***
Мало кто из оставшихся в старшей школе подростков действительно любил учёбу. Добровольцев было от силы человек пять-шесть на класс, остальных же продолжить учёбу заставили родители, либо, действительно, кроме как сюда, податься было некуда. Поэтому и учителя, получая от школьников неудовлетворительные ответы или результаты тестов, не наседали, только качали головой, да изредка пытались подтянуть кого-нибудь из сильно отстающих. Но ситуация для троих друзей неожиданно переменилась. - Итак... Вот и результаты ваших предварительных тестов по физике, - учительница устало оглядела класс поверх стёклышек очков, - Что сказать? Ничего нового. Она вдруг словно вспомнила что-то, расправила плечи и подняла глаза на Антона. У того по спине пробежали мурашки. Ой, точно не к добру этот взгляд. - А-а, Петров. Ну ты удивил, это ж надо! - ожидая оценки, будто приговора, он принялся рассматривать свои сложенные на коленях ладони и покрасневшие костяшки. Неужели все занятия с Ромкой пошли насмарку? Ведь в последний раз он решил всё, вплоть до последней задачки, - Впервые вижу, чтобы ты написал физику на твёрдую четвёрку. Молодец! Не списывал, хм? - Н-нет, - тихо ответил Тоша. - Хорошо. Что ещё более удивительно, Дияр, у тебя три. Можно сказать, что даже с плюсом. Тоже готовился? Можешь, когда захочешь! - Настоящее имя Бяши прозвучало так непривычно и странно, что резануло по ушам. Антон сначала и не сообразил, что обращаются к его другу, сидящему рядом. А тот покраснел, не ответил ничего, только отмахнулся от слов учительницы, будто нет в этом ничего особенного. Но Петров был уверен - он очень доволен. Он и сам из последних сил сдерживал в себе широкую улыбку. Он смог! Неделя прошла не даром! Бяшу редко окликали в классе, да и их с Ромкой не так уж часто. Они привыкли к своей жизни за последними партами, безмятежной и расслабленной. Теперь же на них смотрели с десяток любопытных глаз, гадавших как мальчикам удалось прорваться сквозь контроль физички. Списывать на её тестах было сравни самоубийству. Но он понял, понял все те формулы, что ему втолковывали! Неужели и шанс на четверть без троек появился? - Рома Пятифанов, - Антон, взбудоражено улыбаясь, оглянулся на того через плечо, - Пять. Как всегда мо-ло-дец! Но Ромкина реакция оказалась странной. Тот лишь фыркнул что-то неразборчиво, словно хотел огрызнуться, и уложил голову на руки, делая вид, что урок его не интересует. Такое поведение для него, обычно и правда раздражённого, было слишком странным - именно на физике Рома тянул руку, радовался оценкам друзей, хлопая сидящих впереди по плечу, расплывался в ухмылке при очередной хорошей оценке. Теперь же его будто ничего не волновало. - Бяш, слушай, - Антон склонился совсем близко к другу, чтобы Пятифанов не смог расслышать их разговор, - а чего это с Ромкой? Чё он хмурый такой? - А? - Бяша осторожно оглянулся на последнюю парту, проверяя состояние друга, и пожал плечами - Не знаю, я и не заметил. Он же всегда такой. С этим Антон был категорически не согласен. Да, бывало у Ромки плохое настроение, но при этом он не отстранялся, не уходил в себя. Да он бы скорее лишний раз подзатыльник кому-нибудь дал, чем стал бы дуться и забивать на любимую физику. Что-то тут было не так. - Ну, знаешь, какой-то он сегодня ещё более отрешённый, чем обычно. - Да забей, всё путём будет. Вот увидишь, завтра будет уже вовсю трындеть про свои формулы. И Бяша отвернулся, продолжив чертить в тетради каракули, больше похожие на иероглифы, чем на формулы по механике. Что ж, в вопросе Ромкиного настроения у Петрова помощников не было. Оставалось только гадать. Не спрашивать же его самого напрямую? Уроки пронеслись незаметно и сонно. Как бы ни хотелось учителям навести порядок и привлечь внимание к своим дисциплинам, но холодные зимние дни и заунывные стоны ветра в щелях старых окон сами подталкивали учеников поуютнее устроиться на парте и вздремнуть часок-другой. Пятифанова не удалось разговорить ни на переменах, ни в курилке. Как бы ни пытались друзья его растормошить, тот не поддавался. Ни уговоры, ни тычки, вызвавшие в нём лишь всплеск агрессии, не дали результата. Ромка держал причину своего ужасного настроения в секрете. И Антон, жалея свои нервы, всё же сдался. После уроков Пятифанов всё так же быстро накинул куртку, обулся, закутался наспех и убежал вперёд, оставив Антона и Бяшу на пороге школы одних. Но, как-никак, узнать этот секрет теперь было важно. Чутьё заставляет Антона оставить попытки разговорить друга, хотя бы до следующего их домашнего занятия по английскому.***
Мысли о Ромке, перепутанные и исковерканные собственным воображением, представали перед Антоном набором мельтешащих чувств. Как ему разобраться в таком ворохе, когда он не только чувствами, но и разумом не знает уже что и думать о своём друге? Почему близкий контакт теперь обжигает, хотя раньше они могли тысячи раз хватать друг друга в шуточных драках, толкаться и пихаться? Почему от улыбки, которая появляется на чужом лице, хочется улыбаться самому? Почему его самого так интересует всё ли у Ромки в порядке? Хочется, хочется, всё больше и больше. И с каждым днём эти мысли, чувства, и желания сжирают Антона, доводя до бессонницы. Будет накручивать себя и дальше - точно свихнётся. Но он направляется в тесную ванную и упрямо суёт голову под кран, выкручивая вентиль на максимум. Ледяная вода обжигает почти так же, как прикосновения. Антон старается сконцентрироваться на этом ощущении, перебив мысли и не давая им вернуться. И когда уже зуб на зуб не попадает, он закрывает кран, набрасывает на голову полотенце и возвращается к себе. Позади остаётся дорожка из капель. К его удивлению, холодная вода не взбодрила, а лишь наоборот нагнала сонливость. Что ж, ему это на руку. Плюхаясь на кровать и укрываясь вновь своим тяжёлым одеялом-щитом, он обещает, что будет держать непонятные чувства при себе, пока они не пройдут. А они пройдут, уверен Антон, обязательно пройдут. Скоро закончится декабрь, промелькнут контрольные, и они опять будут встречаться только в школе, в крайнем случае гулять на неделе. Снова Ромы станет меньше в его жизни. "Может это и к лучшему," - думает Антон, пока его сердце болезненно ёкает, словно уверяя - станет только хуже. - Эм, и так... Я думаю мы начнём с... - тонкие пальцы судорожно перелистывали страницы учебника по английскому. Конечно, это случилось! Он снова забыл. Антон вспомнил об этом занятии английским с Ромой только когда тот во вторник во время длинной перемены окликнул его, снова погружённого в свои мысли, и уточнил время. Эта встреча просто-напросто вылетела у него из головы и теперь он пытался не показать этого. Возможно, вот сейчас он наткнётся наконец на знакомую тему и ловко провернёт обманный манёвр. А может... - Ой, да ладно, Тох, хорош притворяться. По тебе же видно, что ты нахрен про английский забыл, - чуть раздражённый голос Ромы наждачкой прошёлся по совести парня, который действительно хотел устроить отличный урок. Но в последние дни всё валилось у него из рук, а теперь, видимо, и из головы улетучивалось. - Прости, я правда-правда хотел подготовить тебе материал, но вот как-то так вышло. Сейчас я что-нибудь придумаю. - Давай-давай, - с усталым вздохом ответил Пятифанов, пристраивая подбородок на ладони. Холодные глаза остановились на Антоне. Не то чтобы его смущало поведение Ромы, но в последнее время тот вёл себя странно. Последние дня три убегал после уроков в мгновение ока, словно его и не было в школе. На ребят забил, ходил смурной, даже на физике не отвечал. Что с ним такое творилось, никто из ребят понять не мог. Но иногда во время скучных монологов преподавателей Антон, прямо как сейчас, чувствовал на себе чужой взгляд. Затылком чуял. Они с Бяшей сговорились держаться пока особняком, чтобы Ромку лишний раз не тормошить. В его состоянии что угодно взбесить может, а под горячую руку попасть не хотелось. На страницах вдруг мелькнули смутно знакомые картинки и Антон вчитался в текст. Ну, вот же! Эта тема была месяц тому назад, и как раз тогда же Ромка получил за контрольную по ней едва натянутую тройку. Чем не хорошее начало? Парень крутанул увесистую книжку и подвинул её ближе к противоположному концу стола. Пятифанов, нахмурившись, тоже вчитался в содержание. - Блин, Тох, ты же знаешь, что у меня вообще всё с инглишем плохо. Ты нахер мне такие сложные темы в самом начале даёшь? - отчего-то Антону показалось, что раздражения в Ромке поубавилось, хоть голос его всё ещё оставался грубым. Выглядел тот скорее устало. - Потому что надо понять где конкретно у тебя пробелы, а тут материал не то чтобы слишком сложный. Смотри, - Антон перегнулся через стол, чуть ли не ложась на него грудью, и ткнул пальцем в первое упражнение, - здесь надо текст перевести, он небольшой. Во втором вставишь слова, они в этом же тексте есть, посмотрим как ты поймёшь сам английский в контексте. А вот тут уже сложнее - надо из головы что-нибудь придумать по теме. Можешь немного написать, это всё-таки не эссе. Антон оторвался от пестрящих текстом страниц и запрокинул голову, чтобы проверить всё ли понял его ученик. Его лицо было так близко, что парень мог слышать его тихое дыхание и заметить на левой щеке старые шрамики, наверняка доставшиеся из недалёкого прошлого. Он всмотрелся внимательнее и страдальческое выражение лица Ромы почти заставило его ехидно захихикать. Уж если он начнёт его учить, то точно добьётся своего упорной работой. Ромка учил их жёстко, и так же жёстко Антон собирался взяться за оценки Пятифанова. Но смеяться резко перехотелось, когда Ромка застонал, откидывая голову на стену позади. Разум Антона словно прошило разрядом тока, а тёплая волна, прокатившаяся по телу, показалась неуместной. Он повёл быстрее плечами, сгоняя появившееся некстати ощущение, и спросил тише: - Слишком сложно? Ромка лишь подобрался к столу ближе, нервно теребя вытянутую из вязи свитера нитку и бросая: - Ща всё будет. Пока Пятифанов усердно корпеет над заданиями, Антон спускается вниз. Кот вертится под ногами и отчего-то парню хочется улыбаться. Возможно это солнце, которого так долго не было, начало выходить из-за свинцовых зимних облаков. Блики мерцают на столе, полу и искрятся в гранях стаканов. Парень тянется, вставая на самые носки, и, как обычно в их встречи, ставит на плиту чайник. Сегодня по пути из школы Тоша остановился у маленького продовольственного ларька и потратил оставшиеся карманные деньги на сухарики. Наверно, это было необязательно, но они вполне могли сойти за перекус. Он надеялся. "Как будто задобрить пытаюсь, ей богу," - думает он, а в голове застревает образ Ромки-кота, выпрашивающего лакомство и тёплую руку на загривке. От таких сравнений, со временем закрепляющихся у Антона в подсознании, хочется хихикать. И всё таки... Как-то всё странно выходило. Атмосфера наверху была тяжёлой, между парнями ясно ощущалась недосказанность. Вполне могло произойти нечто, о чём Рома не хочет рассказывать даже друзьям, и скрывает все детали, не отвечает даже на вполне будничные вопросы. Что-то крепко связало его по рукам и ногам, заставляя молчать. Хотя, вероятно, Антон просто вновь разошёлся со своим воображением. Ну что такого серьёзного могло произойти без их с Бяшей ведома? Посёлок то маленький, слухи разнеслись бы со скоростью света. Да и к тому же явное недовольство Ромки постепенно находило выход, он успокаивался, расслаблялся на тренировках и уроках физики, сегодня даже нормально попрощался с друзьями, а не убежал сломя голову в одиночку. Стоит лишь проявить чуть больше терпения и всё снова будет как раньше. Всё встанет на свои места. Иногда бездействие - благо. Вскоре чай разлит по кружкам, и Антон подхватывает их и пиалу с сухариками, направляясь обратно к себе. В доме тихо, за чуть приоткрытой дверью его комнаты не слышно даже шелеста бумаги. Антон толкает её ногой, стараясь не опрокинуть на себя кипяток, и зачарованно замирает. Солнце светит прямо на Ромку, будто он не у него в комнате находится, а в кадре одного из тысячи романтически-сопливых сериалов. Он всегда считал их чепухой, но сейчас не может оторвать взгляд от почти светящегося золотым парня за столом. Его брови нахмурены, как обычно бывает во время учёбы, а пальцы отстукивают незнакомый мотив по столешнице. Образ отпечатывается на сетчатке, словно снимок полароида, и Антон уверен - он нарисует Ромку, как только тот переступит порог его дома. Парень, оторвавшись от исписанных и перечёркнутых записей в своей тетради, удивлённо оглядывает его, застывшего в дверном проёме. Недоумение написано на его лице, и Антон сглатывает, вырываясь из оцепенения. Что-то его частенько начало вот так клинить. Недосып что ли сказывается? Надо прекращать сидеть до полуночи за формулами, да просмотрами боевиков, а то так вся жизнь встанет на паузу. Время вновь ускорилось, стоило только сесть за один стол с Ромой. Он всё работает над переводом, старается, пишет, не поднимая головы. А Антону нечем себя занять. Тишина напрягает. Уже и перелистаны тетради с домашкой, прочитан заданный отрывок по литературе, а Рома всё не заканчивает. Антон весь извёлся от скуки, так непривычно ему сидеть незанятым ничем, остаться предоставленным самому себе, но в обществе друга. Это сковывало его движения, и он ёжился, натягивая рукава свитера до самых костяшек, поджимая под себя ноги. Наконец, Пятифанов выдохнул и отложил в сторону ручку. С первого взгляда можно было сказать насколько он измотан. Ну, ничего. Это только поначалу так. Антон ещё научит его. - Я посмотрю? - тянется он рукой к оставленной открытой тетради. - Мгм, - утвердительно мычит Ромка, растирая лицо ладонями. Антон может себе представить насколько у него всё затекло - он и сам частенько вот так засиживался в одной позе, а потом не мог разогнуться. Да и глаза уставали. Из тетради выпадает пустой листок и Антон вдруг вспоминает о том недавнем визите и полученном парнем портрете. Должно быть, повесил у себя в комнате. Скользя оценивающим взглядом по ответам, написанным Ромкиным прыгающим почерком, он спрашивает: - Понравилось как Оля тебя нарисовала? - Чего? Антон мельком бросает взгляд на Пятифанова, расслабленно облокотившегося на стену позади него. Он же точно помнит как парень забирал с собой листок в тот раз. Ошибся? - Ну, тот портрет. В прошлый раз Оля тебе с собой рисунок отдала. Понравился? - А, - глаза Ромки вдруг расширяются, он словно вспоминает, наконец, и, отведя взгляд, отвечает - Точно, портрет. Да, очень понравился. - Хм, - и Тоша в последний раз оглядывает его, перед тем как вернуться к заданиям. На удивление, написано неплохо. В каждом задании есть моменты, в которых у друга прослеживаются явные сложности, но в целом это тянет на твёрдую тройку. Текст в последнем задании написан простенько, в самих словах ошибок почти нет, но их порядок и использованные времена неправильны. Странно, в классе Пятифанов всегда писал подобные задания ещё хуже. Может его постоянно отвлекают чужие голоса или ему мало того времени, что дают на уроке для решения? В любом случае, потенциал в нём засел, а уж Антон вытащит его любыми возможными способами. Петров подсаживается к Роме ближе, предлагая вместе снова посмотреть на задания. Тот с кряхтеньем отрывается от поддерживающей его сзади стены. - Дед, - фыркает Антон. - Сам дед, - язвит Рома в ответ, усаживаясь поудобнее. - Так, смотри. Вот в первом упражнении здесь у тебя неправильно значение, - указательный палец ведёт вдоль строчки, затем опускаясь вниз, - вот тут тоже. Эти слова должны быть связаны с экономикой, а у тебя они в более широком значении переведены, поэтому надо заменить. Вот, смотри. Антон выхватывает ручку, снимая колпачок зубами, и быстро вносит правки. - Вот так слова и на слух ложатся правильнее, и по смыслу подходят. Теперь второе. Пока Петров что-то объясняет, Роме откровенно хочется спать. Не от занятия конечно. Он готов здесь хоть до посинения зубрить значения слов и исправлять грамматику, но собственный недосып берёт своё. Глаза будто свинцом наливаются. - Эй! - щёлкает друг пальцами прямо у него перед носом, - Не спать! Улыбается так солнечно, наверно смех сдерживает. - В третьем ты вообще красавчик. Посмотри, - Антон пододвигается, склоняясь к Роме и тыча в лицо его собственной тетрадью, - Ты же практически всё правильно написал. Но тут ошибок много из-за перестановки слов. Вы же это учили ещё классе в третьем. Как ты так их коверкаешь? Это же очень просто. Ты где раньше то был? Но слова, сказанные со смешинкой, почему-то злят. Где он был? Он и сам не знает. Почему то всегда, когда случалось что-то важное, Рома отсутствовал и потом не понимал ни черта из этого английского. То ли дело физика - формулы выучил и дальше решай по ним! - Просто? - Антон настораживается, слыша подступающую ярость в чужом голосе, - Для тебя может и просто. Для меня - нет! Я для того и пришёл к тебе заниматься чтобы хоть что-то понять, а не для того, чтобы ты меня носом в это дерьмо как котёнка тыкал! Сердце Антона пропускает удар. Ну вот, доучился. Видимо железное терпение Ромы всё-таки треснуло из-за одного необдуманного предложения. Ну, а как иначе? Боже, ему же наверно все это по сто раз твердят: "Вот, если бы старался, всё получилось бы", "Где ты был, пока мы это изучали?", "Это всё так просто. Почему ты не можешь это сделать?". И Антон стал последней каплей. Чёрт, паршиво. Надо бы извиниться. Только как подойти к нему? - Ром, - Тоша поднимается, аккуратно обходя друга по дуге, останавливаясь совсем рядом, - прости. Правда, прости. Мне кажется, я понимаю. Больше ты от меня такого не услышишь, клянусь. Протянутый с клятвой мизинец, словно в детстве, Рома отбивает, отталкивая руку Петрова. - Понимаешь, ага. Ненавижу, когда так говорят. Для тебя то может это всё и легко, но не равняй всех на себя. Кажется, парень уже видел этот взгляд. Он кажется таким знакомым, как и это хмурое выражение лица. И его осеняет. Конечно! Оля. Каждый раз её обида выглядела именно так. Поджатые в протесте губы, сведённые брови, угрюмое молчание. Да они будто из одного теста вылеплены! Ну, тогда может и подход к ним нужен одинаковый? Антон осторожно подходит ближе. - Ну, Ром, - кладёт он руку на чужое плечо, отчего Пятифанов едва заметно вздрагивает, - ладно тебе. Я правда не должен был так говорить, прости. Хочешь я тебе редкий вкладыш какой-нибудь отдам? Помнишь, ты раньше за них даже подраться мог? - Иди нахрен. Какие ещё вкладыши, ты что пятилетний? Он и сам понимает, как по-детски это звучит. Но Рома смотрит уже не так злобно. Может быть это действительно работает, только тот этого и не покажет. А может это всё тепло, распространяющееся от чужой ладони на его плече. Всё ещё хмурится, однако ругательствами больше не сыплет. Но совесть у Антона - та ещё заноза, он всё топчется тревожно на месте, пока Пятифанов не окидывает его раздражённым взглядом. - Успокойся уже, щас дыру в полу протрёшь своим топтанием. - Всё... нормально? - выдавливает Петров из себя, желая и самому успокоиться, - Мы же всё ещё друзья? И Рома выдыхает, будто выпуская из себя всё напряжение, и выглядит сразу намного спокойнее: - Да, забей. Просто с настроением беда. - Тогда, давай почитаем вслух. От занятия ещё целых полчаса осталось. По комнате снова разносится страдальческий стон Ромки, но Антон умиротворённо улыбается. Уже с наступлением темноты, когда родители разбрелись по комнатам, Оля посапывала в обнимку с котом, а домашние задания были закинуты в портфель вместе с учебниками, Антон смог остаться наедине с собой. День подходил к концу и после сегодняшнего всплеска эмоций Ромки на душе почти не осталось осадка. Он был рад, что смог извиниться, а его слова приняли. После того, как друг ушёл, парень и правда поставил себя на его место и осознал как неприятно прозвучали в его сторону те слова. Надо же, раньше он бы и не заметил. Он всё крутил в голове возможные исходы и реплики Пятифанова словно от этого могла быть какая-то польза. Её не было, но в последнее время мечтать Антону нравилось всё больше. Иногда он позволял себе развивать их диалоги до бесконечности, и от этого, казалось, Ромка становился чуть ближе. Только одна мысль подобно плодовому червю всё пыталась добраться до Антона. Он открыл глаза, внимательно всматриваясь в нависающий над ним тёмный потолок. Вопрос повис в воздухе. "А мы с Ромой точно друзья?". Но ответ уже не кажется кристально ясным.***
Обстучав с ботинок прилипший снег, Полина зашла домой, зажигая неяркий свет в коридоре. Домом для неё это место стало не так давно, но они с дедушкой уже успели обжить эту небольшую квартирку, пристроившуюся в самом углу пятиэтажного здания. В ней было стабильно прохладно, совсем не так, как в их старом бревенчатом доме, где стены были достаточной толщины, чтобы не пропустить лютый мороз, скребущийся снаружи, а видавшая многие поколения печка грела всё на несколько метров вокруг так, что казалось, можно растаять. В особо холодные времена Полина и спала на этой остывающей печке, оглядывая раскинувшуюся под ней комнату. Сверху всё казалось крохотным, перед сном она смотрела на потолок, находящийся совсем близко, и считала трещинки на нём, и сама не замечала как засыпала. От тёплых воспоминаний отвлёк хриплый голос дедушки, раздавшийся из кухни: - Полина, вернулась, дочка? - он называл её доченькой, сколько бы она не спорила с ним на этот счёт в детстве. Теперь же это казалось какой-то особенно приятной деталью. Словно эта маленькая частичка связывала их друг с другом ещё крепче. - Да, сейчас приду. Руки только помою, - и, сбросив тяжёлые ботинки, она направилась в тесную ванную, находящуюся на противоположном конце коридора, который дедушка не очень любезно прозвал "кишкой". Впрочем, места тут и впрямь было маловато. После переезда не все вещи поместились в шкаф и на антресоли, так что в коридор складывались и сваливались те, что не нашли для себя места в других комнатах. С непривычки, да ещё и в потёмках, можно было легко споткнуться. - Хорошо. У меня тут для тебя сюрприз, - весёлый голос донёсся позади неё. Девушка обернулась, смотря на крепко сложенного пожилого мужчину, что улыбался, с любовью глядя на неё. В уголках его глаз собирались морщинки, за последние десять лет волосы почти полностью поседели, но это, как она любила говорить, добавляло ему солидности. Кивнув дедушке, Полина поспешила к ванной. "Что он мог приготовить? Неужели что-то купил, подарок? Но вроде до пенсии ещё дней пять. Может что-то другое?" - всё продолжало крутиться у неё в голове, пока она не вернулась на кухню. На плите, испуская клубы густого пара, стоял чайник, рядом скромно пристроился заварочный - поменьше, от которого тянулся мятный аромат. Верхний свет был потушен - они старались экономить его по возможности, поэтому небольшие лампы были в каждой комнате, создавая особенный уют. В последнее время они всё больше напоминали о скором празднике, поэтому горели не переставая. Свет их был таким мягким, словно по дому были расставлены свечки. Рядом с одной из таких ламп и сидел её дедушка, что-то рассматривая и переворачивая в руках. Бумага? Нет, конверт! - Деда, от кого? - подлетела Полина, едва не задев стоящую на краю стола кружку. Ей так давно никто не писал! Не было ни писем, ни открыток. Будто все, с кем она была знакома разом позабыли её саму и её адрес. Но вот оно, письмо, прямо рядом с ней. Кто-то помнит. - Это от Антона Петрова, - мужчина протянул внучке невскрытый конверт, - Ты же ему вроде в начале года писала, да? Полина кивнула, приняв плотную бумагу. Тяжёленький и плотный. Неужели Антон столько ей написал, что письмо еле влезло? Но это было даже приятно. С письмами до неё долетал знакомый звук голосов друзей и их общие воспоминания. Они могли бы связаться другим способом, если бы в этой квартире, конечно, был домашний телефон, однако, его не было. Поэтому приходилось подолгу ждать ответа и стоять в очередях на почте. А всё же, письма было как-то приятнее получать. Иногда и одного было достаточно, чтобы разом позабыть все трудности, с которыми она училась жить в большом городе. - А это, - дедушка вытащил откуда-то ещё один конверт, на этот раз совсем тоненький на вид, словно в нём и вовсе ничего не было, - от Ромы. Не знал, что вы до сих пор переписываетесь. - А, да, мы... - Полина помедлила, рассматривая подпись на конверте. Действительно от Ромы, как странно. Он тоже давно не писал, парень вообще был далёким от подробного описания своих занятий, рассказов о жизни и впечатлениях, которые хотела бы она прочитать. Но, возможно, случилось что-то, чем он захотел поделиться? - Мы переписываемся. Иногда. Посмотрев на задумавшуюся внучку, дедушка покивал сам себе, а потом мягко подтолкнул её в спину в сторону коридора. - Иди, почитай что они там написали. Я не буду мешать, посмотрю пока телевизор, иди. И через пару секунд Полина уже была в своей комнате, скромно обставленной потёртой мебелью. Письменный стол с многочисленными шкафчиками, сколами и потёртостями. Небольшой шкаф-стенка, в котором теперь висела её одежда. Полы скрипнули, когда она запрыгнула на диван, прислоняясь спиной к колючему ковру, висящему на стене. Все ощущения вдруг усилились и стали раздражать, когда надо было сосредоточиться лишь на словах, впечатанных в бумагу её друзьями. Пёстрый ковёр кололся, рубашка перекрутилась, на диване стали ощущаться крошки. Ну, точно принцесса на горошине! Поспешно отбрасывая из головы всё мешающее, девушка поддела кончик конверта и вскрыла его, не удосужившись потянуться за ножницами. Надо было скорее узнать что же такого необычного случилось. О чём они написали. Оба, в одно и то же время. Письмо от Антона рассыпалось на несколько отдельных частей. Само написанное от руки на двух тетрадных листках послание было скреплено, и было не таким большим, как ей показалось сначала. Остальное место занимали рисунки. Настоящее сокровище! Точно, она припоминала, что тогда, в сентябре, она посылала Антону свой яркий рисунок, с надеждой тоже когда-нибудь получить в ответ подобный. И вот, они у неё в руках. Не все от Антона - какие-то явно нарисованы детской рукой. "От Оленьки" - подумала девушка, касаясь руками жирафов и носорогов с рогами до неба, зелёных пальм и нарисованных под ними человечков. Да у неё талант, вся в брата! Рисунки, что прислал Петров, были в большинстве своём тёмные. Что уж поделать, как бы ей ни нравились яркие цвета, Антон предпочитал угольки и простые карандаши. Но он был прав, именно так его рисунки выглядели наиболее завораживающе. На парочке из них он нарисовал школу и Рому, засыпающего на парте. Видимо, совсем им там скучно в школе. На других с бумаги смотрел лес, весь колючий и тёмный-тёмный, заштрихованный сплошняком. И это было правдиво, таким он и был в их родном посёлке. Отложив всё в сторону, Полина, наконец, взялась за письмо. «Привет, Полина! Хочу сразу извиниться, что долго не отвечал тебе. Всё хотел что-нибудь написать о том, что происходит вокруг, но, как ты сама знаешь, у нас мало что меняется. Так ничего серьёзного и не было до недавних пор. Сегодня всё-таки решил, что будет нечестно оставлять твоё письмо без ответа, так что расскажу как в целом у каждого из нас дела. Оля начала упражняться в портретах. Тебе бы понравилось, она рисует всех подряд! Одноклассников уже задарила своими шедеврами. Парни из нашего класса недавно принесли ворованной жвачки, видимо один из ларьков разорился с их помощью. В принципе, никто не возникал, все налопались до зубной боли. Рома вон всё держится, даже на жвачку в ларьках не покушается. Кстати, мы с ним и Бяшей решили сделать что-то вроде совместных занятий. Ну, перед полугодовыми контрольными. За нашими оценками тут мало кто следит, кроме родителей, так что пришлось заняться самообразованием. Между прочим, Рома очень хорош в физике и химии, ты знала? Я очень рад, что он старается и всё нам рассказывает. Из него вышел бы неплохой, хоть и строгий учитель. Только ему не говори о том, что я так сказал, он мне уши натянет на... Бяша тоже не отстаёт, зубрит помаленьку. А я сам Ромку обязался английскому научить. Думаю, может посмотреть с ним "Терминатора"? Там за нашей озвучкой слышно английскую, может и полезно будет. А у меня самого вроде всё как было. Ну, есть правда кое-что, но я хочу сначала сам с этим разобраться. Ничего серьёзного, честное слово. Просто много разного вдруг надумалось, мысли разные лезут. Очень буду ждать твоего следующего письма. Можем переписываться почаще!Антон»
Что ж, у них всё в порядке. "Так забавно," - думает девушка, закусывая кончик пальца, не сумев сдержать улыбку, - "Ромка - преподаватель. Ни за что бы не подумала. Он ведь никому не хотел ничего объяснять, когда мы учились вместе. Значит, и он может меняться." Но что за мысли у Антона, о которых он не хочет говорить? Полина перечитывает последнюю часть письма, прочерчивает пальцем вдоль строк, но не может понять. Это бесполезно, она и сама знает, что Антона невозможно заставить чем-то поделиться, если он не хочет. Это с виду он такой мягкий, но, если нужно, то сразу покажет характер и не уступит. Стало быть, только время покажет что у него на уме. "Но надо будет всё-таки расспросить его потом в письме", - она собирает рассыпанные на покрывале листки и кладёт их обратно в конверт, пряча в ящик стола. С подушки на диване на неё таращится второе письмо, которое должно бы её тревожить гораздо сильнее. Рома не пишет по пустякам. Но, сохраняя холодный ум, она садится прямее, распечатывая его одним движением, и вытаскивает чуть помятую бумагу. Почерк так ей знакомый, беглый и резкий, очень подходящий Пятифанову. Она вчитывается в первые строки, рассказывающие почти о том же, что совсем недавно видела в том письме, что теперь лежит в ящике. Мальчики пишут всё об одном. Школа, занятия. Рома, правда, также рассказывает, как совсем недавно к ним домой не единожды забегал новый участковый. Судя по описанию его поведения, на горизонте парня могла появиться новая проблема. Но вчитавшись в последнюю часть, девушка заёрзала сильнее, поднося письмо ближе к лицу. Брови её сошлись на переносице, пока она следила за тем, как её ближайший друг расписывал свою просьбу. Не вдаваясь в подробности, не описывая всё так, как следовало бы, когда просишь помощи, но, видимо, с таким превозмоганием собственных принципов, что кое-где виднелись дырочки на бумаге. Она всегда говорила ему сильно не давить на ручку. Последние предложения тревогой резанули по сердцу, заставив его сжаться. Почерк на бумаге заплясал под рукой отправителя. «Я честно не знаю к кому обратиться, но ты лучший вариант из тех, что я смог придумать. Мы ведь знакомы с тобой чуть ли не с яслей, общались всю жизнь, пусть и не всегда хорошо, но всё таки мы друзья, верно? Поэтому ты сейчас единственный человек, которому я могу рассказать это. Я ведь даже себе не могу до конца поверить. Могу я доверить тебе свой секрет?»