Мотив Иуды

      Когда-то их было двое и они являли собой архетип.       Их история казалась сюжетом из ненаписанного романа, где Лидер и Интроверт — Ловец Душ и Теург — горячо полюбили друг друга.       Они оба были молоды и нежны, оба, не сговариваясь, вступили в кровавый мир власти, прикрывая друг друга и сгорая заживо в безумии, которому стали причиной. Они оба закончили в бездне, виноватые друг перед другом, перед природой. Шура проиграл Леве, не выдержав испытания болью; Лёва погиб, доведенный до самоубийства человеком, который был ему ближе всех прочих. Так завершился путь величайшего из христологических мотивов — мотива Иуды. И струна оборвалась, напоследок вздрогнув пронзительным стоном. А дальше, дальше должен был начаться новый сюжет — истинно верно, взамен старого всегда зарождается новое, и правило это неоспоримо, хоть ты тресни, хоть тысячу раз люби свой дивно-антиутопический мир.       Творец, Создающий Миры, был тому и рад, и не рад одновременно. Рад потому, что он соскучился без работы, затомился в своей метафорической Ночлежке-Межмирье, и даже прогулки по чужим мирам не спасали.       «А что может быть прекраснее, чем новый мир, вдохновленный проверенным, старым мотивом?» — говорил он за мгновение после кончины страшной реальности, где правил мотив Иуды.       Говорил он это нараспев, покачивая ногой в такт своим мыслям, а его жилистая, артистичная кисть с красивыми, крупными пальцами активно жестикулировала перед хищным лицом Стр'а'ааха — хтонической, человекоподобный сущности, собственноручно воссозданной Творцом из хаосной материи Небытия. Стр'а'аах был создан специально для Ночлежки-Межмирья и являлся ее неотъемлимой частью: Ночлежка имела вид захолустной гостинички, населенной живыми кошмарами шизофреника; Стр'а'аах был в ней кем-то вроде администратора и портье одной масти. Творец придумал его худым и костлявым, с лысым до блестящего черепом и глубоко посаженными, сведенными до лисьих щелок глазами, зажатым и горбоносым, бледным, лишенным красок, ресниц и бровей. Стр'а'аах носил аккуратно вычищенный бордовый костюм, рубашку и галстук-бабочку — не любящему формальную строгость Творцу такой контраст казался крайне забавным. Он и слушал своего хозяина почтительно и спокойно, хотя вряд ли мог понимать о чём идёт речь. У его левого локтя тонко горела свеча в человеческом черепе. Вся Ночлежка, казалось, замерла в ожидании, и звенела, и слушала, слушала...        Как было сказано ранее, Творец был и рад, и не рад свершившемуся, но не рад, скорее, из вредности. Творцу было жаль оставлять столь тщательно проработанный мир, графичный и ёмкий, без преувеличения — гениальный. Там, в красивой и страшной, трагично умирающей реальности, где среди пожаров и ярости делили власть и любовь, терзая друг друга, два психопата, ему действительно нравилось, он ощущал механизмы влияния и наслаждался сложной глубиной извращаемой им самим и его героями психологии. Он ощущал себя истинным Созидателем, пестуя злую действительность. Но живые герои, пущенные в свободное плавание, оказались слишком хороши. А все хорошее — тленно.       Один из них — Шура, не справился с управлением, пережал, перегнул, дал безумию маски захлестнуть и поглотить себя до конца, а потому, другой — его возлюбленный, Лёва, погиб. А вместе с Левой погиб и этот ужасающий мир, поскольку Творец преследовал Цель и любил грамотные сюжеты; а дальнейшая история деспота, похоронившего сердце и в трауре льющего кровь бессловесного народа, не могла помочь ему ни с Целью, ни с Интересом.       Творец без лишних раздумий избавился от истории, которая перестала быть интересной. Теперь он мог оставить себе лишь костяной слой трагедии, оторвавшейся на гибели Теурга и болезненной скорби Ловца Душ. Творец, как уже было сказано ранее, безумно любил изящную законченность и красоту.       ...Именно потому, когда Шура открыл глаза, первое, что он обнаружил, это голову живого и невредимого Левы, покоящуюся у него на груди. Шура вздрогнул всем телом и замер, напрягшись. У него был вид человека, только пробудившегося после кошмара и ещё не способного осознать, что ничего не случилось и что с его близкими все хорошо. Однако Лёва и вправду спал, живой и теплый, до неприличного молодой, кудрявый, как ангелы Боттичелли и гибко, невероятно красивый. Шура зажмурился, закусил губы до крови и с глухим, надрывным стоном вжался лицом в его пушистую, пахнущую по-детски мылом и молоком макушку. Теперь, когда маска бесчувственного Господина Консула в статусе Μεγάλος δράκος свалилась с лица, он впервые за много лет позволил своим чувствам вырваться наружу, добровольно захлебнулся в радости, вине и испуге. Он осторожно, боясь разбудить, целовал упругие локоны Левы, целовал и плакал, захлебываясь в своих чувствах, забываясь и радуясь лишь одному — что Лёва жив и вновь с ним, что Леве больше не больно и что у него, Шуры, вновь и все ещё есть шанс его защитить.       — Прости меня, — горячо прошептал он, осторожно перекладывая любимое существо на гостиничную подушку и заботливо укутывая в одеяло. — я должен был, Лёва. Этот Творе... Макс, чтоб ему, божеству хренову!.. Ты помнишь... Прости, что не помнишь, прости, что я забрал у тебя право на память, но оно бы тебя погубило. Когда ты умер там, от взрыва, в Израиле, я думал, что сойду с ума, я и сошел, я был в психушке, я умирал и винил в произошедшем себя, пока твоя теургическая сущность не вырвалась из максовой ночлежки и не убила меня, чтобы привязать к себе в этом вечном посмертии. И ты знаешь, мы ему пришлись по душе, он сам пустил нас в свой мир, миры, сам предложил эти роли. У нас было условие... У меня с ним. Я давно хотел признаться тебе, но, боюсь, долго ещё не смогу. Мы создания интересной и сложной души, а потому хер нам — а не сдохнуть, как людям!.. Нееет, мы вынуждены либо вечность вертеться в осколках реальностей, в Межмирье, в таких вот Ночлежках, сотворенных хитрыми Демиургами, либо же попытаться сыграть в чужую игру. Творец может влезть в чужой мир, поскольку там, откуда мы родом, нет своего Демиурга, он бросил свое порождение в бездну и скрылся. Так вот, он перепишет нашу судьбу, ты улетишь ко мне в Австралию и останешься жив, не умрёшь во время очередного конфликта в этой чертовой стране трёх религий. Там мы станем знамениты и успешны, Левчик, чертовски успешны... У нас будут семьи, дети, а мы сами, тайком женатые по молодости, всю жизнь будем вместе. Красиво, правда? Я сам это придумал. И Творец обещал сделать это для нас, если мы поможем ему и сотворим нового Демиурга, живого бога, которого он воспитает как подмену себе. Мне все казалось так просто, когда я соглашался на это!.. Откуда я мог знать, что в его мире я сойду с ума и стану пытать тебя?.. Хорошо, что это забудется как кошмар.... Забудется, Лева... Тебя не станет это печалить... Ты — Теург, твоя память изменчива и не хранит отражения Многомирья, а без подпитки каждая новая жизнь кажется единственной и настоящей. И это хорошо, Лёва! Ужасно хорошо-хорошо! Так ты спокоен и счастлив! А я... Я никогда больше не дам тебе умереть. По милости этого Творца, демиурга, я видел твою смерть не единожды. И больше не хочу. Ну его! Насмотрелся.       — Для только что чудом спасённого от гнета вины и существования в бездумном кошмаре ты не очень-то добр, — сказал кто-то сзади. — И вот только не надо во всем обвинять меня. Вы двое уже несколько миров пустили в расход, безумная, мать вашу, любовь.       Шура обернулся и хмыкнул.       — Скажи мне, божок, — спросил он почти ласково. — Почему же Макс Шишкин? Почему именно это? Как ты вообще додумался назвать себя так?       Творец широко улыбнулся, обнажив здоровые зубы, тряхнул шелковистыми, день или два немытыми, запыленными волосами и опять засмеялся.       — Я и так демиург, — произнес он, пожимая плечами. — Бог-Творец, блин! Шур, ну вот серьезно, вся моя жизнь — один сплошной фарс и пафос... Можно хоть имя носить человечье?       Творец помолчал, а затем прищурился, скрещивая руки на груди, и все его живое, подвижное лицо осветилось лукавой смешинкой.       — Кстати, — сказал, словно припомнил, он. — а что у вас с Левкой за праздник жизни такой? В честь чего молодимся и дрыхнем? Чё это вы двое выглядите моложе меня? Ахренели совсем?       Шура бросил взгляд на спящего Леву и рассеянно улыбнулся.       — Это мы пока так, в твоей демонической ночлежки сидим, — сказал он. — Хочется. Давно я таким молодым не был. Хватит с меня пока старости. Наигрался. И с Левы тоже хватит. Он у нас вообще потерпевший.       Творец засмеялся.       — Это я потерпевший! — весело выкрикнул он, а затем вдруг нахмурился и посерьёзнел. — Шур, уже три мира. Время идёт. Пожалуйста, оперативнее — что ли?.. Пожалуйста, Шур. Демиург.       Шура поморщился.       — Нихуя ты нам конечно задачу задал, — буркнул он, рассеянно пропуская через пальцы спутанную гриву золотисто-здоровых волос. — вот вынь и положь младенца, рождённого в нашем союзе и имеющего статус сильнейшего из бессмертных — творца. Я тебе кто, технарь, мастер по выведению гибридов?       Творец сморщился.       — У нас сделка с тобой, — сказал он быстро. — ты ведь помнишь, что безвременно погибшие Теурги быстро расчеловечиваются от поглощающего их безумия или превращаются в демонов на просторах Межмирья? Ты помнишь, каким может стать Лёва?       Шура мельком припомнил глянцевое, как нефтью облитое существо с залитыми смолою глазницами и его передёрнуло. Мысленно он ещё помнил это хаотичное, злобное мельтешение, помнил посох с сатанинским образом на конце, помнил хриплые вопли и острые зубы, помнил рот, из которого пузырясь текла смола с примесью черной крови. Теург Лёва в звериной, демонической форме стихийного безумия снился ему в кошмарах.       — Помню, — глухо сказал он.       Творец кивнул головой.       — Я защитил его от этого, — заметил он. — помнишь? Моими стараниями, Ловец Душ, вы всё ещё вместе и всё ещё счастливы. И не благодари. Я даже пообещал переписать вашу историю: твой Лёва не умрет от взрыва в Израиле, разовьёт своей теургический дар и будет жить припеваючи. Ты не сойдешь с ума и будешь с ним рядом. Всю жизнь. Неужели так сложно решить проблему с ребенком?       Шура наморщил лоб.       — Скажи мне, божок, — деланно весело попросил он. — зачем тебе ребенок, сотканный из материи двух бессмертно-пророческих душ ? Что за плевок на могилу природы?       Творец пожал плечами и заправил волосы за уши.       — Мне нужна преемница, — просто сказал он. — творец в женском начале, та, что выпестует мои миры за меня, и та, которую я смогу обучить всему, что сам умею и знаю. Но миры умирают, люди мельчают, в их рядах все меньше и меньше живых демиургов. Поэтому я нашел вас. Демиурга может родить любовь, если один из влюбленных будет Теургом, а другой, как ты выразился, бессмертно-пророческой душой с умением влиять на мир. Я же не заставляю кого-то из вас рожать, блин, ну серьёзно. Вы можете придумать его как песню в волшебном мире или спроектировать как машину в футуристическом. Как только я получу свою преемницу, я от вас отвалю, а вы получите мир, где останетесь живы, сколотите свое «Би-2» и станете жутко известны. Может быть, я даже вас навещу. Потом как-нибудь.       Шура посмотрел в сторону спящего Левы, подумал и сдался.       — Куда ты теперь нас засунешь? — обреченно спросил он.       Творец вместо ответа протянул ему две капсулы с золотистой настойкой.       — Ты помнишь правила, — сказал он. — выпьешь и все позабудешь. Вы попадете в мир, где будете служить черному культу бога Проклятых и склонять несчастных к греху и убийству. Пожалуйста, Шура, постарайся не убить Леву распятием. Мне нужен маленький Демиург, а не два трупа. Понял? Следуй инструкции. Будешь жить придуманной жизнью как настоящей. Как Лева. Кстати, зачем ты выбираешь расщепление разума и обрекаешь себя на безумие? И зачем отнимаешь у него право на помять?       — Теурги легко сходят с ума, ты сам сказал, — наполнил Шура. — Память о собственной смерти, демоническом психозе и куче миров его убьет. Потом я ему все расскажу. Наверное. Как карты лягут. Отстань.       — А ты? Будешь пить или снова выберешь власть над памятью в обход счастью?       Шура поколебался.       — Да, — произнес он наконец и болезненно ухмыльнулся. — буду. Ты же сам знаешь, Макс. Я всегда выберу знание.