Scared of my own image, scared of my own immaturity, Боюсь собственного отражения, боюсь своей незрелости, Scared of my own ceiling, scared I'll die of uncertainty, Боюсь потолка, боюсь, что умру от неуверенности, Fear might be the death of me, fear leads to anxiety, Страх может погубить меня, страх приводит к беспокойству. Don't know what's inside of me Не знаю, что скрывается внутри меня. twenty one pilots
Темнота, боль и ломота. Кажется, ее левую руку придавил огромный валун. Сакура захрипела, в легких и на всем теле осели плотным слоем пыль и грязь. Девушка силилась подняться, но было слишком больно. Открыть глаза - вокруг оседающей дымкой пепел, серой рекой заполняющий вмиг потухшее пространство. Со стороны послышались приглушенные рыдания. Сакура, раздирая слипшиеся болезненные глаза и напрягая их, устремила взор в дальний край заваленного помещения. Первым пришло мгновенное облегчение, Изаму без сознания лежал рядом, покрытый слоем пыли и коркой пепла, но живой. Проход в другие отсеки завалило булыжниками, в воздухе с каждой секундой уменьшалась концентрация кислорода. За камнем, разделяющим заваленные комнаты, кто-то находился – женщина. Ее лающий голос срывался на хриплые, отчаянные громкие рыдания. Сакура подавила тошноту и головокружения, медленно поползла в темноте на очертания валуна, дышать становилось труднее, с каждой болезненной попыткой, легкие опаляло все больше пыли. Голые трясущиеся колени царапала мелкая галька, стеклянные осколки пробирок больно впивались в тонкую кожу рук. Харуно ощутила, как в область раскрытой ладони на несколько сантиметров легко вошел длинный осколок стекла вместе с грязью и песком, оставляя щекочущую мерзкую боль. За камнем находилась незнакомка, Сакура видела в щель между ними, как она баюкала ребенка на своих руках, словно младенца и давилась рыданиями, расходуя кислород. Картина вызвала новый приступ тошноты и ужаса. — Помоги! — отчаянный крик, обращенный в щель — Ты же медик ты же сильная, он-н-на умира-е-е-ет, она моя до-о-очь, помоги! — тише, безумным шёпотом— помоги. Сакура дернулась, но вдруг почувствовала коленом чужое теплое тело. Сердце замерло и бешено забилось. Рядом лежал едва живой Ячиру, продолжающий терять кровь, умирать. Сакура прикрыла глаза, активируя дзюцу, зеленый свет вспыхнул в темноте, салатовыми огнями наполняя промозглую западню. Харуно дернула голову в истерике. Ее забила дрожь. Если сейчас не помочь товарищу – он умрет. Но та маленькая девочка… ее тоже будет не спасти. Как же быть? Сакура судорожно закусила губу, сдерживая животный испуганный визг. Она не хотела делать подобный выбор. Потеря кислорода туманила разум, ей было нестерпимо больно. Суд, на котором она была палачом, решающим кому жить, а кому умереть. Всем не помочь. Глаза незнакомки молили в темноте беззвучно, но громче любого крика. Сакура вздрогнула. Она опустила голову вниз, не смея поднимать своих глаз, слезы заливали жилет товарища нескончаемым морским потоком. Ребенок был обречен, девочка была больна туберкулёзом еще до ранения. —НЕЕЕЕТ!!! — заорала незнакомка, колотя булыжник слабыми кулаками, устремляя взор в щель, — ты зверь, а не человек, ты убила мою дочь!!! Сакура закусила губу, ее трясло, тело едва держалось в сознании, но она продолжала вытаскивать товарища с того света, продолжала бездействовать и убивать ребенка. Воздуха становилось все меньше, каждый судорожный вздох сопровождался болью, словно легкие царапали осколки стекла, так же как и руки. Она была обречена задолго. «Если нет?» Попытка вдоха не удалась, руки обмякли, зеленый свет погас, и Сакура безвольной куклой упала на живот Ячиру, погружаясь в кромешную темноту без воздуха и сожалений. Она пыталась.***
Сакура плыла в невесомости, тонула в бесконечной тянущейся пустоте и ее уставшая от жизни измученная оболочка, казалось, отделилась от реальности. Тепло, темно и никаких сожалений. Беззаботная легкость, словно мягкая хлопковая простынь укрывала ее тело от всех невзгод. Кадык резко дернулся, девушка испуганно распахнула глаза, перед которыми вспыхнули и заплясали зеленые пятна. Знакомый запах спирта, жужжание ярких до скрежета зубов ламп. Она все-таки выжила. Калейдоскоп событий и воспоминаний закружился в уставшей измученной голове. Каждое движение отзывалось, запоздалой от количества обезболивающего, болью в теле. Харуно прикрыла глаза, надеясь притвориться, что все еще спит и избежать встречи с реальностью. — Я вижу, что ты не спишь, Харуно, — знакомый безразличный голос Изаму раздался совсем над ухом. Сакура дернулась, зажмурилась от боли в спине и приподнялась на локтях, оставляя невинное выражение лица. Есикава выглядел, как и всегда, лишь несколько усталый вид и мешки под глазами выдавали в нем последствия неудачной миссии. — Как… Ячиру? — неуверенно спросила куноичи. В горле встал ком, когда она вспомнила большие глаза больной девочки и дрожащие руки матери, обхватившие ребенка и обращающиеся к ней в немой мольбе. Она была эгоистично жалкой и ничем, в сущности, не отличалась от головорезов шиноби, решающих кому жить, так же как и Татибана. Сакура выбрала товарища, пренебрегла своей беспристрастностью. оправдываясь диагнозом ребенка. Она была незрелой глупой девчонкой, неспособной принимать ответственные решение, которая будет корить себя всю жизнь, за то, что даже не попыталась. Она не была хорошим человеком. — Жив и стабилен благодаря тебе, — Сакура закусила дрожащую губу. Серебристо-васильковые глаза проницательно пробирались под корку души. — Что в итоге? Мы провалились? — Не совсем, — пробормотал напарник, — вы с Акияма долго находились без сознания, когда прибыло подкрепление. Женщину, которая была помощницей Татибана, Янко взяли под арест, она умело скрывала их местоположение с помощью гендзюцу, сама была привязана к своему хозяину из-за больной дочери, — Есикава потупил взор, сжимая один кулак, — ублюдок внушил ей, что недуг дочери ослабляют химические препараты, — режущая сталь в серебристых глазах, — девочка погибла под завалами. Татибана тоже. Харуно застыла, зажмурилась, восстанавливая дыхание. — Я хочу видеть тело. — Не получится, вскрытие уже провели. Ты была без сознания дольше, чем думаешь. Но…— он замешкался, доставая из черной сумки папку, — я подумал. Что его результаты тебя заинтересуют. Сакура неуверенно посмотрела на товарища и протянутую папку. Подавила дрожь, кивнула и забрала документы. Чем дольше она вчитывалась в текст, тем сильнее брови сходились на переносице, а нефритовые глаза вспыхивали сомнениями. — Что за черт…— Сакура вскинула голову, Есикава внимательно наблюдал за ней все это время, — это не он! Это не Татибана, у него должна быть повреждена левая руку, а не правая. — Возможно, сводки АНБУ прошлых лет были ошибочны, экспертиза показала большую вероятность, что остатки тела принадлежат именно ему. — Но… — Сакура. Разве ты готова поручиться за эти данные? Харуно отвела взгляд. Проблемы и внутренние терзания с новой силой вгрызались в ее больную голову. Ей было морально тяжело, ей не хотелось применять роль чужого палача, ей не хотелось выбирать. «Ты никогда не была хорошим человеком. Как вообще можно заботиться о морали, буквально наемному убийце?». «Но я хотела спасать людей, лечить, а не убивать». «Наивная, бестолковая». Говорить с второй личностью тоже не хотелось. После всего, что Татибана пытался заложить в ее голову, она отчаянно поняла, что возможно все проблемы исходили от крохотного сгустка темной чакры в ее мозгу. Анализируя свое прошлое, Сакура пришла к неутешительному выводу, что она действительно иногда замечала за собой странные способности, которые не умела использовать и по большей части отмахивалась. Она иногда чувствовала чужую чакру, и ей казалось, что имела власть управлять ее. Да, она оказалась в какой-то извращенной степени особенной, но это было явно не тем наследием ее семьи, о котором она мечтала в детстве. Чертовски дерьмовой насмешкой судьбы оказалось то, что ее клан мог передать ей не кеккей генкай, хорошие гены или тайное дзюцу, а родовую болячку, проклятие, вызванное безумными экспериментами человека змеи, который один раз уже перевернул все ее жизнь с ног до головы. Если все предыдущие «паразиты», включая ее бабушку сходили с ума и не выдерживали вмешательства извне, то вероятно, что ее ждала та же участь. К сожалению, мерзкий приспешник змеиного санина сбежал от ее вопросов настолько далеко, что даже со своей твердолобостью она не могла найти его и вытрясти ответы. Вот только, Сакура могла попытаться получить доступ к секретным архивам, связанным с экспериментами – это был куда более безопасный способ узнать о себе, чем искать встреч с Орочимару, чтобы расспросить его. Первые эмоции от липкого самобичевания отступили, когда с холодной головой Сакура подумала, что она могла бы развить эту способность и взять под контроль. Ее бабушка продержалась дольше других, а она была всего лишь гражданским лицом, что же будет, если Сакура приложит усилия, чтобы развить новые силы. В любом случае, для себя она решила пока сохранить в тайне пугающие выводы, по крайней мере, до тех пор, пока она не разберется в том, насколько все было безнадежно. Сакуру выписали быстро. Оказалось, что родители вернулись с миссии и, узнав, что дочь в больнице очень беспокоились, извелись и дежурили у ее палаты почти все время. К ней также заходил сенсей, он любезно принес ей книги по медицине, чтобы Сакуре не было очень скучно. Неизвестный «поклонник», как выразились медсестры, оставлял веточку цветущей сакуры в вазе на тумбе у койки. Перебинтованный и прихрамывающий Ячиру уже через пару дней поймал ее после смены в больнице и в закатных лучах, играющих в его золотисто-рыжих волосах повел ее по окраинам Конохи. — Если бы в нашей команде не было бы тебя, я бы уже… Спасибо, злючка, за мной должок! — он неловко улыбнулся и замялся на повороте, — моя мать настояла на том, чтобы отблагодарить тебя лично. В общем, она такая… настойчивая, у нас нет выбора, я пытался ее остановить. Сакура вопросительно выгнула бровь. Она обернулась на дом, к которому привел ее Акияма. Невысокое, но вытянутое здание с заостренной на традиционный манер крышей и несколькими разительно отличающимися от общего вида пристройками. Шиноби шагнули во двор. Сад оснащали крупные фруктовые деревья, листья на которых приобрели такой же удивительный цвет как волосы Акияма, огород и несколько троп, с верхних этажей, подцепленная между подоконников висела нить, на которой сушилось белье. Мать Ячиру оказалась невысокой пухлой женщиной с непослушной копной рыжих волос – веселая, доделистая и гостеприимная. Она встретила их широкой улыбкой, пробегая мимо с большим горшком, до краев заполненным рисом. Сакура была удивлена, на ее душе разливалось странное трепетное тепло, когда она поняла, какая большая семья была у Ячиру. Его младший брат, пятилетний Кента вредный, усыпанный веснушками надутый мальчишка препирался с матерью и везде излагал, каким сильным он будет шиноби. Внутри дома сновали дети и кипела жизнь, пахло приправами и стиранными чистыми вещами. Сакуру гостеприимно усадили за стол и предложили рис с остро-приправленной квашеной капустой. Было видно, что разношерстная семья Акияма жила не на широкую ногу, но Харуно это не смущало. Редкая для шиноби открытость отгоняла душевные тревоги на задний план. Акияма краснел и бледнел, улыбался хлопочущей матери и по-доброму смеялся с Кенто. Отец рыжеволосого чуунина, как оказалось, служил на далеких границах Страны Огня и вести от него приходили редко, а мать Кохаку была отставной куноичи. В доме также жила тетя Ячиру по имени Умеко по папиной линии со своим мужем и дочерью. Они были гражданские и зарабатывали на жизнь, занимаясь земледелием. Они с утра уходили и не появлялись дома до самого заката, трудились на плоских, ровных полях, выращивая рис. Умеко и ее муж много времени тратили на дорогу, так как плантации располагались в долинах и на склонах холмов, где поля нарезались уступами, так как должны были они быть приспособлены к рельефу местности. Когда Умеко появилась в комнате, Сакура невольно напряглась. Молодая женщина с каштановыми, стянутыми в тугой узел, волосами и умными темными глазами в простой, но аккуратной хлопковой юкате. Умеко выражала собой строгость, идеально держала осанку и смотрела холодным оценивающим взглядом, который словно прожигал Харуно насквозь. Как оказалось, тетя Ячиру после гибели своего отца решила, что никогда не свяжет свою жизнь с ремеслом шиноби. Она была твердо убеждена, что любая агитация воли огня – самый огромный вред в жизни мирного населения. Как и многие гражданские опасалась и отстранялась свою семью от ниндзя и не вмешивалась в политику. Ее дочь, десятилетняя Юки с темными волосами, глубокого каштаново-рыжего цвета и большими зелеными глазами, застенчиво и любопытно поглядывала на Харуно, явно боясь проявлять открытый интерес в присутствии матери. Сакура не знала, как относиться к ней, ведь ее совсем не должно было волновать мнение родственницы своего напарника, однако темные жестокие глаза и открытое пренебрежение поселили огонек раздражения и обиды. — Значит, вы, Сакура-сан, преемница Пятой Хокаге, — с нескрываемым презрением произнесла Умеко , видимо, имея свои счеты с Цунаде-сама. Сакура выдала утвердительный кивок, пережевывая пресный рис. — И чему вас, девчонку зеленую, учит великая неудачница? Сакура подавилась угощением, опасно сузила глаза. Личная неприязнь Умеко к профессии шиноби была не ее делом, но оскорбления наставницы порождали скрытый гнев в душе куноичи. — Умеко ! — недовольно одернула Кохаку, — Сакура спасла жизнь Ячиру, она почетный гость, будь добра не груби. Женщина лишь презрительно выгнула бровь. Кимоно Умеко слегка приподнялось, и Сакура заметила, что ее белоснежные худосочные руки были покрыты старыми зарубцевавшимися шрамами, похожими на те, что оставались у нее после тренировок с ножом танто. — Не мое дело, но ты, Кохаку, очень мягкотела, тащишь в дом всех, кого попало, — она поднялась с места, махнув густой копной ухоженных тяжелых волос, — у нашей семьи все беды в жизни от вашего кровавого ремесла. Прежде чем обелять девчонку, спроси, скольких людей она убила. Ее слова остаток дня не давали Сакуре покоя.***
Приближается осень, какая по счету, приближается осень, новая осень незнакомо шумит в листьях, вот опять предо мною проезжают, проходят ночью, в белом свете дня красные, неизвестные мне лица. Неужели все они мертвы, неужели это правда, каждый, который любил меня, обнимал, так смеялся, неужели я не услышу издали крик брата, неужели они ушли, а я остался. Иосиф Бродский
Харуно влетела в кабинет наставницы вечером, разгоняя испуганных секретарей и движимая быстро ускользающей решимостью, завести серьезный разговор. Цунаде-сама хмуро посмотрела на нее, отодвинула стопку документов в сторону и указала на стул напротив. Она думала, что неловкость возьмет вверх, но слова лились, словно кто-то отворил затвор на ее закупоренных в глубине души переживаниях. Слезы потекли на пятой минуте рассказа. Сенджу вздохнула, и ее суровый взгляд сменился сочувствующим. На столе громыхнула бутылка саке, сакадзуки зазвенели. Наставница неуверенно посмотрела на Сакуру, словно мысленно прикидывая что-то в своей голове, и плеснула немного во вторую чашу, протягивая несовершеннолетней ученице. — Только немного, — строгим тоном добавила она, когда Сакура осушила содержимое сакадзуки. Горло обожгло горечью, куноичи сморщилась и закашлялась. — Послушай мой совет, Сакура, не оплакивай умерших, думай о живых, — она грустно усмехнулась, опустошая третью чашу, — один твой близкий человек пренебрегает этими наставлениями и очень страдает из-за своих сожалений. Такова жизнь, она несправедлива и иногда ставит перед нами выборы, которые очерняют любой из поступков, которые нельзя не решить в чью-то пользу. Жизнь шиноби в тройне несправедлива и полна разочарований, а еще… она коротка и если ты будешь тратить ее на сожаления и самобичевания, не заметишь, как они тебя поглотят, — ее карие глаза, подернутые пьяной пеленой, обрели печальную ясность, осветились глубокой тоской далеких воспоминаний. Притихшая Сакура с благоговением внимала наставнице, не заметив как охмелела. — Мы – медики, не боги. Люди склонны в порыве эмоций обвинять врача в смерти их близких, даже если сделать ничего было невозможно. Ты будешь слышать в жизни много упреков, на твоих руках умрет много человек, и это не говорит о твоей некомплектности, нет, но всех не спасти. Знала бы ты, какое кладбище неприкаянных душ имеется за моей спиной, — она глубоко вздохнула, наливая себе еще саке, — если тебе станет легче, то ты действовала по протоколу, ниндзя-медик в команде в первую очередь обязан поддерживать состояние своих товарищей, а только потом всех остальных не привлечённых лиц. Спустя полчаса, Сакура на ватных ногах поднялась с места, отмечая, как плывет перед ней кабинет. Она неловко пошла, едва перебирая ногами, к выходу, но наставница окликнула ее. — Сакура! Завтра с утра на полигоне, не опаздывай, поблажек не дам, — грозно пробасила Пятая. Харуно вяло кивнула и, прогуливаясь по улицам Конохи, прогоняла чакру по организму, чтобы избавиться от алкоголя в крови, ей не хотелось бы слушать неиссякаемые порицания Мебуки. Дом встретил ее теплым светом, горячей жареной рыбой и Сукияки. Мать возилась у плиты, пока Кизаши читал вечернюю газету и нахваливал аппетитные запахи, витающие дома. — Явилась – не запылилась! — Мебуки встречает дочь своим громким крикливым недовольным голосом, — мы тебя уже бегать искать собирались, как всегда наша дочь где-то шляется в ночи, а ведь только выписали из больницы! Сакура нахмурилась, прикусила щеку с внутренней стороны, огибая мать и сдерживая раздражения. Такое поведение Мебуки всегда ее бесило, хотя она догадывалась, что за язвительностью мать прятала в глубине души беспокойство. Отец глухо расхохотался. — Ну-ну, любимая, Сакура у нас устала после смены в госпитале, госпожа Хокаге ее наверняка муштрует, прививает дисциплину, — и громко захихикал на последних словах, прячась за газетой. Сакура покраснела. Мебуки подхватила смех мужа. — Да уж, — в перерывах между смехом проговорила мать, — Сакуре привьешь дисциплину, сначала посуду пусть за собой мыть начнет. Сочувствую госпоже Хокаге! — Ну, мам, пап!!! — вспыхнула Сакура, глубоко оскорбленная подшучиваниями родителей. — Лучше расскажи, как дела в госпитале, трудишься? — поинтересовалась мать, когда Харуно жадно уплетала вкусную рыбу в соевом соусе. Она невольно сравнила их ужин со скромной едой в доме Акияма и испытала легкую жалость. Нужно будет пригласить Ячиру на ужин. — А, да, все хорошо, как прошла последняя миссия? Родители переглянулись и с упоением начали рассказывать подробности прошлого задания, они оба смеялись и добавляли к фразам друг друга новые детали. Несмотря на громкое раздражающее поведение, не присущее серьёзным людям, Мебуки и Кизаши очень дополняли друг друга. А Сакура, слушая их громкую речь, украдкой прятала невинную легкую улыбку. А ночью ее опять накрывает волна кошмаров. Искаженные агонией лица Агари и Сэту, маленькая девочка, которую она бросила под завалами, все они причиняли Сакуре нестерпимую боль и шептали неизменное: «убийца». Куноичи понимала, что до этого момента она как-то мирилась с ними, после победы над Татибаной у нее больше не было доступа к секретным архивом, и чем дольше она думала о своих догадках, тем сильнее ее брали сомнения. Что, если хитрый ученый просто надавил на ее слабые места, он ведь был достаточно осведомлен о всей команде Харуно и чего стоило узнать парочку трагичных историй ее семьи, чтобы попытаться поселить в ней убежденность в своей «болезни»? Она мучила себя догадками об исключительности с каждым днем, но много раз бывала в больнице и ни разу никто не находил никаких «темных» образований в ее голове. Кошмары, жестокость и все ее душевные терзания могли быть лишь психическим расстройством, появившемся на фоне стресса, переживаний и приема серьезных медикаментов вкупе с пилюлями. Куноичи уже думала об этом раньше, адские смеси лекарств, которые принимал ее организм, выдерживал не каждый. Возможно, если Сакура, наконец, перестанет бежать от себя и своих реальных проблем, воображая свою исключительность и особенность, она сможет отпустить кошмары и безумные фанатичные мысли? Но сидя в Ичираку и дожидаясь сенсея на следующий день, Сакура отбрасывает все свои кошмары и давит из себя натужную улыбку. Утром, она была рада, что впала в более менее безболезненную дрему, когда Паккун разбудил ее. Нинкены часто стали захаживать к Сакуре без указаний, им нравились лакомства и массаж чакры.В этот раз мопс передал послание от Какаши. В ее голове громко пульсируют слова Цунаде-сама: «один твой близкий человек пренебрегает этими наставлениями и очень страдает из-за своих сожалений». Она чувствует себя немощной и слабой, страдает, мучается, в то время, когда ее одинокий сенсей, потерявший всех близких, не падает виду и стойко держится, никогда не жалуется. В голове впервые появляется осознание, что не только она потеряла команду, и Хатаке тоже мог мучиться из-за сложившейся ситуации. Только он не ныл. Лишь печальной застывшей тенью стоял у монумента на кладбище, сливаясь с безликими памятниками в серое печальное пятно. Сакура понурила голову, мысленно давая себе установку чаще видеться с сенсеем. У него совсем не осталось близких и пусть настоящей ученицей Харуно ему никогда не была, но младшим товарищем, скрашивающим тоскливые дни Копирующего она могла попытаться стать. Ей хотелось вобрать в себя немного его боли, разделить печали с человеком, который как оказалось, умел понимать ее, Сакуры, душу. — Йо, Сакура-чан, по дороге помогал найти одной старушке распродажу риса, пожилым людям подобное очень интересно, — вместо приветствия бросил Хатаке, приземляясь рядом. — Тогда я не смею отвлекать вас от распродажи риса, — не удостоив сенсея взглядом, сказала Харуно. Хатаке неловко почесал затылок. — Я не настолько стар, Сакура-чан. — Думаю, вы достаточно в преклонном возрасте, раз забываете время встречи — она демонстративно поднесла палец к губам, задумываясь, — знаете, некоторые старики в госпитале забывают свои семьи, путаются в коридорах и времени. Не могут найти дорогу домой, кажется, это называется деменцией. Внутренняя Сакура громко рассмеялась, наблюдая, как менялось лицо Какаши, и с каждой секундой оно становилось более мрачным и унылым. — Так вот какого ты обо мне мнения, Сакура-чан, — он понурил голову. — Я встретил Ино по дороге сюда, — как бы, между прочим, произнес Хатаке, не отрываясь от своей книги, — она спрашивала о тебе. Сакура закусила губу, подавляя смущение и вину. Она уже долгое время избегала Яманака, не желая начинать серьезные разговоры, в итоге которых, блондинка точно вытянет из нее все душевные проблемы. Ей не хотелось видеть осуждение в глазах подруги. — И что вы…?— неуверенно спросила она. — Думаю, она все еще убеждена, что гоняется за тобой по всей Конохе. У Харуно чуть не отпала челюсть. — Сенсей, вы сейчас хотите сказать, что создали клона в моем хенге и сейчас гоняете его по Конохе от разгневанной Яманака? — неуверенным дрожащим голосом спросила куноичи, на что Хатаке пожал плечами. Сакура неловко хохотнула. — Вы садист! — она обвиняюще ткнула в сенсея пальцем, захлёбываясь возмущением, — Просто признайтесь честно, что получаете удовольствие, издеваясь над детьми! Чего только стоит тот клон, за которым мы с ребятами гонялись полдня, а в итоге он просто развеялся. Какаши рассмеялся низким грудным смехом и от этого звука по спине Сакуры побежали мурашки. — Вы ребята, очень меня веселили. Жаль, подросли быстро, приходиться развлекаться, как могу, — Сакура надулась, но в глубине души она была рада, что сенсей спас ее от встречи с Ино. — Все-таки садист, — тихо проговорила она, утыкаясь в лапшу. Хатаке, не отрываясь от книги, протянул свою длинную ладонь в сторону Сакуры и она с готовностью подставила голову. Сенсей потрепал девочку по волосам, и на душе стало чуть легче. — Как дела в новой команде? Обычный вопрос заставил в горле встать ком. Словосочетание «новая команда» звучало настолько неправильно, что внутренности Сакуры скрутились в мерзкий узел, словно она предала кого-то. Это было странно, ведь «отряд Есикава» изначально был сформирован всего для одной миссии, однако выяснилось, что напарники неплохо сработались вместе, а Сакура успевала совмещать тренировки и миссии. Сакура впервые задумывается о значении связей в жизни шиноби, о том, зачем подобные нити судьбы, которые связывали команду семь, ее семью и госпожу Цунаде со своими ученицами, вообще существовала для шиноби, ведь их главной задачей была функция военной единицы и оружия без воли. Был ли «отряд Есикава» построен в результате таких связей? Она не могла однозначно ответить, но незаметно на комоде перед кроватью появилась еще одна рамка с фотографией. Улыбающийся рыжеволосый юноша посередине и двое хмурых товарищей, которых он заключил в медвежьи объятия и прижал практически вплотную друг другу. — Нормально, — девушка постаралась придать голосу уверенности.***
Массивные, ровные и гладкие, словно высеченные скульптором скалы имели небесно-серый оттенок. У подножия голубых гор, сквозь которые плавно стекала прозрачная, словно кристаллы быстрая холодная река. Она струилась и петляла, огибая множественные булыжники, поросшие мхом, а сверху на самых верхушках гор стелился ровный слой серебристого тумана. Повозка высокопоставленного чиновника и его самураи в боевых кимоно неспешно спускались к лесу, где голубые скалы сходились в неистовом танце с алеющей листвой осенних кленов. — Сакура, ты не сердись на Умеко, — вдруг серьезно заговорил Ячиру, глядя в небесную бескрайнюю гладь, — у нее есть свои причины, чтобы быть такой грубой, но она несправедлива. Харуно пожала плечами. — Я не переживаю по этому поводу. — Понимаешь, Юки – моя племянница родилась с сильной чакрой, однажды…— он перевёл свои карие задумчивые глаза на Харуно, — она играла среди беспризорных детей и… один человек из корня заинтересовался ей, видимо, посчитал за сироту. С тех пор, Умеко очень переживает, боится за дочь и то, что могло бы стать с ней, завербуй ее Данзо. Она всего лишь беспокойный родитель, который хочет защитить свою семью. Не воспринимай на свой счет. Сакура поежилась, она начала понимать озлобленность тети Ячиру, списывая все на защитную реакцию. Последние недели она нередко захаживала к семье Акияма, ей очень нравилась атмосфера их дома, полного жизни движения и детского гомона. Последние несколько дней, пока они сопровождали чиновников, Ячиру много рассказывал о своей старшей сестре – отчаянной путешественнице, которая покоряла весь мир. Он говорил об Асуке с восхищением и трепетом. Небо было ее крышей над головой, а земной шар – домом, ветер был ее спутником и верным товарищем, вместе с ним она скиталась по миру, освобождаясь от невзгод. Асука путешествовала с караванами, бродячими торговцами и самураями. Отчасти Сакура и сама завидовала тому, что называлось свободой в общественном понимании. Родители Ячиру не сразу приняли образ жизни дочери, но она была неуловима словно ветер – не могла жить на одном месте. Сакура с грустью осознавала, что какой бы шанс ей не выпал, она бы не смогла покинуть Коноху, не только из-за чувства долга и ответственности. Она пустила корни в своей родной деревне, оплела каждый уголок и каждое родное дерево, прикипела и приросла к этому месту. Она родилась в деревне скрытой в листве, и умрет либо в ней, либо за нее. Другого не дано. Как только они заехали в лесистую местность, Сакура почувствовала неладное. Разрезая спокойное покачивание воза, цокот копыт по каменной гальке и переговоры самураев послышался сигнальный свист. Ячиру встал в стойку, Сакура выхватила кунай, перед ними мелькнула белая копна волос. Несколько ниндзя-отступников в темных одеждах и платках, скрывающих лица, выпрыгнули из кустов и сразу же схлестнулись с Ячиру и Сакурой. Харуно нанесла одному удар кулаком в солнечное сплетение, отчего он отлетел к дереву и ударной волной повалил мощный ствол оранжевого клена, второму подставила подножку. Ячиру вырубил нескольких противников. Изаму возник за спиной и снова свистнул. Сакура и Акияма переглянулись, одновременно отпрыгивая в разные стороны и расчищая пространство. Есикава сложил печати. — Суитон! Речной водоворот! — из его рта хлынул огромный поток холодной воды, под невероятным напором смешиваясь со стихией ветра и принимая форму спирали, он обезвредил большинство противников. Это была красивая, живая и одновременно холодно-жестокая техника, в которой Изаму комбинировал стихию воды и ветра. Караван смог спокойно продолжить путь, а Сакура лишь кинула задумчивый взгляд на место сражения. Они действительно были неплохой командой.***
Четыре. Сакура просыпалась ночью в холодном поту, пытаясь отдышаться и отогнать пелену кошмаров дрожащими окровавленными руками. Чтобы отвлечься, она начала считать, но у нее совсем не получалось. Наверное, не стоило считать мертвецов. Отвечая на саркастичный вопрос Умеко, заданный ей несколько недель назад, она могла с уверенностью сказать, что убила четырех человек. Двоих с извращенной жестокостью под гнетом ярости и отчаяния, остальных, ведомая приказом с безразлично-печальной подписью «ликвидация». Это было немного для шиноби, но чудовищно внушительно для человека, чтобы нести за собой всю жизнь тяжесть отнятых душ. Столько раз она сыграла в бога и забрала чужую жизнь. Стоя перед Ино, после ночи, наполненной тихими рыданиями и ненавистью к себе, Сакура задавала себе вопрос: «Как давно с ней это началось?». Блондинка закусила губу, сцепив руки перед собой, и резко одарила подругу решительным взглядом. — Не знаю, когда это началось… с первого экзамена на чуунина или во время второго, но я чувствую, что ты меняешься, уходишь куда-то далеко, совсем на другой путь, — ее красивое лицо бледнело, язык тела выдавал волнение, — и я не знаю, насколько избранная тобой дорога правильна. Мне казалось, что ты ушла вперед, оставила далеко позади, отреклась от нашей дружбы из-за Саске-куна, предала годы товарищества из-за мужчины, — Ино сглотнула, в ее глазах стояли слезы обиды. Сакура тогда окаменела, подумав, как слепы иногда бывают люди, и насколько много могут не замечать прямо у себя под носом. — И я… чувствовала себя брошенной, Лобастая. Правда, оставленной у обочины глупой девчонкой, лишившийся чего-то важного. Ты изменилась, стала сильнее, казалось, больше не нуждалась во мне, тогда я отступила, — всхлип, — но теперь я вижу, что тебе нужна поддержка, что то, что происходит с тобой ненормально. Никогда бы не думала, что буду просить о таком, но… не отталкивай. Сакура не сразу поняла, что всхлипами давится не только Яманака. По ее щекам текли слезы странной печали, облегчения, боли, вины и сожалений. Возможно, ей не стоило тащить на своих плечах груз стольких страданий в одиночку, и в ее окружении были люди, готовые разделить непомерную ношу. И дружба с Яманака изначально была глубже глупого соперничества из-за мальчика. Сакура всегда восхищалась Ино, ее красотой, уверенностью в себе, популярностью, чувством стиля. А теперь она увидела, что и Яманака нуждалась в ней. — Какая ты глупая все-таки, свинина, — давясь соплями, прохрипела Харуно, решительно заключая подругу в объятия. Ей на мгновение стало безумно страшно лишь от одной мысли, что не перешагни через себя Сакура во время экзамена на чунина, Яманака была бы мертва. В этот момент, Сакура нашла ответ на еще один свой вопрос, ведь ей стало ясно, что связи шиноби с другими людьми не делали слабее, они рождали волю огня и желание сражаться до последнего за то, что им дорого. А через полчаса Харуно стояла в кабинете Хокаге вместе с отрядом Есикава и выслушивала приказ Цунаде, которая отправляла их в Суну с дипломатической миссией на полгода.