В ловушке чужой мечты

— Так, наверное, тебе хватит уже на сегодня. Итак пять бутылок вина как в сухую землю, — заявил Феликс, отставляя стакан своего нового собутыльника в сторону. Жан уже буквально лежал на барной стойке. Хоть и выпили они одинаково, но по Феликсу нельзя было сказать, что в его крови большое содержание алкоголя. А вот Жана развезло сразу же. Похоже, что с непривычки его организм изрядно протестовал такому развлечению. — Я еще не пьян, — промямлил Жан. — Да-да, вижу я. — Феликс кинул бармену купюры. — Сдачи не надо. — Он взял в руки телефон, начиная набирать Роберту. Но в трубке были слышны лишь длинные протяжные гудки. Ни с первой, ни со второй попытки ответа так и не последовало. — Вот ведь сученок! Чтобы тебе икалось! — от обиды закричал Феликс и стал тормошить Жана. — Вставай! Надо домой ехать. Уже почти четыре часа утра. Байрон там, наверное, с ума сходит. — Плевать вообще…я спать хочу, — бубнил почти сквозь сон Жан. — Горе мне с тобой. — Феликсу пришлось взять Жана под руки и буквально на себе вытащить из бара. — Давай только падать не будем. — Да не наговаривай на меня. Я трезв, как стеклышко. — Жан попытался отшвырнуть Феликса, но в этот момент оступился из-за нарушенной алкоголем координации и чуть не упал. — Тихо-тихо. — Феликсу удалось вовремя подхватить его. — А пить то ты не умеешь от слова «совсем» — Я впервые попробовал алкоголь, — честно признался Жан. — Да? Ну не удивительно. Вы же с Байроном помешены на отказе от спиртного. — Усмехнулся Феликс. — Ладно, такси нам все равно тут не поймать, поэтому придется идти пешком. Роберт нас кинул, как последняя паскуда. Вариантов вообще нет. Суетливо пробуждение города сегодня было отсрочено на более поздний час, ведь в выходной людям не нужно было мчаться на работу. Фонари на дорогах постепенно стали гаснуть. По краям тротуара нарядным бордюром белели ландыши. На кустарниках, раскинувшихся вдоль дороги, осели капельки прозрачной, словно стеклянные осколки, росы. Повсюду тишина, которую нарушают лишь радостные песенки недавно пробудившихся птиц, которые уже вовсю кличут солнышко, желая погреться под его теплыми лучиками. Расслабленное вином тело Жана было неимоверно тяжело тащить. Феликс пытался исхитряться как только мог, но в какой-то момент ему просто захотелось бросить его в первую попавшуюся на дороге клумбу. — Кто мог подумать, что нести его после попойки будет так тяжко? — Он тяжело вздохнул. — Эй! Спать нельзя! Давай-ка мы споем! Веселее идти будет! — Феликс немного поразмыслил и стал напевать строчки из первой попавшейся песни. Жан, на удивление, быстро подхватил это, и вот они уже шли по улице горланя песни, нарушая установленную тишину. Вдруг подъехала знакомая машина Фила. Он остановился у тротуара, приоткрыв окно. — Чего разорались? Сейчас весь город на уши поставите. Садитесь! Вы на сегодня свою норму грехов перевыполнили. — Знаешь, никогда не думал, что скажу это, но я рад тебя видеть, — заявил Феликс, открывая заднюю дверь автомобиля и закидывая Жана на сидение. — Ты зачем его упоил так? Он же вусмерть пьян. — Фил ужаснулся увиденному. — Думаешь, я ему насильно вливал? Нет! Он проявил инициативу, а я лишь поддержал — Феликс запрыгнул в машину и наконец-то расслабился — Мне бы поспать сейчас, а не к боссу ехать. Он там, наверное, рвет и мечет. — Ты лучше скажи, почему ты так с Катариной поступил? У нее там целая истерика, мы ее еле успокоили. — Фил был вообще не в настроении. Похоже, что ему уже осточертело все происходящее. — Ну, как? Идет ей быть лысой? — усмехнулся Феликс. — Смешно тебе? Ты хоть понимаешь, что она чувствует? — Фил надеялся пристыдить Феликса, но, по всей видимости, от его совести не осталось ни капли, хотя, была ли она вообще? — Ой, да ладно, что ей будет? Поревет и перестанет. За предательство её и вовсе можно было прирезать, как свинью неверную, — буркнул Феликс. — И не пили мне мозги, мне хватает Байрона. — Вот помяни моё слово. Тебе все это в один момент вернется бумерангом. Как даст по затылку за все твои выходки, вот тогда не вой. — Нахмурился Фил, вдавливая педаль газа в пол. — Не говори так, будто бы сам образец целомудрия. Если уж карма существует, то от нее никому не сбежать. Ангелов на земле не существует. У каждого есть свой грешок, который тянет его вниз в самую пучину ада. Просто кто-то свою прогнившую душонку тщательно скрывает, а кто-то предпочитает не врать. Фил лишь покачал головой, будто бы сокрушаясь. — Смотри на дорогу, с тобой жутко ехать. Мотыляешься из стороны в сторону и газ то выжимаешь, то бросаешь, просто дергаешь по чем зря машину, — прямолинейно высказал Феликс. — Я еду по всем правилам, это ты носишься, как по пустыне, не взирая на ограничения, — огрызнулся Фил, который уже был доведен до кипения. — Слава богу, диагноз тупость не влияет на зрение, так что смотри туда. — Он указал на знак ограничения скорости. — Что у вас за мания сегодня меня тупым называть? Вы, что, страх потеряли? — Феликс насупился. Этот разговор явно не кончился бы ничем добрым, но, к счастью, они прибыли к особняку Байрона раньше, чем бессмысленная ругань успела набрать обороты. После того как машина остановилась, Феликс нехотя вышел из нее и уже собирался идти к Байрону, который ожидал его в кабинете, но в последний момент остановился. — Я тут подумал… Мы пили вместе, так почему получать буду я один? Пусть этот со мной идет, — произнес он. — Да он же и лыка не вяжет! Ему проспаться надо, — возразил Фил. — Тоже мне, защитник нашелся. — Феликс решил не отступать и твердо настоял на своей столь внезапной идее. И вот уже через пару минут Феликс вместе с Жаном были в кабинете. В нем стоял сильный сигаретный смрад, ведь Байрон, нервничая, выкуривал одну сигарету за другой, не замечая того, как ушла очередная пачка. — Ну и как вы на этот раз будете оправдываться? — охрипшим, прокуренным, стальным голосом спрашивал он. — А мы должны оправдываться? — ответил вопросом на вопрос Жан. При виде отца он даже несколько протрезвел. — Ну, вообще-то, хотелось бы услышать хотя бы одно адекватное объяснение всего произошедшего. — Байрон кинул на Феликса строгий взгляд. — Все имеет свой предел, и мое терпение — не исключение. — Я всего лишь выполнял ваше поручение. Я до последнего находился с вашим сыном, а то, что он так резко решил напиться, это уже другой вопрос. — Феликс резко переметнул все стрелки вины на Жана, зная, что тому дозволено гораздо больше. — Жду объяснений от тебя. Как много я еще не знаю? — Байрон посмотрел на сына. — Ох! Ты не знаешь очень много. Ну, давай будем честны. Ты не знаешь меня вовсе. Да, может быть, маленького и покорного Юстиниана Вальда ты еще знал, хотя и им ты не интересовался толком. Но вот Жана Бэнслера ты даже не пытался узнать. — Ты ошибаешься. Ты ничуть не изменился. Только малость очерствел и относишься ко мне, как к врагу. Но ведь я вовсе не враг тебе, — сказал с упреком Байрон. — Не враг говоришь? Знаешь, кого я ненавижу больше всего на этом свете? Не догадываешься? Ответ очевиден! Посмотри в зеркало, там тебе подсказка, — огрызнулся Жан. Действие алкоголя отступало так быстро, что этому поразился даже Феликс, который в очередной раз стал безмолвным зрителем. — Почему ты стал таким? Я ведь не желаю тебе зла. — Именно ты сделал меня таким. Давай подумаем. Ты не хочешь видеть меня счастливым человеком с искренней улыбкой на устах. Именно ты отобрал у меня возможность улыбаться. Отобрал не единожды. Ну раз ты так со мной поступаешь, вероятнее всего ты предпочитаешь меня видеть именно таким: разбитым, покоцанным, заливающим свои раны алкоголем. Ну так смотри! Любуйся своим творением! Любуйся своим единственным сыном, которого ты загнал в такие рамки. Отныне я буду таким, каким ты желал меня видеть! — Прекрати показывать мне свой строптивый характер! Нужно знать меру! — Байрон подскочил со своего места. Его нервы уже сдавали, поэтому на данный момент он все-таки потерял контроль над своими эмоциями. Остервенелая ненависть проснулась в Жане лишь от одного взгляда на то выражение лица Байрона, которые сейчас явилось взору. — Знаешь, иронично, что ты пытаешься сделать меня своим подобием и в тот же момент бежишь от самого себя. Складывается впечатление, что ты до сих пор не смог отыскать себя в этой жизни. Семейный очаг слишком сильно тебя ограничивал и сдавливал твою буйную свободу. Тебе же не нужна была семья. Почему в один момент ты решил иначе? Из-за мамы? Неужели её ты любил? Нет, обманывать себя в очередной раз не стоит. Я помню её вечно с незаживающим сердцем и с невысохшими слезами. Ты лишь потешил свое самолюбие, а мама страдала из-за этого. Ну а мне и Юлиану ты подписал смертный и мучительный приговор, казалось, еще до нашего рождения. Только вот, по воле судьбы, моя дата смерти была уже несколько раз отсрочена. Мне уже давно на кладбище прогулы ставят. Правда ведь, папа? — Жан специально голосом выделил последнее сказанное слово. — Из-за тебя я был вынужден жить в страхе все эти годы. Бояться даже собственной тени. Ты представить себе не можешь, каково мне было. Но и этого тебе показалось мало. Ты снова и снова загонял меня в тупик, как паршивую овцу. Наверное, ты считал, что это разожжёт во мне тягу к жизни, но своими действиями ты лишь окончательно меня убил. Убил того, кого создал я сам. Доволен результатом? Смотри! Любуйся! Вот он, тот самый сын, мечтой о котором ты жил. Поздравляю, в очередной игре ты одержал победу. Я признаю поражение! — Жан склонил голову, показывая отцу, что его слова не пустой трёп и отныне всё действительно будет иначе. Но вот только этого ли хотел Байрон? Слова Жана задели его сильнее обычного. Казалось, в голове так много мыслей и слов, но ощущение пережатого кем-то горла не давало Байрону произнести и звука. Это странное подавляющее чувство угнетало его, не давая сказать и сотой доли того, что он долгие годы вынашивал в своей голове. — Молчишь? А я ответа и не ждал! И так все понятно! — Жан развернулся и вышел из кабинета, звонко хлопнув дверью. Только после его ухода некое оцепенение Байрона спало, и это оказалось досаднее, чем могло быть. От обиды он ударил кулаком по столу: — Чёрт! — И ради этого вы заставили нас перевернуть весь мир верх дном? Вы надеялись, что спустя столько лет он примет навязанные вами идеи? — Вдруг вмешался Феликс. — Я желал и желаю для него только самого лучшего. Почему он не может этого понять? — Байрон смахнул со своего стола все документы в порыве злости. — Может, потому что вы не хотите понять его? У него свои мечты, которые раз за разом оказываются разрушены вами. — Феликс посмотрел на главу, который впервые выглядел настолько разбито и жалко. — Замолчи! Он поймет свои ошибки и изменит мнение! Нужно больше времени, — будто бы уверяя сам себя, произнес Байрон. — «Посмотрим, какой лидер получится из вашего сына. Думаю, со временем вы осознаете, как сильно ошиблись. Все это время искали черт знает кого, ссылаясь лишь на кровное родство. Я ведь всегда был рядом. Неужели я бы стал недостойным приемником?» — мысленно возмущался Феликс. — Будь по-вашему. — Феликс молча вышел из кабинета, оставляя Байрона наедине со своими мыслями и душевными терзаниями. Байрон переступил через разлетевшиеся по полу документы и подошел к окну. Рассвет в этот день был каким-то особенно болезненным. — И что прикажешь мне делать сейчас? Мне не понять, как справиться с его буйным характером, — обратился Байрон, казалось, к самим небесам за ответом. — Даже если скажу ему всю правду, он же ни за что меня не простит. Мне кажется, что я уже и сам утопаю в этом. Ну же, дай мне совет. У тебя всегда были нужные слова в подобные моменты. Диана, мне тебя не хватает. — Глаза его тут же заволокло соленной пеленой, и он непроизвольно сощурился. Дыхание перехватывало настолько сильно, что даже складывалось впечатление того, что вот-вот воздух в легких закончится, а возможности сделать очередной вдох не будет. Ощущение полного отчаяния и разочарования — это то, что преследовало Байрона уже долгие годы словно его собственная тень, следуя по пятам. Можно ли вообще найти решение всем проблемам? Но даже если и так, как найти в себе силы бороться дальше? В момент, когда опускаются руки, очень сложно пересилить себя и идти дальше. Тем более, что достигнутые цели принесли одно разочарование. Стоит ли это того? Однозначно! Хоть в чем-то Байрон был уверен, и именно поэтому он будет бороться до победного. Он не поступится уже не перед чем. Теперь, когда финишная черта в зоне видимости, отступать нельзя.