Свора

      Город Сина. 03.10.XX ЧТ 13:32       За день до приказа Королевы Хистории.                     Кучевые облака плыли по аквамариновой глади неба, словно воздушные корабли по глубокому океану. Аромат сухой листвы окружал собою маленьких насекомых, кропотливо трудящихся на земле. Синицы выстраивали гнезда в углублениях стволов деревьев, пока их тонкий голос окружал всевышнее пространство чарующей атмосферой. Казалось, ничего не могло нарушить подобного спокойствия. Но так поистине только «казалось».       Шумное дыхание военнослужащих слышалось над спинами маленьких муравьев, нервно старающихся перебежать через человеческие ноги. Хлёсткие удары сопровождались оживленными вздохами и громогласными: «Удар!», «Еще!», «Сильнее!». Тренировка военнослужащих на «прочность», выработку силы духа до самого изнурения проходила прямо у беспросветного леса.       — Соберись, Марко! — воскликнул Жан, стараясь хоть как-то подзадорить утомленного друга. — Моя бабушка и то лучше тебя дерется!       Ботт устало вздохнул. Пот мелкими каплями скатывался с его лица и оставлял за собою неприятный липкий след, будто слизь улитки. Жар волнами приливал к покрасневшим щекам. Грудь быстро вздымалась, стараясь вернуться в привычное положение. Он, непроизвольно ссутулившись, стоял в боевой стойке, а ноги так и грозились склониться к зябкой земле.       — Я больше не могу, — с одышкой мучительно произнес Ботт и, не выдержав, сел на траву.       Изнеможение от тренировки навалилось с новой силой, так и притягивая спину Марко к траве. Он удобно улегся, чувствуя разливающуюся прохладу по разгоряченной спине, и старался выровнять сбившееся дыхание. Кирштейн же… Иногда Ботт думал, что его друг — монстр. Самоуверенный и до ужаса в жилах сильный, способный уничтожить всё человечество в один кротчайший миг. Марко усмехнулся. «Да, он бы однозначно показался мне таким, если бы я не знал его», — тут же пролетело в его мыслях.       Жан хмыкнул, выходя из стойки. Он смотрел на лежащего друга, лицо которого сейчас походило на огромный, сочный и сорванный прямо с грядки помидор. Пожалуй, только темно-коричневые веснушки никак не давали забавным мыслям Кирштейна воплотиться в жизнь. Он смотрел на то, как на тонких губах расцвела расслабленная улыбка, а в отражении радужки глаз медленно проплывали облака. Ботт любовался небом.       — Поднимайся, застудишься ещё, — с заботой в голосе проговорил Кирштейн и протянул другу руку.       Ботт медленно сел на землю и посмотрел на Жана, щурясь от небесного света за его спиной. Казалось, Кирштейну совершенно ни по чем была их «тренировка». Пожалуй, Марко был самым худшим в отряде, и любой мог бы не только его одолеть, но и забрать даже малейший шанс на победу в рукопашном бою. И Кирштейн знал это. Он пытался хоть как-то обучить друга, но Марко никогда не обладал излишней выносливостью. Ботт сдавался ровно в тот момент, когда его мозг так и говорил сам за себя: «Пора останавливаться». Он уставал к тому моменту, когда мысли Кирштейна умоляли о продолжении.       Жан поднял друга с земли, незамысловато принимаясь оттряхивать его спину, чем сумел вызвать легкую улыбку у Марко. Они с самого начала показались друг другу слишком разными, но, проведя больше времени вместе на совместном патрулировании, сумели сдружиться с первого же разговора. И оба нескончаемо радовались этому и по сей день. Кирштейн искренне верил в Марко, в то, что в нем все-таки есть задатки того самого истинного солдата.       — И чего прохлаждаемся? — недовольно спросил Райнер, подходя ближе.       Сегодня Браун был за старшего на тренировке, отчего Жан до сих пор плевался в него ядом.       — Придурок, — нахмурился Жан, смотря в сторону недруга. — Хочешь, чтобы Марко копыта откинул? Сам же видел, что мы тренировались.       Браун недовольно оглянул военнослужащих. Он заострил внимание на покрасневших щеках Марко и на его одышке.       — С такими солдатами нам и враги не нужны, — проговорил Райнер, многозначительно оглядывая Ботта.       — Эй! — тут же воскликнул Жан, ровняясь с Брауном.       — Не нужно, Жан, — тихо произнес Ботт, мягко кладя ладонь на плечо друга.       Кирштейн хмуро и молчаливо смотрел в глаза напротив. Браун… Он выводил из себя каждый раз, когда появлялся хоть на миллиметр в поле зрения. Еще с самого первого курса у них не заладилось общение. Он отчетливо помнил, как впервые подрался с Райнером из-за простой словесной перепалки: Жан до сих пор не мог забыть противное жжение кожи на челюсти, ссадины на костяшках и чувство первого проигрыша. Кажется, именно с этого их деструктивный конфликт и продолжался по сей день. Оба не хотели идти на компромисс, они не видели собственной вины, но определенно воспринимали свою позицию как самую верную и точную.       Видимо, только Ботт видел, что два офицера стремятся «впихнуть» свою мысль друг другу, так и продолжая драться и цапаться, как кошка с собакой. Удержание «победы» в разговоре было для них обоих гораздо важнее, чем мирный разговор о произошедшем за кружкой пива. Так думал Марко.       — Что? Сказать нечего, Кирштейн? — начал Браун.       — Райнер! — вдруг воскликнул Марко, вставая впереди Жана. — Ты ведь не такой. Хватит…       Райнер недоуменно оглянул Ботта, его уверенный взгляд был обращен прямо на него. Марко действительно думал над тем, что только что произнес. При первом знакомстве Браун показался Ботту одним из самых сильных курсантов, какие только могли поступить в Кадетское училище. По правде говоря, Марко не стеснялся высказывать уважения к труду Брауна: офицер умело зарабатывал авторитет среди остальных. Как никак, но именно он воодушевлял Жана забираться наверх, неспеша двигаться по лестнице успеха. «Они явно могли бы стать хорошими друзьями…», — продолжал невольно думать Марко, каждый раз смотря за двумя соперниками. Они оба были чем-то да схожи: сильны, выносливы, и, что самое главное, где-то глубоко внутри у Кирштейна грелась та самая доброта. И Ботт продолжал быть уверенным в том, что в сердце Брауна тоже есть нечто похожее. Только он настоятельно пытался это укрыть, спрятать от чужих глаз.       — Заканчивайте тренировку, — лишь строго произнес Браун и двинулся к Главному корпусу.       Жан с шумом выдохнул. Он поднял с земли бутылку, принимаясь с особой жадностью пить воду.       — Пора на обед, — произнес Марко, смотря на друга. — Или ты в душ?       Кирштейн лишь на секунду задумался, но после произнес:       — В душ.       — Тогда увидимся, — произнес Ботт.       Оба разошлись по своим маршрутам.       На удивление день сегодня выдался для Марко поистине сложным. Из-за выматывающей тренировки ужасно хотелось чего-нибудь перекусить и отлежаться в казарме, отдохнуть.       В последнее время Ботт сильно уставал, и, скорее, не от патрулирования или же от самой военной службы. Он был вымотан собственными мыслями. Невольно Марко вспоминал о том, что уже буквально каждый успел у него спросить про поступление в Кадетское училище. «Почему?» — задавали вопрос самые разные голоса. Ботт прекрасно знал на него ответ.       Семья Ботт обладала хорошими корнями и наследственностью, что отец никак не мог проигнорировать. Он желал гордиться сыновьями. Каждый раз при похвале старшего брата сердце Марко непроизвольно сжималось, рыдало, ведь он не получал таких поощрений. Ботт еще с детства обладал физической слабостью, а с творчеством и вовсе не сложилось. Он искренне хотел получить чужое уважение, оттого и подался в Кадетское училище в надежде обрести хоть толику гордости за самого себя.*       Погрузившись в раздумья, Марко и не заметил, как ступил на дощатую поверхность. Ароматный запах свежего запеченного картофеля и такой тонкий, едва заметный, запах отварного мяса ударил ему в ноздри, заставляя отвлечься от рефлексии.       — Хэй, конопушка! — воскликнула Саша где-то сбоку. В ее голосе слышалась нотка веселья и удовлетворения, что могло говорить само за себя: «Она явно успела поесть».       Мягко улыбнувшись подруге, Марко с довольством оглядел округу. Сейчас большая часть военных находилась в душевой, спасаясь от липкого пота на теле. Занятый Блаус стол почти пустовал. Ботт уместился напротив подруги и поблагодарил за заранее принесенную порцию.       — Как прошла тренировка? — с участием спросила она.       — Кирштейн победил, — произнес Марко и отправил в рот кусочек картофеля.       Саша усмехнулась, смотря на друга.       — Опять в душ не пошел? — подметила она.       — Ну… — только смущенно и смог произнести Марко. Кончики его ушей непроизвольно побагровели.       — Ох-ох-ох, Марко, — вздохнула Блаус, кладя руки на стол. — Когда же ты поймешь, что никто ни о чем не догадывается, и ты можешь быть таким, какой есть.       Саша приходилась ему хорошей подругой. Она слушала, советовала и, самое главное, помогала. К сожалению, даже Кирштейн не мог знать некоторых тайн Ботта. Блаус же… Офицер всегда казалась Марко излишне дружелюбной, отчего ее неконтролируемая «открытость» только играла в общении с людьми на руку. Ей можно было доверить многое и не пожалеть, Ботт в этом убеждался уже который год.       — Когда ты находишься в отряде, где сплошь одни парни…       — Скорее, где есть Кирштейн, да? — она хитро усмехнулась.       — Саша!       — Хватит бегать вокруг да около, — беззлобно нахмурилась она. — Рано или поздно он обо всем узнает. Только это будет уже другой исход событий, понимаешь? — задала риторический вопрос Саша.       Марко понимал. Действительно понимал, что держать в тайне от лучшего друга, считай, самый главный секрет с каждым днем становилось все сложнее и сложнее. Влюбленность. Ботт и сам не заметил того момента, когда начал непроизвольно оглядывать переодевающегося Жана, глазами бегая по мускулистому и сильному телу; случайные касания заставляли чувствовать чужое тепло, даря приятное ощущение где-то в груди; он перестал сдерживать ответную улыбку при взгляде на него, испытывая трепет внутри. Смотря на чужие губы, ему неимоверно сильно хотелось прикоснуться к ним, поцеловать. Он думал, что они и вовсе схожи с мягкой ватой, а запах одеколона мог только сводить с ума, до беспамятства забираясь в легкие.       — Я надеюсь, что ты сможешь поговорить с ним в ближайшее время, — с искренним желанием помочь произнесла Саша.       Блаус видела взгляды друга на Кирштейна: печаль при виде того, как Жан общается с Микасой и как щеки того непроизвольно наливаются румянцем от влюбленного смущения; радость, когда Жан садится рядом с Марко в столовой; легкое беспокойство от карих глаз, направленных прямо на него. Саша видела все после их дружеского разговора. Но порой и ее задевала неприятная мысль, что она ничем не может помочь.       Марко послушно кивнул и опустил взгляд в тарелку.       Громкий возглас дежурного офицера разнесся по столовой, рефлекторно поднимая всех с мест. Народ медленно разбредался по делам службы. Блаус, потянувшись вверх, попрощалась с другом и пошла в свою сторону, оставляя Марко.       Однако и ему не пришлось долго отсиживаться. Он подходил все ближе и ближе к дверям, уже приметив в толпе военнослужащих знакомую макушку. Его ждал Жан.       Оба ступили на патрулирование. Прохладный ветер нырял под офицерские куртки, заставляя малость поежиться. По улице расхаживали горожане. Ребяческий смех слышался где-то сбоку на маленьком серо-зеленом островке посреди городской суеты. Марко искоса поглядывал на друга, который рассматривал местную обстановку. Они шли плечом к плечу, и, признаться честно, именно это заставляло сердце Ботта снова трепетать. Ему поистине нравилось находиться рядом с Жаном: рядом с ним он ощущал себя защищенным.       — Как собираешься провести выходные? — решил разбавить их молчание Марко.       Жан задумчиво промычал:       — Хм-м… Эрен приглашал к себе, — пожал плечом Жан. — Сказал, что в одиночку эти выходные он не вытерпит.       — Странный он, — ответил Марко. — Его семья действительно уважаема многими из нас… если же не всеми.       — Думаю, Эрену не шибко нравится находиться в том же положении, что и его отцу, — спокойно ответил Кирштейн. — Все-таки его настоящие желания, кажется, совсем другие.       — Возможно… — задумчиво ответил Марко.       — А ты? — спросил Жан.       — Не знаю, — ответил Марко. — Может, поеду к родителям.       Кирштейн усмехнулся.       — Нужно было опережать Йегера, — весело ответил Кирштейн. — Он уводит меня от тебя, будь осторожней.       Тихий смех раздался сбоку от Ботта, заставляя чужие уголки губ подняться в улыбке.       Они завернули на безлюдную улочку. Где-то вдали виднелся угрюмый лес. Деревья так и пытались прикоснуться сухими ветками к небу, вытягиваясь вверх. Листва уже успела опасть на землю, медленно укутывая чернозем осенним одеялом. Ветер игриво путал волосы, словно раздразнивая. Казалось, у Марко и так голова шла кругом от размышлений последние несколько минут.       — Кстати о желаниях, — неуверенно начал Ботт, останавливаясь.       Кирштейн встал рядом и вопросительно взглянул на друга. Марко нервно кусал губу, смотря себе куда-то под ноги. Вся подготовленная речь молниеносно вылетела из головы. В мыслях застыла лишь яркая картинка: улыбка Жана, который протягивал ему руку. В его глазах всегда читалась доброта и забота к тем, кто был ему близок. Кирштейн всегда следовал за друзьями, и именно это делало его таким… особенным для Марко. Каменная стена, на которую можно положиться в любой момент.       — Эй, Марко? — мягко спросил Кирштейн. Он подошел ближе и положил ладонь ему на плечо, склонившись.       — Я влюблен в кое-кого, — тихо, будто доверяя самую сокровенную тайну, произнес Марко. Набравшись решительности, он продолжил, — еще с первого курса.       Легкая улыбка засияла на губах Жана.       — Серьезно? — спросил он, рассматривая друга. — И кто же она?       Было видно, что Кирштейн оказался рад услышать нечто подобное. Он видел, как все эти дни Ботт тушевался и стал менее общительным. Видимо, время пришло. И Жан действительно желал выслушать друга.       — Это он, — ответил Ботт.       Воздух рвано вышел из легких, словно Жан погрузился в воду, беспросветный океан. Сердце, казалось, и вовсе пропустило последний удар, когда Марко поднял на него взгляд.       Кирштейн не мог сказать и слова. Голову вскружило от неспешного осознания происходящего. Взгляд карих глаз смотрел на него в ожидании. Казалось, в этот момент перед Жаном проплыли несколько прошедших лет с самого первого курса: блестящий взгляд Марко даже в толпе направленный лишь на него; искреннее доверие на каждую идею и оказание полной поддержки; желание следовать за крепкой спиной Жана и… румянец на щеках при взгляде на его голое тело во время переодевания.       — Хочешь сказать… — только и смог проговорить Кирштейн, отстраняясь от друга. Он нервно усмехнулся. — Плохая шутка, Марко.       Недопонимающий взгляд Кирштейна встретился с другим — сожалеющим.       — Что это значит? — спросил Жан, не слыша никаких оправданий. Он ждал чего угодно, но не открытого молчания.       — То и значит, — выдавил Ботт.       Больно. Марко посмотрел куда-то в сторону, и в глубине души ему хотелось убежать, скрыться от друга. Легкомысленный поступок. Ботт только сейчас понял, что Жан не давал ему никаких шансов. Его помутненный влюбленностью разум и вовсе не давал сосредоточиться на одной очевидной вещи, которую он и сам прекрасно знал: Кирштейн был добр со всеми из близкого круга. Его друг был влюблен исключительно в Микасу. «Нужно было опережать», — фраза оказалась очередной шуткой без каких-либо намеков. Какой же Марко опрометчивый придурок.       — Прости, — произнес Ботт, мельком посмотрев на друга. — Я просто думал, что…       — Это были только шутки, — перебивая, ответил Кирштейн, — и ничего более.       Кирштейн никак не желал думать о том, что все его шутки, легкая игривость, — были лишним поводом дать Марко хоть какой-то шанс. Жан никогда не отворачивался от Ботта во время того, как переодевался. Все это время он ссылался на его врожденную стеснительность, на их доверительные отношения… Не более. От подобного осознания и вовсе на душе стало тяжко. Он никак не хотел расстраивать друга, тем более в том случае, что в этой ситуации есть и его вина.       Марко нахмурился и посмотрел себе под ноги. Он собирался уйти. Только вот в голове все еще грелись слова Блаус о том, что хоть иногда, но нужно побыть самим собой. Пускай, и не в самый лучший момент своей жизни: не в уютной теплой комнате рядом с Кирштейном при обсуждении новой прочитанной книги; не возле серебристых вод озера под мирное жужжание стрекоз после тяжелого дня. Сейчас они лишь стояли на пустой улице и невесомо оглядывали тучи, так и наступающие на ныне свободное небо.       — Мне жаль, — только и произнес Марко. Правда, он не знал, за что ему может быть досадно.       «Мне не должно быть жаль за собственные чувства», — так и пролетело в его голове. Но смелости так и не хватило, чтобы все озвучить.       — Я… — начал Жан, стараясь собраться с мыслями. В голову ничего не лезло.       «Ты не должен извиняться», — подумал Жан, но на деле — только отвел взгляд в сторону. Да, в другой ситуации он бы не сдержался, сказал бы все, что думал. Но не сейчас. Он никак не хотел давать ложную надежду, не желал вызывать еще большей обиды.       — Я забыл, — быстро произнес Жан. — Мне нужно помочь Эрену кое-с-чем… Увидимся.       Кирштейн быстро оглядел друга и резко развернулся, уходя прочь. Лишь беглый шаг офицера раздавался позади Марко.       Он глубоко вздохнул и посмотрел на небо, чувствуя как на уголках глаз скапливаются непрошеные слезы. Нос предательски шмыгнул. Утерев щеки рукавом джинсовки, Марко двинулся в Главный корпус. Ему хотелось побыть наедине, и он искренне надеялся на то, что по пути не встретит Блаус: подруга ни за что не отцепится от него.       На душе было как никогда паршиво. Даже не от того, что Жан не ответил ему взаимностью, а от того, что он просто ушел. Сбежал, сославшись на срочные дела, которые были очевидной ложью, лишь бы скрыться от чужих глаз. От глаз Марко.       Минуя коридоры, он шел к комнате. Марко смотрел в пол, не видя проходящих рядом военных, которые коротали время в казармах. Из приоткрытых дверей слышались приглушенные голоса говорящих, заливистый смех над очередной шуткой и громкие возгласы победы в карточных играх.       Марко настолько пытался вслушаться в голоса, забыться хоть в них, что и вовсе позабыл о реальности. Только сильное столкновение о чужую грудь заставило его остановиться и боязливо посмотреть наверх.       — Хэй… — начал Браун, оглядывая Ботта. Он хмурился неприятному столкновению, но получше присмотревшись в лицо напротив, его взгляд сменился на недоуменный. — Что с тобой?       — Ничего, — тушуясь, ответил Ботт. — Извини.       Марко попытался обойти офицера, но резко остановившая рука никак не давала пройти.       — Оставь меня, Райнер! — воскликнул Марко и шустро отпрянул, отталкивая сильную грудь. На удивление, Браун не стал настаивать.       — Если ты и дальше продолжишь заливаться слезами, то… — начал Райнер, оглядывая офицера, — никогда не сможешь добиться тех результатов, каких добился твой Кирштейн.       Марко нахмурился.       — Он не мой, — ответил Ботт, — и я не стремлюсь за достижениями, — солгал он на эмоциях.       — Достижения нужны каждому, — ответил Райнер. — Без них люди, как рыбы без воды, поверь.       Марко протер нос рукавом.       — Подбери сопли и займись чем-то стоящим, парень, — ответил Браун. — Не нужно показывать слабину.       — Я понял, — ответил Марко, кивнув.       Райнер оказался прав, и Ботт обязательно задумается о его словах получше. Но не сейчас. Произошедшая ситуация с Жаном никак не выходила из головы, вызывая новый поток разнообразных эмоций.       Сбоку послышался щелчок открывшейся двери, из-за которой вышла фигура Бертольда. Он недоуменно оглянул вставших возле его комнаты офицеров.       — Все в порядке? — участливо спросил Бертольд, не без интереса оглядывая заплаканное лицо Марко и как никогда уверенный взгляд Райнера.       — Да, мы просто общались, — спокойно ответил Браун и, прежде чем пройти в комнату, продолжил. — Дерзай, пацан.       Марко слабо усмехнулся. Дверь с глухим хлопком закрылась. Браун… Оказывается, Ботт действительно был прав насчет его доброты. Жаль, что даже самые приятные люди, на подобии Жана, не всегда будут находиться рядом с ним.