Мам, прости

Происходящее становилось всё более и более странным — хотя казалось бы куда ещё больше. Камэ тревожили даже не происходящие события на ленте жизни, а сам факт того, что они происходят. Основа «Токийской Свастики» была в первоначальном её составе. Здесь были все персонажи из манги: включая живого Баджи и Казуторы, который не был в тюрьме. В этот раз Шиничиро умер не по его вине, но он всё равно умер. Почти в то же время, оставляя волю своей банды младшему брату. Практически канон. Если забыть то, что второй составляющей «Свастонов» стала группировка под руководством Изаны. С его стороны тоже сохранялся тот же знакомый состав, включая Какучё, который ничем не отличался от своей версии по канону. Не считая формы. Даже глядя со стороны, можно было легко сказать, что между двумя братьями нет согласия и гармонии. Скорее всего, это временное перемирие. Объединение перед лицом врага, чтобы после в самый последний момент ударить в спину. Их взгляды друг на друга так и вопили: «сейчас мы бьемся с Такемичи, затем набьем морду друг другу». Наверное, нет ничего удивительного в том, что это замечает и «главный босс» — Такемичи. Он хоть и был глуповатым из-за излишней эмоциональности, но всегда был чутким к чужому восприятию. Сейчас, когда воспитание якудза и психологические травмы возвели блок на эмоции — он оставался хладнокровен и использовал эту способность к эмпатии против своих соперников. Они были сильнейшей бандой гопников, но у якудза был огнестрел. По ощущениям, их проигрыш Такемичи пока стал самым логичным явлением за все «кино». — Мне не нужна ваша смерть. — Отречено произносит Такемичи и подходит ближе к напряженному Майки, заглядывая прямо ему в глаза: — Присоединись ко мне. — Они убили нашу семью. — Цедит сквозь зубы Майки и вкладывает остаток сил в свой фирменный пинок. Такемичи успевает блокировать и избежать сильных увечий, однако всё равно не удерживается на месте и отлетает. — Мне тоже не нужна твоя смерть. Просто возвращайся. Якудза тут же направляют оружие на Майки, но замирают, когда со стороны Такемичи доносится тихий смех. Он с легкостью встаёт на ноги и лениво отряхивает форму якудза от пыли: — Они убили нашу семью? Напомни: кто привел врага к нашей квартире? Из-за кого тот ублюдок ворвался в мой дом? — Ухмылка исчезает с его губ также быстро, как и появляется. Металлический взгляд впивается в побледневшее лицо Манджиро: — Уж не тебе точно раздавать вину, Сано. Мы все виноваты. Поэтому прекрати тратить моё время и постарайся сделать хоть что-то полезное: вступи в наши ряды. Это было жестоко. Даже невооруженным взглядом видно, какой эффект воспроизвели слова Ханагаки на бывшего друга: даже непосвященному человеку становится ясно, что сам Манджиро не раз клял себя этими же словами. — Твой брат пообещал защитить нас. И тоже соврал. Искупи вину. Манджиро молчит. Такемичи не сделал ни единого удара — но «непобедимый Майки» оказался повержен. — Я так и знал, блять. Надо было изначально придерживаться моего плана и завалить засранца вместо того, что спасать. — Напряжение только добавляется, когда Изана наносит удар Майки со спины. Тот не успевает отреагировать: всё еще слишком уязвимый после словесной атаки Такемичи. Это становится триггером к действию. Якудза открывают огонь, не дожидаясь приказа. Какучо появляется из ниоткуда: оттаскивает Изану в сторону и успевает увернуться сам. Пуля попадает в плечо. Тот тяжело за него держится, но не отпускает Изану, оттаскивая его к укрытию. Вторая пуля не заставляет себя ждать. Секунда: знакомый сюжет повторяется. Толчок, уклон и на земле лежат два тела. Всё вокруг затихает. — Почему Король защитил собой собственного слугу? Камэ прикрывает глаза, больше не в силах продолжать смотреть. Да. Её догадка подтвердилась: несмотря на изменения, система всё ещё стремится вернуться к оригинальному состоянию. Интересно, а сам Ханма это понимает? — В прошлые раза тоже повторялись сцены из канона? — Она откидывается на спинку дивана, чтобы понаблюдать за оживленным лицом бога времени. — Ага. Чаще, чем сейчас. Потому и скука смертная. Но в этой версии даже приевшиеся кадры обретают вторую жизнь. Интересно наблюдать за тем, что уже знаешь под таким разрезом. Надо выбираться отсюда срочно. Ей не нравилась ни секунда происходящего — во что бы то не было это нужно срочно прекращать. И предотвратить. Камэ весь просмотр нервно ёрзала на месте и постоянно отводила взгляд в сторону, не в силах уследить за каждым изменением родных людей. Однако за этим скрывалась ещё и попытка разведать территорию хотя бы визуально. Заглянуть за пределы этой комнаты и обнаружить там знакомую пустоту. Именно в неё они погружались с прежней Камэ при обмене жизнями. Прежняя Камэ — как она там? Она чувствует всё, что происходит сейчас? Она знает о её смерти? У неё ведь есть манга, даже если между ними нет такой связи — она должна была понять по измененным событиям. Наверняка, в каком-то из флешбеков должна быть показана её смерть. Но даже если она в курсе, чем она сможет помочь? Глупости. Надо для начала понять, возможно ли отсюда выбраться в принципе. Раз она как-то попала сюда, значит должен быть и выход. Вопрос лишь в том: обязательно ли для этого использовать способности Ханмы или же можно самой. Теоретически, лента уже показала, что бог времени не всесилен. А вдруг пустота тоже часть этой силы, которая существует самостоятельно? — О чём думаешь? — Ханма мгновенно подмечает малейшие изменения в лице Камэ и без труда прослеживает за каждым её взглядом, явно понимая все её намерения. — О том, что ты чудовище. — Честно признается Камэ и поднимает на него темный взгляд: — Из-за скуки так рушить жизни ни в чем невиноватых детей. Я даже не представляю, какая у тебя должна быть предыстория, чтобы тебе можно было сочувствовать. — О. — Лицо Ханмы становится мрачным. Камэ прищуривается, пытаясь понять, игра это или нет и тут же закатывает глаза, когда он прыскает и довольно произносит: — Ты читаешь слишком много сёненов. Не у каждого злодея есть особенная мотивация для его пакостей. И даже, если есть — я не собираюсь слезно ловить флешбеки перед своим врагом, раскрывая все свои слабости. — Он нежно щелкает Камэ по носу и добродушно смеется: — Но попытка хорошая. В прошлый раз они выбрались из пустоты из-за какой-то воронки, которая появилась из-за их эмоций. Она точно была частью пустоты, а не способностью божка. Но даже если она вырвется таким образом, то всё равно останется бессильной. Что сможет сделать её дух, который привязан к определенному месту и времени? Камэ тяжело вздыхает и вновь возвращает взгляд на экран. В ней одновременно боролись две крайности: нежелание наблюдать за душевными муками сына и неумение оторваться от этого зрелища. Но она всё равно смотрит: только не на события, а на саму ленту. Ханма сказал, что к ней нельзя приближаться, если не хочешь умереть. Однако он сам даже снимал перчатки, когда перематывал особенно понравившийся момент, чтобы насладиться им в полной мере. Сама лента, не считая своих размеров, ничем не отличалась от обычной киноленты: та же тонкая пленка с черными краями, которая уходила в бесконечность. Рядом с ней стояла прислоненной к стене его трость, поблескивая в свете ленты. Камэ внезапно вздрагивает и впивается пальцами в кожаную обивку дивана. Не сводит с ленты расширившегося взгляда и всем нутром надеется на то, что безотрывно наблюдающий за ней Ханма спишет эту реакцию на присоединение Чёрного Импульса к якудза. Если у пленки нет конца, то всегда должно быть начало. Оно всего всегда есть у любого явления в мире. Даже Вселенная имеет свою точку отсчета в виде Большого Взрыва. Значит и у пленки должен быть специальный проигрыватель, чтобы проявлять кадры на свету, или по крайней мере какая-то бобина, из которой она должна отматываться. Что делать с этой информацией пока не ясно, как и непонятно: куда бежать и стоит ли вообще рыпаться. Если бы они были здесь не наедине: можно было бы как-то отвлечь его и рвануть к предполагаемому спасению. Хотя еще не факт, что начало действительно будет существовать, а если и будет существовать — то никто не обещал, что оно будет полезным. Но если бы такое всё же произошло: самым лучшим вариантом было бы уничтожить киноленту, потому что очевидно, что они находятся в равной созависимости с Ханмой. Но Камэ адекватно оценивала себя и была точно уверена в том, что сил уничтожить штуку, к которой даже подходить нельзя без того, чтобы не обратиться в пепел — у нее явно не было. Стоп. А с чего вообще Ханма решил предупредить её насчет смерти окончательной? То, что она сидит рядом с ним лишь его прихоть от вечной скуки — ему явно не настолько ценно её существование рядом с ним, чтобы оберегать. Она не сомневалась, что если простому человеку приблизиться к ленте, то тот будет убит. Но что станет с самой лентой после такого сильного выплеска энергии? Она исказится. Человеческий фактор точно как-то повлияет на неё и явно не в лучшую сторону. Поэтому Ханма даже руками оттянул Камэ обратно, едва только заметил малейшее движение в сторону пленки. Возможно, даже не придется искать какое-то мифическое начало. Всё можно решить с доступным куском киноленты? А если уничтожение киноленты скажется на мире, который она транслирует? Какая взаимосвязь между ними: она просто средство для передачи информации или первозданная материя? — Ты как-то слишком притихла. Придумываешь планы побега? — Он как хищник инстинктами чувствует каждый её импульс. Камэ как можно безразличнее поводит плечом и бормочет: — Как будто это возможно. — Ну, не разочаровывай меня. — Ханма обижено цыкает и по-детски начинает тыкать пальцем в щеку Камэ: — Где борьба до последнего? Где уверенность, что надежда умирает последней? Где слабоумие и отвага в бой? Камэ недовольно морщится и отсаживается от Ханмы, чтобы избежать его пальца. Тот лишь ухмыляется и тоже пересаживается, сокращая дистанцию между ними до последнего. — Ты ведь уже что-то надумала? Твои шестеренки крутились так громко, что я почти ничего не слышал на экране. Вновь равные по дистанции пересадки. Пока Камэ не оказывается зажата в углу дивана. — Ты слишком высокого обо мне мнения. — Она отворачивается, чтобы хоть как-то спасти лицо. Взгляд тут же натыкается на кромку пустоты, который символизировал конец комнаты. — Я обычный человек. Как я могу бороться с богом? Одна. Она срывается с места, и на максимально возможной скорости несётся к пустоте. Дыхание перехватывает от слишком резких движений, страха и смены плотности воздуха. Вновь вернулось удушение. Но Камэ не обращает внимание, «отплывает» от сияющей комнаты как можно и дальше и в ожидании смотрит в глубину. Щелчок пальцев Ханмы. Через мгновение Камэ вновь оказывается на своем месте на диване. Судорожно хватает ртом воздух и хватается за оцарапанное горло, не сводя взгляда с пустоты. — Знаешь, ты как-то слишком буквально восприняла мою фразу. Что это за тараканий марш-бросок в попытке задохнуться? Камэ наконец начинает замечать какое-то шевеление в Пустоте. Мутное зрение может и обманывать, но она всё равно не удерживается от немного безумного смеха. — Я был слишком жестким. Ты не выдержала и ёбнулась? — Ханма задумчиво потирает подбородок и прослеживает за взглядом Камэ. Тоже замечает движение в пустоте и напрягается. Одна из рук удобно хватает Камэ за волосы и дергает к себе, прикрываясь её телом как щитом. Каждое из сказанное Камэ слов — было правдой. Она, действительно, не справится с ним в одиночку. Но, возможно, появление оригинальной Камэ принесёт хоть какое-то преимущество? Кажется, Ханма прав: она вправду ёбнулась, раз решилась на самоубийственную попытку, основанную на теории, которую она придумала только что. Оба раза она оказывалась в пустоте не в момент смерти Камэ и даже не в момент эмоционального всплеска. Каждый раз её притягивало сюда присутствие самой Камэ. Именно она оказывалась здесь раньше неё, чтобы призвать её. Камэ всё ещё не разбирается во всех тонкостях пространственно-временного континуума, но хорошо помнит правило из начальной школы: от перемены мест слагаемых — сумма не меняется. Поскольку их души живут в чужих телах, значит они схожи максимально. Как с донорством. Следовательно, если в этот раз в пустоте окажется попаданка, то оригинальная героиня прибудет по её зову. В этой вселенной триггером для переноса всегда являются сами люди. — Ребят, какого хуя происходит? — Оригинальная Камэ с чужим лицом тяжело падает на колени у края комнаты и сжимает руки в кулаки в попытке отдышаться. Ханма без слов смотрит сначала на неё. После на свою героиню и внезапно с поощрением гладит попаданку по голове: — Вот, об этом я и говорил! Да, ты никогда не переставала меня удивлять — я знал! — Затем переводит искрящийся взгляд на оригинального персонажа и насмешливо произносит: — Кажется, теперь нас трое. Это либо групповуха, либо серийное убийство.