За гранью зеркала

Была уже глубокая ночь за окном, лишь одинокие фонари освещали улицы, а в доме – один единственный тусклый ночник, не раздражающий глаза. Глубокой ночью один из жильцов все ещё бодрствовал, усталыми глазами смотря на циферблат градусника, показывающий "39.1", и в который раз после этого тяжело вздыхает. За эти два дня парень спал разве что часа три от силы, и то, находясь на стуле, — а это нельзя назвать сном, к тому же он был порядком беспокойным. Все эти два ужасно тяжёлых для него дня он находился рядом со своим отцом, который сильно заболел. Хотя он мог избежать такого исхода, когда была ещё лёгкая стадия, но тот не принял ровным счётом ничего, заявляя, что всё будет и так в полном порядке. Тот день, два дня назад, был совершенно обычным, ну, точнее, почти обычным – это лишь часть правды. Вечером Майкл ждал отца с работы, чтобы серьёзно поговорить с ним о своём ближайшем переезде, но планам не суждено было сбыться, и как только он начал об этом говорить и сказал, что хочет переехать, тот свалился в обморок с чересчур высокой температурой. Конечно, он с самого начала заприметил, что тот выглядел не особо хорошо, но Майк не думал, что дойдёт до такого. Он, конечно, поспешил вызвать скорую на всякий случай. Не сказать, что прогноз был очень утешительным, но в больницу его не забрали, сказав: «Будет хуже — звоните.» «Но куда хуже? » — только этот вопрос крутился в русой голове за последние пару дней. Было безумно странно видеть отца в таком состоянии, он был похож на самого настоящего ребёнка в этой ситуации, и вообще с вероятностью в девяносто девять процентов можно сказать, что тот не понимает и не воспринимает происходящего. Майку защемляло сердце каждый раз, когда дело доходило до таблеток или питья воды. Каков был бы исход, если это случилось после его переезда? Он не знал и даже не хотел об этом думать, но не мог. А ещё после того, как это случилось, спустя около часа выяснилось, что они ещё повздорили с Генри. Вовремя, ничего не скажешь. Но обида, похоже, сошла на нет, только когда Эмили узнал об ужасном самочувствии друга, и он даже привёз нужные лекарства, за что ему отдельное спасибо. А время шло, и лучше ему не становилось совсем, он точно находился в бреду, наверняка даже не зная, с кем он находился в одной комнате. В какой раз Майк смочил тряпку прохладной водой и положил на лоб болеющему, после, с трудом дав нужные препараты, он сел обратно на место, засыпая от усталости на некоторое время. Так прошло целых четыре дня, и, о чудо, кажется, Уильяму становилось чуть лучше, он наконец-то мог понять, где находится и — самое главное, — с кем. Майк снова пробегает глазами по градуснику — тридцать восемь ровно — ещё нехорошо, но уже не тридцать девять. Можно ли сказать, что сегодня праздник? И он повторяет всё, что и прежде: проверка температуры, тряпка, таблетки, "сон", который успешно прерывают. — Тебе нужно нормально отдохнуть и срочно, — очень тихо и хрипло неожиданно отозвался мужчина. Майкл открыл глаза, пересекаясь с тусклым и, как ему показалось, таким же усталым взглядом. Позже, отрицательно кивнув, он ответил: — Успею ещё, сейчас на первом плане твоё здоровье. — Вот как, а заразиться не боишься? — Я рядом с тобой четыре дня, давно бы уже заразился, да и не стоит переживать о таком. — Может, тогда приляжешь? — собеседник бросил недоумевающий взгляд, понятия не имея, что тот именно имел в виду. Молчание длилось долго, точнее, так только казалось — на самом деле оно не продлилось даже больше минуты. Но разрезало тишину лишь: — Прости, что? Я немного не понял. — Ох, ну я имел в виду, что если ты хочешь, то можешь прилечь рядом, я не против, — выдохнув, с едва заметным смущением ответил Уильям. Майк потупил около минуты, анализируя в голове каждое слово отца, после аккуратно спрашивая: — А ты точно уверен? Тот с непониманием посмотрел, а после, усмехаясь, ответил: — Но это же я предложил, конечно, я уверен. Немного помедлив, он принял предложение отца (всё-таки хотелось уже лечь), но покидать отца был точно не вариант, к тому же с температурой. Он улегся рядом, усталость и боль в спине, конечно, давали о себе знать, всё-таки четыре дня подряд сидеть и "спать" на стуле – не самое хорошее занятие. Впервые за долгое время он смог почувствовать расслабление и лёгкость? А ещё было так необычно... так необычно находиться настолько близко к отцу, даже не помнится, когда вообще за всё время они были близки хоть как-то. Возможно, даже никогда. А после потери аж трёх членов семьи даже практически и не разговаривали, атмосфера немного давила и навивала ностальгию с тоской. Сейчас даже непонятно, что же на самом деле чувствует человек рядом, не говоря уже про то, о чём думает. Наверное, это навсегда останется для него загадкой, он всегда таким будет, и это умрёт вместе с этим. Напряжение в отношениях было всегда, насколько можно помнить разумеется, и сейчас, находясь настолько близко и глядя в потолок, он чувствовал ужасно неоднозначные чувства, которые перемешивались в бушующий ураган в районе груди. Мысли вместе с расслаблением были успешно прерваны и вырваны лишь одной фразой: — Кстати, хотел спросить. Слова заставили нехило так напрячься и начать сильно беспокоиться. — Да? — Ты вроде как хотел переехать, да? Я могу узнать причину? Шок — это первое, что почувствовал Майк. Он был уверен, что тот не слышал этой фразы или, как минимум, уже забыл, а тут резко задать такой вопрос — ужас. Позже на смену шока подошёл страх, да и причина у него была. Это скорее даже проблема, уезжать-то особо и не хотелось, но это было необходимо для него самого. Так он быстро погрузился в свои мысли, не зная, нет, точнее, избегая вопроса, хотелось по-детски спрятаться и скрыться из виду, причём сделать это незаметно. Увы, он уже не ребёнок и должен отвечать за некоторые сферы собственной жизни. — Ох, думаю, это очевидно, да? Прости, пожалуйста, можешь не отвечать. Чёрт. Вот о чём он подумал? Явно речь идёт не об оптимистичном. Обидеть или задеть отца было ещё страшнее, чем не раскрыть тайну и не рассказать всей правды. К тому же, если сказать, то позже можно будет со спокойной душой уехать, верно? — Н-нет, я не могу точно знать, о чём именно ты подумал, но это точно не верная мысль, о таком ты никогда не догадаешься, даже если очень захочешь, — слова застревали в горле, было немного сложно говорить о подобном, и чем дальше заходило, тем было хуже. Молчание — то, чего ему сейчас совсем не хотелось; совсем ни единого слова, и это заставляет напрячься больше. Решение пришло быстрее, чем он мог подумать, и так, (ну, была не была!) с этими мыслями в голове он решил продолжить: — Я тебя люблю, — пауза. Вдох-выдох, — Но как мужчину, понимаешь? Он старался отключить мозг, чтобы совсем не думать, потому что ответа не последовало. Сердце просто уходило в пятки, но уже ничего нельзя исправить. — Если честно, то не совсем. Открытое издевательство? Уже интереснее. По крайней мере лучше, чем ожидалось, хотя бы не выкинули в окно – уже хорошо. Раз так, то можно попробовать рискнуть. Несмотря на свой страх, переступая все границы разумного, он неожиданно резко поддался чуть вперёд, нежно касаясь чужих губ. Уильям был шокирован и даже чуть приятно удивлён — он не оттолкнул его и не отстранился, наоборот, даже ответил. Это было странно и слишком неправильно, ужасно, ужасно неправильно. Но позже стало уже попросту всё равно, по телу пробегала приятная дрожь, а в груди разливалось тёплое и приятное чувство спокойствия, эйфории и такого желанного счастья. Никто из них так и не понял, как они дошли до этого, и как смогли зайти за все возможные границы, особенно говоря разума. В один момент Майк начал понимать, что в глубине его души происходило что-то чересчур странное, что вызывало неоднозначные чувства по отношению к отцу, но лишний раз думать он об этом не стал. Позже стало хуже. Привязанность — с этой штукой всегда нужно быть крайне осторожным. Он, наконец, начал понимать, что это не совсем нормально, но всё же подумал, что как-нибудь пройдёт. А дальше, когда наконец-то подошла кульминация, и он разобрался с головой, ужаснулся, и тогда, на тот момент, единственным здравым решением, как ему показалось, было как можно скорее покинуть дом. Но, как мы уже знаем, всё пошло совсем не по его плану — ещё неизвестно, хорошо ли это, или плохо. А тем временем воздух не вечен, поэтому пришлось отстраниться. — Неплохо целуешься, но я всё равно лучше, — усмехаясь, проговорил Афтон-старший. Тот лишь находился в шоке и хлопал глазами — ну уж точно не такой реакций он ожидал, он уже мысленно был готов к самым худшим вариантам. — Почему ты так спокоен? Уильям не ответил, по крайней мере, сразу. Он молча придвинулся ближе, обнимая сына и утыкаясь ему в грудь. — Пап? — в ответ Майк получил лишь недовольное мычание, — Пап, всё хорошо? Тебе плохо? — взволнованно спросил парень, обнимая того в ответ. — Нет, Майки, всё хорошо,— пауза. Он сбавил громкость и очень тихо произнёс: — И кстати, я тоже тебя люблю. Он желал, чтобы это не было услышано, но тот всё прекрасно слышал. Улыбнувшись, Майк проверил температуру, которая, к слову, была, поцеловав отца в лоб, но тот быстро уснул в объятиях самого близкого и дорогого ему человека. В этот день он наконец-то смог хорошо выспаться за такое долгое время, и этот сон был самым спокойным из всех. В этот день кое-что поменялось. Поменялось уже навсегда, и оно уже никогда не станет прежним. Прошлое осталось там же, они оба этого хотят и, разумеется, попытаются исправить некоторые неприятные моменты из него, но это потом, главное, что всё хорошо, и на этом пора закончить эту историю. Которая стала чем-то большим.