь взглянуть на ленту, чтобы не убедиться в том, что её друзья мертвы. — Он ведь не должен был быть здесь и сейчас. Ханма напротив не сводит сияющего взгляда с экрана и безразлично бросает ей: — А, побочки от вмешательства во время. Такое иногда бывает, когда сюжет отклоняется от оригинального слишком сильно. Типа как киноляпы. Временная линия Сауса ускорилась, из-за чего он оказался во времена Шиничиро. У тебя возраст постоянно скакал, то ты на два года старше Сано, то на четыре. У Вакасы, по-моему, та же проблема была. Тоже из-за неровной временной линии. То, что иногда прорывали версии из будущего — особенно у Майки. Да, и остальное по мелочи — мы всё-таки очень далеко ушли от канона. — Разве это не опасно? — Разве мне не плевать? — Крыть аргумент временщика нечем, поэтому Камэ лишь прикусывает губу и решает всё-таки взглянуть на ленту. Ну, да. Как она могла забыть, что ему всё происходящее лишь веселье да развлечение. Даже если от постоянных порывов времени начнется какой-нибудь конец света — он лишь приготовит новый попкорн и устроится удобнее на чертовом диване. Даже если погибнет сам из-за того, что спутал нить повествования. Года в реальной жизни тем временем сменяли друг друга со скоростью взмаха ресниц. Такемичи уже становится подростком. Возможно, вошел в возраст канона. Цифры единственное, что остается в нём от оригинальной манги. В национальном костюме якудза, с выглядывающей на предплечье татуировкой. Он сидел рядом с главой, упирая мрачный взгляд куда-то мимо стоящих перед ними рядовых членов мафии. Камэ становится дурно, когда её мозг угодливо подкидывает ей воспоминание о том, как Такемичи точно также гордо сидел в окружении своих друзей в их последний день. — Каким образом шайка детишек смогла отбить наш объект? — Строго вопрошал глава, не отрывая нечитаемого взгляда с дрожащего бандита. — Эффект неожиданности… — Бессвязно лепечет Киё в ответ и тяжело сглатывает: — …это был младший брат последнего главы Черного Дракона, которым раньше этот объект и принадлежал. Поэтому они знали его как свои пять пальцев… — Выстрел в голову не даёт ему договорить. — Может ты мне скажешь что-то полезное? — Глава не выпускает из рук пистолета, лишь переводит дуло на следующего докладывающего. — Мы всё исправим, господин. Мы приносим глубочайшие извинения за нашу ошибку и клянемся уничтожить эту «Токийскую свастику». Глава задумчиво хмыкает и переводит взгляд на Такемичи. — Я тебе верю. Только вот, не надо совершать таких «ошибок», чтобы потом не унижать себя извинениями. — Он внезапно выпускает пистолет из рук. Такемичи с безукоризненным рефлексом успевает его поймать. Рукоятка немного большая, но его ладонь крепко обхватывает еë. Привычно. Такемичи поднимает вопросительный взгляд на босса. Тот кивает в сторону дрожащего собеседника. Всё понятно и без слов. Безразлично Ханагаки поднимает руку, целясь в сердце. Быстро тянет спуск — раздаётся громкий выстрел. Его эхо переплетается со звуком упавшего навзничь мертвого тела. Такемичи тянет руку с пистолетом боссу, однако тот лишь радостно улыбается и похлопывает его по плечу: — Оставь себе. Оно пригодится тебе при борьбе с твоими друзьями детства. Сделай так, чтобы эти талантливые ребятишки больше не мешали нам. — Мне их убить? — На крайний случай можно и так. Но я всё же старый человек. Сентиментальность мой самый главный порок. Представь, как бы здорово было воссоединиться с бывшей командой? Я собственными руками взращу поколение монстров, которое сохранит нашу власть и преумножит завоевания.