Ты, ты и никого кроме нас

В характере, в манерах, в стиле, во всем прекрасное – это простота. Генри Уодсворт Лонгфелло

      Он старше её всего на пару минут, они две капли воды. Так похожи друг на друга внешне: та же копна рыжих волос, тот же курносый нос, те же золотые глаза — близнецы как никак, но характер…её чудесный характер явно достался ей от матери, такая теплосердечная, добрая, живая, улыбчивая и приветливая, словно солнце, робкая, словно зайчонок.       Он с ней познакомился случайно, когда Ичиго пришлось тренировать. Хоть тот и не стал к ним присоединяться, он всё-таки согласился помочь ему. Девушка ворвалась к ним в самый неподходящий момент, устроив переполох и напугав всех, когда её брат совсем превратился в пустого…       Ему никогда не забыть тот испуганный взгляд карих глаз, как она рвалась ему помочь, наплевав на здравый смысл и собственную жизнь. Да…странные эти Куросаки, перегрызут глотки любому друг за друга, умрут, даже не задумываясь, хоть и так ругаются между собой. Они настоящая семья. В их семье и есть сила. Ему же никогда не были близки семейные ценности, да его никто и не любил по-настоящему.       Все мысли покинули голову бывшего синигами, а сердце обожгло огнём, как только тот увидел её. Что в ней такого, чего нет в других?! Она обычная, слишком обычная, можно сказать даже заурядная, он видел куда красивее и лучше, с длинными ногами, словно лесные лани, с выразительными формами… а она — простая, похожая на этого пацана. Чем она смогла так его зацепить, заставить сдаться такого война, как он, обезоружить только улыбнувшись, заставить растаять под её пристальным взглядом карих глаз, заставить нести невнятную околесицу, словно тот был ужасно пьян…хотеть защитить её. Да. Желать всем сердцем защитить эту маленькую, хрупкую девчонку. Она такая худенькая и крошечная по сравнению даже с ним…нет, он никогда не был против женщин — войнов, чего только стояла Хиёри со своим тапком наперевес…       Но старшая из сестёр Куросаки, та была совсем другой, сотканной из какой-то нежности и лучиков солнца, из ромашек и ласки, хотелось свернуться клубком и мурлыкать у её ног, как кот. Спрятать клинок в ножны и никогда не доставать, оставить всю эту жизнь кому-то другому.       Нет. Он не говорил, что она его первая любовь, как всем остальным, что на него совсем не похоже. Он тихо и смиренно сидел рядом с ней, вдыхал фруктовый запах её волос, который проносился с ветерком, слушал её рассказы о брате, этот бархатистый голос, как нега растекался по всему его телу, обволакивал с ног до головы, словно она что-то пела только ему одному, с большим аппетитом уплетал принесённую её еду. Изредка что-то говорил ей, потому что не владел своим языком в присутствии этой рыжеволосой лисицы.       И в голове мелькает только одна мысль — он не хочет её тело, не хочет её в плане секса совсем. Такую как она нужно долго добиваться, любоваться ею часами, как на какую-то картину в музее, слушать её забавные истории, водить в кафе и кино, целовать так нежно и трепетно, со всей чувственностью, со всем своим теплом на что ещё способна его избитая и раненная душа, обнимать, так осторожно, словно она из хрусталя, говорить ей о своих чувствах, о своей любви как можно чаще, как можно больше, а потом обнять и никогда не отпускать       Таким как она посвящают стихи, оды, они становятся музами великих писателей и поэтов, художников и музыкантов, с таких пишут лики святых. Она синоним любви, нежности, верности, доброты, невинности и чистоты…никем не тронутый цветок необыкновенной красоты, а может она тот самый первый подснежник, который похож на другие, такой же синий, такой же вестник весны, но он Первый, он другой…с ним всё ощущается по-новому. Она так чиста, как небосвод жарким летом…       И хоть убей, но душа тянется к ней, хоть плач, хоть вой, хоть умирай, но он не может побороть это щекотливо — приятное чувство внутри, кажется…это называют бабочками. Да. Бабочки внутри него порхали, скорее похожих на огромных мотылей, но крылья их словно из стали, причиняют неимоверную боль, наровясь распорот живот и вылететь наружу. Но это приятное чувство растёт день ото дня всё сильнее, также причиняя боль, что-то внутри расцветает, поют птицы и на душе словно весна, но как только она пропадает, то сразу всё умирает, увядает…       Шинджи ничего не может с собой поделать, он падает ниц, он молит о пощаде эти карие глаза, просит снять эти цепи забвения, вернуть его на землю, забрав крылья, но снова и снова идёт в школу, хоть и ничего там не понимает, а просто любуется на неё всё это время, снова провожает её до дома, снова встречает около дома с утра, пока отец кидает на него недовольный взгляд из окна, пытаясь прожечь в нём дыру. Не хватало в их семье ещё этого вайзарда, который ей в пра-пра-прадеды сгодится, а не в женихи. Да как тот вообще смеет увиваться за его дочерью, за любимой старшей дочуркой! И сам понимает, что если всё так серьёзно, то сердцу глупому не прикажешь…как и он не смог приказать тогда. Со злостью, с грустью, но он смолчит, лишь спросит про этого молодого человека, а она улыбнётся и скажет, что это просто друг Ичиго.       А как она улыбалась…словно крылья в этот момент вырастали за его спиной, табун мурашек пробегал, хотелось петь серенады под её окнами, читать стихи посвящённые только ей одной, дарить ей каждый день по звезде…нет, даже спутника Сатурна ей будет мало. Просто хотелось это делать и всё, без причины, так велело сердце. Никогда он не испытывал такого ощущения, рядом с ней даже старые и новые раны не болели, словно она его панацея от всех болезней, и воздух рядом с ней был лечебным, и казалось, что даже от смерти сможет спасти его только она. Кажется…это называют любовью. Да. Когда сердце так тудум-тудум, а щёки алеют, как закат в её глазах и хочется жить ради этого человека, даже если весь мир против, особенно, когда мир против, никого не слушать, закрыть уши и убежать с ней на край света…       Но есть тысяча и одна рыжеволосая причина почему они никогда не будут вместе, как бы тому не хотелось. Ичиго Куросаки — старший брат-близнец Кацуми Куросаки. Он скорее убьёт несчастного вайзарда, угодившего в ловушку купидона, чем позволит ему встречаться с ней, тем более тот знает кто этот незаурядный блондин на самом деле. Он разыщет их на краю мира, вырвет из его рук и вырвет его сердце вместе с ней.       От этого становится тошно, неприятно мерзко на душе, словно пустой скребёт внутри, раздирает его, просится наружу, потому что его хозяин полный идиот, который не может сказать девушке о своих чувствах. Шинджи упорно мотал головой в разные стороны, упорно говорил себе — нет! Приковывал себя к железным принципам — никогда не быть с ней, и выбрасывал ключ глубоко, на дно своей души, что куда глубже, чем Мариинская впадина, но снова появлялась она, ослепительно улыбаясь всем невзгодам, снова подкашивались ноги, и цепи сами по себе разрушались, словно от длительной коррозии, и куда бы он не убежал вернётся обратно…       Завтра он снова переступит через свои принципы, снова будет наблюдать за ней, исподтишка, осторожно, где-то издалека, чтобы никто не напал на неё, никто не посмел обидеть. В такие моменты он чувствовал себя маньяком, что охотится за своей жертвой, каким-то ужасным извращенцем, который подсматривает в щёлочку приоткрытой слегка двери…но он не мог и не хотел оставлять её одну. Боялся? Не без этого, но больше всего он просто хотел побыть с ней рядом подольше… Как наивный подросток, которому всего 16 лет, именно так себя он сейчас чувствовал и вёл.       Блондин успел выучить её распорядок дня, до самых мелочей знал, что она сейчас делает и где она, знал, что она любит вишнёвый сок, а на цитрусы у неё ужасная аллергия… Знал её распорядок, но не имел своего, это так глупо…глупо бегать и смотреть на ту, которая никогда не будет с ним рядом. Только зря тревожить и без этого больное сердце, но он не мог не сказать ей доброй ночи, когда та уже спала, забравшись через окно, полюбоваться на её умиротворённое личико, а потом сбежать, как вор.       Она продолжала приходить ровно в час дня, приносила горячий обед и наблюдала за Ичиго, а только после шла домой. Он привык к этим молчаливым посиделкам, не представляя как будет жить дальше, без них, без неё…только одна мысль об этом заставляла выть, как зверю в клетке и лезть на стену. Именно в такой момент его осенила самая гениальная мысль в мире…  — Кацуми, а давай я тебе покажу пару приёмов, чтобы ты могла себя сама защитить?  — Ммм, показать…мне? Хирако — сан, я не против, было бы не плохо, я не хочу быть обузой для своего брата, хочу быть чуть-чуть сильнее…  — Отлично, тогда…  — Ничего тогда не будет! Кацуми нельзя перенапрягаться.  — Ичи, я же…  — Кацу! Иди домой лучше! — Закончил рыжеволосый и девушка послушно покинула их.       Все оставались в полном шоке, чего это вдруг с рыжиком случилось, он так заботился о ней, а сейчас так грубо прогнал…  — Придурок, как ты говоришь со своей сестрой? — Вступилась Хиёри за девушку.  — Не твоё дело, она моя сестра, а не твоя. — Огрызнулся рыжеволосый и развернувшись ушёл в другую сторону.       Молодая особа сидела на крыше дома поджав под себя ноги, пока с подбородка срывались капли солёных слёз, она явно не собиралась сегодня спать, неприятный осадок остался на душе, после такого обращения к ней.  — Не спится? — Вдруг раздался знакомый голос, прямо над ухом кареглазой.  — Нет… — Быстро вытерла она слёзы с подбородка и натянуто улыбнулась своему ночному гостю.  — Что случилось с Ичиго?  — Ничего, он всегда такой…он прав, такой как я нет места на поле боя, меня убьют первой, тут всё сразу понятно, я не обладаю никакой суперсилой, к сожалению.  — С чего ты это взяла?  — Я с самого детства могу видеть призраков, этих пустых и синигами, просто я никому и никогда не говорила, мне было так страшно, всегда было страшно…даже тогда, когда на нас напал один из них, тогда брат всех нас защитил, а я не смогла даже сдвинуться с места… — Девушка понурилась, сжимая в руке подвеску в виде сердца, что не остаётся без внимания парня.  — Что это у тебя?  — А…это, отец сказал, что этот кулон принадлежал моей матери когда-то, а теперь я его ношу, он как напоминание о ней, всегда со мной.  — Можно взглянуть?  — Да…конечно. — Девушка сняла с себя подвеску передавая в руки блондина.       Он осторожно рассматривал её кулон, перебирая в руках, серебряное сердечко поблёскивало в свете серебряной луны. Девушка придвинулась к нему ближе, прижимаясь бочком, он как-то слегка напугано кинул на неё взгляд через плечо, а после вскочил с места, словно она его обожгла, оставляя едкие шрамы на душе…  — Что-то не так? — Удивлённо подняла та на него глаза.  — Нет, всё хорошо, просто я вспомнил, что я сегодня дежурный и Хиёри меня убьёт, если я не вернусь вовремя, прости пожалуйста. — На ходу придумал отговорку блондин и отдав подвеску оставил девушку одну.       Последующие дни он был в размышлениях об этой девушке, каждый раз ловя себя на мысли, что его щёки пылают огнём, когда он думает о ней. Блондин разрывался между своими чувствами и здравым смыслом. Он не нужен ей — это очевидно, она прекрасный цветок лотоса, а он просто тина, которая тянется за ней со дна, что он может ей дать, чем может заинтересовать…и это угнетало его. Так и шли день за днём.       Она почувствовала сильную духовную энергию и не могла не проверить, девушка волновалась за своего брата, сбежав с урока кареглазая бежала изо всех сил к месту где как ей казалось должен был быть брат, и она не ошиблась… Сердце молодой особы замерло, пропуская удар, Ичиго лежал на асфальте, а его руки были проткнуты чьим-то мечом, пока сверху нависал синеволосый парень, видимо не просто так.       Девушка не могла не прийти на помощь своему брату, она не знала как могла помочь, но схватив лежащую катану на асфальте она стала перед братом, тяжело дыша, она выставила её вперёд, держа крепко двумя руками.  — Кацуми, уходи! — Обеспокоенно кричал парень.  — Нет, теперь моя очередь помогать тебе, Ичи. — Покачала она головой, понимая насколько сильный противник перед ней, его реацу давило сильнее, чем она могла себе представить, но всё-таки рвётся вперёд, даже понимая насколько она сейчас бессильная, что её легко могут убить.  — Жалкая девчонка, отойди!  — Нет! — С уверенностью говорила кареглазая.       Она всеми силами и не силами пыталась выдернуть этот злосчастный клинок, чтобы освободить брата, но синеволосый этого конечно не мог ей позволить сделать, он хватает девушку за горло и поднимает над землёй. Рыжеволосая чувствовала, как воздух заканчивается в лёгких, а его хватка не слабеет, наоборот, крепчает с каждой секундой, капельки слёз собираются в уголках глаз, ещё немного и она постепенно ослабевает, а крики брата слышаться, словно из-под толщи воды, а вот мгновение и она уже ничего не слышит, и никого не видит. Её безвольное тело летит в развалины.       Он не успел. Ещё бы немного…хоть чуть-чуть пораньше пришёл и она была бы жива. Точно была бы. Он виноват, только он и никто другой…бессилие в руках и ногах, в голове бардак, а во рту желчный привкус злобы на этого арранкара, жаль что он его не успел убить, он зол и на самого себя, и на весь мир. Он выносит её остывающее уже тело на своих руках, у неё не было и шанса, чтобы выжить, сломана шея и пробита голова…       Призрак девушки появляется почти сразу. Она улыбается, не плачет, не корит судьбу, никого не винит, просто улыбается всем им, как и при жизни, такая же солнечная, не утратившая вкуса жизни… На груди висит оборванная цепь.  — Ичи, ты чего? Не плачь, мы ещё обязательно встретимся, ты же синигами, часто бываешь в сообществе душ. Я знаю…я всё знаю.  — Я обязательно тебя найду, я…  — Всё хорошо, я сама во всём виновата, не грусти сильно, скажи папе, что я его люблю и сестёр тоже, пусть не плачут сильно по мне. Я вас буду ждать там. — Девушка начинает постепенно исчезать…  — Кацуми…  — Шинджи, я и тебя буду ждать.  — Да…  — Я вас всех буду ждать там…       Она исчезает, пока горькая правда обжигает, привкус утраты на его губах отдаётся солёным, а он и сам не замечает как начинает плакать, горькие, солёные, противные капельки сами стекают по его щекам…Он обязательно её найдёт.