Синяя весна

Как и ожидалось, в 6:30 Изая к нему не вышел. В 7:00 и 7:30 тоже. Дверь отворилась в 8:00. Изая вышел за ворота, сладко потянулся и подставил лицо солнцу. — Ты совсем охренел?! — Не кричи, ты разбудишь Еситаку-сана из соседнего дома. Он до поздней ночи играл со мной в сёги. — Я стоял под твоим ебаным окном полтора часа… Шизуо стиснул зубы, а Изая ему улыбался. — Я знаю. Я видел как ты подошёл. Шизуо представил, как Изая поднялся с постели, заглянул за штору, увидел его и лег досматривать прекрасные сны. Губа дернулась как у собаки. — Видишь ли, Шизу-чан… С 6:30 у меня наступает фаза быстрого сна, я вижу кошмары! — Меня это не ебет. Изае вряд ли снятся кошмары. — Собаке положено сторожить сон хозяина, иначе зачем она нужна? А может... — Изая сложил пальцы «пистолетиком», — Мне тебя пристрелить? — и выстрелил ему в грудь. Шизуо перехватил его руку и сжал. Он представлял ее склизкой и холодной — как ухватиться за речного угря, который тотчас нырнет обратно в воду. Но рука Изаи была сухой и теплой. Злоба куда-то ушла. — Я убью тебя, — Шизуо отпустил его и взъерошил себе затылок. Вздыхая: — Я убью тебя и отсижу в тюрьме. — Интересно, станет ли Каска-кун приличным человеком с братом-уголовником? — Закрой пасть. Шизуо засунул руки в карманы брюк. Пнул камень — тот отлетел куда-то в жестяной столб, отскочил от него и покатился вниз по дороге. Изая лениво проследил за его траекторией, затем смачно зевнул и поежился: — С утра всегда так холодно? Гнев опять застучал в черепной коробке, в такт ему подскочил пульс. Шизуо хотел его убить. Шизуо мог бы скинуть Изаю с крыши и обставить все как самоубийство. Никто ничего не узнает: родители немного погорюют, сестры приличия ради поплачут; сердце Юкако-чан разобьется… Но для неё это неизбежно — чем раньше, тем лучше. — Шизу-чан. Ты такой хмурый. Не выспался? — Сдохни. На улочке, куда они повернули, пахло зелёными деревьями, свежими простынями с балконов, машинным маслом от открытого гаража и — немного — грозой. В основном, они шли в тишине, слушая шаги друг друга, потому что Изая пялился на прохожих, а Шизуо себе под ноги. Но покой не мог продолжаться вечно. Так и случилось. На следующем повороте прямо на них шёл никто иной, как Кишитани Шинра. В одной руке у него был стаканчик кофе, а в другой пакет из Макдональдса. Господи, за что ты так со мной? — подумал Шизуо и огляделся. Можно было бы метнуться в чужой гараж и залезть под капот, но там уже лежал мужчина средних лет с приличным округлым пузом. С другой стороны, в тесноте да не в обиде… Изая прочухал эти метания и подхватил его под руку как школьная подружка — отличница, красавица и первая любовь. Шизуо начал было вырываться, но рассудил, что шум точно привлечёт Шинру. Черт бы тебя побрал, почему же ты решил пойти этой дорогой... Конечно, есть шанс того, что сейчас Шинра остановится и начнёт потрошить пакет. Шинра не останавливался. Что Шинра, будучи близоруким, просто не заметит его… — Ого, Шинра-кун, ты в тайне от Селти жрешь картошку-фри? — Изая! И… Шизуо? Шинра поправил очки и ослепил их своими белоснежными зубами. Сразу видно — сын врача, есть деньги на стоматолога. Шизуо сконфузился, весь как-то замялся, но улыбка Шинры уже вышла за пределы возможностей человеческой анатомии, и пути к отступлению были отрезаны. — Эм… — Я все ещё сплю? Этого не может быть. Неужели вы наконец переросли свои детские комплексы? Но как это возможно? Изая ущипнул Шинру за щеку. — Оя, Шинра-кун, не пытайся перевести тему с Макдональдса. Селти знает, что тебе не нравится ее бэнто? — Ты! Да как ты смеешь даже помыслить о подобном?! Селти — богиня, ее стряпня — это высшее наслаждение! — А зачем тебе тогда картошка? Шинра вздохнул и поник. — Ну, вы же знаете, как Селти заботится обо мне. Иногда просто хочется немного фритюрного жира… Вот и Шинра умолк. Втроём они шли в тишине. Маленькие одноэтажные домики рассосались (в отличие от тромба Шинры), а на их место встали высотки. Шинра жевал картошку, Шизуо мял в кармане пачку сигарет, потому что курить так близко к школе было опасно, но курить хотелось до рыготы, а Изая… Изая просто наслаждался. * Первым уроком стояла литература. Шизуо совершенно не любил литературу и культуру чтения отрывков перед всем классом. Учитель — Хирата-сан — опустился на стул и оглядел аудиторию сквозь стекла очков. Он вообще был довольно гадкий. Скорее даже «гаденький». Хирата-сан еле помещался на стуле и вытягивал свои длинные ноги так, что всем приходилось молча созерцать его пыльные ботинки. Сухие костлявые руки быстро перелистывали страницы. Смерть была неотвратима. Про себя Шизуо звал Хирату-сана Гащядокуро. И, конечно, Гащядокуро мгновенно почуял его слабость. — Хейвадзима-кун. Начинай с пятьдесят четвертой страницы. Говно. Шизуо встал и посмотрел в книгу. Иероглифы расплывались, прыгали со строчки на строчку и менялись местами. Запинаясь: — «Через десять... минут? Ясукити беспокойно расхаживал по перрону. Мысли его были полны только что увиденным...» — Виденным. — «…только что увиденным…» — Виденным. Вздулась вена на лбу. — «…только что виденным жутким зрелищем. С особой отчетливостью он видел пар, поднимавшийся…» — Подымавшийся. — «…от крови». — Подымавшийся от крови. — «…подымавшийся от крови». Гащядокуро питался его страданиями, но этого было мало — он хотел откусить голову Шизуо, чтобы выпить всю его кровь и снова почувствовать себя живым. — «В эту минуту он вспомнил о процессе теплообмена, которое они недавно беседовали». — О котором. То, что Изая сидел почти полностью развернувшись к нему и внимательно слушал, сложив руки на спинку стула, как самый старательный мальчик в литературном клубе, ситуацию не спасало. Шизуо захотел вернуться назад во времени и задушить Рюноскэ Акутагаву пуповиной в утробе матери. — «Жизненное тепло, содержавшееся в крови, по закону, который ему объяснил Сакамото...» Изая хихикнул в тишине и уткнулся ртом в свои руки. — Хейваджима-кун, Сакамото-сан не физик, а математик. Щеки Шизуо разгорались как лесной пожар. — «…который ему объяснил Миямото...» — Ты уже сбился, читай сначала. Вы все ублюдки, и я вас ненавижу. — «Жизненное тепло, содержавшееся в крови, по закону, который ему объяснил Миямото... с непогрешимой правильностью неумолимо переходило...» — Переходит. — «…переходит в рельсы. Эта вторая жизнь, чья бы она ни была — сторожа ли, погибшего на посту, или тяжелого преступника, — с той же неумолимостью передается дальше». Гащядокуро не нашел до чего докопаться. Изая склонил голову набок и смотрел на него не мигая. Казалось, в классе лишь они втроем и нет кислорода. Стянуло легкие. Гащядокуро пытался их съесть. — «…Что такие идеи лишены всякого смысла, он и сам понимал. И преданный сын, упав в воду, неизбежно утонет, и целомудренная женщина, попав в огонь, должна согреть». — Сгореть. — Сгореть. «Так он снова и снова старался мысленно убедить себя самого. Но то, что он видел своими глазами, произвело тяжелое впечатление, не оставляя места для лирических…» — Логических. — «…логических рассуждений…» — Достаточно. Садись. Изая похлопал ему в тишине и улыбнулся по-скотски, разворачиваясь обратно к Гащядокуро. Гащядокуро посмотрел на него, но ничего не сказал. Наверное, они были заодно. — В прочитанном Хейваджимой-куном отрывке... День продолжался. Прекрасный день его прекрасной жизни. Хотелось проломить кому-нибудь череп. * Когда Изая читал, он делал пометки на полях. Для чего он это делает Шизуо не понимал, а от всего непонятного он злился. Когда Изая, заложив закладку, поднялся со своего места и вышел в коридор, Шизуо стащил книжку у него со стола, получив в ответ неодобрительный взгляд Кадоты через плечо. «Исповедь неполноценного человека», Дадзай Осаму. Шизуо раскрыл книгу и уткнулся в нее, изучая. Подчеркнуто: «А ведь я боялся Бога. В его любовь не верил, но неизбежности кары Божьей боялся. Вера, казалось мне, существует для того, чтобы человек в смирении представал пред судом Господним и принимал наказание Божьими плетями. Я мог поверить в ад, но в существование рая не верил». Шизуо нахмурился. Блевота. Дальше шли заметки. — Оя, Шизу-чан. Брать чужое нехорошо. За такое раньше били палками. Шизуо вздрогнул и захлопнул книгу. Изая потянулся за ней — пришлось отдать. — Что делаешь после школы? Изая опустился на стул и подпер щеку рукой. Шизуо не понравился этот вопрос. Хотя, справедливости ради, Шизуо не нравилось ничего из того, что говорит Изая. — Я собирался зайти к Шинре и Селти... Изая набрал воздуха в легкие: — Шинра-кун! — прокричал он. — Шизуо сегодня не сможет прийти! — Какого… — Шизуо схватил Изаю через стол за ворот рубашки. Шинра — предатель — обернулся на шум и махнул рукой: — Ничего страшного! — запел он соловьем, — Развлекайтесь! Ткань затрещала — Шизуо осатанел. — Руки убрал, — улыбка Изаи пропала, как будто ее никогда не было. Взгляд сверху вниз проткнул Шизуо горло и вспорол артерию. Гащядокуро повел носом. Шизуо в замешательстве отпустил Изаю, и он тут же сменил эмоцию: — Сегодня мы идем в кино! Изая раскинул руки так, будто сообщил что-то грандиозное — будто Шизуо выиграл машину в лотерее. — Ты рад? — Очень. Притихшие одноклассники снова зашумели, поедая бенто с перерывами на обсуждения ног Юи, результатов теста по математике и предзаказа новой «Зельды». Шизуо кусок в горло не лез. Он смотрел в окно и как Дадзай Осаму тоже начинал верить в ад. * Они шли в торговый центр, где кинотеатр был на пятом или шестом этаже, с неудобными протертыми креслами и долгой дорогой до туалета. В туалете пахло мочой и хлоркой. Изая сидел на раковине, пока Шизуо намывал руки. — Что за фильм? — не то, чтобы Шизуо было очень интересно, но спросить стоило. Мало ли куда потащит его Изая. Смотреть с ним романтическую комедию на последнем ряду Шизуо готов точно не был — лучше сдохнуть. — Удивительно, что ты решил спросить только сейчас! — вопрос, судя по всему, привел Изаю в какой-то детский восторг. Он хлопнул в ладоши, и спрыгнул с раковины. — «Траурный лес». — Он про что? — Про траур и лес, видимо. Можно было и не спрашивать. * Изая смотрел фильм, а Шизуо косился на него, пытаясь найти в его лице какую-нибудь искреннюю эмоцию: радость (из-за чужих страданий), печаль (из-за их отсутствия), скуку. Не было ничего. Наверное, Изая Орихара за всю свою жизнь не пролил и слезинки над вымышленной судьбой. Шизуо вернулся к фильму, распластался в кресле и понял, что совершенно потерял нить повествования. * До дома они шли в тишине. Изая опять глазел на прохожих, Шизуо курил и смотрел себе под ноги. — Ну и как тебе фильм? Разговаривать особо не хотелось, но Шизуо вообще не понял, зачем они ходили в кино. Изая даже великодушно заплатил за билеты на хороших местах. Чего он добивается? Непонимание бесило. Изая пожал плечами: — А тебе? — Нудятина. Изая улыбнулся ему, и на секунду Шизуо показалось, что искренне. Это ощущение быстро прошло. Губы Изаи растянулись, но глаза ничего не выражали. Мертвая рыба с отрезанной головой. Воспользовавшись заминкой, Изая выхватил у него сигарету изо рта и затянулся. — Эй! — На вкус как бензин. Ты сдохнешь от рака, если не бросишь. — С каких пор тебя волнует мое здоровье? — Я не хочу соревноваться с раком, даже с нынешним уровнем медицины это сложно! — Соревноваться в чем? — Я бы правда хотел убить тебя сам. Было бы здорово. Шизуо забрал сигарету и раздавил — пихать ее себе в рот после Изаи не хотелось. — Я думал, тебя порадует непрямой поцелуй! — Изая. Не нарывайся. — Может, Шизу-чан хочет настоящий поцелуй? Я подумаю об этом, если хорошо попросишь. — Изая, закрой рот. — Как хочешь. Дважды предлагать не буду. Оказалось, все это время за ними ехал моложавый дедок на велосипеде. Он жил неподалёку от дома Шизуо и любил потравить байки за токкури сливового вина. Всем соседям распиздит, как пить дать. Проезжая мимо, дедок покосился на них, как на зачумленных, и ничего не сказал, но лицо его стало каким-то невыразимо печальным. Этот дедок охотно сватал свою внучку всем соседям. Но только если соседи подходили под следующие фильтры: «Молодой» (не старше двадцати); «Сильный» (может подраться, если надо); «Плечистый» (просто чтобы было); «С приличным велосипедом». Факт наличия приличного велосипеда был определяющим. Изая, тем временем, никак не мог угомониться: — Давай представим ситуацию. У тебя начинается сильный кашель. Ты выплевываешь свои легкие с понедельника по пятницу, и на шестой день ты наконец идешь к врачу… — Ага. — Ты заходишь в кабинет, и тут врач тебе говорит: «У вас рак»… — Рак чего? — Рак всего. Шизуо подавил смешок, потому что он не собирался смеяться над шутками Изаи. — И? — И в этот момент ты обязательно должен позвонить мне! — И? — А дальше драматичная сцена! Трагедия уровня «Титаника». Ты придешь ко мне домой, весь мокрый от дождя. Я брошусь тебе на грудь в слезах. Мы будем обниматься всю ночь… Шизуо представил эту сцену в красках: дрожащие губы Изаи, его руки у себя на шее и взгляд глаза в глаза из-под ресниц. Его всего передернуло: — Фу. — А потом… А потом я милосердно окончу твои страдания, придушив тебя подушкой! Договорились? — Конечно. Жду не дождусь. — Правда? — Нет. Иди нахуй. Изая тоже подавил смешок (по крайней мере, Шизуо так показалось), и остановился. — Ну, до завтра? Не опаздывай! В перепалке Шизуо не заметил, как они подошли к дому Изаи. Он уже забежал за ворота, когда Шизуо выдавил из себя: — До завтра. И пошел своей дорогой, надеясь, что склочный дедок прихватил билеты на Хоккайдо — рыбачить, пить пиво и есть раков.