dnmo — sick of you.
Ваня просыпается ровно по будильнику, вздрагивая от привычного айфоновского звука, а не Серёжиного «Райнер, встань», которое стоит у него ещё со школы. Он валяется в кровати, желая остаться в ней и не идти в универ: какая разница, пропустит он один день или нет. Борьба в голове продолжается пару секунд, пока Ваня не понимает кое-что. Он всё ещё один. Рядом не лежит удивительно бодрый Серёжа, который стаскивает с него одеяло, но вместо этого закутывает в себя: ворох осветлённых волос, которые давно нужно затонировать, тёплые руки, обхватывающие грудь, и запах. Он особенный, в нём нет привычных ноток; это не шоколад или ваниль, как любят писать в дешёвых бульварных романах, нет. Его не объяснить и не описать, он просто есть — родной и любимый. И с кухни не доносится звук шкварчащего масла или кофемашины. Серёжа готовит удивительно вкусный капучино с пенкой, вырисовывая сверху всякие веточки и листики, хотя он нигде этому не обучался. Просто посмотрел пару видео на ютубе и наловчился. Серёжа, на самом деле, не любит готовить для себя, но для кого-то — это другое. Это приятно: когда твои не слишком изысканные блюда уплетают за обе щеки и искренне благодарят. Ваня никогда не скупился на благодарности. Что же. Постель рядом холодная и колет кончики пальцев. Ваня проводит рукой ещё раз, но она всё ещё остаётся не примятой и абсолютно пустой. Серёжи не было с ним. Ночью Ваня завалился на кровать с упаковкой фисташкового мороженого, смешанного со слезами. Он начал смотреть «Властелин Колец», но заснул на моменте, когда Гэндальф падает в пропасть. В детстве он плакал из-за того, что ему было жаль волшебника в длинной серой мантии и с самыми удивительными фейерверками. Сейчас он плачет, потому что ему жаль себя: без мантии и фейерверков, но с трещиной на сердце в месте, где был кое-кто другой. Ваня заснул лишь потому, что был немного пьян, у него болела от слёз и алкоголя голова, и в груди теплилась надежда на то, что он проснётся не один. Снилась ему мешанина из образов и звуков, в которой невозможно было разобрать хоть что-то. На утро остались обрывки воспоминаний, апатия и желание повернуть время вспять. Тот самый случай, когда хочется внезапно под подушкой обнаружить машину времени или маховик как из «Гарри Поттера», сделать пару кругов и оказаться на пару дней раньше. Лучше — месяцев. Лучше — погово… нет. Ваня не хочет. Ваня не готов. Ваня такой лгун. Он включает на телевизоре какой-то старый трек соды лав из «Превосходного синего», альбома, который никто из новых фанатов не слушал, но в далёкой весне двадцатого он спасал его от желания вырезать на руках звёзды (где-то в пабликах вк до сих пор лежат эти фотки, которыми он не гордится). Умывается под «я такой грустный», не смотря на опухшие глаза и залёгшие тени под ними. В зеркале на него смотрит несчастное уродство, в зеркале отображается отчаяние в болотных глазах и изломе губ. Какая ирония. Он завтракает под «дождь», пока на улице светит яркое солнце и пробивается сквозь те самые занавески, которые ему никогда не нравились. Омлет кажется недосоленным, видео на ютубе — скучным без смеха Серёжи на фоне и его тупых комментариев, а квартира — пустой. Ваня надеется, что в универе ему станет легче, ведь там он будет в компании других людей, которые точно его отвлекут. Коля поможет, в конце концов, он его друг уже долгие годы, наполненные тупыми мемами в тик токе, пьянками и дмт на выпускном. После него Ваня, к слову, ничего больше не употреблял и не курил. Заниматься сексом под порошком действительно здорово и ярко; Серёжа тогда за ночь кончил раза три, буквально отключаясь на последнем оргазме. Ваня никогда ещё не был так нежен с ним, не касался так чувственно, не ласкал с такой отдачей. Чуть позже он рассказал, что ловил небольшие галлюцинации, комната перед глазами расплывалась, цвета смешивались между собой, и он погружался в эйфорию, забывая о том, где находится. Они решили не повторять этот марафон под чем-то, но было неплохо. Было. В универе Ваня покупает стаканчик латте, потому что он ненавидит растворимый кофе и не умеет пользоваться так хорошо кофемашиной; тот немного горчит, а карамель остаётся слоем внизу, но ему плевать на это. Рядом стоящий Коля смотрит участливо и внимательно, спрашивает заботливо: — Не хочешь маффин? Ваня не хочет. Ваня хочет, чтобы всё было как раньше, и Серёжа присылал ему тупые стикеры в телеграмме с «Магической битвой» и «Токийскими мстителями». — Давай. Маффин шоколадный и горячий, и Ваня пачкает подбородок и губы, на что Коля лишь улыбается и вытирает салфеткой его рот. — Вань, что с тобой? — спрашивает Никита. Никита — его друг по универу и в целом хороший человек, слушающий кальянный рэп и вечно носящий адидас. Никита немного глуповат, определённо влюблён в их одногруппницу Катю и появляется на парах реже, чем прогуливает. Ему Ваня, к слову, не рассказывал о том, что долгое время встречается с парнем, справедливо считая, что тот этого не поймёт. Они не в Европе. Тут всё немного по-другому. И если им с Серёжей в школе повезло с друзьями и тем, что никого особо не интересовала чужая постель, в университете всё не так: тут слухи распространяются очень быстро, а контингент самый разнообразный, так что говорить правду о себе — небезопасно. Не поймут. Никита любит обсуждать Катю и её фигуру, восхищаясь не тем, что она идеально берёт тройные интегралы, а фотками в инсте. Ваня немного осуждает, но не лезет: его это никак не касается. Сам он лишь кивает в ответ, говорит нечто похожее на: «да, она милая, бро, удачи» и переводит тему. Катя милая, конечно. Серёжа милее. Потому Ваня врёт. — Ничего, просто устал и не выспался. — Бро, ты всегда можешь на меня положиться, если что, — говорит он, сверкая широкой улыбкой и поправляя короткий ёжик тёмных волос. Коля кидает насмешливый взгляд, но молчит, а Бессмертных поспешно отвечает: — Я знаю, бро. Ты мне не бро. Я тебе не доверяю. Я… боюсь? Он почти засыпает на семинаре по философии и определённо неправильно рассчитывает аккредитацию на экономике, но это не имеет никакого значения, потому что всё, что стучит набатом в голове: «я так хочу себя изрезать». Деструкция — это о том, что не проходит. Говорят, ты не становишься зависимым от чего-либо за раз, но твой мозг запоминает это как способ бороться со стрессом, и в каждую последующую стрессовую ситуацию память подкидывает тебе вариант, куда можно вплеснуть плохие эмоции. У Вани всегда один способ в голове. Он им не пользуется, конечно, но очень хочется сорваться, прикоснуться к такому родному лезвию, лежащему в картонной упаковке из-под парфюмов армани (подарка Серёжи на их два года), провести по коже, надавить кончиком посильнее, наблюдая, как через пару секунд выступают капельки алой крови. Оставить их, ниже сделав новый росчерк. И ещё один. И ещё. Его отвлекает Коля. Просто берёт за локоть и ведёт после лекции по линейной алгебре в кафешку на соседней от университета улице, не давая упасть его шопперу и придерживая на светофоре. Ваня закрывается от окружающего мира, погружаясь в себя, что заставляет Колю ускорить шаг и буквально влететь в кафе. Он спрашивает: — Ты голоден? Не слушая ответ и заказывая блинчики с бананом и шариком шоколадного мороженого и себе, и ему. Они обедают в напряжённой тишине, и Коля первый пытается её нарушить, говоря столь очевидное: — Вы помиритесь, Вань. Успокойся, — на что тот переводит пустой взгляд и отвечает: — А что, если нет, — это не звучит, как вопрос. Это звучит, как приговор и его решение, как желание не бороться, а просто принять всё то, что будет. Как безысходность. Как «я не вернусь». Коле не нравится этот тон, не нравится Ванин взгляд, не нравится настрой, с которым он отвечает. — Блять, вы уже ссорились. Все это делают. — Он не уходил на ночь никогда. — А теперь ушёл. Так бывает, — Коля улыбается немного натянуто, но широко. Он передаёт Ване персиковую ашку, продолжая: — Покури, расслабься. Он тебе ещё напишет. Ваня выглядит невпечатлённым и определённо всё ещё расстроенным, но электронную сигарету принимает, вертит в руках и говорит тихо: — Может, ты прав. Коле хочется сказать: «конечно, я прав, вот увидишь». Но он молчит. Потому что за все эти дни Ваня не получает от Серёжи ни одного сообщения. Он не постит истории, убирает статус онлайн, не отправляет тик токи и не возвращается домой. Вадим на сообщения Вани отвечает сухое: Вадим Извини, я не могу сказать. И Ваня забивает на то, чтобы что-то узнать. Серёже он тоже не пишет, потому что тогда придётся выяснять отношения и говорить, а Бессмертных не чувствует себя готовым к этому. Он не любит разбираться и докапываться до сути, предпочитая игнорировать проблему, а не решать её, так что всё то, что говорил ему Серёжа во время их ссор — правда. «— Ты просто боишься!» Конечно. «— Блять, я устал врать!» Я тоже. «— Я могу это сделать с тобой!» Можешь?.. Я не. могу.t-fest — не для меня.
Дни тянутся безжизненной красной нитью, закаты опускаются на город, скрывая в тени высотки и офисные здания, ночи проходят за ноутбуком и курсовой работой по математическому моделированию, а рассветы мягко окрашивают комнату в пастельные оттенки розового и жёлтого, бликами играя в кобальте под глазами на лице. От усталости хочется скулить, от отчаяния — выдирать клочки волос и царапать тыльную сторону рук, но Ваня лишь стискивает зубы сильнее и забивает в субботу на пары, валяясь в постели и игнорируя сообщения от Коли и Никиты. Он занят. Он смотрит «Возвращение короля», чувствуя необъяснимую гордость, когда Арагорн на экране получает меч, по праву принадлежащий ему. Может, поэтому он не замечает тихий щелчок двери и такие же бесшумные шаги по паркету, обращая внимание лишь на то, как открывается дверь, и в комнату входит Серёжа. Который не выглядит так плохо, как мог бы. У него здоровый цвет лица, блеск в глазах и нет тремора рук. Он держится спокойно и холодно, даже если во взгляде мелькает лёгкое удивление, а после его хриплый голос разносится по комнате впервые за несколько дней: — Я думал, ты на парах, — и Ваня дёргается, как от пощёчины, смотрит шокированно, переводя взгляд со своего всё ещё парня в чёрной спортивной курточке на шкаф, к которому он идёт. Достаёт маленький чемодан. — Я не пошёл сегодня, — потому что я чувствую себя разбитым, потому что мне больно, потому что ты ушёл. мнебольномнебольномнебольно. слышишь меня? — Ясно, — отвечает он, складывая пару толстовок и джинсов. — Что тебе ясно? — хмыкает Ваня, кутаясь в одеяло и не вставая навстречу. Он устал. Он подавлен и хочет просто в объятья. — Да так, — уклоняется от ответа Серёжа, вставая с колен и доставая из выдвижного шкафчика бельё. — Ты у Вади будешь? — спрашивает равнодушно Ваня. — Тебя ебёт? — разворачиваясь к нему, задаёт вопрос Серёжа. Он разглядывает, как Ваня прячется в комок из подушек и одеял, как опускает голову, скрывая за рваной русой чёлкой лицо, как кладёт руки, обтянутые водолазкой, поверх, как прячется и уходит от него. Такой Ваня — сломленный и раздробленный на куски, — причиняет Серёже боль. Но не больше, чем уже причинил. — Да. Мы же… не чужие люди, — его голос дрожит на «чужие», и что-то внутри него хрустит, как сухие деревья от сильного ветра склоняются к земле, издавая характерный звук, что-то в его образе заставляет Серёжу отвернуться и сказать: — Конечно, — потому что… дело не в том, что кто-то разлюбил. дело в том, что они любили недостаточно. Сердце Вани отстукивает 01925. Сердце Серёжи отвечает 04551. Но они на разных радиоволнах. Макро и микромиры. Разные инерциальные системы. Разная теплота сгорания одинаковых чувств. Так бывает.