Дом на холме

Илиан

Удушливая смрадная духота подкрадывалась незаметно, постепенно заполняя величавые просторы стерильного помещения. Если бы через небольшую щель приоткрытого окна подул слабый освежающий ветерок, тем самым стерев упрямо стекающую каплю солёного пота с напряженного виска мужчины, так и намеревающуюся обрисовать скулу, затекая под кромку воротника, он бы счёл это божьим благословением. Но, увы, накалённый палящим солнцем уличный воздух не спасал от сиюминутно настигшей неестественной жары. Мужчина должен был испытывать волнение по этому поводу, но сейчас не был на это способен. Он должен был осмыслить происходящее, но был не в силах это сделать. На данный момент мужчина лишь смиренно пребывал в наполненной лучами света комнате, сидя на неудобном для него деревянном стуле, и боялся даже пошевелиться, случайно заёрзать, невольно дёрнуться. Его тело на миг застыло в бескрайнем пространстве времени, его мысли занимала необузданная пустошь. Неистовый взгляд его зелёных глаз с карамельным пятнышком на правом был прикован к собственному безымянному пальцу руки, который непривычно зудел, ритмично пульсируя. Он пристально всматривался перед собой, кажется, даже забыв, как нужно дышать. С удивлением наблюдал за крохотным кулачком крохотного, мирно сопящего в сладком сне существа, обхватившего его. Недоумевая, он, будто заворожённый представшей перед ним умиротворяющей картиной, вглядывался в малость сморщенное личико спящего младенца, который был не больше двух вместе взятых его медвежьих ладоней. Часы, висящие на кое-как выкрашенной белой краской стене, отсчитывали секунды в такт бьющегося сердца молодого человека, в такт моргания его век, оперённых каштановыми ресницами. И время как будто бы навеки застыло и одновременно ритмичным постукиванием стрелок навесных часов бежало быстрее равномерного вдоха и выдоха, плавно поднимающейся и легко опускающейся мужской грудной клетки. Личико новорождённого, которому не было и трёх полных дней, невольно напоминало Илиану мордашку шарпея , и мужчина поймал себя на желании мягко скользнуть большим пальцем по сморщенному лобику мальчишки, чтобы выпрямить складочку, образовавшуюся у начала курносого носика. Малыш зажмурился, и Лиан, быстро опомнившись, отогнал прочь свой неуместный пылкий порыв. — Может, хочешь подержать? — вблизи послышался мягкий женский голос. — Эээ... — осторожно, чтобы случаем не шевельнуть сжатым рукой младенца пальцем, Илиан поднял свой взор на расположившуюся рядом с ребёнком Елену. — Пожалуй не стоит. Я не уверен, что.. что знаю как! — выпалил он в конце. «Неуверен, что ненароком ничего не сломаю...» —добавил мужчина про себя. — Ох, Илиан, — женщина тихо засмеялась, — в этом нет ничего сложного. — Но увидев искорку испуга, мимолётно проскользнувшую в глубине запавших глаз молодого человека, нежно произнесла: — Всё в порядке, я не настаиваю. Если только у тебя самого появится желание. Лиан с заметным облегчением слабо и несколько беспомощно улыбнулся. У него не нашлось ответа на сказанное, благо, Лена была чуткой и не требовала от него большего, взаимно наградив мужчину благосклонной улыбкой. Пожалуй, он уже ранее испытывал чувства, подобные этим, только никак не мог помнить о них. Ему было два, когда родилась Кассандра, и, возможно, когда-то он с такой же присущей мужчине осторожностью любовался своей новорождённой сестрой. То, что Илиан помнил, в чём был более, чем уверен, так это в воспоминаниях о том, как Сандра несколькими годами позже, со смехом и визгами носилась по квартире, будто подстреленная, а он то и дело успевал закрывать собой острые углы столов и шкафов, ловя её в половине шага от падения, когда девочка теряла равновесие. Ибо если с Кассандрой что-нибудь случалось, объясняться перед дедом приходилось ему. Мысли о Сандре постепенно возвращали Лиана в реальность. Широкую грудь мужчины будто зажало под металлическим прессом, крушившим рёбра, внутри покалывало иголками. Уже три дня — целых три невыносимых дня! — от сестры не было вестей. Он ни одну сотню раз звонил ей, однако в ответ вместо голоса Кассандры слышал лишь терзающую тишину. Он звонил и её соседям, друзьям, коллегам, тем, чьи номера смог найти среди списка контактов в своём телефоне, но никто ему так и не ответил. Всегда и везде по ту сторону вещал один и тот же до тошноты уже нетерпимый женский голос, ссылаясь на заезженную фразу: «Вызываемый абонент не доступен.» Илиан уже был не в силах сдерживать поток негативных мыслей и предположений, просачивавшихся в глубины его сознания, всеми силами старающихся нарушить спокойствие, которое он так отчаянно хотел сохранить. За время пребывания на базе Илиан несколько раз отлавливал в коридоре ребят, несущих службу, всем своим телом и мощью прижимая их к стене, старался то пустопорожними разговорами, то прямыми угрозами выудить хотя бы крупицу информации о происходящем, но никто из солдат так и не смог поведать ему что-либо внятное или понятное, хоть как-то объясняющее потерю связи и вынужденную эвакуацию. Мужчина не верил солдатам, клявшимся, что им неизвестно, есть ли на данный момент у военных связь с внешним миром, в особенности с теми регионами, которые, по их же словам, подверглись неизвестной опасности. Илиан оставался в неведении, он был поистине зол, зол на своё незнание, зол на беспомощность, зол на то, что не в силах был что-либо изменить, на что-либо повлиять. И эта возрождающаяся тревога постепенно съедала мужское сердце изнутри. Мужчина ждал того момента, когда ему придётся отчитываться перед военнокомандующим взвода или начальством военных сил, касаемо их несанкционированного нахождения на военной базе, но по итогу третьего для пребывания в укрытии никто так и не обратился к ним, никто не требовал объяснений. Это не укладывалось у него в голове. То ли Кормак сумел уладить возникший вопрос, то ли об этом позаботился кто-то ещё, но, к удивлению, никто Илиану и семье Аллана ничего так и не предъявил. Мужчине не нравился такой расклад дел: в месте, где принято настолько тщательно придерживаться определённых порядков и правил, халатность не допускалась. Попросту не могла допускаться. Мужчину тревожило всё происходящее на базе ровно так же, как и гипотезы о том, что творится за пределами её территории. Тревожила суета, вечная беготня солдат по коридорам, за которой он пристально наблюдал все эти дни, его настораживало, как ведутся дела, настораживало солдатское неведение, их некоординированные действия. Что-то явно не поддавалось контролю осмысления, что-то явно выходило за пределы разумного. Что-то явно было не так. Что-то, чего мужчина был не в силах объяснить. Илиан старался не думать о произошедшем несколько днями ранее в одной из душевых кабин жилого комплекса, ровно столько же, сколько старался не думать о рыжеволосом парнишке с кожей белее свежего молока. Ему было чем занять свои мысли, было о чём волноваться, но почему-то мужчина часто ловил себя на мысли о столкновении взглядами с этими дерзкими голубыми очами. После того дня больше он невысокого военного не встречал, и, наверное, это было к лучшему. Такие мысли были ему ни к чему, были не к месту. Не стоило на них заострять своё внимание. Ведь на данный момент были вещи куда важнее, о которых стоило волноваться. Илиан мимолётным взором оглядел пустующую комнату, заострив свой взгляд на Луизе и Ханне, расположившихся за ближайшем столом лазарета и что-то усердно рисующих карандашами в блокнотах, заботливо принесённых медсёстрами. — Уже выбрали имя? — краем глаза поглядывая на малыша, всё ещё мертвой хваткой ладошки вцепившимся в его палец, мужчина обратился к Елене. С чего-то нужно было начать разговор, ради которого он сюда пришёл. — Мы с Алланом хотели назвать сына Аароном, но, если честно, не успели прийти к окончательному решению. — Женщина ласково поправила одеяльце младенца. — Аарон, — повторил Илиан, прикидывая подходит ли данное имя новорождённому. — Красивое имя. — Верно. Но на днях мы тут с дочками посовещались, — нежно улыбнувшись, Елена махнула девочкам рукой, чтобы те подошли к ней, — и нам показалось, что имя Илиан будет наиболее подходящим для такого солнечного мальчика, если, конечно, ты не против, Лиан? Мужчина поднял весьма ошарашенный, удивлённый взгляд. — Много чести, — спустя мгновение раздумий, предназначенных для осознания ситуации, пробормотал он, сразу бегло поправив себя: — То есть я хочу сказать, что не совершил ничего выдающегося. — Ты сделал больше, чем просил тебя мой муж, Илиан, — серьёзно произнесла Елена. — Ты вовсе не обязан был, но я же вижу, как ты о нас заботишься, присматриваешь за девочками, пока я нянчусь с малышом. Мы искренне тебе благодарны, Лиан, и я уверена, Алан был бы не против, если бы я назвала сына таким красивым именем. Илиан тяжело вздохнул. Елена должна была понимать, что за нахождением в безопасности мужчина должен был быть благодарным самому Аллану, ибо, не позвони он ему в ту роковую ночь, Лиану пришлось бы разделить участь всех тех, кто остался в городе, какой она бы не являлась. И, кажется, женщина прекрасно это понимала, она была рассудительной, но всё равно видела в нём лишь бескорыстного заботливого мужчину, негласно принявшего участь временной замены отца её новорождённого сына и двух дочерей. В такие моменты Илиану казалось, что он сам того не желая будто украл у своего бывшего однокурсника что-то очень ценное, что-то сокровенное, ибо не в праве он был здесь сидеть и любоваться новорождённым мальчиком, и от этих мыслей ему становилось не по себе. От Аллана так же, как и от его сестры, не было никаких вестей. Номер, по которому, по словам самого мужчины, Илиан мог с ним связаться, был недоступен. Спустя множество неудачных попыток, приложив неимоверные усилия, Лиану всё же удалось договориться со служащими военными и выяснить, где именно на момент ночного звонка находился Аллан, но, как выяснилось, связь с этой военной базой уже три дня отсутствовала. Полученная информация должна была сподвигнуть всех на определённые выводы, которые ни Илиан, ни Елена не в состоянии были озвучить. Хоть Елена держалась неимоверно бодро, стараясь всё своё внимание уделять детям, голос женщины подрагивал и ломался, когда она произносила имя мужа, а Лиан был не в силах развеять ни её страхи, ни сомнения, как бы сильно этого не желал. — Послушайте меня, Елена, — убедившись, что дверь в комнату закрыта, и в очередной раз позабыв о просьбе обращаться к ней на «ты», начал мужчина. — Как бы тяжело не было это осознавать, мы здесь находимся уже три дня и от вашего мужа пока что не было вестей. Думаю, нас ещё не отправили в лагерь для беженцев, расположенный тут неподалёку, только потому что вы ещё не до конца оправились после родов и малыш тоже ещё не окреп. Но, должен вас заверить, что наша высылка — это лишь вопрос времени. Провизия на базе ограничена, поэтому надолго здесь мы в любом случае не задержимся, — мужчина сделал паузу, удостоверившись, что Елена и девочки внимательно его слушают, и продолжил: — Скажем так, я не уверен, что лагерь для беженцев подходящее место для матери с тремя маленькими детьми, в особенности с учётом всего того, что нынче творится. Людской страх и паника, борьба за место под солнцем, недостаток воды и крова — это всё присуще таким событиям, и возникновение разного вида конфликтов среди толпы обеспокоенных людей тоже является лишь вопросом времени. Я не в силах заставить вас меня послушаться или убедить согласиться со мной, но я обещал Аллану позаботиться об его семье и намереваюсь выполнить своё обещание, насколько это будет возможно. Я не знаю, прибудет сюда ваш муж, как обещал, или нет, это мне неизвестно, связь с ним, как вы знаете, отсутствует. Но и я не имею права дольше здесь оставаться. У меня тоже есть семья, и она нуждается во мне. Тем более меня всё больше одолевают сомнения, что здесь мы в полной безопасности, как нам пытаются это внушить. Именно по этой причине, Елена, я хочу предложить вам поехать со мной, как только вы с сыном окрепнете, и это станет возможным. Илиан, ожидая её решение, посмотрел женщине прямо в глаза. Через минуту тянущегося молчания, Елена, наконец-то, заговорила: — Спасибо тебе, Илиан, — она одарила его ласковой улыбкой. — Я всё понимаю и ценю твою заботу о нас, но пока я не могу дать тебе ответ, мне нужно немного времени, чтобы всё обдумать. — Естественно. Обдумайте, я не тороплю. Уверен, у нас в запасе ещё есть несколько дней, — мужчина улыбнулся. В дверь тихо постучались, после чего в приоткрытую щель просунулась голова одной из военных медсестёр. Она спросила, можно ли ей войти и сменить постельное белье, на что получила положительный ответ. Елена помогла высвободить палец Илиана из крепких объятий малыша и, мужчина, пожелав женщине спокойного отдыха, пообещал зайти к ней немного позже и покинул помещение. Илиан неторопливо шагал в сторону казарм, намереваясь немного поспать. Несносная жара выжала из него все силы. С особым трудом волоча ноги по бетонному полу душных коридоров, мужчина разглядывал унылые стены и лестничные пролёты, ведущие то вверх, то вниз, и всё глубже окунался в собственные переживания, размышляя не столько о важном, сколько о самом разном, давая волю мыслям нестись сквозь его утомлённое сознание. Ещё отчётливо ощущая на ладони отпечаток прикосновения маленькой ручонки Аарона, он думал о детях и о том, что не имел особого желания ими обзаводится в ближайшем будущем, а, возможно, и вовсе никогда. Время от времени Илиан коротал беспросветные ночи в компании очаровательных женщин, но обычно эти знакомства не длились подолгу. Что касалось создания семьи, то этот вопрос влёк за собой массу ответственности, к которой мужчина, по собственному мнению, ещё не был готов. Он думал о сестре, ибо знал, что она, определённо, хотела бы иметь семью, и в таком случае он был бы даже рад разделить с ней радости и хлопоты заботы и воспитания будущего поколения. И каждая мысль о Сандре была подобна лезвию ножа, остриём которого проводили по пульсирующими сердцу мужчины. Илиан не представлял, что с ней, в порядке ли она, и как ему быть. А ещё он чувствовал вину перед сестрой. Кассандра бы никогда не согласилась с ним, она бы отрицала. Лиан предполагал, что девушка даже и не догадывалась о его угрызениях совести, но факт оставался фактом: в момент, когда он был нужен ей больше всего, его подставленное братское плечо не было достаточно крепким, чтобы поистине на него опереться. Илиан это знал и сожалел. Ещё больше он сожалел о том, что ему не хватило мужества открыться сестре, рассказать ей о том, что чувствует. А чувствовал он многое. Если бы время было возможно повернуть назад. На миг он подумал о Дэне, на миг в его подсознании проскользнул образ Итана. Дэн был добропорядочным молодым человеком, и Илиан не мог испытывать к нему иные чувства, кроме положительных. Но он всегда знал, что роман Дэна и его сестры обречён. Ладно, возможно, не всегда, но со временем, наблюдая со стороны, он оставил последние сомнения, что именно так всё в итоге и сложится. Кассандре же нужно было больше времени, чтобы понять это, скорее всего, чтобы честно признаться себе. Лиан слишком хорошо знал свою сестру. Дэн же не знал её вообще. Порой мужчина поражался, насколько же парень был слеп. Порой Илиан недоумевал из-за отсутствия чуткости у Дэна. Дэниел смотрел на Сандру, но не видел её. Он создал в своей голове образ порядочной умной любящей девушки, и, несомненно, Кассандра такой была, вот только заглянуть чуть глубже своего воссозданного обличия парень не желал. Мог, но не хотел. А зачем? И, вправду, ему не находилось в том нужды. Одно лишь то, что Кассандра за столько лет совместного проживания так и не рассказала ему о том, что произошло десять лет назад в спортивном лагере, подтверждало уверенность Илиана: их расставание — это очередной вопрос времени. Кассандре нужно было время, чтобы понять, что она не может быть собой рядом с этим человеком, как бы ни старалась, что она не может ему открыться, что он не воспримет её настоящую, не пожелает узреть её изнанку. Дэниел не понял и этого. В отличие от того же Итана. Итан. От одной мысли о нём живот мужчины скручивало, а скулы сводило в неистовом напряжении. Итан. Итан вовсе не был достойнее Дэниела, как и Дэн Итана, они просто были разными. И сколь бы прискорбно не было признавать сей факт, Илиан понимал, что если кого и мог представить рядом со своей сестрой, то однозначно Итана. Его друга. Пожалуй, лучшего из тех, с кем ему посчастливилось иметь дружбу, которой, увы, не было суждено продлиться на долгие годы после. Вспоминать их последнюю встречу, когда Лиан со всей в те года присущей ему мощью двинул по угловатой челюсти тёмноволосого парня, после чего и сам был вынужден сложиться в три погибели от ответного удара под дых, вспоминать всё это было схоже с ощущениями, какие человек мог испытывать в процессе поедания колючего кактуса. Вспоминать обо всём было более, чем неприятно, если не сказать, что больно, поэтому делал это мужчина исключительно лишь в особых случаях, когда уже не в силах был волей остановить поток проецируемых памятью картинок былых деньков. Но стоило признать, в моменты, когда Итан смотрел на Кассандру, он был способен разглядеть её, невзирая на юный возраст. Он не всегда её понимал, так же, как и Сандра порой не понимала Итана, но парень не боялся принять девушку такой, какой она являлась. Они были такими разными и в тоже время похожими. Илиан не отрицал влияния юности и азартный взгляд на мир глазами подростка, но с Итаном его сестра приобретала и открывала новые окрасы своей личности, с Дэниелом — просто была. Постепенно угасала в собственном смирении. Но Илиану с трудом верилось, что дело обстояло только в аспектах времени и взросления, в потере юношеского максимализма. Дэн попросту не мог дать Кассандре то, что ей было нужно, как и она ему. Если бы только всё сложилось немного иначе, возможно, Итану вместе с Сандрой удалось бы создать семью в будущем. Возможно, со временем они бы разошлись как в море корабли. Илиан не мог знать наверняка, он не смел предполагать. Всё, на что мужчина был способен — смиренно наблюдать. Мужчина хорошо помнил, как испытывал неприязнь к темноволосому парню и как со временем эта неприязнь превращалась во что-то иное, отдалённо похожее на одобрение или даже восхищение. Итан был свободен от сковывающих оков всепоглощающего мира больше, чем все, кого Илиан знал. Его пылкость, стремления, бунтарский нрав раздражали и одновременно поражали своей первобытностью. Лиан мог бы назвать Итана эгоцентричным, любящим и постоянно привлекающим людское внимание, но тогда бы он не был честен с собой. Ибо Итан ничего такого не делал. Это лишь на первый взгляд, довольно-таки презрительный, возможно, где-то даже завистливый взгляд, так можно было предположить. Стоило за парнем понаблюдать чуточку дольше, как человеку открывались вовсе иные трактовки его психологического портрета. Итан не стремился к совершенству, хоть и во многом таковым был. Итан не стремился к первенству. Его лицо озаряла светлая улыбка в моменты, когда он выигрывал, ровно так же парень улыбался, когда проигрывал. Он не соревновался ради прогресса, лишь ради удовольствия иметь возможность соперничества, возможность испытать себя в противостоянии сильнейшим. В отличие от самого Илиана он получал удовольствие как от процесса тренировок, так и от конкуренции. Его сила была в свободе ума от угнетений и возложенных самим на себя надежд. Он просто наслаждался тем, что любил делать, пока Илиан и вовсе забыл о том, что когда-то испытывал любовь к данному виду деятельности, к этому спорту. Возможно, именно спокойствие ума и любовь позволяли Итану достигать большего. В нём не жила зацикленность, только свобода. Дружба с Итаном со временем позволила осознать это и самому Илиану. Но когда же мужчина осознал, что окончательно проиграл Итану? Не тогда, когда пришёл вторым на национальных, и не в тот момент, когда завоевал серебро на чемпионате страны. Нет, он понял, что проиграл намного раньше, в момент, когда случайно узрел лукавый взгляд парня, с глубочайшим интересом разглядывающего тонкий силуэт его младшей сестры, стоящей на противоположном краю бассейна, которая свою очередь одарила парня ласковой улыбкой. Кажется, это был второй год пребывания Кассандры в летнем лагере. Кажется, именно тогда Илиан поймал себя на мысли, что бесповоротно проиграл. Кажется, именно в тот год между парнями, привыкшим к постоянному соперничеству, из этого самого соперничества впервые зародилась искорка надежды на дружбу, которая в итоге в неё и переросла. Если бы только всё сложилось несколько иначе, всему бы был иной конец. Если бы, да и только. Илиан уже спускался с последнего пролёта лестницы, ведущей к выходу из здания. Перспектива оказаться прямо под ярыми лучами палящего солнца его не особо радовала, но это был кратчайший путь к месту, куда его заселили. — Обернись! — прозвучал Голос в его голове. Мужчина, ступив на последнюю ступеньку, мгновенно застыл. Его ноги будто налились свинцом. Зрачки в удивлении расширились. В ту же секунду мимо уха пронёсся скрипучий визг. Ослепляющая вспышка. Оглушающий, разрывающий грохот. Последнее, что он почувствовал, — как несущимся порывом волны раскалённого потока воздуха отрывается от земли. Резкая, впивающаяся боль пронзила плечо. Темнота.