༻❀✿❀༺
Феликс проснулся по будильнику, поцеловал Чанбина в щёку и растолкал Чана. Взбудораженный, заскакал по комнате солнечным зайчиком, дёрнул шторы, оживляя комнату ярким светом, и, запрыгнув на бёдра Чану, забарабанил кулаками по его спине. - Чанни, вставай, мы договаривались до репетиции пойти на фудкорт рядом с отелем, поесть чико-роллы! - No, they’re good only in Australia, - прохрипел Чан, вжавшись лицом в подушку. - Mate, you are in Australia! – рассмеялся Феликс. Невидимые нити дёрнули веки Чана наверх, глаза раскрылись, как паруса, и Феликса стрясло штормом вскочившего с кровати парня. Приземлившись на скомканное одеяло, Ёнбок подобрался к наблюдавшему за ним из-под полуприкрытых век Чанбину и отпустил ладони гулять по его груди, животу и бокам. - Хён, проснулся? – спросил улыбаясь во все тридцать два, теперь легонько пощипывая его за живот. - Пойдёшь с нами? Чанбин взял его ладонь, чтоб прекратить издевательства, и переплёл их пальцы. - Я за вами не угонюсь, - хмыкнул, увидев нерасчёсанного Чана, пулей вылетевшего из ванной, чтоб помчаться к шкафу за одеждой, выкинув на ходу зубную щётку куда-то на пол. – Останусь пока в номере, мне нужно раскачаться. Улыбка Ёнбока слегка опустилась, но он отвлёкся на Чана, натянувшего футболку задом наперёд. - Австралия! Еда! Солнце! Быстрей! – тот изобразил что-то непонятное руками, рассмешив Феликса. - Сначала проснись и оденься нормально, - Ёнбок подошёл к нему и дёрнул за футболку, указывая на оплошность. Чанбин с грустью проводил их взглядом: Феликс даже не попрощался напоследок, но не стоит его винить – малыш счастлив находиться дома, он полностью погружён в эйфорию возвращения в родной город и не замечает ничего вокруг. Пусть побудет немного вдвоём с Чаном и насладиться атмосферой перед началом рабочего дня, а Чанбин был бы третьим лишним – он мало что понимает и отбирает время, которое Феликс мог бы потратить на себя. Ёнбок так и остался на целый день перезаряженным зайчиком-энерджайзером: мотался везде торпедой, бегал, прыгал и ни капли не уставал. Не отходил от Чана ни на шаг, даже на репетиции, беспрестанно тряс его за руку, и они болтали обо всём подряд, взахлёб делясь впечатлениями и вспоминая прошлое. Чанбин ни разу не подошёл, предпочитая наблюдать издалека, безумно радуясь видеть Феликса таким эмоциональным и живучим, каким ещё тот никогда не был. Вечером, отмывшиеся после продуктивной репетиции, они всей группой отправились гулять по Сиднею. Феликс продолжал держаться рядом с Чаном, и эти двое наперебой отвечали на бесконечно сыплющиеся вопросы, постоянно подкалывая и подшучивая над ничего не понимающими любопытными мемберами. Джисон задержался на газоне, заметив у пальм какого-то зверька, и присел на корточки, пытаясь подманить его бананом. - Это поссум, он дикий и выходит на охоту ближе к ночи. Видимо, его кто-то случайно разбудил, - объяснил Чан. – Не пытайся его подозвать, бесполезно, он у тебя ничего не возьмёт. И вообще-то опасно… ну вот, я же говорил! Ощетинившийся пушистик цапнул Джисона за палец, и парень разбегался по всей округе, громко вопя и тряся укушенным пальцем, остановился только налетев на объятья Минхо, рассмотревшего рану и доставшего платок, чтобы перевязать. Ёнбок дождался, когда Чанбин с ним сравняется, и обнял его за руку, улыбаясь счастливо и жмурясь от наслаждения. - Тебе здесь нравится? - Конечно, - улыбнувшись, Чанбин высвободился и подтолкнул его в спину. – Тебя Чан зовёт. Встрепенувшись, Феликс побежал вперёд к Бану, подгоняемый мотором вечного двигателя бьющей через край энергии. Яркое солнце делало больно глазам, и Чанбин наконец смог понять почему улыбка Феликса всегда казалась ему такой необычной, особенно солнечной: эта улыбка - родом отсюда, она - часть австралийского солнечного рая, расслабленной счастливой жизни. Вот где, оказывается, появляются на свет настоящие солнечные ангелы, вот какому миру принадлежит улыбающееся чудо всея Стрэй Кидс. Какого это: всё время жить здесь, в одном из небольших уютных двухэтажных домиков с просторными ухоженными двориками и идеальными газонами, гулять по чистым аккуратным улицам под синющим небом, наслаждаясь погодой и окружающей вечнозелёной, цветущей целый год красотой, каждый день ходить на пляж, с удовольствием жарить барбекю на заднем дворе - жить большой дружной семьёй, вместе с Феликсом, начинать каждое утро с солнечных ванн и бодрящих улыбок, нежных будящих поцелуев… Чанбин вздрогнул и зажмурился в ужасе: он слишком далеко зашёл, картинка розовой идеальной мечты воочию пронеслась перед глазами. Врезавшись в чью-то спину, извинился и уткнулся взглядом себе под ноги, надеясь, что никто не заметит его взволнованного сконфуженного лица. - Ты на солнце, что ли, перегрелся? – владельцем спины оказался Хёнджин, окинувший внимательным взглядом. Чанбин пожал плечами и поправил кепку, взглянул на Феликса, проверяя, смотрит ли тот на него, но Ёнбок застыл, немного отстав от их компании: кажется, засмотрелся на двух целующихся парней. Чанбин поспешно отвернулся, а Хёнджин громко фыркнул, как обычно зорко подметив все необычности в его поведении. - Странно, наверно, видеть такое? – Феликс вдруг оказался рядом, зашагав рядом опустив голову, но изредка посматривая коротко. – Здесь это в норме… - Я рад, что хоть где-то люди могут быть полностью свободными, - ответил Чанбин, не глядя. Феликса нужно взять за руку, ведь он выглядит таким встревоженным и робким, но сейчас такой физический контакт был бы очень не к месту. - Да, здесь свобода – это национальная черта. Здорово, правда? Они такие счастливые и влюблённые… Чанбин, сглотнув, кивнул на автомате и спрятал руки в карманы джинсов. Он хотел бы быть таким же свободным, выражать чувства, не боясь ничего, не вгоняя себя в клетки запретов и не обвязываясь ремнями ограничений во благо. Но он не может хотя бы потому, что принадлежит совершенно другому миру - миру, которому чужды такие понятия. Возможно, Феликс способен жить на границе двух вселенных, и его мышление и мировоззрение не скованы страхом осуждения, устаревшей моралью и строгими консервативными правилами этикета, но жизнь Чанбина совершенно другая - его мир больше похож на тюрьму, и, как бы он не хотел, а сбежать из этой темницы не получится. Тем более у него есть обязанность – помогать Ликсу уживаться на границе, вписываясь в рамки одновременно двух различных обществ, а для этого необходимо быть поддержкой и опорой, а не толчком в спину, подталкивающим к преступлению. Поэтому улыбается в меру, кивает механически и не даёт повода продолжить тему вступая на запретную территорию, молчит, надеясь, что Феликс сам поймёт и уйдёт, но тот остаётся, идёт, схватившись за свою вытянутую вдоль туловища руку – робкая нерешительная поза, но упорное желание добиться чего-то или что-то уяснить. - В Корее же так нельзя? - В Корее тебя за такое изобьют, - хмыкает Минхо, отвечая вместо Чанбина. - А как же фансервис? - Двойные стандарты, - Минхо пожимает плечами, а голова Ёнбока опускается ещё ниже. Чанбин хочет приобнять и успокоить, заверив, что однажды и в Корее будет так же, но рядом телепортируется Чан, вопя что-то об океане, завидневшемся на горизонте, и Феликс отвлекается на него, а потом эти двое, вопя, убегают, держась за руки, впереди всех и быстрее всех к пляжу. После пляжа Чан повёл всех в мясной ресторанчик, и вечер закончился идеально – все наелись после хорошего качественного водного отдыха, и ещё долго потом обсуждали впечатления за день и предстоящий концерт. Улыбка Феликса теперь отдавала усталостью, но продолжала ярко светить вместо закатившегося за горизонт солнца. - Сходим завтра погулять в центр? – он требовательно заглянул Чанбину прямо в глаза. – Я многое хочу показать тебе. Чанбин кивнул, и довольный Феликс обнял его за руку, удобно устроившись щекой на плече. И только потом Со спохватился: что значит это предложение – они будут только вдвоём, без Чана и остальных? Вилка выпала из рук, и Феликс поднял на него недоумённый взгляд. - Просто устал немного, - пробормотал Чанбин. Сейчас не хотелось портить настроение, а завтра он найдёт способ вежливо отказаться или же отыщет человека, кто сможет разбавить неловкость совместной прогулки один на один. С Феликсом комфортно наедине, но в Австралии тот ведёт себя несколько иначе: когда не с Чаном - приклеивается липучкой, мучает обилием прикосновений, задаёт много странных вопросов и каждую минуту будто чего-то ждёт от Чанбина. Страшно – и обмануть ожидания, и оправдать их. Любая непродуманная ответная фраза, любое двусмысленное слово или опрометчивое действие может стать фатальным и уничтожить их привычный выстроенный несколькими годами дружбы комфорт. Хорошо так, как сейчас: они могут радоваться друг другу, прикасаться друг к другу, вместе веселиться и дурачиться, а неловкость между ними – быстропроходящая и не выбивающая из колеи. Разве может быть лучше, чем сейчас? А вот хуже очень даже, если не уследить, сорваться и накосячить. Чанбин мысленно умолял Ликса простить его за всё что он делает и не делает, и единственным утешением было знание: эти трудности и неизбежная тоскливая боль – во благо. И не может быть иначе.༻❀✿❀༺
Феликс проснулся с чётко поставленным планом: сегодняшним утром, пока есть время до генеральной репетиции и концерта, использовать все возможности, чтобы заставить Чанбина пройти необходимые тесты и проверки – нагло, бесстрашно взбаламучивать воду и смотреть насколько глубокие и продолжительные получаются волны и круги. Это – второстепенная задача, а в первую очередь – исполнить свою мечту познакомить хёна с частью его мира, соединить две свои жизни в одну – ту, где он с Чанбином. Так много хотелось показать и рассказать, поделиться всем важным и значимым, впечатлить и создать новые воспоминания – общие. Сразу же, как только проснулся, устроил первый риск – якобы случайно промахнулся во время утреннего поцелуя, прикоснувшись губами вместо щеки к уголку губ. Чанбин отвернулся, прикрыл лицо ладонью, провёл пальцами по отмеченному губами Феликса месту – в целом неплохая реакция, как и ладонь хёна, погладившая сбоку под рёбрами: на секунду показалось, что Чанбин хочет притянуть и повалить на себя, но лишь показалось. - Нет, мы позавтракаем в центре! – Феликс остановил его, когда тот по стадному инстинкту попёрся за остальными в столовую отеля, и тащил за руку всю дорогу до автобуса: сонный Чанбин не особо сопротивлялся, только бурчал что-то про то, что голодный, а на остановке оглянулся по сторонам и внезапно занервничал – Феликс только улыбался коварно в ответ на его нелепые и надуманные предлоги вернуться в отель. - Мне нужно на тренировку! – снова придумал что-то невпопад. - Вечером концерт, тренировка будет лишней: у тебя разболятся мышцы. - Я забыл в номере кепку! - Кепка на тебе. Хён, - устав слушать его отговорки и боясь, что у Чанбина есть какие-то серьёзные причины отделаться от него (тот впервые так рьяно старается улизнуть), Феликс обнял его вокруг талии. – Пожалуйста, я очень сильно хочу погулять с тобой. Мы ненадолго, к двенадцати уже вернёмся. Я тебя напрягаю? Или обидел чем-то? Пожалуйста, скажи мне, я чувствую себя плохо, думая, что навязываюсь через силу. - Нет, Ликс, ничего такого, - Чанбин погладил его по затылку, улыбнувшись неловко – утешающе. – Просто, думаю, Чан больше подходит для таких вещей. - Чан – это Чан, а ты – это ты, - надулся Феликс, сильней стиснув руки на его талии. – Я же сказал, что хочу погулять именно с тобой! Чанбин замолчал пристыженно и в автобусе в знак раскаяния позволил уткнуться носом ему в шею, не отталкивал и не отклонялся. Сидеть таким образом - довольно интимно: явственно ощущается взволнованный пульс Чанбина, и от дыхания, попадающего на кожу, у хёна бегают мурашки, а на резких поворотах можно было «случайно» коснуться губами кожи. Чанбин поглаживал его по коленке, и со стороны они наверняка выглядели как парочка влюблённых. Вот бы поскорей избавиться от этого дурацкого «как»! Феликс закрыл глаза, представляя себя в иной жизни, в другом отрезке времени: они с хёном живут в типичном сиднейском двухэтажном домике, ухаживают за садиком на заднем дворе, поливают цветы и кадки с маленькими деревьями, по вечерам вместе ходят купаться на пляж, посещают пабы, чтобы поболтать с друзьями, на выходных выбираются в парки, устраивают бушволкинг, преодолевают многочасовые лесные и пляжные трекинги, раз в несколько месяцев обязательно выбираются на кэмпинг, весной посещают фестиваль воздушных змеев, в декабре отмечают рождество на пляже, в январе – День Австралии, а ещё сиднейский фестиваль огней, и Марди Гра: просто живут и наслаждаются каждым днём, а зимой обязательно спят в обнимку под одним одеялом, экономя электричество и согреваясь друг дружкой, и вообще всегда и везде вместе, и много обнимаются, а ещё чаще – целуются, где захотят - и дома, и на пляже, и лёжа на газоне, и гуляя среди буша, и в заповедниках, и на паромах, и у опер-хаус… Любить и наслаждаться жизнью – что может быть прекрасней? А потом вспоминает, что так вряд ли получится, даже если через много лет, после завершения карьеры: хён не захочет переезжать в Австралию, в совершенно иную, чуждую, неудобную для его восприятия страну. И нельзя забывать про корейскую составляющую жизни – такую же важную, а для хёна – более привычную и вшитую под кожу. Феликс чувствовал, что ему никогда не вписаться по-настоящему в этот иной непривычный мир чужой культуры, он всегда будет отличаться, как бы не старался – попросту потому, что социализировался в другой стране и его мышление сильно отличается. Чтобы стать ближе к Чанбину, нужно выжить из себя как можно больше австралийского и заменить получившиеся пустоты тем, что ближе и понятней хёну. А пока так не получится, придётся терпеть попытки Чанбина выстроить между ними высоченный забор – не каменный, просто из сетки-рабицы, просвечивающий, поскольку хён не сможет настолько сильно сделать больно и ему важно видеть то, что происходит на другой стороне. И как объяснить ему, что этот забор – совсем не обязателен? Их отношения ведь не Австралия с вечными нескончаемыми проблемами разросшихся популяций собак-динго, кроликов и одичавших кошек, им не нужны заборы как единственно возможное решение проблемы. Их панацея – осторожность и внимательность, это все необходимые трудности, больше ничего не нужно. Феликс распахнул глаза, осознав, что противоречит своим же принципам. Оглянулся по сторонам, боясь заметить, что на них кто-то смотрит и не дай бог снимает на телефон, натянул на нос маску, хоть и понимал, что бесполезно – некоторые фанаты-сталкеры узнают даже если они в мешок залезут. Видимо, Чанбин правильно ведёт себя с ним, обламывая и не давая подобраться ближе – это его заслуженное наказание за беспечность и витание в облаках. Хён спросил, всё ли в порядке, заметив, что он озирается по сторонам, и пришлось наврать, мол, испугался, что проехали остановку. Центр был деловой частью Сиднея – это уже не малоэтажные тихие районы, здесь возвышаются небоскрёбы, вместо семейных частных домиков – апартаменты и квартиры, и в целом людей больше, больше движения и шума, но при этом всё так же размерено и спокойно, без чрезмерной суеты, свойственной типичным мегаполисам. Феликс потащил Чанбина к торговым центрам – и поесть, и быстренько пробежаться по магазинам, вспомнив детство и подростковые годы. Кажется, где-то здесь был его любимый ювелирный магазин, где он скупал золотые побрякушки, которыми потом выделился во времена трейни. Он хотел снова туда зайти, но купить на этот раз кольца – парные, намеренно спросив у продавщицы популярные у влюблённых парочек, а потом подарить одно Чанбину. При одной мысли о принятии или же отказе нервно крутило живот. Но сначала – накормить, чтобы хён перестал ворчать и смотреть недовольно. Феликс купил парочку фирменных любимых бутербродов, и Чанбин, проглотив всё, что предложили, подобрел и перестал отшатываться от прикосновений. - Смотри, хён, узнаёшь? – Феликс, широко раскинув руки, остановился у продолговатого низкого фонтана-стенки. – Здесь снималась "Матрица"! Они немного подурачились, изображая сцены из фильма, в основном бои в слоу-мо, и закончили очередными объятьями – Феликс обнял со спины, и Чанбин вздрогнул. Он всегда вздрагивал от неожиданных прикосновений, выдавая своё неоднозначное отношение к тактильному контакту, и Ликс бесстыдно пользовался этим, постоянно выбивая желаемую реакцию. Объятья со спины вообще лучшая провокация: можно ещё выдохнуть хёну в шею и смотреть как стремительно встают волосы на загривке. Так хотелось прикоснуться там губами, приласкать кожу, но приходилось сдерживаться. Перед кольцами Феликс провёл ещё одну проверку: купил большое смузи на двоих, а одну из трубочек уронил и потом ликующе наблюдал как неуверенно Чанбин обхватывает губами трубочку, использованную до этого Ликсом. И вовсе не из-за того, что брезгливый: он мог есть откуда угодно и за кем угодно. Кажется, Феликс слишком долго залипал на маленькие пухлые губы хёна, окрасившиеся в клубничный цвет смузи – тот заметил, и клубничными стали не только губы, но и щёки, проявившие еле заметный, но выдающий с головой оттенок чувств. Феликс взял в рот трубочку, глядя ему в глаза, отпил немного и облизал губы, а потом еле сдержался, чтобы не запищать от радости, ведь Чанбин-хён поспешно отвернулся в смущении, увидев это провокационное мини-представление. Из центра они дошли до Королевского ботанического парка – огромного парка рядом с деловым районом, набережной и опер-хаусом: тут можно гулять, любуясь интересным ландшафтным дизайном, наблюдая за множеством птиц, просто отдыхать в тишине природы, в зелёных островках спокойствия. Здесь Феликс планировал разыграть кульминационный акт запланированной пьесы: в том случае, если на все проверки Чанбин отреагирует подобающе, а тот сегодня проявлял все оттенки смущения и размяк настолько, что разучился отталкивать и защищаться, позволил даже поцелуй в шею. А главное – принял серебряное кольцо, даже услышав, что оно для влюблённых парочек, и улыбался смущённо, когда они надевали кольца друг другу на пальцы. Всё хорошо, всё идеально! Возможно, сегодня получится поговорить как можно более откровенно и затронуть все важные темы. Но пока серьёзно и важно не получалось: интересней было гонять хохлатых голубей, не сдаваясь до тех пор, пока они всей стаей не улетели куда-то за высокие деревья. Устав, парни заняли лавочку, Чанбин откинулся на спинку, подставив лицо солнечным лучам, а Феликс смотрел на него, любуясь, до тех пор, пока не понял, что лавочка выглядит чересчур знакомо и вообще-то отмечена очень ярким воспоминанием. - О, здесь был мой первый поцелуй! Я тогда был в девятом классе. Чанбин промычал что-то нечленораздельное и опустил голову – козырёк кепки накрыл лицо. - А когда был твой первый поцелуй? – Феликс придвинулся к нему навязчиво и схватил за коленку. - И где? Расскажи, хён, мне интересно! - Это не та информация, которой я хотел бы делиться, - пробурчал Чанбин, скрещивая руки на груди и ёрзая. - Почему? Это плохое воспоминание? Вы плохо расстались? Ты… скучаешь по ней? - Я не хочу это обсуждать, Ликс, - ответив хриплым голосом, Чанбин вскочил. Феликс остался на лавочке, заламывая пальцы: неприятно засосало под ложечкой, живот скрутило, хотя совсем недавно там ещё летали полчища бабочек. Он забыл, что всё задуманное – всего лишь эксперимент, а не пьеса, и ничто не обязано идти по плану. Чанбин не сдастся просто так. А возможно всё закончится гораздо хуже, чем он может себе представить: если постоянно ошибаться, не уметь вовремя находить нужных слов или стать слишком навязчивым, Чанбин может устать убегать и выбрать наиболее лёгкий путь, пусть и очень болезненный – чётко сказать «нет», перечеркнув всё, что между ними может быть. Феликс закусил задрожавшие губы: неужели он ничего не может сделать, чтобы этого никогда не произошло? Чанбин вернулся к нему, остановился напротив, почёсывая макушку, и присел на корточки. - Извини, - он взял за руки, но застенчиво смотрел в сторону. – Не хотел быть грубым, - нежно переплёл пальцы, а потом испугался, оглянулся по сторонам и уселся на лавочку. - Всё хорошо, это я был навязчив. Чанбин улыбнулся, благодаря за понимание, и они двинулись дальше по парку. - О, - Феликс остановился напротив большого дерева с кряжистым стволом и извилистыми ветками. – Это джакаранда, это дерево очень красиво цветёт в ноябре. Считай, всё равно что австралийская сакура: оно цветёт такими яркими сиреневыми колокольчиками, и в сезон цветения весь город превращается в сказку. Подростком я мечтал, чтобы мой первый поцелуй был под этим деревом во время цветения… Ой, извини, я опять о поцелуях. А, знаешь, - поспешно затараторил, пытаясь исправить ошибку, - с джакарандой у нас связаны студенческие традиции: всякие глупости и байки по типу «не начнешь серьезно относиться к учебе до начала цветения джакаранды, то потом уже будет поздно». Я помню как однажды целый час стоял под деревом, ждал, когда мне на голову упадёт второй лепесток, потому что это нужно было, чтоб не завалить экзамен. А ещё… - Ликс, - Чанбин мягко улыбнулся. – Не тараторь, мне трудно разобрать твой корейский. Феликс сглотнул, пытаясь собрать разбежавшиеся мысли, рассыпавшиеся по всему парку: некоторые забрались на самые высокие ветви джакаранды и смеялись оттуда, ехидно напоминая всё то, что сегодня шло не по плану, все бестактные глупости, что успел провернуть. Но эти мысли-тролли быстро лопнули, стоило только поднять глаза и увидеть Чанбина так близко. Хён смотрел на его губы, откровенно бесстыдно залипал, полностью забывшись. Феликс не стал выдёргивать его в реальность, использовал это время, чтобы собрать силы в кулак и победить в бою с застенчивостью: не отвести взгляд, когда Чанбин очнётся и поднимет глаза, вместо этого – посмотреть с просьбой, с намерением, с решительным предупреждением. Их никто не видит: они спрятаны за стенкой беседки, а с других сторон защищены зарослями джакаранды. Чанбин моргнул, и сердце застучало взволнованно. Время, мысли, чувства притянулись к моменту, все звуки и шумы на фоне затихли, ощущения заострились, реальность прошило тревожно-волнительным пульсом. Чанбин несколько раз облизывает губы. А потом - вздох, разбивающий момент на осколки. Феликс попытался вернуть миг искренности и ожидания неизбежно-приятного, подошёл практически вплотную, положил руки на плечи. - Давай приедем сюда снова, но уже во время цветения? – Чанбин взял его руки и снял с плеч, но задержал его ладони в своих. - Когда зацветёт джакаранда? - Да, - Чанбин улыбнулся в ответ той редкой загадочной улыбкой, которую Феликсу никогда не удавалось разгадать. После парка жизнь завертелась калейдоскопом, не останавливаясь больше на важных переломных стоп-кадрах: подготовка к концерту, беготня, выступление, вывернувшее душу на изнанку, и вот они уже едут на машине в отель. Чанбина рядом не было, а Феликс даже не сразу заметил, настолько устал. Задремал, ничего не соображая, в полусне добрался до номера и ударился лбом об дверь. Чан проверил всё ли с ним в порядке, наванговал крупную шишку и затащил в комнату свой чемодан. Сон как рукой сняло. - Менеджер попросил поменяться комнатой с Чанбином, - объяснил лидер, виновато улыбаясь. – Я не совсем понял, в чём дело. Феликс позвонил менеджеру, но ему не ответили, и тогда он бросился в его комнату, но не открыли. Отчаявшись, побежал искать комнату, куда переселился Чанбин, но нашёл там только Джисона. - Это скорее всего из-за концерта, - тот смотрел по-доброму и тараторил уверенно. – Ну, твоя оговорка и шутка Чана. Видимо, решили отложить решение трудных вопросов на время после тура. Ты же знаешь, у нас договоры, мы не можем контролировать такие вещи. Феликс кивнул и осел на кровать, чувствуя себя тяжёлым пыльным мешком. - Хочешь, можешь остаться здесь, а я ночью втихую переберусь к Минхо? Я в принципе так и собирался сделать. - Как у вас с Минхо всё получилось? - О, - Джисон округлил глаза. – Не знаю, не уверен, оно само как-то… Но, я думаю, разным людям нужно разное количество времени на осознание и принятие. Ну а в нашем случае должна быть ещё и переносимость риска. Мы с Минхо решили, что готовы рисковать и нести ответственность, а Чанбин-хён просто слишком сильно любит взваливать всё на себя одного, не советуясь с другими. Хочешь знать моё мнение: Чанбин-хён просто, - он запнулся, посмотрев в сторону, - самый лучший хён на свете! – Джисон вытянул губы для поцелуйчиков и шлёпнулся на кровать, когда Чанбин оттолкнул. – Самый лучший хён, который любит поцелуи только от Феликса! – заржал, но заойкал, получив кулаком в живот. - Ты в порядке? – Чанбин присел рядом с Ликсом, погладив по плечу. - Можно я останусь здесь? - Нет. Ты же не хочешь вылететь из группы, не глупи. Феликс опустил голову, поражённый строгостью ответа, и встал неуверенно, боясь, что ослабевшие ноги не выдержат вес. Чанбин остался в номере переругиваться с Джисоном, а он вернулся к себе. Новый сосед встретил встревоженным взглядом, но от вопросов Ликс отбился, заперевшись в ванне. Включил воду и долго не мог прийти в себя: слишком устал, чтобы расстраиваться и плакать, но и как-то функционировать не мог, не было сил даже на почистить зубы. Так ничего и не сделав, доплёлся до кровати и, как был, потный, с измазанным в макияже лицом и тяжёлыми жёсткими волосами в лаке, зарылся в одеяло. - Эй, нельзя так спать, - Чан притронулся к его плечу. – Хотя бы макияж смой. Хочешь, помогу? Феликс лежал бесчувственной куклой, пока его лицо протирали ватными дисками, а потом снова нырнул под одеяло. Стиснул зубы, но не получилось сдержать чёртовы слёзы, хотя он уговаривал себя, что всё не так плохо, не из-за чего плакать, но в голову настойчиво лезли мысли о прощании с мечтой и аргументы почему стоит сдаться: для Чанбина он – обуза, его чувства всё только усложняют, он – риск, с которым хён не сможет справиться, а значит нельзя продолжать навязываться, пытаться вывести на чистую воду, заставить признаться – это всё будет слишком эгоистично. Пора признать, пора остановиться. - Ликс, что случилось? – Чан присел на кровати позади него и осторожно потрогал. – Эй, малыш. - Просто не хочу уезжать, - выдавил из себя Феликс: не наврал, да и это вполне достойная причина для слёз, пусть и второстепенная. - Я тоже, - вздохнул Чан. – Этих дней было так мало. Но мы обязательно вернёмся! И в следующий раз на подольше, обещаю. Чан лёг сзади, обнимая, но Феликс всё не мог успокоиться, пусть и было стыдно. Это не те объятья и всё не должно закончиться так. Хён всё говорил что-то утешающее, рассказывал, что хорошего они сделают после возвращения в Корею, обещал показать ему первому новую песню, над которой сейчас работает - старательно очерчивал будущее, расставляя маячки-фонарики счастливых планов-ожиданий на пути, и сосредоточение на этих моментах как-то отвлекло, отрезвило, и от слёз остались только сопли. Чан не отпускал, пока он не заснул, а может не отпускал и всю ночь, переживая о его состоянии и убаюкивая своим теплом.