[ Epilogue ]
[ It Hurts So Bad — jung jaeil ]
[ Elsa’s Song — The Amazing Devil ]
—Он пропал. Секунда. Две. Три. Джаст моргает, и думает, что у него галлюцинации из-за напряжения. —Что? —Он растворился, исчез нахуй- все! Нет нигде больше! Он моргает снова. Он крутит головой, пытаясь вытряхнуть из неё все свои мысли, а после он снова смотрит на Альцеста. —Как — нет? —Ни дома, ни в библиотеке, ни в школе, ни на заброшке. Нигде! Альцест ходит по комнате и агрессивно жестикулирует, его голос панически надрывается, а Джаст все ещё не может понять. Он все ещё где-то во сне, все ещё где-то в своей комнате, сидит, сонно смотря в стену и говоря «сейчас, сейчас я подойду». —Быть не может. —Может! Понимаешь, вот так вот! Может! Он писал ему. Совсем недавно. Он не мог пропасть, он писал ему, он общался с ним, он- Джаст срывается, он чуть ли не бежит в свою комнату, доставая из завалов учебников телефон. Пальцы дрожат, поэтому он вбивает пароль в блокировку четыре раза, прежде чем наконец-то откроется мессенджер. Снежный чел Все будет хорошо. Удачи! 20 ноября, 04:18 —Когда он пропал?! Он смотрит на Альцеста, стоявшего в проходе. —Да вчера буквально, последний раз видели идущим в школу. До неё так и не дошёл. Джаст протягивает ему телефон с перепиской, и Альцест смотрит долго, прежде чем очень серьезно посмотреть на него. —Ты последний, кто с ним говорил. И что-то внутри Джаста ломается. Что-то срывается, запускает шестерёнки, и лента вдруг начинает раскручиваться, она пускает процесс обратно, за час до того как Альцест вломился в его дом, за почти день до того как он пришёл на пересдачу, за ещё несколько часов — внезапное сообщение посреди ночи. Он летит назад, через воспоминания, через переборы слов, через тысячу и один кадр пленки, которую пустили задом наперёд. Сообщение. Джасту сейчас не до этого. Джасту надо учиться, у Джаста завтра пересдача, поэтому он сидит и учит. Он не должен отвлекаться. Телефон пиликает вновь, и он борется с собой. Он хочет пересилить своё желание, пытаясь заполнить все свои мысли учебником, но слова вдруг превращаются в кашу, и он думает, что лучше все-таки взять телефон. Снежный чел Не спишь? Снежный чел Знаю же, что нет. Джаст проверяет время. Сейчас четыре часа утра. Ужасный демон Сам чего не спишь? Снежный чел Сначала учился, потом зачитался. Нашёл себя доделывающим половину учебника английского. Ну конечно. Джаста трогает улыбка, и он трёт веки, раздражённые ярким светом экрана. Снежный чел Ложись спать. Ужасный демон Я готовлюсь, ты ведь знаешь. Снежный чел Именно поэтому я говорю тебе ложиться спать. Снежный чел Послушай, ты завтра просто сдохнешь если продолжишь сидеть. Я уверяю тебя, ты прекрасно знаешь материал, тебе не о чем волноваться. Ужасный демон Но чето в прошлый раз не прокатило Снежный чел Джаст, в прошлый раз ты не готовился, ты перенервничал, ты буквально пришёл больной на экзамен. Провал был тебе заказан. Ужасный демон Ты преувеличиваешь Снежный чел Джаст, ложись спать. Ты придёшь и не вспомнишь ни единого слова. Ты свалишься просто. Снежный чел Пожалуйста. Джаст думает. Джаст взвешивает все «за» и «против», и обнаруживает, что «за» намного больше. Ужасный демон Хорошо хорошо, сейчас лягу Снежный чел Перед этим, сейчас кое-что скажу И он печатает. Он печатает очень долго, начинает и прекращает, и Джаст наблюдает за мигающим «Снежный чел печатает…» с отдаленной тревогой, заглушаемой часами бесконечной зубрежки. Наконец-то, приходит сообщение. Снежный чел Ты все сдашь. Не волнуйся об этом, не волнуйся об уроках вообще. После завтра ты сможешь расслабиться, прекрати душить себя всем этим. Я верю в тебя. Мы все верим в тебя. И мы поддерживаем тебя. Не пытайся молчать, когда что-то тревожит. Просто приходи к нам. Ты всегда можешь поделиться этим с нами. Снежный чел Ты мне веришь? И в груди у него теплеет, и он расплывается в нежной улыбке. Ужасный демон Как такому не поверить?Пользователь Снежный чел сменил ник Ужасный демон на Лучший человек.
Лучший человек О Боже Снежный чел Иди спи. Пожалуйста. Снежный чел Все будет хорошо. Удачи! И Джаст верит. Верит, что завтра все будет хорошо. Что вообще все будет хорошо, что теперь все будет хорошо. Он ставит телефон на зарядку и заводит будильники, а после падает на кровать и засыпает в рекордные для своей жизни две секунды. Ему снится детская площадка, и крыша, а ещё снег, и он считает, что это хороший сон. —Мы найдём его.[ 1. All the other kids with a pumped up kicks ]
[ Birthday — Victor Butzelaar ]
[ Fool — Frankie Cosmos ]
Альцест ведёт его, буквально за ручку проводит через коридоры, пока они не оказываются в их маленькой клубной комнате. Стулья стоят с прошлого собрания, все таким же кругом, как и всегда, и Альцест садит его на стул у окна, и он потом убирает один стул из круга, и наверное Джаст не должен был этого заметить, но Джаст сейчас хватается за любое напоминание, что мир реален. Картинка слишком четкая, и он чувствует каждую частичку своего тела, но он понимает, что одно мгновение — он вылетит, как пуля, и будет витать где-то в стенах. Яркий свет бьет в окно, и на Джаста он падает, как покрывало, желтое и тёплое, но ему сейчас совсем не нужно это тепло, совсем наоборот. Ветер мог бы отрезвить его. Они ехали сюда на такси, потому что Альцест не был уверен, что он дойдёт по улице, а в машине было жутко душно, но он не смог открыть окно. Он крутится на стуле, наконец-то выбирая положение сгорбленной спины, упёртых в колени локтей и скреплённых в замок пальцев. Это устойчивое положение. Хорошее. В нем можно иметь опору и хороший обзор, при этом не оставаясь закрытым. Джаст замечает, что он все ещё в домашней одежде, в которой он упал и заснул после того, как пришёл домой. Серые треники, белая майка. Он уверен, что выглядит сейчас максимально помято, но почему-то ему все равно. Первым заходит Секби. Он смотрит на Джаста, потом на Альцеста, и решив, что он ничем не поможет, садится на своё место. Джаст от нечего делать разглядывает его, едва поднимая голову. Волосы растрепанные, видно спешил, чёрная форма немного помята. Шрам на голове уже не так плох, как в начале года, но он все ещё здесь. Хорошо, что он стал украшением Секби, а не уродством, как обычно бывает. Он научился рассказывать его историю с достоинством. Потом пришёл Хэвил. В зелёных спортивках и со своим перманентным насмешливым лицом он выглядит так, будто ему вообще все равно. И Джаст не удивился бы, если это правда так. Прямо за ним летит Кактус, намного больше похожий по состоянию на самого Джаста. Он взъерошенный, и тоже в чем попало: джинсы, чёрный свитер и рыжая ветровка. Он садится рядом с Джастом и сжимает его плечо в утешительном жесте, от которого он ёжится. Интересно, кого он сейчас больше ненавидит — безразличного Хэвила или такого сочувственного Кактуса. Он думает, что не хватает Неро, но потом он вспоминает, что та в другом классе, и наверняка ещё ничего не знает, потому что никто бы не стал ей рассказывать. Он и забыл, что она не с ними, потому что она всегда была где-то рядом. И вдруг Джаст замечает: Боже, до чего же их мало. Пять человек. Альцест, Джаст, Секби, Хэвил и Кактус. Он никогда не замечал этого, он никогда не видел школьный совет настолько маленьким. Шесть человек спокойно управляли жизнью старшеклассников, их было всего шестеро, и они так много всего сделали. Он никогда не понимал этого, потому что всегда было много работы, потому что они все были громкими, они говорили за десятерых, потому что вокруг всегда было очень много людей. А теперь как такового совета не существует, и они лишились своего вице-президента, своего лица, и теперь все они выглядят маленькими и напуганными. Они просто старшеклассники. Они просто должны были жить, а они уже пережили так много. Их было шестеро. А теперь их пятеро. И Джаст не знает, почему он заостряет на этом внимание, наверное потому же, почему он до сих пор не смахнул руку Кактуса, и потому же, почему не взбесился на Альцеста за опеку, и потому же, почему он игнорирует, что рядом с ним всегда сидел Алфедов, а его стул убрали. Потому что это важно. Может быть. Потому что они ему родные, а ещё он просто пытается хвататься за эту реальность, чтобы пленка снова не полетела назад. Может быть. —Товарищи, я надеюсь, вы знаете зачем мы все здесь собрались. Альцест садится по правую руку от Джаста. Он не обращает внимания. —Если вы что-нибудь знаете или у вас есть догадки, то прошу рассказать их сейчас. —Поисковый уже собрали? — спрашивает Секби, и он принимает похожую на Джаста позу, чтобы наклонится и быть ближе к остальным. Секби вообще тоже очень встревоженный, его нога неконтролируемо дергается, и он останавливает ее локтем. —Уже начали искать, да. Планируют развесить листовки на этой неделе. —А записок никаких не было? — Кактус, — Может, он убежал. —Нет, не было, он никому не писал о том что планирует сбежать. Пока что последний с кем он общался — Джаст, и. . . Что он писал? —Он писал, что я смогу все сдать и если у меня есть тревоги, то мне лучше поделиться с вами, — он трет веки, все ещё не желая сильно поднимать головы, чтобы видеть всех нормально, — И что все скоро будет хорошо. —Не звучит как человек, у которого были проблемы —У Алфедова не бывает проблем. Пиздеж, хотя со стороны, наверное, так и есть. Алфедов был тем самым «беспроблемным», «хорошеньким» другом в компании, который на вопрос «как дела?» не отвечал «хуево», «хуже не бывает» и «никак». Он был умным и сообразительным, он не заебывал себя уроками и едва ли знал свои оценки, просто потому что не было необходимости их проверять. Первую половину старшей школы он занимался своими проектами, не примыкая ни к одной из компаний, а после он вдруг оказался в одном помещении с Хэвилом и Джастом, и появились Дровосеки. С тех пор Алл проявлял себя как ответственный лидер и добрый друг. Он помогал, он пранковал, он занимался делами и он всегда был здесь ради них. Не все так прекрасно. Конечно, не бывает таких учеников, чтобы все было так хорошо. Но не было ничего страшного. Алфедов уже преодолел свой подростковый бунт, и проблемы с родителями возникали весьма редко, только когда он забывал их предупреждать о чём-то. Может, самое серьёзное, с чем ему вдруг пришлось столкнуться — травля. Новый студенческий совет, почему-то, невзлюбила большая часть старшеклассников, и. . . Работать было трудно. У каждого был свой грех. Альцеста не любили за глупые правила и участие в конфликтах учеников, Хэвила — за пранки, Секби — за отсутсвие ответственности. Джаст же был самым большим чёрным пятном в их компании. Никто не забыл того, кем он был в первую половину старшей школы. Алфедов. . . Джаст, честно, не понимал за что не любили его. Скорее всего в него попало за компанию, за то, что он названный «вице-президент», за то, что он вообще должен принимать решения. Всем им тяжело давался тот период времени. Расформирование совета и окончательный отказ от этой идеи стал для них подарком. Травля прекратилась с концом совета. Иногда кто-то гневно на них смотрел, но в основном — почти ничего. Джаст пытается вспомнить, что ещё могло бы заставить такого человека исчезнуть с радаров. Алл всегда страдал от тревоги и мнения окружающих, каким бы оно ни было, но это не выглядело как что-то, что могло бы заставить его бежать. В последний месяц он часто смотрел в телефон и вздрагивал, но это тоже не то, не так Джаст представляет себе человека в опасности. Он не может придумать такой проблемы, которая могла бы его испугать настолько сильно, и он не может вспомнить ни одной ситуации, которая могла бы закончиться подобным образом. Он пытается засунуть мысли о других вариантах подальше. Он пытается не думать, что есть множество других способов исчезнуть. Он не хочет о них думать, он не хочет, он не- —Джаст! Рука щёлкает у него перед носом, и он вздрагивает, тут же поднимая голову и оглядываясь. Все обеспокоено смотрят на него. —Простите, я просто задумался Альцест понимающе кивает. —Тебе домой надо. —Нет, я- —Джаст, ты сейчас свалишься просто. Джаст снова трёт глаза, и все же сдаётся. —Хорошо. —Я вызову такси. Тебе нужно поспать.[ 2. Smoking cigarettes on the roof ]
[ die Zeder — Adeben ]
[ we fell in love in october — girl in red ]
—Простите, не курю. Алфедов улыбается, отказываясь от предложенной Джастом сигареты, и он пожимает плечами, снова пряча ее в пачку. Он в последнее время часто курит, стресс от пересдачи ебал его мозг часами напролёт, надо было чем-то отвлекаться. Они на крыше дома Джаста, потому что у него, как и обычно, никого, и они могут абсолютно спокойно зависнуть и не волноваться. Двухэтажное строение похоже на любое другое в этом городе, недостаточно маленьком чтобы быть деревней, и недостаточно большом чтобы хоть кто-то о нем волновался. В погоне за своей «неповторимой и уникальной» американской мечтой все своровали её друг у друга. Теперь дома отличаются лишь стенами и хламом, лежащим внутри. Приземляются на краю, открывают банки газировки. Джаст достаёт конспекты. —Как ты, боец? Готов к реваншу? — смеётся Алл. Джаст замечает, как он убирает телефон, с которым носился весь день, в карман. Джаст весьма показательно закрывает тетрадью лицо и орет в неё. Алфедов смеётся ещё сильнее. —Я, блять- —Все, соберись. Не переживай, все будет хорошо. Он хлопает его по спине, слегка растирая. Холод ладони доходит до Демона через толстовку. —Ты смотрел фильмы, которые я тебе прислал? —Ага. Пытался, по крайней мере. Алфедов — не гений истории, но все таки не отстающий, и у него есть свои методы репетиторства. Мюзиклы, стендапы, песни, но в основном фильмы — что угодно, помогающее запомнить даты и события без особых нагрузок. —Ты чертов кино-нерд, — беззлобно сообщает он. —Ух, Америку открыл. Когда там умер Гамильтон? — Алл не впечатлён. —В 1804, — закатывает глаза Джаст, вспоминая весёлый опыт просмотра мюзикла. —Прекрасно. Приятная тишина повисает на мгновение, и Джаст откидывается назад, ложась на черепицу, впивающуюся в спину. Отсюда плохо видно, и солнце бьет прямо в глаза, но, честно говоря, ему и так хорошо. —Знаешь, — голос Ала доносится спереди, и Джаст закрывает глаза, позволяя себе просто слушать, — я устал от того, что меня считают таким милым и добрым. —О, — парень усмехается, закидывая руки за голову, — но ты ведь и вправду такой. Ему не нужно видеть его, чтобы знать каждый его жест. Он хмурит брови, ставит банку рядом и двигается чуть ближе к Джасту. —Нет, я не. И ты знаешь это. —Знаю. Но я все ещё согласен с тем, что ты милый и добрый. —Я мог бы убить человека, и вы бы даже не узнали об этом. —Наше мнение не изменится, даже если ты притащишь в школу дробовик. Джаст ухмыляется, открывая один глаз и смотря на возмущенное лицо друга. —Я держу в подвале кучу детей и жру их на ужин. —Спасибо, о благородный рыцарь, что спасаешь наш город от этих мелких тварей. —Если я — рыцарь, то ты тогда кто? —Как — кто? Демон, конечно. —Из тебя хуевый демон. —Но я же прекрасно умею забирать чужие души. —Клянусь, я сейчас скину тебя с крыши. Джаст закрывает глаза снова, придумывая какую-то очередную шутку, а после он снова открывает их, и все слова вдруг пропадают. Алфедов сидит совсем рядом, он делает глоток из банки, и Джаст смотрит на него, бледного и аккуратного, на его нежный профиль на фоне истекающего красным неба, и он кажется самым великолепным человеком на планете. Джаст приподнимается на локтях. —Могу я- Алфедов смотрит на него. А после качает головой. Нет. Конечно нет. Джаст кивает, и тоже делает глоток. Ему сегодня плохо спится.[ 3. And i would never be your alibi ]
[ Alone We Have No Future — Ludvig Forssell ]
[ La Jolla — Wilbur Soot ]
Джаст приходит в школу на следующий день, не выспавшийся и всё ещё в состоянии аффекта, из которого он, вероятно, будет выкарабкиваться ближайшую неделю. Он понимает, что это плохое решение, что Альцест его потом просто заканает с просьбами отправится домой, но Джаст чувствует, что ему нужно быть здесь, потому что люди — единственное, держащее его на поверхности. Как быстро Джаст привязался к ним. А ведь раньше считал общение чуть ли не чумой. Подходит к шкафчику, закидывает свои вещи и находит старую заначку с обезболом. Полупустая пластинка кетарола смотрит на него, напоминая о ежедневных головных болях и возможности сесть на любые какие вздумается таблетки, чтобы их успокоить. Он оставляет ее здесь. —Эй. Джаст вздрагивает и оборачивается. Белая толстовка, синие вставки, темные волосы — он подбирает образ по крупицам, пока наконец не отвечает. —Хэй. —Ты как? Нео выглядит искренне обеспокоенным, и Джаст не очень понимает какого черта ему нужно, едва что-то припоминая. —Все ещё хочу тебя убить, — отвечает он самым спокойным голосом, который только может сейчас состроить. —Много хочешь. Я не об этом. Джаст моргает — в последнее время он замечает резкую темноту намного чаще, что довольно странно — и приподнимает бровь, смотря на Нео. —Я в порядке. Нео хмурится. —Нет, ты не. Никто из нас не в порядке. —Я в порядке. —Джаст, давай без этого, пожалуйста. Джаст оглядывается, и вдруг замечает, что на них смотрит много людей. В основном — конкретно на него. И Джасту не надо быть провидцем, чтобы знать, о чем они думают. Одни считают, что Джаст сейчас свалится и начнет рыдать. Другие считают, что Джаст сейчас свалится и умрет на месте. Джаст считает, что он сейчас свалится и провалится нахуй под пол. —Эй, Джаст. Нео возвращает его, уже вытаскивая из метафорического школьного подвала, и парень снова смотрит на него. —Все будет хорошо, ладно? Мы найдем его. И все будет хорошо. Рука Нео парит над его плечом, но не касается, потому что он слишком понимает что происходит, и Джаст вдруг осознаёт, что хочет ему врезать. За эту помощь, за поддержку, за пустое обещание, которое он в последнее время больно часто слышит. За то, что теперь Нео — хороший человек. За то, что он всегда им был, просто у него была слишком агрессивная подача своей позиции. Джасту не нужны утешения. Джасту нужна пощечина. Джаст закрывает лицо рукой, и истерический смешок вырывается из его горла. —Если бы мне платили по доллару каждый раз, когда мне обещают, что все будет хорошо, я, наверное, был бы достаточно богат чтобы свалить отсюда. Прекрати мне лгать. —Я тоже его друг, — вдруг напоминает Нео, — И я хочу найти его. И я знаю, как подобное происходит. Я найду его. Мы найдем его. И я верю, что все будет хорошо. Потому что если верить в обратное, то мы просто бросим поиски и ничего не произойдёт. Ты веришь, или нет? И это тоже вопрос, который Джаст слышал слишком много раз, и он думает, что уже лучше больше никому и никогда не верить, но вдруг слова Нео обретают такой ясный смысл, что выбора не остаётся. —Верю. . . Да, я верю. И Нео улыбается. И Джаст пытается улыбаться тоже.[ 4. I listen to a lot of True Crime ]
[ Forgotten Lullaby (Secret Room) — Mudeth ]
[ Up To No Good — The Hoosiers ]
—Я нашел историю, похожую на нашу. Они стоят в коридоре: Альцест, Секби, Кактус и Джаст. Для полного комплекта не хватает Хэвила, которого они как раз и ждут. Альцест достает из кармана вырезку из газеты, разворачивает и показывает им статью. —Видели в последний раз, когда выходил из школы, а после просто исчез. Джаст рассматривает фотографию парня: светлые волосы, смуглая кожа, серая одежда и замотанные бинтами руки. Он удивляется, насколько он похож на него самого. Под фотографией написано "Энди, 17 лет, 5,8 ростом". Он помнит его. Учился у них какое-то время. В вырезке расписаны более подробные приметы, в чем он был, где и с кем, а также призыв обращаться по номеру если все таки что-то найдут. —Почти месяц назад. Если это серийник, то какой-то большой перерыв, — заключает Секби, недовольно хмурясь. —О, так этот парень сдох. Все дергаются, а после раздаются оскорбления на разные лады от «да кто так подкрадывается» до довольно классического «блять, Нео» —Что ты имеешь ввиду «сдох»? —Газета старая, не знаю где ты ее нашёл, — говорит Нео, беря вырезку и рассматривая ее поближе, — но потом нашли тело, и я лично считаю, что это не наш случай. Джаст старается казаться спокойным, но он чувствует как от слов «потом нашли тело» его почти дергает. —Почему ты так считаешь? —Парня нашли на пустыре — может видели, там сейчас крест стоит. Голова на камне, на камне кровь, на теле минимальное прикрытие. Очевидно, кто-то совсем такого не ожидал, а там особо прикрыть тело нечем. После опроса друзей вскрылось, что он собирался побить какого-то чувака. Вряд ли Алл собирался кого-то бить, да? Нео поворачивается, смотря на лица дровосеков. Они заинтересованно слушают его рассказ. —Но это же убийство, что стало с тем чуваком? — спрашивает Кактус, снова рассматривая фотографию парня. Нео пожимает плечами. —Убийство в целях самообороны, к тому же абсолютно случайное. Нарушитель скрылся и не высовывался. Матери убитого рассказали другую версию и доплатили за ущерб, дело замяли. Пара строчек в утренней газете и все. —В общем, нам надо искать другие зацепки, — наконец-то заключает Альцест, и Нео кивает. —Я потом может вам напишу, у меня есть пара идей по тому как его можно найти. —Нам надо сделать чат детективов. —Ага. Звенит звонок, и они расходятся по классам. Джаст уходит с давящим на груди чувством.[ 5. I hate thinking about the future ]
[ A Bit of Tin — Thomas Newman ]
[ New Flesh — Current Joys ]
Они приходят на детскую площадку — одно из немногих мест, куда они идут если нельзя прийти к Джасту. Время полдень, и все маленькие дети сейчас в садах или на обеде, поэтому площадка пустынна и вполне готова стать оформлением к очередному хоррор-фильму. Или подростковой драме. Ветра нет, только ужасный осенний пейзаж, делающий все серым и противным. Взбираются по лесенке, нагинаются и садятся в одну из «башен». Обычно они лезут наверх, на крышу, но сегодня из-за непогоды они остаются тут, на узенькой скамейке, разрисованной граффити. Джаст достаёт сигареты и протягивает пачку Алфедову. Он берет одну и ждёт, пока Демон достанет зажигалку. Они ведут себя тише, чем обычно, и Джаст не уверен почему так ведёт себя Алл, но сам он знает, что просто боится его спугнуть. Времени вроде прошло достаточно, но ему все ещё страшно, что он сделает что-то не так. Между ними сейчас нету и метра. Джаст впервые боится расстояния. —Как дела? Белый дым поднимается к зелёной угловатой крыше. Джаст предпочитает смотреть на него, а не на друга. —Не очень. —Пойдёшь на пересдачу? Он трёт виски, словно одна только мысль об этом вызывает у него мигрень. Чертова история, чертов историк, чертова школа- нахуй эту школу. —Ага. Джаст откидывается в угол, и краем глаза смотрит как Алфедов крутит в руке сигарету. Он сгорбленный и нерадостный, что на самом деле ожидаемо. Все всегда думают, что ему плевать на учебу, и по факту так и есть, вот только экзамены — даже если они посреди года, и ещё совсем не выпускные — это всегда важная херня, и уже не в формате знаний или чего-то подобного. —Ты сам как сдал? —Нормально. Ничего не пересдаю. —Это хорошо. Он кивает, и после снова затягивается. —Тогда что же тебя так тревожит, Снежная красавица? Алл горбится ещё сильнее, опираясь локтями на колени и рассматривая покрытый песком пол. Молчит, думает, как высказать свою мысль, но Джасту кажется, что он и так знает все, что он может сказать. В этом перечне мало слов, которые он мог бы правда высказать. —Я не знаю, что делать. —Пока что вроде ничего и не надо делать. Он поджимает губы, рассматривает в руках постепенно тлеющую сигарету. —Я имею ввиду. . . Будущее? Я, типо, понятия не имею кем хочу быть. Не нова дилемма, но весьма актуальна сейчас. Джаст может другу лишь посочувствовать — сам то уже знает свою специальность, и даже определился с местом. Далеко от города. Хорошо (наверное). —Никто не знает, кем он хочет быть. Перед тобой будут открыты буквально все дороги, поверь мне, вряд ли хоть на одной тебя собьёт машина. —В этом и проблема, наверное? Вариантов так много, а я не знаю, что мне ближе и что я потяну. В одном не очень хорошо разбираюсь, в другом просто понимаю, что не смогу нормально жить. И я. . . Мне страшно. Джаст затягивается, и сигаретный запах сильно бьет в нос, запутанный в сырости и холоде, от чего он немного морщится. —Ты ведь знаешь, что у тебя ещё куча времени, да? —До конца года? Не очень-то и много. Это только кажется, что пока что ноябрь, оглянешься — и уже будет апрель. —Я не про это. Вытаскивает себя наконец из угла, наклоняясь вперёд и заглядывая Алфедову в лицо. Усталое, потерянное лицо. —После учебы просто возьми себе перерыв. Хоть год, хоть два. Устройся в местный Сабвей, зарабатывай фрилансом или ходи в волонтерку, скажи родителям, что тебе нужно время подумать. Тебя никто не гонит с решением, понимаешь? Подай документы в несколько мест, посмотри где примут, можешь даже пойти и начать учиться, а не понравится — пойди в другое место. Все тут, чтобы помочь тебе, забей на деньги и просто занимайся тем, что нравится, лишь бы ты себя в процессе не убил. Алфедов смотрит на него, и на мгновение Джасту кажется, что его не волнует ни учеба, ни деньги и вообще ничто, о чем они сейчас рассуждают, а что-то более крупное, что-то висящее над ним, как туча. Мгновение — и Алл усмехается, и иллюзия пропадает с тем, как он отворачивает лицо и трет глаза. —Я буду тем самым другом, который остался в родном городе когда все разъехались. И кому же я буду продавать камни за сотку? —Пх, я почти уверен что Альцест останется с тобой даже если будет угроза ядерной катастрофы. —Все равно будет одиноко. Но это нормально. —Если тебе так страшно, то я- мы останемся с тобой. Ты только скажи, и мы разберёмся со всем. Веришь? И Алл смеётся, и этот смех звенит в ушах, отпечатываясь в памяти намного лучше, чем уставшее лицо или беспокойство о какой-то несуществующей проблеме. И Джаст улыбается тоже. —Верю. Ну конечно же верю. Сигарета обжигает пальцы, и смех пропадает, возвращая Джаста в реальность. Он оглядывается, и внезапно пейзаж становится ещё более тусклым и противным, и от этого в животе начинает тянуть чувство тошноты. Он кидает бычок на землю, и тут же тянется за следующей, потому что из этой он так и не сделал ни одной затяжки, когда внезапно кто-то стучит в крышу и он подскакивает, тут же ища источник шума. Секби стоит в проходе и смотрит на Джаста. Черно-желтая ветровка кажется самой яркой вещью на всей площадке. Пальто Джаста, которое он нашел на помойке, с ней соревноваться не сможет. Джаст думает, какого черта тут вообще делает Секби, а потом он вспоминает, что Секби и Алл очень хорошо общались. У них всегда была эта динамика "друзей детства", хотя они были знакомы от силы год. Начали с конфликта, а потом нашли как получить с этого наживу, и так началась великая дружба. Очевидно, что он показал ему это место. У Алфедова всегда была тяга к пустынным местам, завывающим ветром. —Когда-нибудь вы все научитесь не подкрадываться, — устало сообщает Джаст, откидываясь и полностью ложась на скамейку, — и во вселенной настанет мир и гармония. —Я не крался, — хмурится Секби, нагинаясь и проходя внутрь, — ты просто был, — неопределенный жест рукой, и он падает на противоположную скамейку, — где-то там. —Я был здесь. —Я не про место. Все вокруг Джаста говорят загадками. Блять. Он устал, что каждый пытается его анализировать, это бесит. Наступает тишина. Секби устраивается на своём месте, откидываясь на стену и закидывая ногу на ногу. Вот они, долговязые старшеклассники, лежат на маленьких детских скамейках. Тишина держится ещё минуту, пока Джаст наконец не решает, что пора и ему самому побесить людей вопросами о состоянии, и он протягивает пачку сигарет Секби. —Ты как? Секби смотрит на пачку очень долго и очень удивлённо, пока Джаст не встряхивает ее и говорит: "Не боись, не кусается". Секби аккуратно вытаскивает одну сигарету, и после ему в руки прилетает зажигалка. —Я. . . Устал. Я вымотался, я заебался, я постоянно думаю что это моя вина. — он затягивается, и теплый дым тонкой струйкой вылетает в холодный воздух, — Все вокруг так мельтешат, а у меня такое ощущение будто я абсолютно ничем не могу помочь. Зажигалка летит обратно, и Джаст ловит ее, поджигая свою сигарету. —То же самое. Только кроме всего мельтешения все вокруг еще думают, что я стеклянный. —Если хочешь знать: со стороны ты выглядишь так, словно вот-вот помрёшь. Не удивительно. —Я не умираю. Я. . . Разочаровываюсь. И я не уверен, хочу ли я его искать. —О, — Секби на него не смотрит, пустой взгляд направлен в зелёную крышу, — Поделись с классом. Разочарование это весело. Джаст тоже направляет взгляд в потолок, недолго раздумывая, стоит ли сейчас открывать душу. А после он вспоминает слова: «Не пытайся молчать, когда что-то тревожит. Просто приходи к нам. Ты всегда можешь поделиться этим с нами.» —Я как будто вернулся в начало старшей школы. Я тогда был тварью, откровенно говоря, считал, что другие люди хороши только для использования. Потом я встретил его, и. . . Не знаю. Что-то поменялось. Он знает, что конкретно поменялось. Алфедов был настолько искренним, что от слов иногда закладывало уши. Это было непривычно, это было странно, потому что с первой встречи вдруг потянулась вторая, а потом третья, и с каждым разом Джаст медленно менялся. Ему не нужно было заставлять Алфедова что-то делать, он не вспоминал каждый раз психологию и то, как надо говорить с людьми. Алл приходил, говорил, как ненавидит его, и после помогал со всем, чем только могли возникнуть вопросы. Это было непривычно, ведь люди всегда относились к Джасту так же, как он к ним, а этот идиот в костюме — это странное, необычное недоразумение, появившееся в его жизни без спросу и решившее, что вообще-то этому парню нужна помощь. А этот парень ему позволил остаться. Джаст и сам не заметил, как ловко он привязал его к нормальному обществу. Как он научил его ценить людей, как он показал, что выгоду можно получить не только обманом или манипуляцией, что можно сделать все вместе, и в итоге все будут в расчете. —К примеру, что? — напоминает Секби о своём присутствии через полминуты молчания. —К примеру, раньше я жутко хотел свалить из города. Меня напрягало то, насколько тут все дружелюбные, прямо таки весь город — один большой кружок по взаимопониманию. Внезапные конфликты и секреты тут были для всех в новинку, и меня не особо любили. А потом время прошло, и я подумал: куда я, черт возьми, денусь? Куда я хотел бежать, от кого? Тут совет, тут работа, тут вы все, ребят, тут так много всего. Секби издаёт мычание, показывающее согласие с изречением Джаста и то, что он все ещё слушает, призывая говорить дальше. —Сейчас снова захотел бежать. Но уже потому, что вы все считаете своим долгом мне помочь, а ещё потому что если и нужно Алла где-то искать, то где-то в другом месте. Не в этом городе. —Это-то понятно, — Секби откидывает бычок куда-то в окно, — ты только скажи, если уж то, что мы делаем тебе не помогает, то что нам делать? Джаст усмехается, потирая костяшки пальцев. —Мне нужно чтобы кто-нибудь мне въебал. Чтобы кто-нибудь просто взял, выбил из меня все, что можно и сказал «ты во всем виноват, так иди и искупи вину». Чтобы мне было так больно, что в голове бы ничего не оставалось, и у меня бы не было выбора. Тишина снова нависает, но не такая долгая и комфортная. Когда Секби вдруг поднимается и смотрит на Джаста он всерьёз думает, что он пойдёт исполнять его просьбу, но он остаётся на своём месте, замирая. —Как думаешь, он бы тебе въебал? Если был здесь, прямо сейчас? И это уже не усмешка, это смех, абсолютно неконтролируемый и нервный, настолько далекий от смеха его воспоминаний что страшно. Стоп Не трогай меня Не в этом дело —Он въебал бы. Конечно. Возможно, он бы сломал мне пару рёбер. И тут Секби встаёт, засовывая руки в карманы, и он серьезно смотрит на Джаста. —Сегодня перерыли его комнату. Недосчитали нескольких вещей, все учебники на месте, исчезли зарядники. Планируют пытаться отследить его телефон, но пока что в полиции рады любой информации о том, куда бы он мог пойти. Хотя рады, конечно, слово громкое. Энтузиазм у нашей полиции в делах как у нас в учебе. Джаст следит за ним только зрачками, перебирая в голове каждое слово и аккуратно вставляя новые кусочки пазла. Он понимает, на что намекает Секби, но в его словах он видит что-то совсем иное. —Хочешь, чтобы тебе кто-нибудь въебал — иди и найди его, — вдруг сообщает Секби, твёрдо и уверенно, — Никто тебя здесь не держит. И он уходит. Просто уходит, оставляя Джаста с сигаретным дымом, с ярким пятном ветровки на глазу и противным, застрявшим под коркой сознания смехом, чужим и собственным. Иди и найди его, значит. Может, он так и сделает. Джаст встаёт, и все тело мгновенно отзывается болью, но он соскакивает со ступенек и идёт к своему дому, бесконечно прокручивая в своей голове события этого и прошлых дней.[ 6. Man is such a fool, why are we saving him? ]
[ Pink Soldiers — 23 ]
[ Jealous — Eyedress ]
Кабинет школьного совета теперь, когда уже и нет никакого школьного совета, является абсолютно открытым помещением. Им, конечно, никто не пользуется, кроме дровосеков, но все-таки иногда сюда заходят ученики, чтобы взять бумагу или какие-нибудь другие штуки, что действительно напоминает о том, что теперь в школе творится полная анархия. Интересно, о чем вообще думали директора, когда решили расформировать совет, оставив учеников на попечение только учителей. Наверное, они хотели дать им какую-то свободу действий. Джаст, честно говоря, не очень любил этот кабинет. Его намного сильнее привлекала их клубная комната, которую они заняли втроём как только выдалась возможность. Он уже и не вспомнит, какую чушь там наплёл Алл, чтобы их правда считали клубом, но с тех пор они занесены в бумажки и могли официально совершать какие-то действия, что было хорошо. Джаст заходит в кабинет, и первое же, за что хватается его взгляд — листовки о пропаже. Лицо с фотографии — он помнит ее очень четко, это фотография с первого сбора дровосеков, где они сидели в клубной в деловых костюмах как будто они какие-то политики — смотрит на него своими очень ясными глазами через призму очков, и улыбается, будто ничего не произошло. Под ним написано «ПРОПАЛ БЕЗ ВЕСТИ», и Джаст отводит взгляд. Альцест говорил о развешивании листовок, и Джаст подозревал, что его на это мероприятие не позвали. Вопрос только, почему он их не видел на улице, но наверное они решили начать с отдаленных районов. Потому что это логично. Логичнее только то, что Алфедов уже успел убежать в другой город и вполне мог перебраться в другой конец штата, поэтому это все — бесполезная трата времени. Джаст подходит к шкафу с папками, рассматривая корешки в поиске нужного названия. Ему нужно принести физику какие-то чертовы схемы, и он понятия не имеет зачем они ему, но с учителями спорить Джаст не то чтобы хочет. К тому же у него не было планов на обеденный перерыв. —Да прекрати ты меня прерывать, я просто не понимаю тебя! Голос Хэвила распознается за километр, и Джаст не удивлён когда видит его в проходе. За ним идёт Кактус, с максимально недовольным видом. Встретились как-то два комнатных растения. —Что ты не понимаешь? То, что мы должны его искать? Кактус вскидывает руками в возмущении, когда за ними захлопывается дверь, и кажется, будто они совсем не видят лишнего человека в кабинете. —Да! Разве не понятно, что он не мог сбежать просто так? —Почему ты так считаешь? —Да потому что иначе он бы предупредил хоть кого-то! Хоть Джаста, хоть Секби, да неважно! А если он вот так просто попытался исчезнуть, то значит, на то есть причина. —Это не значит, что мы не должны его искать, Хэвил. —Это значит! Если он бежал от кого-то, то мы просто помогаем его сдать! Это банально нечестно по отношению к нему, понимаешь? —Если бы у него были проблемы, он бы сказал нам. —С чего ты взял? И вправду, с чего они вдруг так решили? Почему он должен был рассказывать им о том, что его тревожит? Джаст предал его доверие, с остальными он просто не обязан был быть искренним. Даже если он всегда говорит о решении проблем коллективно, вряд ли он мог рассказать им о том, что сейчас заставило его бежать. О Боже. —Он слишком дорожит нами. Он не будет втягивать нас во что-то подобного масштаба. Да и вообще, даже если не так, то почему нам просто не оставить его в покое? Если он захотел побыть один и начать новую жизнь, то почему мы просто пытаемся вернуть его сюда. Может, он всю жизнь отсюда свалить мечтал. —Ты ведь- В дверь начинают долбить, а после в кабинет заходит Секби. —Прекратите орать, вас слышит вся школа. Наступает молчание. Секби смиряет их недовольным взглядом, а после переводит его на Джаста, и его лицо преображается в удивлении. —Я думал, ты у физика. —Как раз планировал пойти к нему. Кактус и Хэвил тоже удивлены тому, что Джаст был здесь все это время. Он ведёт плечом и отводит глаза, чувствуя себя некомфортно от их взглядов. —Так, Кактус, — Секби разворачивается, тут же прерывая неловкий момент, — тебя литераторша ждёт. —Ой, — и Кактус вместе с Секби исчезают, оставив Хэвила и Джаста одних. Джаст подходит к Хэвилу, и тот смотрит на него гневно и раздраженно. —Скажешь, что я неправ? —Ты абсолютно прав. И Джаст это говорит со всей серьезностью. Как бы сильно его ни пугали слова Хэвила, он, черт возьми, прав. И лично для Джаста — это плохо. Но это правильно. —И? — он приподнимает бровь, будто не совсем понимает, почему Джаст все ещё здесь. —. . . И я все ещё не знаю что делать. —Ну, можешь пойти и искать его вместе с остальными. А можешь просто позволить ему жить свою жизнь. —Я ему позволю. Но сначала мне просто нужно. . . Сказать ему кое-что. Хэвил пожимает плечами. Будто теперь его все это совсем не интересует, прямо как в первый день. —Тут конкретного плана я не знаю. Но ты что-нибудь придумаешь. —Почему ты так считаешь? —А ты всегда что-то придумываешь. Или не веришь теперь в себя? И Джаст глотает своё грубое «нет», потому что, на самом деле это так. Он всегда что-то придумывает. Он что-нибудь придумает. —Верю.[ 7. Because I know I’ll never know just what to say ]
[ I Remember My Name — jung jaeil ]
[ You Wrote “Don’t Forget” On Your Arm — flatsound ]
Перерыв был не настолько большим, чтобы Джаст начал чувствовать себя параноиком. Вот вообще. Ни капельки. Он не отводит взгляд, он не прячется, он не винит себя непонятно за что. Прошло недостаточно времени. (Джаст раньше никогда так сильно не боялся встречи с ним. Он не боялся раньше звука единственного стоящего уведомления настолько сильно, как сейчас. Его раньше не трясло от слов "давай погуляем в воскресенье". Раньше.) Конечно же, он не ведёт его к себе домой, потому что Джаст не хочет портить все ещё больше. Потому что Джаст знает, что сам не сможет пройти вместе с ним мимо своей комнаты, не подумав о произошедшем. Он мог бы позвать его на площадку, на самом деле это хорошая идея, но это все ещё будет слишком близко, все ещё слишком больно. Поэтому Джаст предлагает заброшенное здание на другом краю города, в котором они тусили в начале всей этой глупой истории, и он соглашается. В воскресенье он едет на автобусе в нужное место, и думает о тысяче и одном варианте развития диалога, если он вообще состоится. То, что Алл его позвал сам — добрый знак, и все же мысль, что он просто хочет сообщить об окончательном прекращении общения пугала не по-детски. Джаст не хочет его терять. Он понял это ещё тогда, в ту ночь, но на самом деле эта мысль следовала за ним дольше, чем вообще длится вся эта ситуация. Он не хочет терять Алфедова. Он не хочет причинить ему боль. (Он уже это сделал) Выходит из автобуса, ежится от холода и идёт в сторону забытой всеми стройки, на которую забили ещё в прошлом году. Настолько забили, что оттуда даже не шпыняют вдохновленных жаждой приключений школьников. Джаст нашел это место ещё в прошлом году, и после приглашал туда Алла, когда чувствовал, что есть что-то невероятно важное, что ему нужно сделать. Он надеется, что друг никогда не соединял эти две точки. Пересекает открытые железные ворота, входит в бетонное строение и поднимается по лестнице на самый верх — знает, что они оба слишком любят высоту, чтобы засиживаться на первых этажах. Он там. Сложно не заметить красную куртку и копну светлых волос, сложно подумать, что его там не будет, но Джасту страшно, он боится этого разговора, поэтому он замедляет шаг и идёт как можно медленнее, лишь бы растянуть это мгновение. Он оставляет между ними достаточно метров, и когда останавливается — только достает пачку и протягивает ее ему. Алл поворачивается, смотрит на нее и качает головой. Джаст засовывает ее в карман. Он в глаза ему не смотрит. Чего и следовало ожидать. —Хочешь поговорить об этом? — спрашивает Джаст, и его голос кажется очень тихим, он старается не давить, давая возможность в любой момент отказаться и забыть обо всем этом. —Не хочу, — кивает Алл, — но надо. Надо. Это правда, им надо это обсудить, просто необходимо, но Джаст не хочет. Джаст не знает, что он должен сказать, чтобы не угробить все. Он делает глубокий вдох. —Тогда- —Нет, я начну. И он поднимает взгляд, и Джаст не знает, что думать. Что это? Не гнев и не разочарование, может, стыд или сожаление, но голова Джаста настолько переполнена, что ему сложно сейчас давать название его выражению лица. Это что угодно, но не то, чего он ожидал. —Я не думал, что такое произойдет. Я не хотел пугать тебя, и я не знал что так будет. Мне жаль, что я все испортил. О Боже. Он винит себя. Наверное, это ещё хуже того, чего ожидал Джаст. —Это не твоя вина, хорошо? — тут же пытается донести он, — Мы были пьяны, и я был неосторожен, и это нормально. Не вини себя за это. Ты не виноват. И мне тоже жаль. Слова тяжёлые, но они легче любых, о которых он думал в автобусе. Алл открывает рот, чтобы сказать ещё что-то, но после поджимает губы, и потом он трет переносицу, опустив взгляд. —Я не должен был предлагать тебе это. —Я не должен был соглашаться. Я не должен был тянуть тебя в это. Алфедов усмехается, этот смешок нервный и жалкий. —Давай, — он вдыхает побольше воздуха, — Давай забудем об этом. Давай гулять, говорить, курить, сидеть у тебя на крыше и не говорить об этом, больше никогда не вспоминать, что я вообще тебе что-то предлагал, что что-то было, что- просто пожалуйста, давай вернёмся к тому, чем мы были, — он почти задыхается, он сбивается с темпа и просто умоляет, — пожалуйста. И Джасту так легко от этого, так легко, что он сам предложил забыть об этом. Что он все ещё хочет быть с ним друзьями, что он все ещё хочет его видеть, и гулять, и говорить, и курить, и сидеть у него на крыше и больше никогда об этом не вспоминать. —Конечно, — он выдыхает, чувствуя накатившее облегчение, — конечно. Давай. Давай. И Алфедов смеётся, все ещё опустив взгляд, закрыв рукой глаза и звуча все так же, как и до этого, уставшим и нервным, но он смеётся. —Давай.[ 8. I’ve been scared of sleeping with the lights on ]
[ Only Somewhat Seen — GHOST ]
[ Hot Rod — Dayglow ]
Раз. Два. Три. Звук гудения. Свет моргает несколько раз, прежде чем лампочка наконец-то светит в полную силу, являя взору родительскую спальню. Джаст морщится от резкого яркого света, мотая головой и опуская руки. Он опускает взгляд и смотрит на комнату, в которой с годами появляется все реже и реже. Фиолетовые и коричневые тона мебели, аккуратно сложенные одежды, цветы на подоконнике. Круглый абажур, обычно нависающий над всем этим, сейчас спущен на ступеньки ниже, оголяя висящую на проводе лампочку. Вообще-то Джаст не знал, что у них что-то перегорело — до сегодняшнего утра, когда он наконец-то смог застать их за сборами на работу. Он не говорил им, что не спал всю ночь, борясь с желанием побежать на другой конец города. Он соврал им, что у него просто сработал будильник. Как и обычно. Честно говоря, он понятия не имеет, верят ли они ему или нет. Это перестало его заботить так давно, что он уже и не вспомнит. Примерно так же, как он и не вспомнит, когда его перестали заботить родители в целом. Может быть, это признак его взросления. Ребёнку больше не нужны опекуны, потому что он стал самостоятельным человеком. Очень скоро он соберёт свои вещи и съедет куда подальше, даже не моргнув и глазом, оставив их за спиной. Вот только им, наверное, будет похуй. Как и всегда было. Как и всегда будет. Фиолетовый и коричневый, одежда, цветы, абажур. Джаст плохо знает эту комнату, как и второй этаж в целом, ведь ему банально нет надобности сюда заходить. Ему не нужна ни спальня для гостей, ни эта спальня, все необходимое есть на первом, его родном этаже. Если бы у их дома был подвал, Джаст жил бы в нем. К аду ближе. К холоду. На самом деле, он даже не знает, как сюда зашёл. Конечно, он может вообразить свой маршрут: кладовка, коридор первого этажа, лестница, коридор второго этажа, спальня — но поход за стремянкой, на которой он сейчас сидит, кажется ему намного более реальным, чем вообще существование этой комнаты. Фиолетово-коричневой. Аккуратно прибранной. Будто в ней никто не живет. Джаст устал. Это осознание догоняет его сейчас, когда он сидит, и просто таращится на комнату уже несколько минут, хотя по факту он мог бы уже давным-давно уйти. Блять. Он спускается и садится на одну ступеньку ниже, прежде чем аккуратно толкнуть лампочку в сторону. Клубок света начинает раскачиваться, оставляя на глазах светлые линии, но Джасту сейчас так все равно, что он просто наблюдает за его движениями. Как за маятником. Может быть, где-то существует параллельная этой вселенная, где Джаст с самого их переезда занял комнату наверху. Может быть, существует мир, где его родители — не безликие существа, приносящие и уносящие с собой ничто и ничего, а правда люди, которых он любит, ценит и уважает. Может быть, в какой-то из временных линий, Джаст — хороший человек, никогда не обманывавший, не манипулировавший, не читавший чертовых книг по психологии и никогда не называвший себя демоном. Но он в это не верит. Джаст вообще мало во что верит, потому что — а во что? В Бога? Его никогда не тянуло к Богу, к религии в целом. Он не мог понять, почему люди в это верят. Он не мог понять, зачем посвящать свою жизнь какому-то другому, абстрактному существу, зачем просить у него помощи, зачем вообще признавать чье-то над тобой господство. Религиозная вера была странным, непонятным ему направлением в самообмане. Церковь была продажным домом. Рай и ад были сказками для запугивания и поощрения людей. Наверное, он относится к этому слишком цинично. Но ему все равно — он учил все это с детства, и никогда не понимал. Это естественно, когда кто-то тебя отталкивает, и ты отталкиваешь это в ответ. Отрицательные заряды. Основа физики. Католичество — выдуманные истории, преподносимые за правду, в которые верят, потому что не хотят быть одинокими. Мормонизм — анекдоты, преподносимые за правду, в которые верят, потому что «все мормоны попадают в рай». Буддизм — цикл страданий. И так далее. И тому подобное. Клюква — кровь Иисуса, воля Бога смерти, великий Спрут, что там ещё проповедуют? Он уверен, что есть тысяча религий, в которых найдутся свои козлы отпущения. Вроде него. Если отойти от размытых понятий и приблизиться к чему-то более мирообразующему и менее средневековому: Джаст не верит в параллельные вселенные. Банально потому, что весь мир действует по своим четко прописанным законам, и даже для чего-то выбивающегося есть другой закон. «Всегда есть вероятность, что ты поменял мнение, но ты ведь его не поменял?» Про это ему рассказывал Алл, но он раскрутил потом это сам. Весьма интересно, на самом деле. Альтернативные варианты — это выдумки, которые нужны нам для истинного решения. Параллельно нам не существует ничего, что могло бы принять другое решение, ибо тогда это банально перестанет быть параллельным. Во что ещё можно верить? В перерождение? Надежда на второй шанс, абсолютно пустая и ничем не подкреплённая, и даже если так — бессмысленная. В то, что мир — это выдумка твоего мозга? Никакой мозг не будет способен создать настолько великую систему, генерируя так много событий и такую большую мировую историю только ради одного сознания. В себя? Это шутка, но серьезный ответ на неё есть. Джаст в себя не верит. Недавно он сказал Хэвилу «верю», и в очередной раз за свою жизнь соврал. Как он соврал Нео о вере в успехи. Как он соврал Аллу о вере в помощь. Он слышит звук уведомления, и он на самом деле почти не обращает внимания. Что тоже является ложью. Он достаёт телефон. Вбивает блокировку, открывает мессенджер. И все. Снежный чел + И все. Аккаунт снова пропадает из сети. Над одним сообщением лишь висит жалкая ветка мольб и просьб, написанных в неадекватном состоянии. Джаст смотрит на «+», и у него перед глазами фантомные линии света, и он моргает несколько раз, но сообщение не пропадает. Блять. Это просто плюсик. Это не осмысленное слово, это не предложение, не ответ на любое из его сообщений. Это даже не наводка на что либо. Но это что-то. Это проявление активности. Это прерывание рекорда оффлайна на аккаунте с глупым никнеймом и кучей английских игр слов в заметках. Это что-то, дающее какую-то глупую, наивную надежду. Это что-то, что хочется прижать к груди и сохранить, когда на самом деле нужно отправить в общий чат и сообщить о случившемся. Может быть, это групповая рассылка. Но Джаст не верит. Джаст мало во что верит. Но на самом деле есть кое что, входящее в это «мало», хотя он не назвал бы это вопросом веры. Это вопрос доверия. Это доверие к человеку, к которому он пришёл ранним утром, ободранный и грязный, с пальто на руках и просьбой помочь. Это доверие к человеку, который пришёл к нему темным вечером, помятый и перепуганный, с дрожью в голосе и просьбой впустить на ночь. Это доверие к человеку, который сам ему доверял, раз за разом, как бы сильно Джаст ему не врал. Это- . . . Он устал. Джаст откладывает телефон, и снова поднимает глаза к все ещё раскачивающейся над его головой лампочке. Его немой наблюдатель. Его совесть, может быть. Хватит. Джаст поднимает руку, останавливая лампочку. А потом он ее выкручивает. И комната погружается во тьму.[ 9. And I’m call you when the party’s over ]
[ Romance Is Boring — Los Campesinos! ]
[ Hayloft — Mother Mother ]
Джаст не фанат вечеринок. Ему намного больше нравятся частные мероприятия, типо того, как они едут вместе в машине и орут песни The Front Bottoms или Los Campesinos, или как они заваливаются к кому-то в дом и смотрят фильмы, а потом Алл устраивает им лекцию по монтажу и саундтрекам, или как они играют в настолки у Жирафа, и Джасту всегда в них не везёт. Но вечеринки — это хороший способ расслабиться в толпе людей, не проявляя особой активности. Можно пить пиво, шарахаться по дому, принимать участие в каком-то глупом диспуте или о-нет-только-не-говорите-вслух принимать наркотики, хотя это уже слишком тяжелая артиллерия, которую используют только люди, которых не берет алкоголь. К счастью, Джаст не из таких, максимум его возможностей — это одна затяжка марихуаны. Пати — это веселое дело, к тому же эта, вероятно, последняя на этот ноябрь. Хэвил решил, что перед экзаменами всем им надо хорошенько напиться и оторваться, и естественно Джаст не смог отказать. Громкая музыка, внезапно, хороша. Хэвилу запретили включать свой плейлист, и теперь в основном играет инди вперемешку с роком. Ну, или инди-рок. Джаст не знаток, главное, что музыка хорошая. За последние часа два (три? Когда ты пьян ты начинаешь терять чувство времени) Джаст успел пообщаться со всеми дровосеками, узнать, что Модди отошёл от своей религии, сыграть в бункер и в дженгу, спиздить чьи-то сигареты, побесить Нео, разжечь костёр во дворе и вспомнить с Жирафом и Дебом веселые времена прошлого года, что-то ещё, что он плохо запомнил, а значит неважно, а ещё выпить около (возможно) четырёх банок пива, чего достаточно, чтобы забыть, как проводить самоанализ и не понимать какого черта у тебя сейчас творится с телом, но недостаточно, чтобы утратить возможность ходить и говорить. Сейчас Джаст в особенно нелюдимой части дома, и он пытается понять, что он конкретно чувствует. Из самого понятного — жара, о господи, тут слишком много людей и тут жутко душно. Из прочего — чувство, которое он называет «возбуждением», хотя на самом деле он понятия не имеет что это. Но допустим. Коридор снабжён тремя окнами и кучей фотографий, неинтересных Джасту. Он сильнее сжимает свой красный стакан, с которым носится вот уже как весь вечер, и быстро идёт к единственной двери в конце. Это кухня (странно, он помнил ее в другом месте), и тут удивительно тихо, насколько, конечно, тихо может быть в подобном доме. Разные оттенки коричневого на стенах и в мебели и почти полное отсутствие света, если исключать яркую белую лампочку над раковиной. А у раковины стоит Алфедов. Джаст моргает, внезапно понимая этот факт, но решив, что ему тут, в принципе, нравится, он засовывает руку в карман и опирается на дверной косяк, наблюдая за парнем. Он в своём растянутом бордовом свитере, рукава которого закатаны до локтей, и в светлых трениках, неожиданно чистых для подобного места. Слишком домашняя одежда, но Джаст понимает, что Алл уже достаточно комфортно чувствует себя в доме Хэвила, чтобы полностью забить на свой внешний вид. Спасибо хоть, что не его официальный костюм, а то можно было бы начать сомневаться, а есть ли вообще у Алла другая одежда. Он моет посуду. Черт возьми, он моет гребанную посуду в чужом доме на вечеринке, один. Это самый странный человек, которого в жизни вообще встречал Джаст. Ещё даже ничего не закончилось, в чем вообще смысл? Этот вопрос медленно выветривается из его головы, пока он наблюдает за Алфедовым. Тонкие запястья, длинные, бледные пальцы, ловкость, на какую, конечно, способен относительно пьяный старшеклассник. Он видел все это тысячу раз и на более близком расстоянии, но через призму опьянения, которое заставляет фокусироваться на чём-то конкретном, а все остальное уводит в жуткий блюр, это кажется самой интересной вещью на свете. А может, это не опьянение, а предложение, с которого прошло уже пару дней и которое заставляет его абсолютно по другому смотреть на своего друга. С того дня особо ничего не происходило, но теперь каждый раз, когда он оказывался вместе с ним, внутри вспыхивало глупое, детское возбуждение. Может быть, ему надо пересмотреть эту привилегию. А после обсудить это с ним. Потому что теперь другие варианты ему кажутся намного лучше, чем те, на которые он согласился. —Ты знаешь, что пялиться — это дурной тон? Джаст моргает, переводя взгляд на лицо Алфедова, теперь обернувшегося к нему. Ясные голубые глаза не скрыты очками, покоящимися на столешнице, и само лицо влажное, немного красное от алкоголя и жары. —Что, если, — Джаст облизывает сухие губы, игнорируя замечание друга, — каким-то хуем я возбудился? Какой-то больно глупый вопрос, и Джаст тут же морщится, пытаясь понять, что он вообще только что спизданул. Ярко-красная неоновая надпись «чё?» мигает в его мозгу. —«Каким-то»? — Алфедов оказывается рядом, отбирая у Джаста стакан, и тот позволяет ему забрать его — Или «твоим»? Он отпивает и тут же морщится, поворачиваясь и с необыкновенной для пьяного точностью кидая стакан в раковину. Он там разливается, и Джаст думает, что если бы Алл промахнулся, было бы очень нездорово. Джаст фыркает на все ещё скривившееся лицо Алфедова —Неженка. Алл опирается на стену рядом с Джастом, разглядывая его лицо, будто в нем что-то должно было быть. —Уж простите, что я не люблю пить какую-то хуйню. Я не мазохист. —Хочешь сказать, я мазохист? — поднял бровь Демон. —Частично. Ты садо-мазохист. И я не знаю, что из этого ты больше. —Ох, заткнись. Алфедов улыбается, смотря на него с вызовом. —Заставь меня. И Джаста сорвало. Очень резко и непонятно, как будто через склейку — кусок из вообще другого фильма. Стена, блюр и чужие холодные губы, вкус чего-то крепкого и жутко сладкого, нереальное ощущение кайфа — это проносится перед ним слишком быстро, но ему это нравится, ему это слишком нравится, чтобы он об этом задумывался. Отстраняется, и видит на чужом лице довольную улыбку, радующуюся удавшейся провокации. —Ты тварь, — беззлобно выдаёт Джаст, снова пытаясь запихнуть в лёгкие воздух. —О, да неужели, — Алл хватает его за воротник и притягивает для второго раза, более грязного и дерзкого, но это ничуть его не портит, даже наоборот. Джасту нравится эта жесткость, ему нравится холод руки, сжимающей его воротник, и губ, которые все еще приторно-сладкие, ему нравится, что сейчас он может просто наслаждаться моментом, а не думать о годах жизни до этого, ему нравится, что ему это нравится, и ему нравится, что Аллу это тоже нравится. Рука отталкивает его, и Джасту почти обидно, но он чувствует, что ему необходима эта передышка. Он открывает глаза (он не заметил, когда вообще успел их закрыть) и очень долго он не видит ничего, кроме двух голубых радужек и чёрных, тонущих в них зрачков. Он знает, что его глаза сейчас выглядят так же, как эти, он знает, что в них отражается то же желание, тот же азарт, то же дикое чувство, и это ему нравилось. Джасту нравилось все это. —Пошли. Он сам почти не понял, что сказал это, а когда понял, он не мог вспомнить, что имел ввиду, но слово звучало так уверенно, что он даже не испугался. Главное, что его понял Алфедов. Джаст разжал чужую руку, взяв за запястье, и его пьяный мозг медленно начал рассчитывать порядок действий. Он повёл их с кухни. Через коридор, мимо окон и картин, а потом через толпу людей, потных и громких. В уши тут же заливается оглушительная музыка, басы и гитары пробираются сквозь кости, и Джаст лишь сильнее сжимает чужое запястье, пытаясь найти отсюда выход, из этой размазанной, отвратительной жары, в которой его держит только холод руки. Он не помнит, как натянул пальто и как они оказались в темной ночи, как и не помнит, как они пришли к его дому. Он запомнил ноябрьский холод, бьющий и царапающий лицо. Он запомнил улыбку Алла, безумную и возбужденную, которую он отзеркалил. А потом они зашли в дом, и отсюда Джаст уже помнит совсем мало, как будто его воображаемая пленка испортилась от солнца. Он помнит жуткое чувство эйфории, помнит отрезвляющую резкость, помнит сладкие губы, помнит руки, помнит холод, помнит вздохи. Помнит свою комнату, скрип кровати и покрывало. Все это накатывает на него, и он чувствует себя хорошо, ему хочется больше, и ему это нравится, ему это- —Стоп. И все останавливается. Он тут же отстраняется, нависая над ним на руках, и в голубых глазах он больше не находит ни желания, ни возбуждения, и в его голове начинает гудеть тревога. Что он сделал? Что он, блять, сделал- он напугал его- он проебался, он- Руки, до этого сжимавшие предплечья, быстро отталкиваются от него и Алл отстраняется с выкриком «нет!» Джаст поддаётся и послушно поднимается, не понимая, что он сделал, не понимая, что вообще происходит, единственное ему понятное: он проебался. Как и всегда. Алфедов дрожит и поспешно отдаляется к спинке кровати, пока не утыкается в неё спиной. Среди судорожных вздохов Джаст не может различить слов, и он пытается ухватить его за руки, но тот тут же их отдергивает и восклицает «не трогай меня!» —Алл! Руки зажимают уши, и Джаст теперь берет его за плечи и сильно встряхивает. —Алфедов! Он замирает, а после убирает руки от ушей и смотрит на него. Взгляд проясняется. Паника все ещё с ним, но теперь он тут, в этом моменте. Это страшно. Видеть его таким — напуганным, взвинченным — страшно. —Джаст? Его голос дрожит, будто не веря, и Джаст поспешно кивает головой. —Да, да, это я, это- подожди. Он достаёт из под кровати бутылку воды и вручает ее Аллу, который вцепляется в неё и быстро жадно пьёт, и немного воды проливается на свитер. —Я- —Завтра. Он снова не сразу слышит, что говорит, и не понимает, что именно. Не будет никакого завтра. Завтра будет похмелье и родители, завтра будет куча других дел, завтра будет завтра, и это хуже любого другого времени. Но он встаёт, оставляя с этим Алфедова и отдаляясь, пятясь к стене, надеясь, что его нахождение на расстоянии хоть немного ему поможет, и в груди у него оседает чувство недавнего проеба. Он напугал его. Он сделал ему больно. Он, блять, сделал это, и даже не заметил. Он смотрит на Алфедова в последний раз, прежде чем исчезнуть за дверью и полететь на второй этаж в свободную спальню, чтобы после не спать всю ночь и думать, насколько он ужасен. Около пяти часов утра он слышит, как хлопает входная дверь, и он остаётся в пустом доме наедине с напоминанием, что он никогда не сможет стать нормальным. Слов больше нет. Солнце встаёт через три часа. Пленка обрывается. Он встаёт в спальне для гостей и думает, что он всегда во всем виноват. Джаст не фанат вечеринок.[ 10. Secondly, I know I haven’t written much (you know the way I can be) ]
[ Siesta — Rancul ]
[ It’s Ok I Wouldn’t Remember me Either — Crywank ]
Гитара не делает тебя стереотипным музыкантом из сериалов. По крайней мере, Джаст такого за собой и за другими не замечал. Гаражные группы в их городе существовали, бесспорно, но сам он пока себя ни к одной из них не относил. Гитара — одно из его тысяч и одного хобби средней школы. Ещё один способ притвориться «нормальным». Доказать, что ты обычный. Он определенно провалился в тот момент, когда разбил гитару об стену в порыве истерики. С кем не бывает? Он уверен, что все нормальные люди хотя бы раз ебашили гитарой по стене, пока не чувствовали, что все их тело болит. Он самый обычный школьник. (Гитары у него больше нет) Джаст даже не силён в поэзии. Знаете, он был тем самым парнем, который просто знал аккорды и пел рандомные песни из плейлиста. И это нормально, он не уверен, что у него вообще должен был быть скилл придумывания песен или чего-то подобного. (— Я придумываю стихи. Иногда. — Что, правда? Я думал, ты женился на информатике. — О Боже, заткнись. Однажды я делал проект по литературе и убил свой мозг. С той поры у меня неплохо получается в рифмы. — Я искренне надеюсь, что ты используешь этот навык в нужных целях. Типо, не знаю, пишешь девушкам романтичные письма? — Я все ещё женат на информатике, и я уже просил тебя заткнуться. — Ох, но я не затыкаюсь! Какая досада! — Я ненавижу тебя, я скину тебя в речку и никто никогда не найдет твой труп. ) Так что, да. Джаст знает, как играть на гитаре. Нет, он не музыкант (технически). Ему легче построить гитару, чем сочинить песню. Это долгое предисловие было для того, чтобы вы поняли его реакцию на предложение Кактуса "поиграть немного у костра". Из всех людей, Кактус почему-то выбрал его. Что за нафиг? У них что, больше никого играющего нет? И каким образом Кактус вообще узнал, что он умеет играть? —Ну давай, одну-две песни, — умоляет его рыжий. —Ну сыграю я, и зачем? Кактус смотрит на него так, словно это невероятно очевидно. —Ну как же! Надо дух поднимать! К тому же, что ещё делать у костра? Джаст может перечислить как минимум десять альтернативных вариантов. Он решает, что спорить с Кактусом немного бесполезно. —У меня нет гитары. —У меня есть гитара! —У тебя есть гитара, но играть ты просишь меня. Гениально. —Я не умею играть, она отца ещё. Кактус улетает куда-то наверх, а Джаст вздыхает, выходя во двор. У костра в кругу сидят дровосеки, Модди, Нео и Ники. Он подходит к ним. —По инициативе Кактуса сейчас будет импровизированный концерт. Предупреждаю, что петь я не умею. Его сбивчиво приветствуют и реагируют на сообщение, тут же освобождая ему место, на которое он приземляется. У костра тепло, и Джаст на мгновение забывает, что сейчас почти конец ноября. На удивление, правда приятно. Наверное, иногда даже ему нужно греться. Он достает телефон и открывает плейлист. Потому что он понятия не имеет, что вообще будет играть. Что не удивительно. Выбор большой, вот только Джасту нужно ещё учитывать, что за все время отсутствия у него гитары он скорее всего забыл все аккорды, и ему придется постоянно смотреть в табы, чтобы не сбиться. Итак, что у нас есть? Aurora. У него не хватит голосового диапазона спеть ни одну из ее песен. Хотя хотелось бы. Cavetown. Не фанат, у него есть буквально одна песня и сейчас петь ее не хочется. Пенелопа Скотт. Неплохой выбор, но он прибережет его на момент, когда захочет изящно покрыть всех присутствующих хуями. Crywank. —Плакать и дрочить? Серьезно? —По-моему, прекрасное название. Ты просто не слушал. —Ну так дай послушать. Алфедов пожимает плечами, вытаскивая правый наушник и протягивая его Джасту. Он заглядывает в текст, открытый на телефоне Алла, и слушает, как парень чуть ли не рвет струны на гитаре, насилуя свой голос. Окей, он согласен. Название правда подходит. Они слушают две песни, и на второй Алл говорит: "Я ассоциирую себя с ней, если честно". Джаст запоминает длинное название, чтобы потом найти ее и выучить. Кактус даёт ему гитару. Джаст тратит несколько минут, чтобы ее настроить. Все сидят в предвкушающей тишине, и ему становится неуютно. Нет ничего такого, это просто песня. Джаст смотрит на них в ответ, пока не чувствует максимальную неловкость. —Блять, как начать? Раздаются смешки, пока он снова проводит по струнам. —Да просто начинай, чё ты, — подсказывает Альцест, и Джаст думает "действительно". —Окей. Все снова замолкают, когда он начинает играть. Он, внезапно, не путается в струнах. Он ещё помнит, как играть. "Я не хочу больше бодрствовать. Я провожу свой день с моей головой в моих руках. Если я выйду наружу — я разобьюсь." Окей, наверное, это слишком депрессивная песня. Кактус просил его о чем-то противоположном. Однако никто не прерывает его своим неодобрением, так что он просто неуверенно продолжает. Он отвык от пения. Он в принципе никогда не пытался научится, он просто хуярил ноты по слуху, иногда умудряясь сорвать голос. Просто это приносило расслабление. Это неплохо, это нормально. Не самое странное хобби из всех, что у него когда-то были. "Но я не мог не убегать, даже если я не хотел бы. Я могу спрятаться от друзей, но я не спрячусь от тебя. Эта химическая реакция делит меня." Струны скрипят под пальцами. Стремная гитара, где ее Кактус только взял? Огонь немного тянется к нему, будто заворожённый игрой. Лица людей вокруг размываются, отражаясь в жёлтом и оранжевом зареве. Джаст почти полностью отвлекается, спотыкаясь на слове "компульсивно", и после он быстро возвращается в строй, переводя взгляд на гитару. "Я хочу покончить с реальностью, но чувствую сомнения. Оптимистично думаю, что будущее будет беспокоить меня больше, чем настоящее. И поэтому на сегодня я останусь целым" Алл сказал, что ассоциирует эту песню с собой. Песня, о желании убежать и спрятаться, о чувстве, когда все вокруг рушится. Это то, что он чувствовал на самом деле? Джаст не знает. Джаст не уверен, что он хочет знать. Он снова переходит на переборы начала, завершая песню первым куплетом. Двор погружается в тишину. Все молчат, и только костер трещит, подкидывая вверх искры и пепел. —Ладно, я чето только один пел, — Джаст притворяется, что с ним все нормально. — Кто-нибудь знает песни Билли Айлиш? Это предложение принимают с большим интересом, и вечер заканчивается под песню "All the good girls go to hell". Чувство единства растекается в нем. Кого-то здесь нет.[ 11. Call me friend (but keep me closer) ]
[ Round 1 — 28 ]
[ Why’d You Only Call Me When You’re High? — Arctic Monkeys ]
Иногда в голове у Джаста очень странные мысли. Они бывают у всех, но у него они. . . Более специфичные. Иногда. У него просто более широкий кругозор тем. Забитому подростку было нечего делать в городе, в котором его никто не уважал, поэтому он просто много и долго читал. Психология, биология, колдовство (шутки про демонов оттуда растут) и прочие, весьма интересные произведения. Все это сформировало в нем огромный набор тем, раз в месяц рандомно выбирающихся на вечер стремных, странных и жутко навязчивых идей, от которых потом голова шла кругом. Этот месяц, почему-то, не из таких. Он не то чтобы разочарован в самом себе, потому что не смог выбрать что-то поинтереснее — скорее, тема его раздумий настолько избитая, что он уже устал об этом думать.[ 12. And all you can hear it's a sound of your own heart ]
[ S.T.A.Y. — Hans Zimmer ]
[ Escapism — xUnreachablee ]
Бесконечная полоса свежего черного асфальта упирается в серый горизонт, разбивая землю на две части. Яркие жёлтые линии разбивают саму дорогу — это единственное, что имеет здесь хоть какой-то цвет, отличный от монохромного спектра. Это сон, и в момент, когда Джаст осознает, это перестает быть сном. Маленькая реальность в рамках его ограниченного мозга. Метафора сознания, в которой он конвертирует полученный опыт и впечатления в какой-то образ. Для Джаста это бесконечное шоссе посреди вечной белой степи, над которой возвышаются опоры линии электропередач. Это пространство можно было бы представить каким-нибудь чертогом разума. Место, в которое можно возвращаться вновь и вновь, изменяющееся под стать его эмоциональному состоянию — сейчас, к примеру, тут идёт сильный снег, и завывает ветер. Место, в котором можно было бы прожить половину жизни. Джаст тут впервые, но ему кажется, будто он уже здесь был. Черная дорога, белый снег, черные нагромождения металла и проводов, серые степи, и среди всего этого — маленький человек. Он разминает замёрзшие пальцы и позволяет холодному воздуху заполнить его лёгкие, тут же отзывающиеся слабой тупой болью. Это все симуляция. То, что теоретически должно быть на самом деле. Джаст медленно подходит к краю дороги. Пустырь почти сливается с небом. Ветер переносит большие снежные вихри, и из-за них на мгновение не видно совсем ничего. Кто-то плачет. С воем ветра почти неотличимо сливается чей-то весьма человеческий, но незнакомый Джасту голос. Он различает его стоны и хрипы, тихие успокаивающие слова, стирающиеся из памяти почти мгновенно. Кто-то скрывает среди низкой травы свою маленькую трагедию. Джаст оборачивается, смотря на другую сторону. Абсолютно такая же пустошь, одно изменение — линии электропередач возвышается слева от него. Он мог бы пойти туда. Пойти, и не встретить абсолютно ничего. Та же степь, тот же снег, тот же ветер. Он возвращается к голосу. Стоны становятся тише, и Джасту нужно напрягаться, чтобы его расслышать. Он не знает, что он сделает, если начнет понимать этот шепот. Это выбор. Проверка на готовность связаться с каким-то человеком при возможности просто уйти в одиночестве. Джаст шагает с дороги. Колкая трава пробивается в его обувь, и с каждым шагом ему все больше кажется, что ветер начинает завывать сильнее. Голос становится ближе. Он все ближе, и ближе, и ближе, и его безостановочный шепот становится плотным звоном в ушах, пока он идёт, озираясь по сторонам. Снег поднимается все больше, и Джаст уже не понимает, насколько далеко он ушел от дороги. Линия электропередач пропадает в тумане, и Джаст чувствует неопределенную тревогу. Голос все еще с ним. Голос и звон. Скоро он не видит ничего, кроме белого.[ 13. So before we die, I’d like to do something nice ]
[ Sisters Theme — Electric Youth ]
[ It’s Alright — Jack Stauber ]
Джаст тут же щурится, закрывая глаза от яркого, ослепившего его белого света. Он просидел последние два часа в темноте, так что неудивительно, что он так реагирует на лампу. —Я сейчас подойду! Звон все ещё стоит в его ушах. Черт, он и забыл что у них в доме вообще есть звонок. Никто к нему никогда не приходит без предупреждения заранее, а если и приходил — долбился в дверь до момента, пока Джаст не перестанет его игнорировать. Джаст любил игнорировать приходящих без спросу. Это почти всегда оказывалось не его делом. Сейчас он решает зачем-то встретить человека. Может, так повлиял тот факт, что этот кто-то хотя бы попытался найти звонок. Он открывает дверь, даже не смотря в глазок. —Привет. Джаст замирает на пороге. Алфедов выглядит странно помятым. Перекошенный костюм (учеба закончилась уже как два часа, какого черта?), тяжёлое дыхание и синяк на лбу, который можно было бы скрыть волосами, не липни они на пот. —Прости, что без приглашения, — состроенный спокойный голос, который Джаст может узнать из тысячи, — Я могу зайти? Джаст отмирает всего через мгновение, кивая и отходя с прохода. Алл поднимается по ступенькам чуть покачиваясь, оказываясь наконец-то в прихожей. Джаст закрывает за ним дверь и замечает, что куртка Алфедова перепачкана грязью, на щеке тоже есть небольшой синяк, а сам он мелко дрожит. И дыхание неровное. —Ты откуда, друг? — беспокойство сочится из голоса, хоть он и пытается говорить как можно более обыденно. Алфедов чуть не падает, пока снимает ботинки (тоже в грязи, но Джаст об этом не беспокоится), но он успевает ухватится за стену. —Я? Да так. «Да так» к людям в дом не заваливаются, но не Джасту об этом сообщать. Его не волнует факт внезапного объявления, его волнует то, что Алфедову не получается ему солгать. Его волнует то, что его друг сейчас чего-то боится, и в это «что-то» входит и Джаст. Возможно, частично, но это все равно настораживает. Алл стягивает с себя куртку и заодно пиджак. После этого Джаст провожает его на кухню и указывает на стул в углу. Друг покорно падает в него. —Чай, кофе, покрепче? Его взгляд залипает на стене. Джаст видит, насколько пустым он кажется, когда не пытается казаться иным. Немного нахмуренные брови, сжатые в кулаки пальцы, абсолютно отстранённый вид. —Кофе. Джаст не сомневался. Он ставит чайник. Некоторое время они сидят в абсолютной тишине. Джаст не шуршит в ящиках, Алфедов не спешит ничего рассказывать. Дыхание у него все ещё неровное, но кажется, что дрожь прошла. Спустя минуты две Алл наконец-то вздыхает. У него вырывается что-то, похожее на нервный смешок. —Если я расскажу тебе, ты засмеёшься. —О, удиви меня. Джаст уверен, что смеяться ему не захочется, даже если Алфедов начнёт ему рассказывать анекдоты категории Б. Кружка, кипяток, растворимый кофе. Джаст ставит его перед Алфедовым и уже собирается отправится за сахарницей, когда он просто берет и пьет, не поморщившись. Наверное, так даже лучше. —Короче, я после уроков просто пошёл и сразу завалился в кровать. Думал, просто полежу, а в итоге я заснул и мне кошмар приснился. Я настолько ебу дал, что потом выбежал из дома и нашёл себя уже в ебанном лесу. Снова смех. Такой же нервный. Ещё один глоток кофе. Джаст садится рядом и внимательно слушает. —Это, в общем-то, всё. Никогда не думал, что такое будет. —Понимаю. Разное случается. Алл встречается с ним глазами, и они долго смотрят друг на друга. Джаст понимает, что звучал не очень искренне, и понимает, что Алфедов, возможно, тоже это понимает. Джаст на самом деле мог в это поверить. В последнее время друг был немного нервным и тревожным, и вроде они вместе испортили нахер свой режим, так что и дневной сон, и кошмар, и паника после него могли быть правдой. Алл первым отводит взгляд, отпивая из кружки. Джаст все ещё смотрит. —Что тебе снилось? Он хмурится. Некоторое время не отвечает. —. . . Прошлое. И Джаст верит окончательно. Он думает, что поверил бы даже если Алфедов решил ничего ему не объяснять, оставив с одним лишь фальшивим «да так». Поверил бы, просто потому что это всегда так. Нельзя лезть к другим в душу, если они пришли к тебе искать утешения. Джаст раньше никогда не соблюдал этого маленького правила, но кажется, что его жизнь в принципе круто изменилась. Они молчат ещё некоторое время, пока Алфедов наконец не допивает кофе. Демон думает закурить, но потом вспоминает, что сигареты остались в комнате, а ему слишком лень за ними идти. —Пойдёшь домой? — спрашивает он от нечего делать. —Если тебе нетрудно, я лучше останусь. Сомневаюсь, что смогу быть у себя в доме. Хотя честно — я сейчас просто мечтаю о душе. Алл ведёт плечом. —Сходи, не я плачу за воду. Хоть утопись в ванной, — Джаст предпринимает глупую попытку пошутить, и радуется, когда это срабатывает, слыша фырк собеседника. —Спасибо. Он встаёт и исчезает где-то в коридоре, оставив Джаста одного. Он смотрит в окно. Начало ноября приносит страхи и кошмары. Новые и старые. Противное ощущение плохого надвигается на него, а он ничего не может с этим сделать. Чертов Хэллоуин, походу, призвал на землю слишком много нечисти. Удивительно, как быстро время летит. Недавно только в голове играло «Первое сентября, 1989, дорогой дневник», предвещающее грядущий ад, а вот они уже в конце осени. Почти ставшие теми, о ком в этом самом дневнике писалось. Кучка травмированных подростков, готовых перегрызть друг другу глотки. Джаст ещё не понял, когда конкретно начал подобное презирать. В прошлом году он, все таки, был тем ещё уебком. Травмированным, но уебком. У него были все перспективы стать местным ДжейДи, и при желании он даже мог зачитать Моби Дика наизусть, но вот прошло всего несколько месяцев лета и он уже думает, какой ебучий ужас вокруг происходит. Уже не готов обманывать людей и бросать их у обочины. И убивать вроде никого не собирается. Джаст вздыхает. Глупые мысли о прошлом могут достать его и без сигарет. Дверь скрипит, и он оборачивается. Алфедов уже успел помыться и походу сгонял на второй за пижамой, всегда там лежавшей. Иногда Джаст думает, насколько это странно, а потом он думает, что они в принципе странные. Он не удивится, если Алфедов в один день просто к нему переедет, заняв второй этаж. Так будет намного легче. —Как ты? — спрашивает он чисто контрольно, хотя и сам видит, что после душа Аллу намного легче. Хотя какая-то задумчивость и скованность все ещё есть в его движениях. —Неплохо. —Хорошо. А ты сигарет случайно не захватил?[ 14. You can pick the street, I’ll meet you on the other side ]
[ Nascence — Austin Wintory ]
[ Memento Mori — Crywank ]
Джаст просыпается. Он смотрит на часы. Зелёный экран показывает 5:54. Безбожно рано. На кой черт он проснулся? Голова ещё немного кружится, однако он заставляет себя встать из-за оставшегося в голове сна. Жутко хотелось курить. А ещё есть. И кофе. Наверное, этот сон разбудил в нем какую-то ностальгию. Посиделки на кухне за кофе или чаем, в облаках дыма и с привкусом конфет на языке — все это хранилось в отдельной части его разума, безмятежной и счастливой. Такие встречи не были похожи на их вечера алкоголизма — они проводились в его комнате на полу, с кучей банок алкоголя и тонной позора с обеих сторон, и устраивались они в их общий эмоциональный упадок. Синяя темнота, холод пола, тянущееся иногда часами некомфортное молчание. Все это хоть и давало Джасту какую-то отдушину, это все равно не было похоже на их трезвое времяпровождение. Джаст заходит на кухню. Свет из окон серый, и в нем комната становится полутусклой. Он таращится на стол, будто за ним в любой момент материализуется человек, которого он так ждёт. (Я скучаю. Я очень скучаю.) Он ковыляет до стойки и ставит чайник, параллельно роясь в ящиках. Среди коробочек со специями он находит пачку сигарет. Достаёт и закуривает. Идеальный тайник, в который никто и никогда не лезет. А если и полезет, то подумает, что это отцовские. Время ползёт ужасно медленно. Джаст думает, что он ползёт примерно так же. Медленно и, черт возьми, ужасно. И ползёт он по минному полю. Прекрасная метафора жизни. Мозг начинает подкидывать все военные картинки из книг, которые только может вспомнить, и Джаст может молча ими наслаждаться, пока ждёт свой кипяток. Черно-белые изображения плывут перед глазами, пока не сменяются кадрами фильмов, цветных, но тусклых. Они сменяются все более современными картинами, и последний кадр он опознаёт как «Уроки Персидского», когда его выкидывает в чью-то гостиную. —Что я только что посмотрел? —Ты только что посмотрел, как еврей наебывает нациста на протяжении нескольких часов, и весьма успешно. Однако я надеюсь, что это не единственный посыл, уловленный тобой за картину. —. . . Тут было о том, как внезапно кто-то из серой массы вдруг становится для тебя человеком? И ты начинаешь к нему как-то по-особенному относиться? Иногда я немного заторможенный. —Ага. Телевизор выключается. Точнее, выключается чайник. Щелчок забрасывает Джаста обратно на кухню. Он почти к этому привык. Воображаемая пленка просто иногда начинает проигрываться, и он замирает, будто смотря какой-то фильм про свою жизнь. Тут даже флешбеки есть, отсылающие его к моментам более чем месячной давности. Только пленка идёт назад. В обратном направлении. Джаст наливает себе в кружку кипятка и закидывает в неё ложку кофе. В последний момент спохватывается и доливает в неё холодной воды и сахар. Наконец, пьет. Подействует, конечно, черт знает когда, но учитывая, что сегодня выходной, ему никуда и не надо. Ставит кружку на стол и слушает тишину дома. . . . Он вдруг понимает, что пленка закончилась. Что больше некуда мотать. Что это все похоже на начальную заставку какого-то старого фильма с титрами, который сейчас ударится о чёрный экран за неимением существующей реальности за пределами первого кадра. Это странная, непонятная мысль, и он пытается ее развернуть, как если бы она была конфетой, а метафора — фантиком, чтобы хоть как-то обосновать своё понимание. Все то, что он вспоминал большими кусками за последнюю неделю — это события, идущие друг за другом. Шаг в шаг: с момента как его посетил Алл в начале месяца, до момента его ночной учебы перед экзаменом. Это все связано маленькой нитью, леской, это все ведёт его по воспоминаниям об Алфедове, который не становился иным, но которого по иному стал видеть Джаст. Это его маленький путь, по которому он прошёл — от просто друзей к чему-то большему, и от чего-то большего к чему-то поменьше, помещающемуся между рёбер и давящяму. Это путь, по которому ему нужно было идти назад одному, чтобы вернуться к порогу собственного дома, где он встретил друга в испачканной одежде и с синяками. Это путь, в начале которого был яркий указатель на то, к чему он ведёт. Раньше этого события в начале Джаст может вспомнить что угодно, но это уже не будет привязано так сильно к этим моментам. Но что ему здесь делать? Что делать на этом глупом, бессмысленном пути, который они начинали вдвоём, а закончил только он один? Он просто пришёл к тому, с чего это началось. Вернулся к убитому прошлогоднему себе. Не сюда ему надо было. Не на прямое без поворотов шоссе. Он из метафоры развернул метафору. Это уже не смешно, но никто и не шутит. По крайней мере, не шутит уж точно его мозг, сегодня весьма четко нарисовавшего ему во сне дорогу. Шоссе, дорога, указатели, линии электропередач. Бесконечные поля, на которые он решил свернуть тогда. В ослепляющем белом свете и звоне. В шепоте какого-то человека, прятавшего там свою боль. Что это за путь? Его путь звучит как аббревиатура вопроса, мучившего его все это время.Где ты?
Он ищет свой телефон.[ Prologue ]
[ Owe — jung jaeil ]
[ The Rockrose and the Thistle — The Amazing Devil ]
Неизвестный номер + Сообщение пришло минуту назад. Джаст таращится на него, долго и удивлённо. Он бы проигнорировал его. Просто удалил уведомление и перешёл бы к своим делам. Но что-то его останавливает. Он мог бы зайти сейчас в самую большую свою переписку и найти там идентичный плюс. Просто маленький знак, внезапно приковывающий к себе внимание. Он неуверенно нажимает на экран. Just_S +? Неизвестный номер О, ты в сети Неизвестный номер Привет Что? Джаст моргает, а после трет глаза. Just_S Привет? Just_S Кто ты? Неизвестный номер В общем, мог бы ты подойти сейчас к пустырю Это может быть ловушкой. Может быть, кто-то просто играет на его нервах и чувствах, и собирается его убить. Может, он будет следующим, кто в этом городе пропадет. Но. . . . . . (Я скучаю) (Где ты?) Just_S Сейчас Неизвестный номер Хорошо Джаст поднимается со своего места, пытаясь засунуть телефон в карман. Его руки трясутся, и он чувствует волнение, бегущее по всему его телу. Это дежавю. Этого никогда с ним не было, но в этом страхе, в этом отрицании, в этой почти осязаемой в пальцах боли, есть что-то, что он уже пережил в один момент. Это отражение. Пленка закончилась. Она наконец-то идёт вперёд. Он пытается одеться быстро, но из-за дрожи он постоянно путается в рукавах. Бой с одеждой идёт несколько минут, пока он наконец-то не запихивает себя в пальто и не вытаскивает себя на улицу. Он готов бежать, готов ринуться через город, он хочет быть быстрым. Он даже не знает, кто его ждёт, не знает, кто зовёт его туда, но ему все равно. Что ему, блять, терять? Будь что будет. В конце ноября пошел снег. Он замирает на пороге, вдыхая холодный воздух. Он дерет его лёгкие, четко давая понять, что пора менять одежду. Джаст аккуратно спускается по ступенькам. Все уже покрыто белым, как каким-то налетом. Как давно он идёт? Неужели с ночи? И Джаст не заметил? Белые снежинки касаются горячей кожи. Он чувствует, что начинает дрожать ещё больше. Он чувствует, что не может. Он снова срывается на бег. Улицы пустынны, никто не выходит в такой час в выходные. Здесь нет никого, чтобы его остановить. У него сбивается дыхание. Куда ты бежишь, Джаст? Куда торопишься? Пустырь окружён лесом. Говорят, когда-то это тоже был лес, просто кто-то хотел здесь что-то построить. Теперь здесь только жухлая жёлтая трава и кучи камней, нынче так же покрытые снегом. И крест. Он замедляет шаг, восстанавливая дыхание и оглядываясь, ища человека, который его позвал. Он замечает фигуру как раз около могилы. Он идёт к ней. Джаст подходит ближе. Оставляет около метров четырех, рассматривает стоящего человека. Черная куртка, натянутый капюшон, старые джинсы и осенние ботинки. Разряженный одноразовый телефон в руке. Он поворачивается. Джаст чувствует, что задыхается. —Ты пришел. Очки, голубые глаза, мягкие черты — Джаст узнаёт это сразу, но он видит отличия от привычного образа. Мешки под глазами, взгляд заебанный — каким не был даже в самые худшие дни. Алл, боже, что с тобой сделали, Алл- —Да. Да, я пришел. Алфедов кивает. Рука телефон сжимает, по нервозному, и смешок у него такой же — дрожащий. Он чешет щеку. —Я. . . Черт, я правда не подготовил речи для этого момента. Джаст просто смотрит, и насмотреться не может — лишь бы это третьим уровнем сна не было — дышать все ещё тяжело. Говори что хочешь, только говори. Лишь бы это концом не было. —Ну, я- я жив. Очевидно, я жив, да, — выдыхает, белый пар путается в светлых волосах, — Я не планировал возвращаться, но потом я подумал, что должен объяснить что-то хотя бы тебе. Ты не заслуживаешь всего этого. Телефон прячет в карман и поворачивается к кресту. Каменный, католический. На нем висит портрет — Джаст узнаёт это лицо из газеты. Под ним написано «Энди, любимый сын и лучший друг». Алфедов сжимает руки в кулаки и опускает голову. Джаст сначала его почти не слышит. А может, он просто долго ничего не говорит. —Я убил его. Неуверенное признание, какие говорят друзьям ночью на ухо. Все будто останавливается. —Что? Он сжимает кулаки сильнее, вздрагивает. Говорит громче и твёрже. С тяжестью, сравнимой с камнем. Он так не говорил даже на крыше. —Я убил его. Я не хотел, но я убил его. Здесь, почти на этом месте. Ветер несильный, но его вой забивает уши, почти закладывает. Джаст хочет ближе подойти и заглянуть Алфедову в лицо — он остаётся на месте. Что ему с этим делать? Мозг размякает, похожий на мокрую вату. Будто он ещё не до конца понимает, что конкретно произошло. —Почему? — голос предательски дрогнет. Паузы становятся длиннее — Джаст замечает, как дрожат его пальцы. —У нас была сделка, — наконец говорит он, — я не смог отдать свою долю. Он взбесился и позвал меня сюда, — вздох, пауза, — он просто хотел побить меня. И у него даже это удалось. Он повалил меня на землю, а я. . . Не знаю. Я просто вывернул все свои силы и перевернулся. Он поворачивается. Ищет что-то глазами, а после подходит к небольшому камню, лежащему в траве. Его движения скованны, будто любое действие даётся ему с трудом. Он сдерживается. —Крови было немного. Но я тогда пиздецки испугался, — его страх почти осязаем, слова едва ворочаются на языке, — Сидел сначала, просто смотрел, а потом моего мозга хватило только покидать на него травы и убежать. Это случайность. Маленькая, непредсказуемая. Это самооборона. Покидать на него травы и убежать. Что-то как будто знакомое крутится в голове. Джаст спрашивает: —Когда это было? Будто это должно его волновать. Будто в этом есть что-то важное. —В начале месяца. И все складывается. Порог дома, грязная одежда, кофе — Джасту не нужно знать, что конкретно видел Алфедов, чтобы достроить происходящую до этого сцену. «Да так» было истеричным, необдуманным ответом, как и вся ложь, последовавшая за этим. Джаст понимает, что совсем не чувствует себя обманутым. Или преданным. Или что-либо, что должен чувствовать нормальный человек в подобной ситуации. Тут скорее нужно поразиться, как хорошо все продумал Алл даже в состоянии аффекта. Джаст бы поверил даже в самую глупую ложь, произнесенную им, и никто бы не стал искать улики в чужом доме: он помнит, что Алл тогда успел постирать свою одежду, а так-как орудие убийства отсутствовало, то все, что оставалось полицейским — искать кого-то, кого никто не видел в предполагаемое время смерти. Всем сразу было понятно, что дело гиблое. Его закрыли под каким-то глупым предлогом. Но зачем ему тогда бежать? Все равно боялся полиции? Или было что-то, из-за чего он не мог остаться? Муки совести? Алфедов читает его вопрос в выражении лица. —Был ещё один. Все, этого достаточно. Джаст не обязан знать, что конкретно происходило. Его устраивает и такое объяснение — честное, сжатое. Его устраивает сжатый в руке телефон, сейчас спрятанный в карман. Алфедов дышит себе в ладони и обнимает себя. Жест почти мученический. Джаст делает несколько шагов вперёд. —Почему ты не сказал мне? Он замирает. Кажется, что он не дышит. —Месяц. Ты никому не рассказывал об этом. Почему. . . Почему нет? Это эгоистичный вопрос, но Джасту нужно знать, что он сделал не так. Это было до вечеринки, до крыши в принципе. Он знал, что Алфедову страшно. Но неужели что-то пересилило этот страх настолько, что он даже не смог признаться ему в том, что что-то произошло? Он пришел к нему тогда. (Он ничего ему не сказал) —Я. . . Голос снова дрогнет — кажется, будто ему становится плохо. —Я не хотел втягивать вас в это. Никого из вас, хотя тебя в особенности. Может быть, знание, что ты обязательно решишь мне помочь, и остановило меня. —Но тогда почему ты вернулся? Почему решил, что можешь рассказать мне сейчас? В стройный план не вписывалось возвращение. Не вписывался разговор на пустыре, не вписывались сообщения вечером и утром одному единственному человеку. Должна была быть иллюзия того, что его больше нет совсем, но в этом нет смысла если хотя бы один человек может выдать его с поличным. —. . . Я понял многое, пока прятался, — начинает Алфедов, — Одно из этого "многого" — я не могу. Я. . . Я просто не могу. Без вас, без тебя конкретно. Не могу просто существовать самостоятельно, вот так бросив всех вас. Я просто сделал кучу проблем и сбежал. Я нахуй испоганил все, чего хотел. Я пытался успеть сделать все, что не успел за месяц, а в итоге просто врал тебе. Врал всем, но тебе в особенности. Хотел быть осторожным, и- и просто, блять, все испортил! Дыра в виске напоминает ему: чья эта вина? Отпечатавшееся в голове «Стоп» громко кричит, как сирена. —Что ты испортил? — шепчет Джаст, и он пытается заглянуть ему в глаза. Словно ему правда нужен ответ на именно этот вопрос. Истерический смех срывается с его губ. Он слышит в этом только болезненность, с какой он воздух тратит — интересно, сколько он тут ждал Джаста. —Вечеринка, — говорит, как ребенку объясняет, — Да и идея эта. В принципе. Насколько тупым нужно быть, чтобы вместо нормального разговора придумывать какие-то сделки? Вместо того, чтобы просто прямо тебе сказать, я скакал вокруг да около! Джаст чувствует себя беспомощным, наблюдая за тем, как он с каждым словом закапывает себя только глубже. Не так он себе это представлял. Совсем не так. Он подходит ещё ближе, и Алл наконец-то смотрит ему в глаза. —Я люблю тебя. И это удар под дых, и он замирает, совсем теряясь. —Я никогда не говорил тебе этого, я слишком боялся, но ты должен знать. Я думал, что ты не ответишь мне взаимностью из-за всей этой байды с прошлым, и просто подумал, что если я преподнесу это как эксперимент, или что-то вроде, то ты не откажешь. И ты не отказал. . . Блять, о чем я вообще думал?! Алфедов зарывается рукой в волосы, и Джаст чувствует, как хочет просто прижать его к себе и никого к нему не подпускать. Он чувствует, как хочет защитить его, хочет дать ему заслуженный отдых, хочет дать ему любви. —Алл- —Я говорю! — выходит слишком резко, и когда он видит реакцию, он тут же говорит чуть тише и спокойнее, — Я слишком много молчал. Прости, я просто. . . Он снова пытается восстановить дыхание, но бурлящие эмоции норовят выстрелить искрами, и это не остановить. Джаст знает, каково это. —Если тебе ещё интересно, — он снова нервно усмехается, — Ты ничего на вечеринке не сделал. Буквально ничего! Все было хорошо, пока меня не переклинило нахуй. Просто. . . Джаст смотрит, как он теряется в поиске слов, как мечется, как загнанный зверь, когда он вдруг вскидывает руками и поворачивается, смотря на пустырь. — Я был ЗДЕСЬ! Ты был там, а я был здесь! Я думал, что я снова переживаю это! Словно ты — это он, и хочешь меня убить, и что я снова здесь и Я ВСЕ ЕЩЕ ЗДЕСЬ, И Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО ДЕЛАТЬ, Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО ДЕЛАТЬ! Джаст не чувствует собственного тела, когда наконец срывается и прижимает Алфедова к себе. Он сдавленно дышит с хрипами в его плечо, сжимая пальто на груди. Он срывается на всхлипы, и в итоге тянет Джаста вниз, и они садятся в снег. —Я не знаю, что мне делать, Джаст, — говорит он тихо, почти плача, полушепотом, — Я не знаю, что мне делать. Я не знаю. Я уже ничего не знаю. Джаст делает глубокий вдох, сжимая его крепче, и думает, что на самом деле знает, что делать. Больше никаких пленок. Никаких дорог, никаких обещаний, никакой лжи. Они не будут торопится, не будут оборачиваться на остальных, не будут молчать. Все будет хорошо. Это долгоиграющий план. Из тех, какие строят после школы. Из тех, что не дают однозначных результатов, но Джаст верит — все будет хорошо. Он верит в это. И он верит в то, что что-нибудь придумает. И он верит в успехи. И он верит в помощь. И он верит в Алфедова. Он выдыхает, и пар выходит из его рта. Он начинает говорить спокойно и медленно, проводя рукой по его волосам. —Смотри, вот как мы поступим. Ты пойдешь ко мне и будешь восстанавливаться, мы с тобой придумаем легенду, скажем ты испугался экзаменов, или у тебя развилась паранойя, или что вообще угодно. Мы никому не расскажем об этом, хорошо? Может быть, потом ты пойдешь к специалисту и сможешь все себе выправить. Может быть, потом вообще забьем на все. Пошли нахуй все, просто будем жить так, как хотим. Веришь? Веришь, что прошлое правда можно забыть, не изменяя? Веришь, что настоящее ещё можно найти, и оно не будет пыткой? Веришь, что будущее настанет, даже если ты в него не веришь? И Алфедов шепчет «верю». Он шепчет это снова, и снова, и снова, «верю, верю, верю», почти задыхаясь, он шепчет это, как люди не шепчут молитвы своим богам. Он шепчет «верю», и Джаст сам начинает верить. Он прижимает его к себе крепче. Его губы трогает нежная улыбка, и он знает. У него больше нет вопросов. —А в то, что я очень сильно люблю тебя, и больше никогда не оставлю; в то, что ты больше не будешь проходить это один, и я всегда буду с тобой — веришь? И Алфедов смеётся. Хрипло и отчаянно, глухо, в пальто Джаста. И он вдыхает. —Верю. Конечно же, верю. Джаст выдыхает. —Хорошо. . . Хорошо. Колокольный звон разносится по воскресному городу, сообщая, что настал новый день. И возможно, это никогда не было концом его пути. Возможно, это было началом. «Ты здесь»