Stray Kids – Silent Cry
Ли Минхо – убийца. И эта фраза никак не клеилась с образом того мужчины, которого Хан Джисону приходилось видеть практически каждый день, возвращаясь с работы и встречаясь с ним на лестничной площадке около дверей их расположенных вблизи квартир. Молва о его бесчинствах и зверских поступках ходила среди обитателей жилого комплекса порядком полугода, но некоторое время назад слухи, разожженные на почве необоснованных доказательств, полностью утихли. Никто не знал о настоящей личности Ли Минхо: для всех жильцов господин Ли был не более, чем очередным временным соседом, который перебрался в этот бедный район на фоне маячивших на горизонте долгов и прочего дерьма, неустанно преследовавшего абсолютно всех обычных людей, так или иначе сошедших с истинного пути на путь самобичевания и самоуничтожения в четырех стенах гниющих и покрывшихся плесенью студий. Общение Джисона и Ли Минхо сводилось к коротким приветствиям и, что еще реже, к малоприятным разговорам о стоящей на улице погоде. Они никогда не были по-настоящему близки или, на крайний случай, поверхностно знакомыми. Хан Джисон и Ли Минхо – незнакомцы, но отчего-то, с момента исчезновения как и слухов, так и самого соседа, Джисон стал поистине сомневаться в правдивости выдвинутых ему обвинений. Все произошло одним летним жарким днем, и до сих пор, вспоминая подробности открывшейся Джисону сцены, его тело пробирала неконтролируемая дрожь, а слезы подходили к глазам, но только совершенно по другой причине: он не был напуган. Видимость того, как Ли Минхо склоняется над бездыханным телом собственной сестры не вызывала в нем дикого ужаса, и только спустя время Джисон понял, что на самом деле чувствует – сострадание. – Госпожа, – тихо интересуется тот, устало облокотившись о косяк дверного проема, когда на порог к нему выходит престарелая хозяйка с одним из своих излюбленных котов на руках. – Некоторое время назад, – осторожно интересуется мужчина, сверкнув взглядом в сторону насторожившейся и оскалившейся твари. – Господин Ли из четырнадцатой. – Что ты хочешь вытворить по отношению к этому очаровательному юноше?! – взбесилась женщина, и кот на ее руках резво спрыгнул на пол, скрывшись в темных углах провонявшей мочой квартиры. – Собрался, как и те назойливые подростки, изрисовать его дверь проклятиями? Начать выбрасывать мусор прямо к нему под дверь? – она не унималась, и такой настрой вызывал в Джисоне только недоумение. – Ничего подобного, – сразу замахал он руками, и по растерянному лицу хозяйки сразу стала очевидна лишь одна вещь: либо она ему поверила и была обескуражена, либо совершенно сбита с толку и решила, что очередной не ощетинившийся птенец решил ее одурачить. – Мы… – Джисон не имел и малейшего понятия, как обратить ее неприязнь вспять. – Друзья! – выпалил тот, удивленный собственным мужеством. – Но… Минхо, – одна мысль обращаться к нему неформально вызывала в душе Джисона необъяснимое жжение. – Сменил номер и заперся в квартире. Вы ничего об этом не знаете? – Возможно и знаю, – прищурилась старуха, складывая руки на объемистой свисающей груди. – Раз вы друзья, так отчего-же он им с тобой не поделился? – «Попал», промелькнуло к голове Джисона и он уже совсем отчаялся узнать хотя бы толику новой информации о внезапно исчезнувшем соседе. – Небось, из-за того недопонимая вы сильно поссорились? – между тем, поинтересовалась хозяйка, и Джисон интенсивно закивал головой, обещая самому себе начать молиться по вечерам, если эта женщина поверит в столь очевидную ложь. – Понимаю, – облегченно вздохнула она, и вместе с ней вздохнул и сам мужчина. И когда дверь закрылась, Джисон в неверии всматривался в очерченные на клочке бумаге цифры. Он не знал, что стоит делать дальше в подобной ситуации и стоит ли вообще что-либо предпринимать.***
На протяжении недели он всматривался в чужой номер телефона несколько дольше, чем следовало бы. За семь дней он запомнил его наизусть, а по истечении очередных мучительных суток, проведенных на смене в местной забегаловке, мог на автомате продиктовать надоевшие цифры первому прохожему, если тот невзначай решил бы поинтересоваться, знает ли Джисон что-то о слухах про жестоко маньяка-убийцу и мучителя-истязателя. За полгода, проведенных в этих местах после случившегося инцидента, больше никто не называл Ли Минхо по имени. Казалось, в глазах людей он утратил самого себя, и его имя потерялось среди десяток и сотен постыдных прозвищ, подкрепленных общественной ненавистью и презрением. Но теперь, смотря на ситуацию под иным углом, Джисон задавался одним вопросом: какого же приходится сейчас человеку, который выглядит абсолютно невинным в глазах тех, кто воочию видел произошедшую трагедию? Джисон естеством понимал, но вслух сказать боялся: Ли Минхо – жертва обстоятельств, человек, оказавшийся не в то время, не в том месте. После осознания самой сути истины мужчине начали чаще сниться сны, где уже на его двери начинают писать слова унижения и ненависти, направленной по отношению к «соучастнику» преступления и «подельнику» душегуба. Просыпаться в холодном поту для него перестало быть чем-то «новым» и «удивительным». Это были мерзкие ощущения от съедаемого его тело страха, и Джисон действительно начинал иногда креститься, проходя мимо церкви по пути на работу. То, что он чувствовал, больше не сводилось к шутке или идиотской сцене в детективном фильме, когда преступника в конечном итоге выводят на чистую воду и он предстает перед судом в истинном мерзком своем обличье. Съедает ли вина Ли Минхо также, как и сотня этих простодушных посетителей, налегающих на свои пережаренные и перенасыщенные маслом бургеры? Джисон покрывался пеленой страха только от мысли о том, что придя к себе домой он обнаружит лишь свору полицейских, которые неустанно начнут кидаться в него фальшивыми обвинениями. Хан Джисон решает позвонить Ли Минхо сразу, как его ночная смена подойдет к концу.***
Но уже на пороге его собственного дома Джисона одолевают некоторые неразрешимые сомнения, и ключом к развязке является именно поведение Ли Минхо. Если размышлять логически, как подобает взрослым людям в его ситуации (хотя Джисон мог поспорить с самим собой, ведь не каждый «взрослый» по своему желанию будет искать номер подозреваемого в убийстве номер один), то Ли Минхо – это незнакомый человек, прошедший мимо него мужчина на улице, личность, о которой сам Джисон знает ровным счетом ноль в квадрате. Сердце обуревает некая обеспокоенность, когда выйдя за пределы квартиры Джисон опирается о бетонную перегородку и достает из кармана залежавшиеся сигареты. Он, несмотря на присущий ему с детства животный интерес, старается не смотреть в сторону выкрашенной в красную краску двери. Уродливые, неподвластные пониманию фразы, красуются на металле кривыми и витиеватыми, подростковыми, буквами. На момент Джисон считает такое поведение непозволительным и даже удивляется, когда ловит самого себя на подсознательной защите господина Ли. «Кто же ты на самом деле?», задается мужчина вопросом, затягиваясь поглубже, и протяжно откашливается с непривычки, тяжело выдыхая спертый воздух. По левую от Джисона руку раздается шум, и тот мельком рефлекторно оборачивается, натыкаясь взглядом на поднимающегося по лестнице обесцвеченного Ли Минхо. Сигарета выпадает изо рта, и мужчина не успевает сомкнуть губы, как опаляющий жар разгоряченного табака вгрызается в оголенную кожу. Джисон подпрыгивает на месте с болезненным стоном, когда как шлепок непроизвольно слетает с травмированной ноги. Минхо, некоторое время наблюдающий за развернувшейся картиной, безучастно мотает головой и проходит мимо, даже не обращая внимания на исказившееся лицо соседа и его последующий заинтересованный взгляд. «Ли Минхо» умер полгода назад. Нынешнего «убийцу» не волнует ни то, что происходит с другими людьми, ни их эмоции. Его волнует только он сам и его погибшая сестра. – Господин Ли! – вбиваются в его спину слова подобно заостренным лезвиям, и Минхо замирает на месте, обескураженный столь почтительным отношением и тем, что незнакомец, с которым они обсуждали нюансы июльских дождей, произносит дальше: – Извините за беспокойство, но можно задать один вопрос? Ли Минхо оборачивается, раскрывая Джисону свой изнуренный вид, и легко кивает, казалось бы, по привычке, нежели из собственных побуждений и желаний. – Вы в порядке?***
Хан Джисон – благодетель. Из личных убеждений, у мужчины нет синдрома спасателя или иных психических отклонений, которые движут им в пользу нуждающихся в помощи людей. Джисон, скорее, просто добродушный человек, не лишенный малого эгоизма и лицемерия. Чаще всего в обществе, таких как он, именуют серой массой, одним из миллионов. Живя ничем непримечательной жизнью на забытых Богом окраинах, самого Хан Джисона эта ситуация более, чем устраивала. Единственное, что немного отличало его от остальных, – это рациональность (он предпочитал называть это критическим мышлением, ведь никогда не хотел признавать того факта, что окружающие его люди этим качеством не обладали). Джисон хотел думать, что является среднестатистическим корейским мужчиной, в приоритетах которого – это создать благоприятную обстановку для будущей семьи, и через несколько десятилетий умереть от старости в окружении любящих его внуков и собственных детей. Но сидя рядом с Ли Минхо все эти желания, стремления и приоритеты теряли всякий смысл. В глазах этого человека Джисон видел несказанную боль и печаль, в которых сам господин Ли барахтался, словно выпущенная на сушу рыба. Он утопал в смирении перед общественным вердиктом и не желал признавать свою же невиновность. Казалось, что мнение окружающих стало для Ли Минхо не большим, чем песчинкой в море, а он сам – это лишь капля воды в бескрайнем океане. Он больше не был прежним человеком, не был тем, кто непринужденно смеялся, когда Джисон в очередной раз вылетал на площадку с головы до ног промокшим под дождем. И эта разница между выражением лица пугала самого Джисона до колик в животе и подрагиваний в замерзших от страха конечностях. Он боялся. Боялся того, как сам Ли Минхо отреагирует на его присутствие, боялся, что мужчина, влекомый болью под общественным гнетом, рано или поздно сорвется, утратит былые признаки человечности и в действительности станет тем монстром, которого видят в убитой временем душе. Но Джисон видел в его попытках адаптироваться нечто большее, чем жалкие страдания сухопутного животного, выкинутого в воду. День предстоял быть холодным, и Джисон сильнее зарылся носом в обвязанный на шее шарф. Они вдвоем сидели на одинокой лавочке вблизи многоэтажки, и единственное, на что сам мужчина старался не обращаться внимания – это мириады сверкающих в небе звезд и тлеющий фитиль сигареты, зажатый у него между губ. Нога по-прежнему пульсировала, но этот дискомфорт нельзя было сравнить с тем, что ощущал Джисон при виде уплетающего лапшу Ли Минхо. Его рот оказался измазанным в остром соусе, и Джисон испустил смешок, когда сосед сморщился из-за покалывания на языке. Джисон никогда не старался замечать в нем большего, чем просто малознакомого человека, живущего в квартире рядом. Но сейчас, когда свет луны озарял чужое, застланное усталостью лицо, сам Джисон непроизвольно задумывался над истинной сутью произошедшего полгода назад. Ли Минхо – человек. Он часть повседневной серой массы, ячейка процветающего общества, самодостаточная и полностью сформировавшаяся личность. Джисон не ждал от него раскаяния (мужчина отчего-то был уверен, что так или иначе господин Ли примет любые обвинения, вне зависимости от их подлинности, ведь его настоящим желанием было спокойствие и отдых от городской суеты, будучи участником которой он подвергал самого себя эмоциональному насилию). Джисон был яро убежден, что Ли Минхо нуждается в собеседнике; по крайней мере в том, кто его не осудит и не станет придаваться болезненным воспоминаниям. Ли Минхо – человек, в одну ночь лишившийся сестры и того, что в наше время называют «человечностью». – Почему Вы плачете? – спрашивает Джисон, смотря на орошаемое слезами лицо Ли Минхо. – Я что-то чувствую, – мужчина глотает слова, и Джисону приходится постараться, чтобы разобрать некоторые из них; он сминает искусанные губы, проходится зубами по кровоточащим ранам, но боль при видимости страдающего человека оказывается намного сильнее, чем та сила, с которой сам Джисон пронизывает собственные щеки и рот. – Чувства – это величайший рычаг давления, – выдыхает Джисон, отворачиваясь: в силу своих возможностей он не может поступать эгоистично, вводя господина Ли в смущение и последующую замкнутость. – Они подобны миллионам звезд, ежесекундно взрывающихся на ночном небе, – он слышит как скулеж затихает и уже увереннее продолжает: – Умирая, рождается новая. Бесконечный круговорот возрождения и увядания свидетельствует о текущей внутри Вас жизни. – Минхо, – говорит он. – Называй меня Минхо, Джисон.