Мам, прости

Второстепенные герои никогда не побеждают главных злодеев. А они с Камэ даже не то что не второстепенные, в принципе никакие не герои. Они его никогда не победят. — На колени. — Он широко ухмыляется, реагируя на сухое прикосновение её губ к своей руке. Она замирает. Прокусывает щеку изнутри до крови и прикрывает глаза, чтобы собраться. Они его точно никогда не победят. Медленно до невозможности, она всё-таки опускается на колени перед ним. Открывает глаза, но тут же отводит взгляд от наслаждающегося чужим унижением лица. Смотрит за спину мужчины на свою замолкшую копию. Та слабо — почти незаметно кивает ей. Боже, что они творят? Они ведь обе просто проходные персонажи, необходимые для мотивации главного героя. Танцовщица резко хватает голень стоящего перед ней Ханмы. Сгибает вторую руку в локоть и давит со всей дури на сухожилие на этой же ноге. Наваливается всем весом. Этого становится достаточно, чтобы противник издал нечто подобие удивлению и свалился на пол. Оригинальная героиня спешно поднимается. Хватает его за руку и вытягивает её под опасным углом — лишнее движение с его стороны и вывих всего плечевого сустава обеспечен. Её нога беспощадно опускается на чужое горло и давит. Это так глупо. Они никогда его не победят. Даже сейчас, когда он лежит поверженный под чужой подошвой — всё ещё чувствуется то, насколько его уровень выше их. Им просто повезло: фактор неожиданности вкупе с тем, что они в опасной близости от ленты — всё это делает их чертовскими везунчиками. Он позволил им это сделать. Потому что всё это дико веселит божка. Тот умудряется расхохотаться даже с чужой ногой на кадыке. Смотрит сначала на нее, затем переводит взгляд на Камэ, которая всё ещё продолжала стоять у ленты. — Всё гениальное — просто, да? Провести этот трюк с мнимой ссорой, чтобы усыпить бдительность — такое клише, что практически не воспринялось как реальная угроза. Он был не совсем прав. Это была не мнимая ссора — она высказывала нынешней героине всё то, что накопилось от этой ситуации. Все ругательства, обвинения и обиды были искренними. Именно поэтому и смогли обмануть высокомерного ублюдка. Она никогда не обличала свой план в слова. Они и не нужны были им. Мысли в пустоте становились общими, как и чувства, которые с легкостью переходили от одной к другой. Словно они были одним человеком, которого просто разделили на две реальности и только в пустоте он, наконец, чувствует целостность. И эта ненормальная понадеялась на такую хрупкую возможность обмена, как эта, и доверилась ей целиком, даже не допуская мысли, что та может не понять ее намерений или же просто не принять их. — И что будет дальше? — Он может с легкостью сбросить и ногу, и вырвать руку, и пнуть саму девушку, но вместо этого предпочитает просто наблюдать. Настолько не воспринимает их всерьёз. — Это ты мне скажи. — Камэ, наконец, отвечает ему. Делает ещё шаг к ленте так, что полностью оказывается в её сиянии. Смело протягивает свою руку к пленке и останавливается в нескольких миллиметрах: — Что будет дальше, если я коснусь её? Ханма всё ещё сохраняет веселье в чертах своего лица, но его глаза мигом темнеют. Непроницаемый взгляд не отрывается от кончиков пальцев, которые уже начинают наэлектризовываться: — Ты умрёшь, я же уже говорил. Это какой-то акт протеста путём самовольного сожжения своего тела? Ну, жги. Они точно не победят. Однако Камэ не сводит тёмного взгляда с лежащего перед ней мужчины, не уступает ему в этих безумных гляделках. — Я уже мертва и заперта здесь с тобой. А это ещё отвратительней. — Камэ иронично вскидывает бровь и подносит руку ещё ближе. Треск электричества становится ещё громче. Подушечки её пальцев начинают чернеть, но Ханагаки будто бы даже не замечает этого. — Ты ведь так хорошо меня изучил. Как думаешь: успеешь ли ты остановить меня, прежде чем я коснусь ленты полностью? — Ты уничтожишь мир. — В какой конкретно момент тебя это начало волновать? — Притормози. — Слова слетают с уст оригинальной героини, прежде чем она успевает это осознать. Два темных взгляда тут же возвращаются к ней. Та нервно облизывает и без того обветренные губы и поднимает голову, чтобы посмотреть на лицо Камэ: — Мы не знаем, что это за хрень такая. Возможно, мудака стоит послушать и не лапать то, что потенциально может стать концом света. — Он врёт каждую секунду своей жизни. Думаешь, он будет максимально честным в момент угрозы? — Хмуро интересуется Камэ. — Ну, чтобы спасти свою задницу — да. — Нет. — Ответ настолько уверенный, что крыть нечем. Честно говоря, тут непонятно, кто пугал больше: безумная в своей решительности Камэ или Бог Времени. Или же сама она, безмолвно наблюдающая за этим сумасшествием. Добровольно влезшая в то, что её не должно было касаться. Когда манга изменилась — она почувствовала радость и облегчение. Словно чувство вины, которое она испытывала каждый божий день перед новой Камэ, наконец, упорхнуло. Она добилась своей цели — а значит, уход оригинальной героини был верным решением. Значит, они обе находятся там, где должны. Значит, она не просто трусливо сбежала, а открыла новые возможности для более подходящей личности. Но, прочитав несколько глав: она осознала, что всё пошло совершенно не так. События, которые транслирует лента отличалась от хронологии в манге. Насколько она поняла: лента показывает прямую последовательность сюжета. В то время как графический роман начинается с интриги — всё самое важное прячется во флешбэках. Например, сцена похорон Камэ, которая была здесь открывающей — в манге оказалась практически в самом конце. Флешбэком на две страницы, после того, как Такемичи убил босса якудза и стал новой главой. Их последний разговор даже можно было бы назвать трогательным: — Я относился к тебе как к своему сыну. — Хриплые слова сопровождаются брызгами отхаркиваемой крови. — У меня была только мать. — Такемичи даже не собирается скрывать своего преступления. Кладет окровавленный нож на стол, ляпая им дорогое сукно. Сам же в такой испачканной одежде плюхается прямо в кресло бывшего главы. — Так ты всё это время… — Сил договорить не остаётся. Бывший босс захлебывается кашлем и кровью, но не отрывает взгляд мутных глаз от преемника. Такемичи же никак не обращает внимание на тело, корчащееся в агонии на дорогом ковре. Всё его внимание приковано к документам, словно он собрался просматривать отчёты прямо сейчас: — Я не настолько идиот, каким все меня считали, чтобы не понимать: кто и как стоял за её смертью. И именно на этом моменте начинался флэшбэк со дня похорон, где большинство участвующих персонажей ещё было живо. Она не хотела влезать в это. Она закрыла мангу, выбросила все мысли о ней и сосредоточилась только на тренировках. Но трагедия чужой жизни постепенно превращался в её ночные кошмары. Она постоянно просыпалась с криком и в холодном поту, проживая последние моменты Камэ за неё. Она не знает: почему откликнулась на её зов. Потому что была измучена непрерывными кошмарами? Потому что чувствовала ответственность за происходящее? Потому что хотела закончить со всем как можно быстрее и вернуться к своей обычной жизни? Что бы это ни было — она здесь. Давит подошвой на божественное горло и не сводит с него настороженного взгляда. Становится соучастницей того, как её чокнутая подмена окончательно слетает с катушек. Это становится фатальным. Не проходит и мгновения после их обмена фразами с Камэ, как Ханма сбрасывает с себя удерживающую его девушку, вскакивает на ноги и оказывается рядом с Ханагаки. Всё происходит так быстро, что кажется, словно он всё делает одновременно: грубо заламывает, тянущуюся к ленте руку за спину и мстительно сжимает горло Камэ: — Хотела посоревноваться в скорости? И где твоя нахальность сейчас? — Он сжимает её ещё сильнее и не сводит с бледного лица свирепого взгляда. Чёрт, она же говорила, что им не победить. Оригинальная героиня инстинктивно отступает. Не сводит с Камэ испуганного взгляда, но та смотрит лишь на Ханму и хватает губами воздух, как выброшенная на берег рыба. Это всё было глупостью с самого начала. Планы, построенные на отчаянье никогда ни к чему хорошему не приводят. — Знаешь, ты начинаешь невероятно раздражать. — Он с лёгкостью поднимает её, так что ноги начинают болтаться в воздухе. Камэ рефлекторно хватает за его руку в попытке сбросить её с себя. Царапает его ногтями. Пытается пнуть. Схватиться за лацкан. Потянуть на себя. Все её действия настолько бессмысленные, что до нелепого смешны. Если всё равно умирать — пусть смерть наступит как можно скорее. Ханма с садисткой ухмылкой чуть ослабевает хватку. Ровно на один рваный вздох. Затем вновь сжимает чужую шею и встряхивает всё её тело, словно тряпичную куклу. — Ты права. Я был о тебе слишком высокого мнения. Оригинальная героиня практически оказывается у порога. За спиной клубится пустота, но взгляд всё равно прикован к двум фигурам у ленты. Она сейчас не сможет сбежать без второй части механизма в виде Камэ. А ждать, что божок отпустит — ещё глупее, чем пытаться бороться с ним, пока он тебя душит. Он мстительный засранец, а она повалила его на пол — тут без вариантов. Сколько времени ему требуется, чтобы задушить человека? Где-то минута? А с учетом того, что он не торопится — явно наслаждается агонией на её лице, наверняка, он будет продолжать сдавливать чужую шею, пока не наиграется? Это может продолжаться до бесконечности. Краем глаза она цепляется за какое-то движение на ленте. Рефлекторно переводит взгляд на экран и замирает, когда встречается со взглядом своего — нет, уже Камэ — сына. Это был крупный план. Такой ракурс, когда актеры смотрят прямо в камеру, что создаёт впечатление, словно он обращается к зрителю. Память уже давно заботливо смыла ребячливый взгляд мальчика — хотя может быть она его никогда и не знала? Остались только нереалистичные фреймы манги. Но даже так, потухший, мертвый, почти остекленевший взгляд Такемичи кажется неправильным. Противоестественным. Он не должен не то, что смотреть так — он не должен даже уметь выстраивать такой пугающий взгляд на осунувшемся лице. Она против воли вновь приближается к экрану, зачарованно глядя на разворачивающееся перед ней действие. — …мир несправедлив. Никогда им не был. Он лишь притворяется, надевает фальшивую улыбку, чтобы ты потерял бдительность, а потом обрушивается на тебя. — Ты…ты…ты...убил её… — Камера перемещается на всхлипывающее лицо какого-то незнакомого ребёнка, который сидел на коленях у тела и пытался ладошками остановить кровотечение от пули на чужой груди. — Да. — Такемичи прислоняет дуло ко лбу ребёнка и надавливает, заставляя его посмотреть себе в глаза: — Всегда были и будут люди, которые не заслужили смерти. После них всегда остаются те, кто не заслужил жизни. — Я убью тебя. — Ребёнок всхлипывает, но яростный взгляд виден даже сквозь пелену истерики. Такемичи кивает. Медленно убирает пистолет в кобуру и выходит: — Буду ждать. На улице его встречает Майки. Он окидывает парня вопрошающим взглядом и кивает на окно квартиры, из которой только что вышел Такемичи. — Разве босс не приказал убить и его? — Такемичи бросает быстрый взгляд на мальчика, который не сводил с него взгляда, впитывая в себя каждую его деталь. Безразлично пожимает плечами и заводит байк: — Жить страшнее. Как глупо. О чём только думал этот парень, угрожая бандиту, только что убившему его мать? Даже, если он не оставит идею мести — разве он сможет победить того, кто уже давно во тьме? Очередной второстепенный персонаж, который никак не влияет на историю. Лишь очередной мазок, чтобы придать красок образу главного героя. Как и они. — Я могу делать это вечность. — С наслаждением тянет Ханма и в очередной раз даёт покрасневшей от недостатка кислорода Камэ вздохнуть. Он вгрызается взглядом в её измученное удушьем лицо с воспаленными глазами и выступившими слезами: — Всё это время ты умудрилась продвинуться так далеко, только благодаря мне. Из-за моей помощи тебе удавалось влиять хоть на что-то. А что сейчас? Сейчас ты бесполезна. Абсолютно бесполезна и беспомощна. Без меня — ты просто никто. Нет. Даже меньше, чем никто. Он прав. Благодаря ему у Камэ всегда была сюжетная броня, благодаря которой она выходила из неприятностей с минимальными потерями. Всё это время они были живы, только благодаря ему. Взгляд на Такемичи, затем вновь на Каме — и по новой, пока затуманенный взгляд Хангаки не встречается с её. Жить страшнее. Она знает, какого это. Выживать изо дня в день. Бояться, чтобы наступил следующий день. Растрачивать свою жизнь на бессмысленное разглядывание потолка, не в силах даже подняться. Когда всё, что тебя ждёт это очередные бессмысленные сутки — умереть не страшно, а желанно. Когда ты перебираешь в уме методы самоубийства уже по привычке. Но, что такое смерть, когда ты, действительно, живёшь? Когда не можешь уснуть в ожидании следующего утра. Когда улыбаешься, едва выйдя на улицу. Когда идёшь куда-то не потому что надо, а потому что хочется. И когда тебя встречают такими же искренними улыбками. Это не та история, где хочется жить и радоваться каждую секунду. Это про те же падения, неприятности, несчастья, потери — но без ощущения, что вся твоя жизнь состоит только из них. Это про уверенность, когда знаешь: после ночи всегда наступает рассвет. Это про то, когда тебе есть ради чего терпеть темноту и выбегать на встречу свету. Друзья, танцы, выступления — всё это сплелось между собой в одну мечту. Забраться вместе на высоту. Когда ты понимаешь, что не только хочешь этого, но и можешь воплотить это в жизни. В такие моменты, ты никогда не задумываешься о смерти. Её не существует. Есть только эти мгновения, пронзенные софитами сцены. И ты, живущий в такт, играющей мелодии. — Не могу не признать. Ты была интересной игрушкой — занятной, за тобой всегда было весело наблюдать. Будет какой-нибудь план напоследок или ты так и уйдешь из этой жизни ничтожеством? Они продолжают смотреть друг на друга. Танцовщица знает, что выступившие слёзы лишь нежеланная реакция организма на удушье — рефлекс на боль. Камэ медленно прикрывает глаза и вновь распахивает, переводя взгляд обратно на Ханму. И ты, живущий в такт, играющей мелодии, в которой чётко слышится погребальный звон колоколов. Потому что ты живешь, наслаждаешься каждым мгновением, веселишься — только потому что страдает кто-то другой. Это жизнь в долг. Словно каждый счастливый день, который она проживала нанизывался грузом на счёт несчастий Камэ. Только из-за того, что попаданка приняла на себя судьбу матери-одиночки, оригинальная героиня смогла вырваться. Нынешнюю Камэ ведь даже никто не спрашивал, хочет ли она этого или нет. Её просто насильно вырвали из её жизни и перенесли. Вынудили адаптироваться в незнакомом месте, времени и действии, чтобы полноценно жить. Конечно, она говорит, что довольна. И что любит безмерно реальность, в которой она находится. Но если бы был выбор: она бы согласилась на этот путь без сожалений? Последний взгляд Камэ был явно прощанием. Девушка зажмуривается то ли от страха, то ли от боли. Прикрывает рот ладонью, чтобы не допустить всхлипа. Тяжело опирается о диван, не в силах стоять прямо от рухнувших чувств. Трость. У него всегда была при себе трость. При первой их встрече, он вальяжно подошел к ней стуча ею. А затем её кончиком коснулся лежащего тела бывшей Камэ, явно брезгуя наклоняться и трогать руками. Она распахивает глаза и косится на ту сторону дивана, где он сидел. Несмотря на то, что он не был хромым — трость всегда была под его рукой. Должна быть и сейчас. Изящный корпус с массивным набалдашником, поблескивающим в свете ленты оказывается зацеплен за подлокотник рядом с попкорном. Девушка подкрадывается к ней, воровато оглядываясь на развлекающегося в своей жестокости божка, и осторожно берет её в свои руки. Тяжелая. Слишком тяжелая для обычной трости, но если обхватить корпус обеими руками — проблем с движениями возникнуть не должно. Она стремительно приближается к ленте. Выставляет руки вперёд, чтобы ударить с разгона. Как клюшкой для гольфа. Вдох. Взмах. Плечо пронзает боль. Но наконечник по итогу всё равно приходится ровно на центр ленты. Вспышка. Удар. Что-то с силой проходится по всему её телу так, что нервные окончания немеют. Это настолько больно? Она вновь встречается с ошарашенным взглядом Камэ и робко улыбается уголками губ. Теперь понятно, почему она откликнулась на её зов. Это подлое желание помочь ей и избавиться навсегда от чувства долга перед незнакомкой. Тело оригинальной героини рассыпается прежде, чем она успевает сделать выдох. Под тихий треск разбитого стекла, с которым ломается кадр кино ленты. Изогнутые трещины быстро перебегают и на другие кадры.