Мам, прости

Такемичи просыпается от неприятного ощущения спазма в животе. Голод. Кажется, мама права: газировка и попкорн не заменят полноценный ужин. С ворчанием ребенок переворачивается на спину и барабанит по урчащему животу. Но мгновенное замирает, когда слышит рядом тяжелый вздох. Смаргивает последний сон и сразу же находит взглядом растрепанную макушку мамы. Виновато прикусывает губу и тут же дергается от боли. Заставляет себя проглотить нарастающий крик и лишь прошипеть сдавленное: — Ауч. — Чтобы не прерывать чужой сон. Он быстро нашаривает рукой повязку на щеке и также быстро осознает прошедшие события. Майки. Самолетик. Вот блин. Такемичи вновь косится на маму, размышляя насколько сильно она за него беспокоилась? Память услужливо подкидывает последний раз, когда он попадал в неприятности. Школьная драка, вызов к директору, непонятная травма у мамы и её затянувшаяся болезнь. После этого они оказались заперты в доме Сано. Живот требовательно рычит. Мама внезапно вздрагивает и кладёт свою руку на него, словно чувствует. Мальчик осторожно убирает её с себя и тихонько поднимается. Выскальзывает из теплых объятий и одеяла. На цыпочках — пошатываясь — выскакивает из комнаты. Голова кружится, поэтому Такемичи устало облокачивается о стену, чтобы мир перестал так раскачиваться. Надо найти Манджиро и поговорить с ним, чтобы с утра взрослые больше не беспокоились о том, что было. Но сначала надо поесть. Ничего страшного ведь не будет, если он залезет в чужой холодильник? Живот ворчливо оправдывает его полностью. Ну, ладно, Шин ведь всегда говорил ему чувствовать себя, как дома. А ещё он может взять закусок и для Манджиро. Так разговор пойдет веселее. Гениально. Он просто гений. Такемичи самодовольно цыкает, но щека тут же отзывается тупой пульсацией. Поэтому Ханагаки вновь шипит от боли и спускается на первый этаж уже с меньшим энтузиазмом, чем до этого. Интересно, а шрам останется? Хоть бы да — с ним он будет выглядеть круто. А сколько разных историй с ним можно придумать? Или просто таинственно молчать, пока слухи разлетаются сами. Фантазия тут же рисует общее восхищение его банды. То, как Ямагиши будет протягивать дрожащие руки с просьбой потрогать шрам, а Сузуки клянчить: — Ты попал в бандитскую разборку? Расскажи! Аккун будет присвистывать и ободряюще похлопывать его по спине, пока Такуя качает головой: — Ужас, что в мире творится. И даже Хината… Замечтавшись, Такемичи не замечает последнюю ступеньку и едва не падает. Успевает удержаться за перила и сделать вывод, что зашел слишком далеко в своих мыслях. Потому что Хината его «боевым ранениям» точно не будет рада. На её лбу появится обеспокоенная складка, а глаза станут грустными, пока она будет хлопотать вокруг него. Нет, ей показывать шрам точно не надо. Ей и маме. Он устало вздыхает и старательно трёт глаза, чтобы проснуться окончательно. Слегка надавливает и пару мгновений завороженно наблюдает за появившимися цветными узорами. Интересно, а это что такое? Такое у всех есть или только у него? Надо будет у мамы спросить. — Что ты делаешь? Тихое шипение за спиной заставляет подпрыгнуть и распахнуть глаза, оборачиваясь в страхе к гостиной. — Изана? — Восклицание получается слишком громким, из-за чего на Ханагаки недовольно цыкают. Затем Изана глазами указывает вниз. В свете фонарей за окнами, Такемичи различает Эмму, которая лежала, свернувшись калачиком под боком своего брата. — Я проголодался. А ты почему здесь, а не… — Такемичи прерывает сам себя, когда ловит злобный взгляд мальчика. — А ну да, естественно, ты не будешь ночевать в одной комнате с Манджиро, когда вы в ссоре. Такемичи решает не вспоминать, что Курокава и раньше там не особо часто ночевал. Изана лишь закатывает глаза и отворачивается от него. Возникает неловкая тишина: тягучая и тяжелая, она наваливалась на плечи и стремилась прижать к низу. Живот требовательно урчит: то ли от страха, то ли от голода. Однако этот звук в момент отпугивает липкое молчание. Изана вновь поворачивается к Такемичи. В свете уличного фонаря, не разберешь что за эмоция на его лице. Но Такемичи пытается. — Эм…ну… Как самочувствие? — Неловко прокашливается и шепчет, чтобы хоть как-то разрядить обстановку. Изана поджимает губы. Отвечать явно не хочет, но спустя время всё-таки в полтона произносит: — Явно получше твоего. И если ты думаешь, что я буду благодарить тебя, то можешь убираться прямо сейчас. Это была твоя тупость попасть под горячую руку. Я не твой должник. Благодарить? Тупость? Должник? Такемичи непонимающе хмурится и задумчиво почесывает подбородок. У него и в мыслях даже не было требовать что-то в ответ. Это ведь было естественно помочь в такой ситуации. Тело двигалось само, еще до того как сам Ханагаки успел осознать происходящее. Хватило только одного взгляда на свирепого Майки, чтобы рывком оказаться между ним и его братом. Не для того, чтобы кто-то из них оказался в долгу перед кем-то другим. Просто потому что…это было правильно? Все, кого знает Такемичи поступили бы так же. — Всё норм. Мне ничего и не надо. — Такемичи пожимает плечами и получает в ответ незамедлительное: — Я ничего и не собираюсь давать. — И не надо. — Упрямо и с нажимом шепчет Такемичи, а затем разворачивается в сторону кухни и кидает через плечо: — Есть будешь? В этот раз Изана ничего не отвечает. Однако ему и не надо: Ханагаки быстро переступает порог коридора и распахивает дверь холодильника, жадно оглядывая продукты на полках. Всё сгодится на бутерброды. Шторы распахнуты, поэтому для того, чтобы нарезать все нужные ингридиенты даже не надо включать свет — фонари сегодня светят особенно ярко. Пока нож вгрызается в крошащийся хлеб, Такемичи бросает быстрые взгляды на гостиную, в которой Изана продолжал сидеть абсолютно неподвижно. Казалось, он застыл с гордо выпрямленной спиной и даже не дышал. Если бы не беспокойное сопение Эммы рядом с ним — можно было бы подумать, что он статуя. Интересно, а младшая Сано как здесь оказалась? Такемичи плохо помнит её роль во всей этой заварухе, скорее всего её отправили в дом. Но, наверняка, она испугалась. Девчонки все такие: чуть что сразу переживать. Хотя по сути ничего ужасного, то в этот вечер не произошло. — Как Эмма? — Всё также шепотом интересуется Ханагаки, когда приходит обратно и с минимальным шумом ставит на журнальный столик два блюда с кривоватыми бутербродами. Изана смотрит сначала на тарелку, которую Такемичи подвигает ему, затем косится на сопящую Эмму. Мичи прослеживает за его взглядом и, только вглядевшись хорошенько в переплетения теней, понимает, что Эмма спит на руке своего брата. Он оказался в ловушке. Как когда на тебя ляжет котик и ты больше физически не можешь двинуться, чтобы не разбудить его. — Вы так весь вечер просидели? — От удивления Такемичи повышает тон до нормального, за что сразу же получает злобный зырк от Курокавы: — Заткнешься ты сегодня или нет? Тебе какое дело вообще? Ешь и иди спать! Он ворочает носом от принесенного перекуса и резко отодвигает тарелку так, что она чуть не слетает со столика. Эмма дергается от скрипа посуды. Всё вокруг замирает на тот миг, пока она переворачивается на другой бок и вновь погружается в сон. — Ей может быть холодно. — Такемичи оглядывается в гостиной и сразу же находит глазами плед. Хватает его и аккуратно накрывает им девочку: — Вот так вот. Всё, теперь ухожу. Спокойной ночи! Он не оборачивается на Изану, чтобы вновь не натыкаться на чужое раздражение. Лишь подхватывает свою тарелку — двигает тарелку Изаны так, чтобы тот смог до неё дотянуться — и быстро выходит из комнаты. Успевает на ходу сжевать только пару бутербродов, пока добирается до комнаты Майки. Щека беспощадно давала о себе знать, каждый раз будто посылая разряды тока от любого движения мышц. Такемичи с сожалением смотрит на оставшуюся часть бутербродов. Но все размышления о еде тут же исчезают, стоит ему заметить полоску света от настольной лампы, которая храбро пробиралась в коридор через полуоткрытую дверь. — Хэй, Манджиро, спишь? А, вижу, что нет. Я принёс перекус! — Такемичи просовывает голову, прежде чем полностью ввалиться в комнату друга и со стуком положить тарелку на рабочий стол, за которым тот сидел. Манджиро вздрагивает скорее от его голоса, чем от посторонних звуков. Ёжится и, будто бы, отпускает свою голову еще ниже. — Как дела? Шин сильно злился? — Такемичи всё-таки стаскивает еще один бутерброд и героически пытается его проглотить за минимальное количество движений челюстью. Вот бы он был питоном и мог бы заглатывать еду целиком. Сколько бы времени это экономило. Такемичи вновь переводит взгляд на ссутуленного и сохраняющего молчание Манджиро. Он до этого никогда даже не задумывался над тем: как на самом деле Майки был похож на Изану. Но сейчас, пока он сохраняет такое же ледяное молчание — становится даже жутко от их слишком сильной схожести. — Ты злишься на меня что-ли, не понимаю? — Тянет Такемичи и аккуратно кладет свою ладонь на чужое плечо. Майки вздрагивает. Медленно поворачивает голову сначала на чужую ладонь — Такемичи тут же ее убирает — затем на самого друга. Медленно открывает потрескавшиеся губы и хрипло выдавливает из себя: — А ты? — Голос такой скрежещущий, будто он не говорил лет десять точно. — Мне-то за что. Будто мы с тобой никогда до этого не дрались. Мне на тебя теперь за каждый проигрыш дуться что-ли. — Такемичи пожимает плечами и вновь жадно косится на тарелку. Манджиро поджимает губы, когда находит в себе смелость, наконец, отпустить взгляд на чужую повязку. — Ты идиот. — Он произносит это внезапно так чётко, что Такемичи даже вздрагивает вновь встречаясь с взглядом Манджиро. —Чего? — Такемичи скрещивает руки на груди и хмурится: — Это обидно. Сам — дурак, понял? Майки отворачивается от него к окну и, Мичи, даже кажется что тот прошептал: — Ты никогда не проигрывал. — Хотя возможно это был просто порыв ветра, ворвавшийся в открытое окно. — Жалко твой самолётик. — После непродолжительного молчания произносит Такемичи. Манджиро поворачивается на него с изумлением. Кажется, что не сразу находит слова: — Ты реально идиот, Такемичи. — Но после не отворачивается продолжает смотреть прямо на него. Такемичи закатывает глаза и цыкает: — Вот корми тебя после такого, ага. Манджиро, наконец, смотрит на тарелку. Так внимательно, словно видит бутерброды в первый раз за всю свою жизнь. — Хангаки-сан сильно злилась? — Мне бы кто рассказал. — Такемичи тяжело вздыхает: — Она уже спала. Так что узнаем завтра с утра. А Шиничиро? Майки пожимает плечами и аккуратно берет один из бутербродов. Поднимает его, тщательно разглядывая со всех сторон: — Тоже. Приходил с доктором. Сказал, что уже поздно, надо ложиться спать. А с утра уже будем разбираться. — Думаешь, нам влетит? Манджиро в этот момент откусывает, практически пол бутерброда сразу. Тщательно прожевывает и яростно качает головой. — Не думаешь вообще или не влетит? — Беззлобно дразнит Такемичи, за что получает мягкий пинок по своему стулу. Тихо хихикает, глядя на то, что Манджиро всё ещё не может прожевать свой кусок и от этого, не может выдавить ничего кроме мычания. Наконец он глотает злосчастный бутерброд. Такемичи сразу же готовится к словесной схватке, но первым оказывает обезоружен, когда Манджиро произносит тихое: — Прости меня, Такемичи. — Всё-таки это ты дурак. — Такемичи смущенно отводит взгляд и начинает чесать затылок: — Стал бы я приходить к тебе с бутербродами, если бы мне были нужны твои извинения?