***
...Время шло, после торжественного вступления "отца" русского марксизма Плеханова обсудили такие вопросы как место Бунда в РСДРП, программу партии и центральный орган в партии, выступили делегаты со своими докладами. Розенфельда особенно заинтересовал его тёзка, некто Лев Давыдович Троцкий - молодой худощавый человек с черной непокорной гривой и горящими глазами, чей пронзительный блеск не могли скрыть стекла пенсне. Речь его выдавала человека умного, знающего, но острого, бескомпромиссного, и это отталкивало. Казалось, от каждой его фразы искры летят, как от кузнечной колодки. Хотя и интересно было послушать, словом молодой оратор владел виртуозно. Пожалуй, только один из когда-либо знакомых Розенфельду людей мог бы с ним сравниться; та же живость и энергия, та же оригинальная игра слов... Несмотря на относительную молодость Льва Троцкого, было видно, что в партии он не последний человек, к его мнению прислушивались и Ленин, и Юлий Мартов, и старейшие революционеры-искровцы. Сам делегат тоже понимал это о себе и не боялся взять слишком резкую ноту в споре с авторитетами, и покинул собрание, эффектно хлопнув дверью. После выступления истеричного, как его мысленно охарактеризовал Каменев, Троцкого потребовалось сделать перерыв. Затем выступил сам Ленин по вопросу организационного устава партии. Закончив свою речь, Ильич спросил: - У кого-нибудь есть вопросы или предложения? Или кто-то просто желает высказаться? Как выяснилось, некто очень хотел высказаться. Один из участников съезда, сидевший в середине зала, неожиданно ловко для своей полноватой фигуры забрался с ногами на стул, так, что теперь все взгляды были прикованы к нему. Это был кудрявый брюнет не очень высокого роста, так что его жест был вызван не желанием эпатировать публику, как могло показаться, а вполне обоснованной мерой. - Товарищи! - зазвучал приятный тенор. - В дни, когда мы стоим на пороге глобальных перемен, которые не могли не назреть под многовековым черным гнётом царизма, мы должны помнить, какая огромная и почетная ответственность лежит именно на нас, представителях социал-демократии. Мы с вами сегодня неслучайно собрались здесь, в Европе, средоточии мировой культуры и цивилизации, чтобы наметить план развития нашей партии, которая в будущем приведет Россию к лучшему! И потому в эти дни нам особенно важно держать единство, чтобы не было отщепенцев... - выступающий очаровал Льва и своими мыслями, и голосом. Даа, пожалуй, этот оратор мог бы соперничать с Троцким, решил Каменев. Только слова Льва Давыдовича больно ударяли, как тяжёлые градины, а речь этого человека струится вольным потоком, как полноводная теплая летняя река. Река... Какая-то мысль не давала Каменеву покоя, и он, к собственной досаде, прослушал окончание выступления. Речь молодого человека вызвала бурные овации, к которым Каменев со всей искренностью присоединился. Лица выступавшего он сильно разглядеть не мог, разве что профиль выдавал еврейские черты. - Благодарю, Г'игорий, - сказал Владимир Ильич. - Умеете вы "освежить" любое мероприятие, но, боюсь, после вашего выступления моё уже силы не возымеет, потому считаю целесообразным объявить перерыв!***
Когда Каменев уже стоял на пороге, его окликнули: - Лев Борисович, задег'житесь! Лев обернулся. Рядом с Лениным стоял тот, чьё выступление так его впечатлило сегодня. - Вот, Г'иша, рекомендую, очень талантливый социал-демократ, Лев Каменев, - представил Ильич Льва своему собеседнику. - Каменев, значит? - спросил Григорий. - Ну, а я ещё как Розенфельда помню, - и улыбнулся давним воспоминаниям. Каменев вдруг сложил некоторые факты и просиял, притянул к себе Григория за плечи, к явному удивлению Ильича. - Гирш-Овсей, ты! Я-то думаю, вроде знакомая фигура, но ошибиться боялся. Слышал твоё выступление, это прекрасно, просто слов нет! И так странно, через десять лет увидеться не где-либо, а на съезде партии! Слишком невероятное совпадение, потому я и сомневался, не хотелось ошибиться. - Ну, я уже не Гирш-Овсей, как ты понял, а Григорий Евсеевич. Но пока ещё Радомысльский, - сказал молодой человек. - Нужно вам, Г'иша, хороший, звучный псевдоним подобрать, чтобы не тяжеловесно звучало, - позволил себе вклиниться в разговор Владимир Ильич. - Подберём! - довольная улыбка не сходила с лица Каменева. - Григорий Зиновьев, как вам? По-моему, звучит! - А что, мне нравится, - согласился Григорий. - Зиновьев - Каменев, Каменев - Зиновьев, - несколько раз повторил он их новые фамилии, будто бы привыкая к ним. ...Через некоторое время старые знакомые распрощались с Ильичом, которого посвятили в историю своего общего детского отдыха, и решили прогуляться. Вечер стал вечером воспоминаний, каждому было интересно, как сложилась жизнь другого за десять лет. Каменев (тогда ещё, конечно, Розенфельд) после Вильно переехал с семьёй Москву, но вскоре перебрался в Тифлис, где жил довольно долго. Григорий несколько лет жил в Европе, и мечту о химическом факультете пока не оставил. Оказалось, что они оба вступили в РСДРП в один и тот же год, и с Лениным познакомились тоже почти одновременно... Так интересно судьба их рядом водит, и теперь их уже связывают узы намного крепче, чем случайная детская дружба. Но случайная ли? ...Григорий вспомнил, что однажды говорила ему Розалия Моисеевна: "Верный друг у тебя будет, одна судьба на двоих, ваши имена всегда будут стоять рядом". И уже не сомневался, что вот он, тот, кто рядом, Лев Каменев. А сам Лев не догадывался, что ему придется много лет спустя, как и в детстве, поддерживать Григория во всех его авантюрах, которые будут уже намного серьезнее, чем выброшенное ночью из окна одеяло. Но это уже другая история.