Отцы и дети

      — Господин Хуа, Вы же не собираетесь серьезно драться? — невозмутимым тоном спрашивает Инь Юй, следуя за тяжело вбивающим подошву в асфальт Хуа Ченом, который прямо сейчас мог бы с легкостью раздавить незаметно подложенный ему в сжимающиеся кулаки лимон, а после выплеснуть весь сок себе в глаза, даже не моргнув.       Как только он услышал фразу «шестиклассник» и «Жозефина заплакала» в одном предложении от нервно сглатывающего заместителя директора по телефону, все договора полетели на пол, а сам Хуа Чен бросил вжавшемуся в кресло деловому партнеру надежное «я сворачивать шеи, продолжим за ужином» и направился прямиком к парковке, расчищая себе путь одним дыханием.       — О, ещё как собираюсь, — с короткой усмешкой отвечает Хуа Чен и скользит на заднее сиденье бордового Феррари. Инь Юй занимает своё водительское место и мысленно молит Будду сохранить душу безумца, осмелившегося засеменить в поле зрения его господина.       Однако он быстро поправляется и отзывает свои молитвы, ведь кто на этом свете вообще может вредить Хуа Жозефине? Небесная кара в алом костюме, испепеляющая прямо сейчас лобовое стекло машины, вполне справедлива.       Уже подъезжая к громоздким воротам школы, Хуа Чен делает таки глубокий вдох и оставшиеся пару минут все же сидит спокойно, ведь уже ментально отцовской интуицией ощущает присутствие дочери. Охранники без вопросов пропускают машину, и Инь Юй плавно паркуется прямо возле дверей главного корпуса, однако не успевает он выйти, чтобы открыть дверь Хуа Чену, в здание уже скользит алое пятно. Инь Юй пожимает плечами и делает проигрывающуюся с диска классику громче.       Хуа Чен буквально пролетает два этажа и притормаживает только уже возле кабинета заместителя, а, когда он видит на диванчике напротив двери что-то складывающую из своей белой ленты Жое, вся нарастающая агрессия разом сходит на нет и любящее отцовское сердце заливается нежностью, даже если не виделись они недолгие шесть часов.       Тихо подкравшись ближе, Хуа Чен расплывается в улыбке и щекочет указательным пальцем загривок Жое, от чего та резко поднимает голову и натыкается на раскрытые для объятий руки отца.       — Папа! — она радостно вскакивает с дивана и утыкается лицом в живот Хуа Чена, обвивая его маленькими ручками. Ростом Жое была ниже своих сверстников, но это ничуть ее не беспокоило, ведь она могла вот так, «по-страусиному», прятать голову под пиджаками отца.       Хуа Чен мягко улыбается и ловким движением обвязывает светлые, почти белые — наследие от матери-европейки — распущенные волосы той же белой лентой и после опускается на колено, чтобы находиться на одном уровне с глазами дочки. Вот они были полностью отцовскими: красивый разрез, тёмная радужка, почти сливающаяся со зрачком. Эта удивительная смесь двух рас в Жое сочеталась прекрасно, и недаром каждый когда либо встречавший ее примечал неописуемую красоту, которой могла похвастаться вся семья Хуа.       Из свидетельств недавних слёз на ее лице оставался только слегка покрасневший кончик носа, который Хуа Чен аккуратно чмокает и оглядывается.       — Солнышко, кто тебя обидел?       Жое недоуменно хлопает длинными ресницами и отстраняет от себя напрягшегося отца.       — Пап, меня никто не обижал! Это Пэй Су так сказал лаоши, хотя его там даже не было, а меня даже никто не слушал, — она возмущённо хмурится.       Хуа Чен вскидывает брови и хочет переспросить, но тут он чувствует спиной чье-то присутствие и поднимается… чтобы сразу замереть. К ним подошли двое: мальчик с низко опущенной головой, на которого Хуа Чен взглянул лишь вскользь, после слов Жое поумерив пыл, а вот человек рядом с ним....       Всю дорогу Хуа Чен клялся, что свернёт шею отцу того, что посмел довести его дочь до слез, но тут он понимает, что вряд ли сможет сказать ему в лицо хоть одно нецензурное слово. Мужчина перед ним невысокого роста, но благодаря пучку каштановых волос и платформе на конверсах он кажется выше; на нем очевидно мягкий на ощупь бежевый свитер и белые брюки, а его лицо и смугловатая кожа сияют божественным благословением. Весь он выглядит таким уютно-доброжелательным, и Хуа Чену неосознанно хочется попросить у него прощения просто так.       — Ох, Господин Хуа, верно? Мне очень жаль, что Вас оторвали от работы из-за этого. Надеюсь мы сможем уладить это недопонимание… — даже голос его звучит мягко, как карамельная патока, и только спустя несколько секунд неловкой паузы Хуа Чен понимает, что все это время с любопытством разглядывал его.       Тут же возвращая себе невозмутимое выражение лица, Хуа Чен кланяется в ответ и незаметно прочищает горло перед тем, как начать говорить.       — Досадно, если действительно вышло недопонимание, но это очевидно лучше конфликта. Вы — отец ученика? Господин…       — Обращайтесь ко мне просто Се Лянь, — он вновь растягивает тонкие губы в очаровательной улыбке и опускает ладони на плечи сгорбившегося ребёнка, распрямляя его. В таком положении ростом он доходит почти до груди Се Ляня. — Верно, это мой сын, Эмин. А это Ваша дочь, Жое, правильно?       Названная, все это время очарованно рассматривающая красивого дядюшку, слегка встрепенулась, услышав своё имя, и тут же спрятала покрасневшее лицо за спиной отца. Хуа Чен склоняет голову назад, вопросительно оглядываясь на смутившуюся Жое, но та никак не отзывается, зарывшись носом в дорогую ткань.       — Ох, прошу прощения. Странно, моя Жое редко смущается незнакомых людей, — отсмеивается Хуа Чен на обеспокоенный взгляд Се Ляня и, почувствовав нарастающую неловкость, кивает на дверь заместителя. — Думаю, нам стоит войти?       Пропуская Се Ляня вперед, Хуа Чен все же обращает внимание на плетущегося за ним Эмина и только замечает, что его левый глаз закрывает чёрная повязка, полностью сливающаяся с его волнистыми волосами смолистого цвета. Эмин, почувствовав его взгляд, коротко оборачивается, блеснув единственным глазом такого же цвета, и Хуа Чен словно чувствует легкие уколы в заполненной протезом правой глазнице.       — Папа, заходим, — Жое деловито берет вновь застывшего на месте Хуа Чена за широкую ладонь и тянет за собой внутрь кабинета. Уже на пороге к нему подбегает заместитель директора Пэй Мин, мужчина уже почтенного возраста, но с горящими энергией глазами. Поклонившись на все 90 градусов, он провожает Хуа Чена прямо до своего стола, у которого уже стоит слегка потерянный Се Лянь и крепко обнимающий его руку Эмин.       Хуа Чену всегда презрительно кривит губы от особого отношения к себе в какой бы ни было ситуации, а тут перед ним раскланивается член администрации школы перед другим родителем, которого тот лишь сухо поприветствовал, и от этого было уже совсем тошно. Наконец покончив с натуженными любезностями, Пэй Мин проходит за свой стол и коротко откашливается, усаживаясь в мягкое кресло.       — Первым делом хочу поблагодарить вас за то, что вы смогли приехать не смотря на загруженное расписание....       — Прошу прощения, господин Пэй, это касается напрямую наших детей, разумеется, мы будем присутствовать. Может, стоит сразу перейти к делу?       И сам Пэй Мин, и Хуа Чен синхронно оглядываются на все ещё светящегося благородностью Се Ляня, вот только первый с едва заметным раздражением, а второй с неприкрытым уважением.       — Да-а, разумеется. Сразу перейдём к делу, — Пэй Мин немного нервно отодвигает в сторону стопку бумаг, которые никак не мешали, и скрепляет ладони в кулак. — Во время обеденного перерыва ко мне прибежал ученик Пэй Су и рассказал, что наша Жое…       — Не ваша! — резко прерывает его сама Жое, недовольно нахмурившись. Хуа Чен тихо смеется и треплет ее по голове, в то время как сконфуженный Пэй Мин прокашливается уже в третий раз.       — Ну разумеется, прошу прощения. Он сообщил, что Жозефина расплакалась от насмешек ученика шестого класса Ши Эмина. Когда мы прибыли на место, Жозефина действительно плакала, а рядом с ней стоял Эмин, который продолжал глумиться над ней....       — Пап, мы можем уже уйти? — наконец подаёт голос Эмин, буравя взглядом висок Пэй Мина. Удивительно, как 12-летний мальчик без слов смог вызвать искренний испуг у пожилого человека. Хуа Чен внимательно осматривает его с ног до головы, и в голове вспышкой мелькает образ его самого в далёкие 14 лет, с таким же взглядом загнанного в угол зверя в единственном глазу. Он отводит взгляд.       — Послушайте, моя дочь тоже сказала, что никто ее не обижал. Что в конце концов произошло тогда? — вмешивается Хуа Чен, скрестив руки на груди и подавляя в себе желание раздраженно выдохнуть. Неужели нельзя было сначала выслушать детей, а после бить тревогу?       — Шестиклассник–хулиган довёл до слез девятилетнюю девочку, какие ещё выводы можно сделать? — несдержанно отвечает Пэй Мин, подаваясь вперёд, но тут же ловит взгляд обоих родителей и виновато откидывается на спинку кресла.       — Он не хулиган! — тут же вступается за сына Се Лянь.       — Значит, Жое врет? — грозно произносит Хуа Чен синхронно с ним.       Они переглядываются. Се Лянь разглаживает складку на переносице и тихо вздыхает.       — Господин Хуа, позволите ли Вы Эмину рассказать о произошедшем непосредственно с его стороны? После Жое… Жозефина выскажет свою версию? Очевидно, господин Пэй даже не стал слушать наших детей, давайте сделаем это сами.       Пэй Мин только было раскрывает рот, но один прищур Хуа Чена заставляет его проглотить воздух и просто слиться со своим креслом. После одобрительного кивка, Эмин делает шаг вперёд и натыкается на обеспокоенный взгляд Жое. И Хуа Чен впервые видит его улыбку, на удивление почти такую же светлую, как у Се Ляня.       — Мы с Жое дружим уже давно, я познакомился с ней на кружке вышивания в начале года… Но мы редко видимся, потому что наши классы в разных корпусах. Сегодня она сама пришла в нашу столовую, чтобы пообедать со мной, а после я проводил ее до площадки младшеклассников, чтобы воспитательница не бросалась на ее поиски. Но Жое хотела еще побыть со мной, поэтому мы сели под деревом и я… говорил с ней.       Все в помещении молча слушают рассказ Эмина, который в свою очередь смотрит исключительно в пол, и, когда пауза после его последней фразы затягивается на минуту, Се Лянь мягко проводит ладонью по его волосам.       — Не бойся, ты можешь рассказать всё господину Хуа.       Пэй Мин поджимает губы в трубочку и нервно дергает ногой.       Хуа Чен собирался было подтвердить и также подтолкнуть Эмина закончить, но тут Жое выскальзывает из-за его спины и за секунду оказывается рядом, сразу заключая опешившего мальчика в объятия. Се Лянь тихо выдыхает, поднимает взгляд на Хуа Чена и улыбается уголком губ, на что тот смог выдавить лишь подобие улыбки. Он не удивился тому, что Жое завела себе друга аж на три года старше, но он знал всех ее друзей и никогда не слышал от неё о мальчике Эмине, поэтому в голове бегущей строкой на красном фоне с кричащей сигнализацией раздаётся «ПЕРВАЯ ШКОЛЬНАЯ ЛЮБОВЬ ЖОЕ» и отцовская система, не ожидавшая тревожного уведомления хотя бы до четвёртого класса, тут же дает сбой и... Хуа Чену срочно нужно позвонить Хэ Сюань.       Тем не менее, Жое отстраняется быстро, и с вызовом в глазах подходит к столу Пэй Мина, который был едва на пару сантиметров ниже ее. Оба родителя уже не успевают реагировать на такие резкие смены событий, а сам Пэй Мин позорно вздрагивает, когда Жое поворачивается к нему.       — Видите! Если бы Эмин меня обижал, я не стала бы его обнимать. Пэй Су - обманщик, а вы даже слушать меня не стали и притащили сюда на руках, как мешок картошки, когда я хотела пойти в класс!       — Вы поднимали её против воли? — ахает Се Лянь.       Хуа Чен же без лишних слов преодолевает расстояние между ним и Пэй Мином за один шаг и грозной стеной нависает над ним рядом с Жое, упираясь ладонью на несчастный стол и широко улыбаясь в соответствующей ситуации манере. Вот так улыбаться у него получалось лучше всего.       — Господин Пэй, похоже мою Жое больше всего расстроили именно Ваши действия, нежели сам Эмин. Нет, ничего не говорите. Думаю, Вас и предупреждать ни о чем не надо, — Хуа Чен тянется и легким движением поправляет побелевшему Пэй Мину чуть съехавший галстук. — Вы вернёте нам потраченное время?       Все это время Эмин и Се Лянь почти синхронно удивленно моргали в тихом восхищении. Жое же светится от гордости, устроив свою ладошку рядом с папиной и не переставая смотреть на Пэй Мина в упор, подражая Эмину.       — Думаю, конец истории я лучше послушаю из уст самих детей, а Вы перестаньте использовать своего внука в качестве внутреннего шпиона.       Хуа Чен выпрямляется и отходит от стола, притягивая за собой Жое, а Пэй Мин наконец смог пошевелиться без страха за свою жизнь, но стоит ему раскрыть рот, чтобы пуститься в извинения, как бордовый костюм исчезает в дверях, а следом и копна чёрных волос. Се Лянь задерживается на пару секунд, чтобы бросить доброжелательное «Хорошего вечера!» и буквально на секунду одарить его вызывающим мурашки хмурым прищуром.       — Да какого они все раскидываются этими убийственными взглядами, нашли друг друга в этом кабинете, надо было мне это устраивать вообще, — насупившись бормочет Пэй Мин себе под нос и так и продолжает повторять предельно обиженное «как лучше хотел, твоя же дочь плакала, сукин сын».       — Я показал ей свой глаз.       Хуа Чен вскидывает брови от удивления и ждёт дальнейшего пояснения, но Эмин не собирается говорить дальше и снова низко опускает голову, на что Се Лянь с тихим выдохом вновь выпрямляет его за плечи. В такой неуютной тишине они стоят недолго, но Хуа Чен уже успел перебрать в голове тысячи вариантов в поисках наиболее тактичного и подходящего ответа. Все же последние десять лет он в основном общался с бизнес-партнёрами и грязно ругался, а с чужими детьми и родителями чужих детей вести беседу он ну не мог, всегда отправляя вместо себя прекрасно умеющего говорить в любой ситуации Инь Юя. Не с таким настроем он вылетал из офиса.       — Если что, я плакала не потому что испугалась, — робко начинает Жое, спасая ситуацию, и Хуа Чен с огромной благодарностью и облегчением сжимает ее ладошку. — У него красивый глаз, пап.       Эмин медленно поднимает голову, чтобы посмотреть на реакцию Хуа Чена, а Се Лянь мягко улыбается и осторожно протягивает руку, чтобы погладить Жое по солнечно светлым волосам, но быстро убирает её.       — Господин Хуа… Радужка его правого глаза сильно воспалилась через несколько месяцев после рождения, и из карего окрасилась в красный, а после семи лет он вовсе перестал им видеть, — Хуа Чен невольно хмурится, очень хорошо представляя какого ребёнку, только начинающему исследовать мир, терять возможность полноценно его видеть. — Жое единственная, кому он показал его…       — Потому что я доверяю ей, — тихо добавляет Эмин. Хуа Чен опять мнется, не зная что ответить, однако Жое в это время осторожно высвобождает руку и, к удивлению всех остальных, подходит к Се Ляню и задирает голову, с трогательной уверенностью заглядывая ему в глаза.       — Я буду хранить нашу с Эмином тайну только между нами. И папой. У Эмина красивые глаза, и я очень расстроилась, что он считает их уродливыми. Это не так. И я буду с ним дружить, даже если у него вырастут рога.       Хуа Чен улыбается с неприкрытой нежностью, чувствуя трепетную гордость, и все еще не полностью зародившиеся тревожные мысли о будущем Жое были срублены на корню. Се Лянь же, глубоко растроганный пылкой речью Жое, опускается на корточки и ласково, почти невесомо заправляет светлую прядь за ушко, а после также аккуратно берет ее маленькие ладони в свои.       — Жое, спасибо тебе огромное, что являешься таким надёжным другом для моего сына. У тебя большое сердце и чудесная душа. И прекрасный отец, который всегда тебя защитит, — Се Лянь переводит взгляд на подошедшего ближе Хуа Чена и одаривает его мягкой улыбкой. — Эмин тоже будет тебя защищать.       — И я тоже их защищу! — добавляет Жое, оборачиваясь на Эмина. Тот вновь улыбается ей, а после и Хуа Чену, который кладет руку ему на плечо. Хвалить чужих детей ему ещё не приходилось, но в этот раз он смог подобрать слова почти сразу:       — Мне жаль, что ты попал в такую неудобную ситуацию. Я рад, что у Жое есть такой друг, присматривай за ней. И если возникнут проблемы можешь обращаться ко мне, хорошо?       Единственный глаз Эмина сверкает искрами восхищения и он пару раз бодро кивает, сжимая ладони в кулаки. Хуа Чен хлопает его по плечу напоследок и поворачивается к уже поднявшемуся на ноги Се Ляню.       И теперь, когда весь конфуз разрешился, Хуа Чен дает волю своему крошечному заледеневшему сердцу забиться на всю грудную клетку. Се Лянь поправляет ворот тонкой водолазки под свитером и тепло улыбается, отчего Хуа Чен на секунду слепнет уже вторым глазом. Заполняя работой каждую секунду своих будней, наскребая часы и выходные на время с Жое и столько лет разговаривая с людьми пощечинами, Хуа Чен совсем забыл каково это видеть в ком-то божество на земле грешной.       Хотя он уверен хотя бы на восемьдесят семь процентов, что таким является один только Се Лянь.       — Пап, тебя же спрашивают, — Жое дергает его за пиджак и возвращает возносящегося Хуа Чена в свое тело.       — Ох, извините, дурная привычка погружаться в свои мысли, — Хуа Чен тихо отсмеивается и мысленно сворачивает себе шею от того, насколько сейчас он портит шикарный образ, выстроенный в кабинете Пэй Мина. Се Лянь только машет рукой с бодрым «понимаю» и повторяет:       — Раз уж мы познакомились, Вы не против зайти к нам на ужин? Наши дети смогут провести время вместе вне школы, и мы сгладим сегодняшнее недоразумение. Понимаю, Вы очень заняты, так что я не настаиваю…       — Звучит здорово, — мгновенно отзывается Хуа Чен, готовый пойти к нему домой прямо сейчас. Эмин с Жое радостно дают друг другу «пять».       Лишенный какого-либо понимания романтики в своей жизни Хуа Чен загорается в твёрдой уверенности о любви до гроба....       — Моя жена чудесно готовит, Вам понравится!       ...И с шипением позорно погасает. Ах. Хуа Чен забыл, что у детей бывают матери.

.

      — Зна-ачит, ты влюбился в женатого мужчину, сын которого учится в одной школе с Жое и является ее потенциальным любовным интересом?       — Не влюбился, а впервые увидел человека небесной красоты с сильным характером и добрым сердцем, — уверенно поправляет Хуа Чен, который раз за вечер расплываясь в глупой улыбке, от которой Хэ Сюань ужасно хочется прострелить ему лицо. Участь быть вечной слушательницей каждого сдвига на миллиметр в личной жизни, на секунду, своего босса, тяжелым грузом навалилась на ее сильные плечи ещё десять лет назад, и с тех пор этот огромный дом-дворец стал ее постоянным местом обитания, а винный погреб — личной комнатой.       Хэ Сюань подливает отвратительно раскрасневшемуся Хуа Чену ещё Цинандали 1889 года, и, уже поднося к губам кубик орехового сыра на шпажке, внезапно вскидывает брови и заговорщицки склоняется к хозяину дома.       — Он ведь позвал вас с Жое к ним на ужин, верно? У меня от разрушения семей пропадает аппетит, но за определённую сумму могу побыть твоим консультантом.       Хуа Чен в недоумении хлопает глазами, но после резко вспыхивает от возмущения и выпрямляется.       — Да ты что, как я могу? Это же семья друга Жое!       Хэ Сюань выразительно выгибает бровь и Хуа Чен без единого уговора сдается, оказывая великое одолжение.       Эти глупые влюбленные миллионеры.