༻❀✿❀༺
Время, как обычно, летело, не спотыкаясь. Феликс не знал какой сейчас месяц, зато знал, что это второй месяц их с Чанбином разрушенных отношений. Он жил теперь в новом мире, в координатах нового летоисчисления, и этот мир был ужасно пустым и однобоким. Пытаясь убедить себя, что ничего не изменилось: любимая работа, любимые друзья, семья, музыка, танцы и рэп – всё на месте, но ему всё равно не хватает. Он слишком зависим, слишком влюблён, и в постоянной тревоге за Чанбина – хёну тоже тяжело, это видно по его тихому поведению, увеличившейся частоте вспышек раздражения, обкусанным губам и наушникам, не исчезающих с шеи. Феликс не мог ему ничем помочь, зато мог хотя бы чуть-чуть облегчить ношу: делать всё, чтобы прятать свои чувства, веселиться и улыбаться, как обычно, и при этом стараться быть незаметным, не попадаться на глаза лишний раз. Кажется невыполнимо, но у него получалось. Наверно. Третья морковка за день не помогала наедаться, но это единственное, что он мог есть без особых усилий. Приём пищи превратился в нечто очень сложное и кажущееся ненужным, а так хотя бы можно было создать иллюзию наполненности желудка. Хватало на первое время отсидеть перед записью выступления, а после отработанного расписания Чан впихивал в него целую плошку риса, не отставая, пока не будет съедена последняя рисинка. После этого начинал болеть живот, зато плохое настроение можно было списать на проблемы с пищеварением и как-то удавалось обмануть и других, и самого себя, насилу путая причину и следствие. Просто никак не получалось заставить себя перестать чувствовать. Ни один придуманный план, ни одна стратегия поведения так и не сработали, а по большей части приводили к абсолютно противоположному результату: запрещая себе смотреть, он смотрел не переставая, как дикий зверь, зачарованный огнём; запрещая думать, он думал, не останавливаясь, застревал в колесе мыслей, подыхая, но продолжая бежать; запрещая себе прикасаться, становился одержимым, настолько полоумным и помешанным, что крал вещи, пытался окружить себя всем, что хоть как-то напоминало Чанбина и при этом не было им – галерея на телефоне полностью в одних и тех же фото, на рабочем столе любимая фотография, под кофтой - пропахшая хёном, вытянутая из корзины для стирки футболка, под длинным рукавом спрятан сворованный браслет, в кармане - подписанный полароид. Он как неадекватный фанат, малолетняя фанючка, больной сталкер, но слишком скромный и ответственный для того, чтобы преследовать, вместо этого – готов обклеить стены фотографиями и плакатами, завалить пол сворованной одеждой и вещами и жить в этой комнате, не вылезая на свет божий, питаться одними лишь иллюзиями, дышать воздухом, пропитанным поддельным запахом присутствия того, о ком нельзя думать. Ему сложно, очень, а тут ещё Хёнджин, решивший почему-то вмешаться, проехаться по нервам показушным флиртом: Феликс не очень понимал зачем, был благодарен за заботу, но с трудом переживал все «небратские» прикосновения, да и вообще любые прикосновения стали мучением, потому что напоминали о тех, других, недоступных более, запрещённых, порочных. И теперь он должен догадываться, предсказывать, всё, что хочет сделать Хёнджин, и вовремя отступать и уворачиваться, ведь Чанбин-хён всё видит, но каждый раз не успевал, не додумывался, и теперь ему очень стыдно и тревожно. А сегодня у него вообще абсолютно всё получается очень плохо: он не смог позаботиться о себе, взять себя в руки, забыл выпить чёртовы таблетки и витамины - видимо, он совсем плохо выглядит, раз Чанбин подошёл, чтобы измерить ему температуру. - Всё в порядке, - Феликс попытался отвлечься от ощущения тёплой сухой кожи, отпечатавшегося на его лбу. Словно клеймо. - Сможешь выступить? - Да, - Феликс сам поднялся на ноги, проигнорировав предложенную руку. – Я в порядке. - Ты не в порядке. Тебя шатает. - На сцене я смогу себя контролировать. А, да, тебе же нужны доказательства, что я мыслю здраво и могу о себе позаботиться, - он попытался грубостью отвлечь от своего состояния, затем станцевал пару связок, фирменно улыбнувшись в конце. - Теперь веришь? Чанбин кивнул, закусив губу, но по глазам было видно: ничего не заставит его перестать следить и волноваться.༻❀✿❀༺
Никогда ещё от огней сцены так сильно не болели глаза. Никогда ещё он не чувствовал себя таким полусдохшим, даже когда приходилось выступать всего после двух часов некрепкого сна. Зашёл за сцену, погрузившись в полумрак закулисных помещений, и голова закружилась, он плохо понимал, где находится и куда идти. - Я доведу, - Чанбин поймал, не дал упасть, обхватил, закинув руку на плечи. - Обопрись на меня. Феликс заозирался по сторонам, жмурясь от боли и пытаясь разглядеть в темноте людей – хоть кого-нибудь знакомого, кого можно попросить о помощи. Но прошмыгивающие мимо техники, носящиеся с проводами и техническими примочками инженеры и летающий туда-сюда стафф – никто не замечал их и все слишком спешили. И мемберов, как на зло, нет поблизости. Голова разболелась ещё сильней, а тела он больше не чувствовал – превратился в вешалку, повисшую на Чанбине. - Остальные ушли в другую сторону, здесь только я. - Я не хочу утруждать тебя, - губы еле расклеились. - Не хочу быть обузой. Я знаю, тебе сложно… - Это не важно, если ты плохо себя чувствуешь. Я о тебе позабочусь. Феликс поджал губы и позволил себе на пару минуточек побыть эгоистом, расслабил дрожащие на последнем издыхании мышцы и рухнул на хёна, позволяя ему подхватить на руки. Чанбин понёс его лабиринтами коридоров, не говоря ни слова, никак не тревожа, позволяя обмякнуть у него на руках. Устав держать тяжёлую голову на весу, Феликс, не открывая глаз, уткнулся носом куда-то в шею хёна, над воротником сценической рубашки, учуял запах терпкого пота и косметического талька, вдохнул полной грудью и внезапно дышать стало легче, будто этот родной запах вернул растраченные жизненные силы. - Я так люблю тебя. Руки Чанбина дрогнули, устроив секунду турбулентности, и, пока Феликс соображал, реально ли слова безотчётно сорвались с губ или это было просто совпадение, Чанбин стоял, продолжал держать его на руках и сжигал взглядом – Ликс чувствовал, что каждый миллиметр на лице расплывается в жаре смущения. - Ёнбок, послушай… - Ликс! – из комнаты ожидания выбежал Хёнджин. – Что с тобой? За ним вылетели остальные, перепуганные их с хёном долгим отсутствием. Совместными усилиями Феликса уложили на диван, укрыли: он еле отбрился от всеобщей суеты и желания вызвать скорую. - Мне просто нужно поспать немного. Что было дальше он не помнил, очнулся уже с капельницей в руке, головой на чьих-то коленях, но всё в той же комнате ожидания: видимо, кто-то нашёл компромисс с его желанием не уезжать в больницу и всеобщей тревогой. А может менеджер, проконсультировавшись с врачами, решил, что не стоит лишний раз светиться в больнице и привлекать внимание к здоровью артистов. - Ты как? – Чанбин прошёлся ладонью по его волосам, и Феликс тут же отпрянул, заставил себя подняться и сесть. Пару секунд смотрел в ужасе и неверии, а потом в глазах защипало. - Прости, - Феликс низко опустил голову. – Прости, что я болею. Хён наверняка очень зол на него. Наверняка думает, что он специально, и это уловка, чтобы нарваться на заботу, заставить волноваться о нём сверх меры. - Чего? - Тебе приходится заботиться обо мне и переживать. Если бы не это, ты мог бы спокойно… - Ложись обратно мне на колени и спи. Я не против. Врачи сказали ты уснёшь часа на два, а потом мы сможем поехать домой. - А как же интервью? - Я настоял, чтобы для нас отменили. Сделают приписку, что мы не смогли присутствовать из-за несостыковок расписания, не волнуйся. Попробуй снова заснуть. Хочешь, поглажу тебя по голове? Ты так быстрей засыпаешь. Чанбин-хён делает всё, чтобы позаботиться о нём, и сделанный выбор отдалиться друг от друга тоже был только ради заботы. Как же Ликс ненавидел себя за то, что у него не получается соответствовать нынешней ситуации и правильно выполнять свои новые обязательства. - Не надо, - с трудом смог произнести и испуганно отдёрнул руку, почувствовав чужое невесомое прикосновение кончиками пальцев к ладони. - Хорошо. Тогда, может, уже поедем? Я вызову такси. Феликс согласился, закрыл на пару секунд глаза, и его снова вырубило, как по щелчку пальцев.༻❀✿❀༺
Ёнбок не проснулся даже когда Чанбин нёс его до машины, выбрав пожарную лестницу и чёрный выход, чтоб лишний раз не светиться на глазах у работников MBC и на камерах. Такой нездоровый беспробудный сон очень пугал, и Бин готов был ехать в больницу, но вовремя вспомнил, что врачи предупреждали о таком эффекте после капельницы. Тем более действие лекарств заканчивалось: сейчас, в машине, сон Ёнбока стал менее глубоким, парень начать постанывать во сне, бормотать и хмуриться, и Чанбин дул ему на лоб, гладил по волосам, точно зная, что этот жест – самый лучший способ успокоить своего малыша, подарить ему хоть капельку облегчения. Феликсу снилось что-то болезненное и тревожное: глазные яблоки в сумасшедшем ритме двигались под веками, дыхание сбилось, пот проступил под чёлкой, и Чанбин придвинулся ближе, чтобы обнять, и сжал уверенней, когда услышал тихо вырвавшееся сквозь сон «Чанбин-хён». Подумал, что Феликс проснулся, когда тот достаточно сильно сжал его за руку, но тот продолжил находиться в беспамятстве, даже когда поцеловал смазано в губы. Поцеловал. Случайно. Поцеловать – это так просто. Чанбин изо всех сил зажмурился, чтобы не думать. Тут же захотелось разбудить, когда увидел выступившие под крепко сжатыми ресницами слезинки. Ёнбок снова плачет из-за него. И не переставал ни на один день: возвращался в комнату поздно вечером и обязательно, словно робот по заданному алгоритму, залезал под одеяло. Слышать тихие всхлипы из-под большого уродливого комка постельного белья стало так невыносимо, что зайти в комнату приравнивалось к поднятию на гильотину. Плач Феликса был самым настоящим наказанием, и Чанбин мог только продолжать умирать каждый раз, когда видит или слышит новые молчаливые слёзы, которые Феликс очень старался скрыть, но все о них знали, только не выдавали этого, давали малышу фору, подыгрывали его отчаянному желанию делать вид, что всё хорошо. Но всё не хорошо, и будет только хуже. Сколько ещё слёз Феликса Чанбин сможет выдержать? Голова Ликса при резком повороте упала ему на плечо, и Чанбин случайно прикоснулся к его щеке, а потом, не помня себя, потерявшись в ощущениях, подхватил губами крупную слезу, скатившуюся вниз. У Ликса всегда была сладкая, немного молочная на вкус кожа, а сейчас она словно пересоленная каша, блюдо из печали, боли и сожалений. Блюдо, которым Чанбин мог бы гордиться, как шеф-повар, если бы у него не было совести и чувств. Он может продолжать готовить без остановки, раз за разом повторяя фирменный рецепт, используя все ингредиенты, пока те не кончатся. А что потом? Феликс станет счастливым? Или же полностью опустошится, станет бесцветным и безжизненным? Чанбин не хотел бы узнавать. Лучше поскорей придумать новый рецепт – рецепт блюда под названием счастье. Но «поскорей» - это не их вариант. «Поскорей» сработает только если отдать ресторан в новые умелые руки. Он должен отпустить. Хёнджин – это ведь неплохой вариант. Они с Феликсом подходят друг другу. Если бы только Хёнджин не играл, а ухаживал по-настоящему. И это бесило: всё было бы проще, если Хёнджин реально вступил на заведомо проигранное поле боя и унёс с собой все трофеи, но тот влез покрасоваться только чтобы вывести из себя и заставить ревновать, а на деле, как и все остальные, проворачивал какой-то свой план. Чанбин чувствовал себя очень тупым из-за того, что не мог понять, что именно они все задумали, почему вместо нотаций выбрали теперь игнорирование, как сегодня, когда он вызвался остаться последить за Феликсом - из очевидно эгоистичных побуждений, - а ему никто даже не возразил. Они должны были отругать, утащить за собой силой, сделать что угодно... Очередной всхлип приоткрывает губы Ёнбока, блестящие от слюны. Невозможно. Чанбин снова закрыл глаза, фиксируя мысли. Да, невозможно. Невозможно продолжать так. Невозможно продолжать быть такой мразью, предавая даже самого себя и бесконечно перекладывать ответственность. - Я не хочу так больше, - выдохнул он в волосы Ликсу. – Прости меня, я всё исправлю.༻❀✿❀༺
- Не могу тебя оставить в таком состоянии. Поспишь сегодня у меня. Глаза слипались, ресницы, измазанные тушью, склеились между собой, и пришлось долго тереть глаза, чтобы суметь открыть их. Чанбин-хён осмотрел его, посмеиваясь, наверняка над ужасным внешним видом, и нагнулся, чтобы снова подхватить на руки. - Не надо, - Феликс отпрянул и огляделся по сторонам, осознавая наконец, перед каким зданием находится. Это было общежитие, но не его. И такси только что уехало. Феликс прохлопал себя по карманам, но телефон где-то остался. - Что ты ищешь? - Телефона нет. Дай, пожалуйста, позвонить, хён. - Кому? - Такси вызвать. - Я же сказал, ты не слышал? Поспишь сегодня у меня. Прозвучало в приказном тоне, и нутро свело, а тело будто бы растянули на дыбе – разорваться, но не решить, что выбрать: настоять на том, чтобы уехать, или же поддаться своим жалким эгоистичным хотелкам. Так манило воспользоваться своим плохим физическим состоянием, чтобы одну ночь, одну единственную ночь, поспать рядом с хёном, может быть даже в обнимку с ним. Один раз, один разочек, один последний разочек. А может хён уложит его к себе на кровать, а сам пойдёт спать на диван. Да, скорее всего так и будет, ведь это «поспишь сегодня у меня» совершенно не значит спать в одной кровати. Это расстроило, зато перевесило чашу весов в сторону выбора не сопротивляться и дойти до комнаты вместе с хёном. - Ложись, не бойся, - Чанбин кивнул на кровать, когда Ликс завис на пороге комнаты. - А ты где будешь? Чанбин проигнорировал вопрос, порылся в тумбочке и достал наружу мицеллярную воду и ватные диски. - Иди сюда. Или мне тебя дотащить? Феликс послушно добрался до кровати, но уже не так послушно лёг на спину. Дыхание сбилось, когда Чанбин навис над ним, и щёки загорелись, когда хён снова посмеялся сквозь сомкнутые губы, легонько потянув его за щёку. - Что? – голос прозвучал очень сипло. - Ты похож на панду. Закрой глаза. Феликс закрыл и почти заснул, не помешали даже прикосновения к лицу. Просто это были такие приятные ненавязчивые прикосновения: Чанбин очень старался не давить на глаза, аккуратно чистил кожу, действовал очень мягко и с ощутимой нежностью. Но когда салфетка коснулась губ, и затем палец Чанбина стёр что-то у уголка рта, сонная нега прошла, и в животе снова защекотало тревогой. Ликс нахмурился, пытаясь отвлечься, прогнать эти навязчивые мысли о поцелуях, и не думать, что хён сейчас зачем-то поглаживает его пальцем по губам. Жесточайшая иллюзия, единственное, что можно получить от него в их ситуации. Чанбин ушёл, наверно, в ванную, его не было долго, а потом он вдруг, переодетый в домашнюю одежду, ложится рядом, обнимая. - Ты пойдёшь умываться? – так близко, что дыханием щекочет щеку. Феликс с испугу покачал головой, и задержал дыхание, а потом несколько секунд боялся выдохнуть – а вдруг со вдохом он выдохнет и эту иллюзию? Вдруг он уже спит? Ликс ущипнул себя за руку, но Чанбин остался рядом, обнимая и гладя по волосам. Ёнбок позволил себе расслабиться, но спокойствие резко оборвалось одним лишь внезапным вопросом: - Что тебе снилось в машине? - Не помню, - Феликс принялся усиленно делать вид, что засыпает. - Ты поцеловал меня. - А, д-девушка… Кажется. Да, мне снилась девушка. Извини, кажется, это было что-то не слишком приличное, если я что-то сде… - Ты позвал меня по имени, - перебил Чанбин. – Тебе не снилась девушка. Болезненный пульс стал мешать дыханию, которое он больше не мог контролировать и задерживать. - Я, я не знаю… - Посмотри на меня, - хён положил ладонь на щеку, затем обе, чтобы заставить поднять голову. - Ёнбок, посмотри на меня. Ликс зажмурился, пытаясь управиться с разъедающими глаза слезами. - Прости меня, - он попытался сбежать, но Чанбин успел ухватить за плечи и обнять, прижав к себе. - Тебе часто такое снится? – он убрал Феликсу за ухо мешающую гладить по щеке прядь волос. - А мне часто снишься ты, - прошептал, размазывая по щеке слезу. Феликс сжался, как от удара под дых. Ему казалось, он начал задыхаться. Зачем, зачем хён говорит всё это? - Осторожно, упадёшь, - Чанбин подхватил его, вновь попытавшегося сбежать, на крою кровати, и притянул к себе, обхватил поудобней и организовал из своих рук колыбель-ловушку. Невероятно уютно и очень страшно. Слёзы текли, не переставая, хён не успевал стирать их с его щёк, носа и скул. - Я часто делал тебе больно, да? Ёнбок всхлипнул и зажал руками рот. Его уже колотило, но он боялся попросить отпустить его. Хотелось слышать, и слушать, и чувствовать, и рассказать всё-всё, обо всём, про все эти полные безнадёжности и отчаянья, пустые и холодные дни и ночи, пожаловаться, как ему тяжело, попросить прощения за то, что не справляется. Но он не мог. Нельзя. Но что-то было не так: Чанбин говорит совсем не то, что должен. - Прости меня. Прости, что твой хён такой трусливый, - после поцелуя в лоб Феликс перестал соображать, завис в объятьях и моменте, и голова опустела, стала чистым белым листом, и последующие слова отпечатывались на нём несмываемыми чернилами. – Я думал, это по-взрослому: держать дистанцию, сдерживаться, поступать только так, как от нас ожидают. Я был уверен, что потакание слабостям сделает нас слабей и уязвимей. Я всё решал за нас, за тебя, я никогда не задумывался о том, чего ты хочешь на самом деле, я думал только о себе. Думал, сдерживаясь и игнорируя, я облегчаю тебе жизнь. Но сейчас я хочу всё исправить. Дрожь прекратила бить тело, зато сейчас Феликса будто ударило молнией и все нервы закоротило. - Ты простишь меня? Мне очень стыдно, что заставил тебя пройти через всё это. Феликс завороженно кивнул, полностью отдавшись воле судьбы: голова казалась пустой и забитой одновременно. - Ты, - Чанбин запнулся и облизал пересохшие губы: Феликс проклинал эти секунды, оттягивающие момент приговора. Или момент истины, но о последнем лучше не думать. – Ты не против, если мы теперь будем справляться вместе? На равных. Будем честно говорить друг с другом и находить решения вместе. Ты хочешь быть со мной? Только, пожалуйста, хорошо подумай сейчас: я не предлагаю попробовать, я предлагаю начать. Феликс чувствовал себя тупым и глухим. И со зрением было что-то не то. И с головой, и с сердцем. - Я хочу вместе. Это очень эгоистично? – он точно сошёл с ума, раз сказал такое. Правда сказал: Чанбин всё услышал – отреагировал, улыбнувшись. - Ни капли. Подожди секунду. Где же, вроде бы тут должна быть… Он зарылся в тумбочке, достал свечу, зажигалку, зажёг фитиль. Феликс смотрел недоумённо, забыв про свои слёзы, до сих пор бегущие по щекам. Он всё ещё чувствовал себя слишком тупым, чтобы понять, о чём именно сейчас говорил хён и что вообще творит. - Сейчас разгорится и узнаешь запах, - не сдерживая улыбки, Чанбин вернулся к нему и снова прижался. – Эту свечу делали на заказ. Не уверен, что запах получился таким, каким должен быть, я никогда его не чувствовал… - Джакаранда, - выдохнул Феликс. Сладкий, слегка дымный запах врывается в ноздри. Феликс вдохнул полной грудью: будто он снова на родине, где провёл всё своё детство. Он снова подросток, ему всего четырнадцать. И он снова мечтает о простой и всемогущей любви. - Да, - Чанбин наклонился ближе. – Прости, что не смог привезти тебя домой. Прости, что раньше не исполнил твою мечту, хотя мог… Я могу исполнить её сейчас? Феликс чувствует, будто проваливается сквозь кровать. В ушах нарастает шторм, грозящий оглушить. - Закрой глаза. Закрыл, не понимая зачем. Мягкое невесомое прикосновение к губам. Лёгкое, неуловимое движение губ на пробу. Дразнящий влажный отпечаток. И снова, смелей, на подольше. Феликс поднимает руки, хватаясь за крепкую спину. Это всё взаправду, это реальность: он не спит и не сошёл с ума. Где-то в груди зарождается пьянящее чувство. Оно пронзает, окрыляет и уносит в счастье.༻❀✿❀༺
Опухшие недоумевающие глаза Ёнбока без остановки бегали по лицу Чанбина. Кажется, Ликс не верил до последнего, даже когда закрывал глаза, а удивлённый звук осознания вырвался уже во время поцелуя, прямо Чанбину в губы. Со хотел приостановиться, проверить, всё ли в порядке, не передумал ли Ёнбок, но тот крепко обхватил его за спину и вжался всем собой, одновременно изо всех сил притягивая к себе. Всё хорошо, можно больше не беспокоиться. Чанбин заново начал поцелуй, наклонив голову в другую сторону. Сухим губам Ёнбока ничего не помогало стать мягче, и тот продолжал обливаться слезами, хотя вроде как должен был отвлечься. Их первый поцелуй – со вкусом слёз, и Чанбин надеялся, что на его губах, собирающих следы плача, и на щеках Ёнбока сейчас больше слёз радости, чем боли и тревоги. Приподнявшись на руках, Чанбин заглянул ему в лицо, хотя сейчас больше всего на свете боялся смотреть в глаза Ликсу: до сих пор хлестала мысль, что он не имеет права, что делает только хуже, особенно после того, что натворил, через что заставил пройти. Ёнбок остался лежать, зажмурившись, всхлипнул тревожным предупреждающим выстрелом и завыл в полный голос. - Тише, тише, - Чанбин испуганно накрыл его рот ладонью и прижался губами сверху. – Пожалуйста, тише. Это только наш момент, ты же не хочешь, чтобы кто-нибудь пришёл узнавать, что происходит? Мы потом всем расскажем, не сейчас. Феликс не мог успокоиться, трясся в истерике, давясь собственными слезами. - Иди ко мне, - Чанбин притянул его голову к своей груди, обнял крепко. – Я расскажу тебе кое-что. Возможно, это будет звучать ужасно, но я хочу сказать честно. Послушай. Помнишь, Чан сказал как-то, что был бы счастлив, если б все мы жили в Австралии в одном таунхаусе, у каждого своя отдельная квартира? Я тогда согласился, но на самом деле не хотел такой жизни, верней, не совсем такой: я не хотел бы жить один в своей квартире, со своей семьёй, но без тебя, - Чанбин сглотнул, прислушиваясь к себе, но понял, что почти не нервничает: он доверяет Ёнбоку и может говорить о чём угодно, он готов отдать столько, сколько Ликс сможет принять, готов лишиться всего, чтобы потом строить заново. - Тогда, когда мы были в Австралии, я не мог перестать думать о том, как мы с тобой живём вместе: вместе ухаживаем за двориком, вместе гуляем, вместе ходим на пляж, и вместе начинаем новое утро… с по-поцелуев и всего остального, этого, утреннего… рутины. Ну вот, он всё-таки не справился со смущением. Но и невозможно, когда на тебя так смотрят: будто ты - фокусник, доказавший наивному впечатлительному ребёнку существование магии. Будто ты – тот самый, самый-самый. - И вместе жарим шашлыки на заднем дворе? – Феликс хрипел и гундосил, но при этом умудрялся убивать милотой и сбивать волной радостного возбуждения. - И вместе ходим в пабы? И бушволкинг? И под одним одеялом вместе в обнимку зимой? - Да, малыш, - Чанбин дотронулся до его щеки. – Хотя я не все слова, что ты сейчас сказал, понял. Потом мне объяснишь. Ты… ты тоже об этом думал? Жить вместе? Всегда быть вместе? Феликс часто закивал, накрыл его ладонь своей, прижимая к щеке, и его глаза стали ярче солнца, а улыбка ослепительней всех бриллиантов. - Я счастлив, Ёнбок. Ты не представляешь как я сейчас счастлив. Феликс рассмеялся сквозь слёзы и скоро, убаюканный утешающими объятьями, перешёл на остаточные всхлипывания. - Голова наверно сильно болит. Ёнбок покачал головой и прикрыл глаза, наслаждаясь прикосновениями к волосам: пальцы Чанбина чуть ли не приклеивались к волосам, застревали в липком лаке. - Хён, - Феликс протёр кулаками глаза. - А теперь… что мы можем теперь? Что можно теперь? - Это можно, - Чанбин поцеловал в губы. - Я могу прикасаться к тебе? И целовать? - Да. - Правда? – Ёнбок восторженно вскинул голову, случайно ударив лбом в нос. Чанбин неловко улыбнулся, потёр ушибленное место и, затем, последовав просьбе, перевернулся на спину. Ликс навис над ним, для начала положив ладошки на грудь. А затем как-то очень резко сел сверху на бёдра и приник к губам. Ненадолго, потом сразу перешёл с губ на подбородок, щекоча быстрыми причмокивающими поцелуями: не останавливался ни на секунду, отмечал губами всё подряд, а затем, осмелев, замедлился, стал прижиматься губами плотнее, влажными поцелуями. Остановился, глядя вопрошающе: Чанбин кивнул, разрешая, и потрепал по волосам, снова чуть не приклеившись к ним. Ёнбок вёл себя как ребёнок, дорвавшийся до сладкого после долгого утомительного соблюдения запретов взрослых: не мог наесться, не мог насладиться вдоволь, старался отхватить побольше, вкусить больше. Чанбин совсем не против был быть обцелованным и обслюнявленным, да хоть сожранным - это было так приятно, а особенно приятно, что это делал его любимый малыш, что тот любит настолько сильно. Настолько, что не оставляет без внимания ни одного сантиметра его лица и шеи, старается оставить свои следы везде, где только может, а потом ещё возвращается по нескольку раз в одни и те же места, вспоминая какие они на вкус. Чанбин дёрнулся, когда Ликс обдал горячим дыханием место под ухом. - Противно? – Феликс отреагировал как-то не так, глядя встревоженно. Похоже, им вдвоём придётся через очень многое пройти прежде, чем Ликс навсегда забудет, что такое тревога в их отношениях. - Всё хорошо, продолжай, - Чанбин погладил его по щеке. - Я не буду, если тебе не нравится, - встревоженность в глазах переросла в серьёзность. - Мне нравится, Ёнбок. Очень нравится. Правда. Феликс восторженно пискнул и вернулся губами на шею, продолжая там, где остановился. Чанбин закрыл глаза, отдаваясь любящим прикосновениям. Феликс теперь вдобавок скользил ладонями вверх и вниз по его вытянутым вдоль тела рукам. Увлёкся так, что умудрился поцеловать в подмышку, и ни капли не смутился, втиснулся носом, забормотал что-то довольное. - Так сильно меня любишь? – Чанбин спросил со смешком, и этим вернул малыша в реальность, ударившую сразу под дых смущением: его щёки за миллисекунду раскраснелись. - Я тоже хочу, - Чанбин воспользовался моментом, привстал, не встречая сопротивления, и Ёнбок быстро слез с его бёдер, вновь блестя недоумением в глазах. Он дал себя положить на спину, но, поняв, что Чанбин хочет повторить то же, что он делал до этого, рассмеявшись, перекатился на бок, смущаясь, прижал руки ко рту и попытался сжаться калачиком и спрятать шею. - Эй, это несправедливо, - возмутился Чанбин и навалился сверху, принявшись мучить щекоткой. Феликс заливисто смеялся, пищал и катался с боку на бок. Они закончили сном в объятьях друг друга, Феликс снова быстро отрубился, а в ушах Чанбина до сих пор стоял его смех. Этот смех – лучшая музыка для ушей. На этот мотив можно написать целую песню, да что там песню, целый альбом, да вообще обширную дискографию, но никто не понял бы. И не нужно. Им не нужно что-то кому-то объяснять и доказывать, бояться и делать что-то наперекор себе. В этом Чанбина убедила такая искренняя и счастливая улыбка – самая простая и одновременно самая сложная и многогранная вещь на свете. Одна улыбка, одна единственная улыбка, а мир уже не тот, что был до этого. Чанбин поклялся, что отныне будет защищать этот мир, чего бы это не стоило. И никогда больше не оставит Ликса одного, без этой улыбки и такого бескрайнего счастья в глазах.༻❀✿❀༺
Чанбин с Феликсом стояли у плиты: Феликс готовил, Чанбин мешался, но ни в какую не уходил, как его не ругали. Остальные оккупировали кухонный стол, расправляясь с остатками еды в ожидании новой. - Не хочу я больше! – ныл Чонин, пытаясь увернуться от Чана, но тот поймал его за подбородок и запихнул в рот новую порцию риса. - Ты обещал пойти со мной сегодня на тренировку, чтобы качать пресс. Из чего, по-твоему, будут расти мышцы, если ты будешь плохо кушать? Джисон, наблюдая за ними с дальнего конца стола, фыркнул. - Кажется, Чонин не догадывался, что на него падёт четверная забота: от старшего брата, отца, лидера и бойфренда. А теперь ему некуда от этого комбо деться. Я ему не завидую, - парень глотнул кофе и закатил глаза, услышав новое нытьё и новые уговоры. - Боже, кому вообще может прийти в голову встречаться с Чаном? Это же самоубийственно. - Сотни фанатов с тобой не согласились бы, - хмыкнул Минхо. – И отстань от Чонина, он сам выбрал свою судьбу. Будешь ещё? – не дожидаясь согласия, пихает в рот Джисона, и без того забитый, новое печенье и ржёт с получившейся картины. Хёнджин подвинул стул на край стола, поближе к Сынмину и подальше от всех парочек, и подтянул к себе вторую упаковку йогурта. - Если собрать все упаковки из-под твоих йогуртов, можно построить из них целый дворец, - хмыкнул Сынмин. - Ага, я тогда буду в нём принцем. Йогуртным принцем, - Хёнджин перемешал содержимое коробочки, облизал остатки на ложке, поморщился и раздражённо откинул ложку от себя подальше. - Но вообще не хочу больше, мне надоел йогурт. И они все тоже надоели. Сынмин понимающе хмыкнул и проткнул вилкой омлет. Хёнджин продолжил какое-то время за ним наблюдать, прищурившись. - Кажется, только мы с тобой остались. Может, тоже замутим? – Хван лихо подмигнул подавившемуся кусочком омлета Киму. - Ещё чего, - тот фыркнул, не глядя в лицо Хёнджину. - Предпочту гордое одиночество. Ты чего? – дёрнулся, когда Хёнджин к нему приблизился. - Охренел? – вскрикнул хрипло, почувствовав ладонь Хёнджина на затылке. - Не смей, не-не-не трогай меня! Вскакивая, Сынмин задел стол, из-за чего пара стаканов и чашек перевернулись, сбегая от Хёнджина, он споткнулся о стул и перевернул Джисона, неудачно ухватившегося за тарелку с супом вместо чего-то надёжного. - Вы, двое! – гаркнул Минхо, вскочивший из-за стола, чтобы помочь подняться Хану, барахтающемуся в луже супа. Сынмин оглянулся на крик и врезался в Феликса, тащившего до стола кастрюлю с кимчи, и свежеприготовленное блюдо добавилось к жиже на полу. Феликс остался стоять, грустно глядя на остатки еды в кастрюле, Чанбин присоединился к крикам Минхо, погнавшегося за Хёнджином с тряпкой, и Чан наконец-то отвлёкся от Чонина. - Нет, нет, нет, - он закрыл глаза и уткнулся лбом в плечо Яна. – Скажи мне, что я сплю и эта котовасия происходит не в живую. И вообще сегодня выходной и я могу не открывать глаза. - Но у тебя сегодня правда выходной. - Неправда. - Я буду твоим выходным, - улыбнулся Чонин и настойчиво вытянул свою футболку из пальцев Чана. – Ну-ка заткнулись все, тупицы великовозрастные! Все головы повернулись в сторону наглого крика, и Чонин, пользуясь моментом, прочёл мини-лекцию о том, как старшие должны подавать пример младшим. - Посмотрите кто стал таким взрослым и бесстрашным, - момент торжества закончился расплывшимся в улыбке Хёнджином, полезшим тискать и сюсюкать. Чонин попятился, но наткнулся на Минхо, поймавшего в объятья, чтобы по-дружески наказать за нарушение полномочий. Вокруг них образовалась толпа из желающих сделать то же самое, и на кухне вновь стало очень шумно. - Эй, это вообще мой ребёнок! – Чан попытался втиснуться в кучу-малу. – Oh god, эти трудные будни никогда не закончатся.