***
Когда Джинкс, закусив губу, убирает руку с согнутыми будто в нерешительности пальцами, когда, развернувшись, уходит, и её длинные косы покачиваются при ходьбе, когда дверь захлопывается за её спиной - только тогда Силко облегчённо вздыхает. Он видит по её глазам, как истончается её терпение и крепнет решимость день ото дня, но вот он сам... Силко не слеп и отнюдь не глуп - конечно же, он понимает, что Джинкс испытывает лично к нему. Более того, в своё время сам принял решение, что будет беречь эти чувства, поддерживать пламя свечи, не давая ему разгореться слишком сильно... Вот только он слишком поздно понял, что никакая это не свеча - фитиль. И он уже почти догорел... Ему не составило труда распознать во взгляде широко раскрытых, тогда ещё по-детски наивных глаз первые признаки влюбленности. Его это не слишком-то насторожило: пройдёт, думал он, перекипит, перерастёт. Но следующая мысль принесла уже не спокойствие, а тревогу - мысль о других мужчинах, которые рано или поздно появятся в её жизни, которые не знают её так, как знает он, которые могут сделать ей больно. Да и не только мужчины, если подумать. Даже спустя столько лет, ночами Джинкс всё равно продолжает в холодном поту выкрикивать имя погибшей сестры - кто знает, кто ещё может втереться к ней в доверие так, как она, кто ещё может предать её так, как она? Такие мысли сопровождали Силко, когда ему пришлось принять неприятную правду: Джинкс не нужен опекающий отец, и таковым она Силко не считает уже давно. Боязнь упустить её, потерять, когда она погонится за новым увлечением, предопределила их дальнейшую судьбу. Конечно, не обошлось без трезвого расчёта: пока он представляет для Джинкс интерес, она будет предана ему, она и не взглянет на других, пока Силко благоволит ей и даёт то, чего она хочет. С той оговоркой, что поощрения должны быть чем-то вроде отражённого зеркалом лучика света, за которым котёнок будет бегать, и не подозревая, что поймать его невозможно. Но чем дальше, тем явственнее Силко осознавал, что руководит им уже никакой не расчёт. Они никогда не говорили об этом вслух, но для таких вещей слова не нужны, в таких случаях язык тела и так не оставляет простора для иных прочтений. Следуя своему плану, Силко никогда не отказывал ей, но и не торопился развивать события, всякий раз оставлял её наедине с обещанием: в следующий раз он ответит ей, в следующий раз они зайдут дальше, в следующий раз... ...И до сих пор, с каждым днём всё отчаяннее, Силко надеется, что этот следующий раз не наступит никогда.***
Очередной день позади, как позади очередная смертельная опасность - такова их жизнь, пора бы уже привыкнуть, но у Силко всё равно сжимается сердце, когда на теле Джинкс он видит отголоски едва миновавших её холодных объятий смерти. В этот раз - шальная пуля, чиркнувшая по коже, чудом не задев рёбра. Рана уже обработана и проложена чистым тампоном, когда Джинкс привычно забирается в кресло Силко, садится на его колени, свесив худые ноги с подлокотника, а голову кладёт ему на плечо. Силко рассеянно перебирает её волосы, внимательно слушая сухой отчёт, который Джинкс нашептывает в бордовый бархат его жилета, а она, отвечая на уточняющие вопросы, бездумно теребит в руках золотые застёжки. - Кто это сделал? - тихо спрашивает он, так и не услышав ответа в её истории. Он осторожно очерчивает своими длинными пальцами тонкую, бледную кожу вокруг эластичных пластырей, но тут же прекращает, когда слышит вырвавшийся из груди Джинкс прерывистый вздох. - В живых его уже нет, - безразлично отвечает Джинкс. - Это пустяк, просто царапина. Силко не отвечает - да, в своей жизни он видел раны в разы страшнее, но те раны не уродовали хрупкое тело, сжавшееся в комок на его коленях. - Силко? - Да? Джинкс хмурится, скидывает на пол сначала одну ногу, потом другую, поднимается с кресла и нависает над Силко, до белых костяшек сжав руками края спинки кресла. Она закусывает губу, глядя ему в глаза, осторожно заводит острую коленку между подлокотником и бедром Силко. Она почти всегда делает инъекцию в таком положении, но теперь её движения мучительно медленные, ведь шприца в руке у неё уже нет. - Джинкс... - начинает Силко, но умолкает, когда края разноцветных ногтей упираются в кончик его носа. Он сжимает подлокотник кресла так крепко, что его костяшки белеют - он не может заставить себя ответить, замирает, надеясь, что Джинкс снова отступит, как всегда это делала. Но она всё продолжает смотреть ему в глаза, и ровно так же, как он не может сделать шаг вперёд, сдать назад и прервать зрительный контакт он не может тоже. Джинкс приоткрывает рот, будто хочет что-то сказать, но с её пересохших губ лишь слетает тихий вздох. Она обводит пальцами контуры его лица, словно слепая, снова и снова очерчивает линии шрамов - и успокаивается. Но не так, как хотелось бы Силко. Нет, совсем не так - её дыхание выравнивается, и Джинкс идёт дальше, чтобы взять то, что он ей так долго обещал. Она опускает веки, наклоняет голову. И всё же её подбородок подрагивает, когда до лица Силко остаются считанные сантиметры - она жмурится и закусывает губу, не может решиться сделать последний рывок и полететь вниз головой туда, возврата откуда уже не будет. - Джинкс, - шепчет Силко так мягко, но его голос оставляет после себя звон в голове, словно над её ухом прогремел выстрел. - Не останавливай меня, - лицо Джинкс сводит болезненная гримаса, когда она плотнее смыкает веки и обнажает зубы, со свистом прогоняя сквозь них воздух. - Ты ведь... Хочешь этого, да? Ты ведь обещал мне, ты ведь всегда будешь со мной, да? Покрытые татуировками плечи трясутся, будто на них вдруг взвалилась ноша, для Джинкс непосильная. Силко видит, как покрывается морщинами её подбородок, как краснеет от подступающих слез лицо. - Я... буду с тобой, Джинкс. Всегда. Но не... не так, - с трудом, после каждого слова сглатывая тугой, режущий горло комок, отвечает Силко. - Джинкс... Он проводит ладонью по её щеке, кладёт руку на худое плечо, где под кожей легко нащупать натянутые, будто струны, мышцы, ведёт к затылку, спине... Чтобы прижать Джинкс к груди, пряча её лицо подальше от своего. Её локти обессиленно сгибаются от его едва ощутимых прикосновений, и вот она вся складывается, будто кукла, которой обрубили ниточки, и безвольно оседает в его объятиях. - Прости, - хрипло произносит Силко, сжимая её плечи, - прости, прости... Он не может. Он попросту не может. Как бы ни было ей это нужно, как бы ни хотелось ей этого, глядя в её глаза Силко всё ещё видит испуганную, всеми брошенную сиротку. Сильную, да, отважную, да, самую изобретательную, настоящего гения, да... И всё же такую хрупкую, нуждающуюся в защите. Маленькую девочку с пронзительными голубыми глазами. - Я люблю тебя.