«Большие города, пустые поезда Ни берега, ни дна, всё начинать сначала Холодная война, и время, как вода Он не сошёл с ума, ты ничего не знала» Би-2 — Полковнику никто не пишет
Говорят, что в СИЗО условия содержания намного хуже, чем в настоящей тюрьме. Российские тюрьмы — это вообще особый вид извращений начальников силовых структур. Олег не мог сказать этого наверняка, так как судимостей раньше у него не было. Сам от такой мысли фыркнул, пока застилал постель старым колючим одеялом после подъёма. Но что в ней такого забавного, сказать не мог. После утренних занятий, к камере пришёл охранник, отодвинул затворку на двери и назвал его фамилию. К нему посетитель. Юля пришла вовремя, как и договаривались, в 12:00 с кучей новостей и огромной папкой. Она ждала уже несколько минут, скучающим взглядом просматривая серые стены в приёмной. Олега пристегнули наручниками к столу и оставили их одних. — Привет. — Привет. Как операция? — Волкову не терпелось узнать подробности. — Все получилось, здание взорвали, Алябьева убили, Козлов будет на твоём суде как свидетель, а потом его будут судить отдельно за участие в преступной деятельности. Только Петя… — Олег заволновался сильнее. — Там история долгая, он совсем никакой к нам пришёл в тот день. Что-то у него случилось — я не знаю. — Девушка достала из коробки одно письмо и показала оставшиеся вещи. — Это от Серёжи. Потом тебе в камеру принесут. А теперь давай побеседуем… Пчёлкина задавала очень много вопросов, конспектировала его ответы под номерами и записывала их разговор на бобинный диктофон для предоставления доказательств в суде. Она спрашивала, кто знал его до вступления в ОПГ и мог дать ему положительную характеристику. Олег назвал только имя Серого. — Точно больше никого нет? Одноклассники, может быть, сослуживцы? — Да половина умерла уже, половина за границу смоталась. Некому больше… Юля вздохнула и сказала, когда придёт в следующий раз. Собрала вещи, пальто, цветочный шарф накинула на шею и попрощалась. Олег пожелал ей удачи. Через несколько минут, как он вернулся в камеру, ему доставили посылку с письмом. Вещи заранее просмотрели и не нашли ничего запрещённого. Олегу не терпелось открыть и прочитать письмо, но он сдерживался. Коротко ответил соседям, поделился сигаретами и лёг на нары. В передачке ещё были пара трусов, носков, бритвенный станок, пена, какая-то книжка. Олег старался не подавать видом, какие эмоции в нём вызвало письмо, чтобы не отвечать на ненужные вопросы сокамерников. С замиранием сердца он устроился на своей полке, поправил тонкую, худую подушку под головой. Он с предельной аккуратностью вскрыл конверт и полностью погрузился в чтение тонкого с острыми углами почерка. В письме Разум писал: «Привет, Олег. Надеюсь, что у тебя все хорошо. У меня все отлично. Юля очень отзывчиво согласилась передать тебе вещи, так как с её помощью это получилось бы быстрее. Думаю, она тебе рассказала, как прошла операция. Среди милиции жертв нет, только пара раненных. Был ещё один момент, о котором я не знаю, как тебе рассказать. В тот день Петя не вернулся домой, так как был в не самом лучшем состоянии, я так скажу. Сам он мне ничего не говорил, зато Игорь немного поделился. После задания, ещё на месте, у него с полковником из ФСБ случилась драка. Представляешь? Я был немного шокирован. Игорь сказал, что это и дракой то с натяжкой можно было назвать — на стороне Пети было огромное преимущество. Потом он, ну помнишь ты рассказывал тогда мне про его прошлое, напился и принял релаксанты (я сам не понял, да и Игорь тоже скорее, но вот Петя много о них знает). Очень тяжело тебе об этом рассказывать, у тебя и так жизнь не сахар сейчас. Он скорее это от нервов и безнадёги сделал, чем по искреннему желанию. Потом, когда вернулся, он в таком состоянии страшном был, я боялся его одного оставлять, чувство было, будто он может руки на себя наложить или до смерти напиться, или ещё что. Напиши ему пару строк, чтобы он успокоился. Понятно же, что из-за тебя переживает. Спросил, хочет ли Петя что-то написать, он сказал, чтобы я извинился от его лица. Думаю, ты сам все понимаешь. Вот ведь вы — горе влюбленные. Напиши ещё, как там у тебя жизнь, чем можем помочь, что передать в следующий раз. Письмо можешь отдать Юличке, она также мне его и передаст. Скорее бы все это закончилось… Серый.» И длинная с росчерком подпись в конце. Олег отложил исписанные листы и перевёл осмысленный взгляд в верхнюю полку. Во всём его виде читался стремительный образ, который тот прокручивал в своей голове. Как это обычно бывает, мужчина не знал, за какую мысль зацепиться, чтобы начать её развивать. Думалось обо всём и сразу. Новости было сложно воспринимать. Они вроде бы и хорошие, а вроде и не очень. Почти месяц у него была голова не на месте и нервы не в порядке. Хотелось уже ни о чем не думать и жить в своё удовольствие. Страх, преследовавший его, никуда не делся. Только причина менялась время от времени. Он боялся старой войны — сейчас её место заняла другая. Он боялся Алябьева — сейчас он мёртв. Он боялся за Серёжу — сейчас он по программе защиты свидетелей живёт у Пети. Он боялся за Петю — а тот… Заставлял его волноваться. Он все также боялся за него. А за себя он давно перестал бояться. У Волкова было слишком много времени, чтобы обдумать слова полковника — вся ночь в камере, несколько минувших дней в СИЗО, где абсолютно нечем заняться, кроме игры в дурака и изготовления перекидных плоских чёток из хлеба. Звучало не особо заманчиво, хотя пару раз в карты он выиграл. Он много думал в перерывах о майоре, который занял почти такое же место в его голове, что и Серый. Особенно много Олег думал перед сном. Рефлекторно поправлял подушку, подкладывал под неё руку, ложился на бок, лицом к стене и представлял. То, как он с ним разговаривает, чтобы он ему отвечал, какое бы было у него выражение лица. Какая у него история, какое детство. Какие у него были прошлые отношения. Вспоминал, как он себя вёл, и не видел того, кого так хорошо знал Стрелков. Может, тот человек давно умер? Или скрывается где-то на подавляемых задворках сознания парня? А может, этот «прошлый» Петя был ненастоящим? Фикцией, обманкой. Способом защититься? Думать о том, как они жили бы вместе, Волков себе запрещал. Незачем растрачивать свои силы понапрасну… Ваши ожидания — ваши проблемы. Хоть Серёжа и потешался над ними, что мужчины никак не могут признаться друг другу в своих чувствах, хотя бы даже самим себе, они это глубоко внутри понимали, но всё на деле было не так просто, как хотелось бы. Петя не знает, как к Олегу подступиться, думает, что он не достоин мужчины, что он сам балласт для окружающих и давно мёртв. Только с недавних пор он разуверяется в последнем. Жив вроде и страдает, как живой. Сам на свои же старые подложенные грабли натыкается, сам же новые подкладывает. Олег просто странно себя чувствует. Он влюблялся, но это было так давно и не важно, что сейчас эти эмоции казались такими блеклыми на фоне новых. И казалось, будто вся прошлая жизнь — это очень тёмный, неприятный сон на грани с кошмаром. И только сейчас он будто по-настоящему зажил. Для Разума все просто только потому, что он наблюдатель. В этом лично он не участвует. Но в этом и его преимущество — он со стороны видит, какие же они одинаковые. Как оба стараются делать вид, что все нормально и ничего не происходит. Как жизнь к ним одинаково равнодушна, и как сочетаемы их сценарии. Как эти двое ведут себя, как школьники, а не взрослые мужчины. Олег сложил письмо, нашарил в посылке чистые листы и конверт и начал писать ответ на волю.***
«Я вижу провода, я жду наступленья тепла. Мне кажется порой, Что я из стекла и ты из стекла. Но часто мне кажется что-то ещё — Мне снится пепел» Аквариум — Пепел
Юля приходила достаточно часто, рассказала, как продвигается дело, задавала очередную порцию вопросов. Ответ от Серёжи пришёл на следующий раз, а от Пети — нет. Олег старался не замечать этого. Адвокат предложила экспертного психиатра, который бы уже поговорил с ним и составил полноценный и профессиональный портрет личности, который можно было использовать потом на суде. Олег согласился. Так прошло полторы недели, от майора ни строчки. Олег расстроен. Юля говорила, что дело движется медленно, потому что они нашли слишком много материала, который нужно переработать. И дело само по себе очень крупное. В следующий раз, когда она пришла, девушка сказала точную дату суда — оно уже было в апреле. — Подожди, — Олега всегда удивляла её способность разговаривать так, будто на нём нет робы с выцветшим номером и тугих наручников. Ну в самом деле, куда ему торопиться? — У меня для тебя ещё кое-что. Она достала измятый конверт. Это было от Пети. Следующие минуты будто тянулись вечно. Слишком долго и медленно его вели к камере. Слишком долго и медленно передавали письмо через дежурного. Слишком долго и медленно нужно было проходить к своей полке. Слишком долго и медленно он открывал конверт. Как будто получил письмо с фронта, честное слово. Или же наоборот — с Родины? «Привет. Серёжа дал прочитать твоё письмо, он вообще всё читал вслух, но твоё первое отдал мне. Пишу тебе, потому что не найду сил сказать это лично. Все, что сказал Стрелков — правда. Я употреблял много лет, служил в Москве, подкидывал людям наркотики, чтобы продвинуться по службе. Я плохой человек, Олег. Ты должен это понимать. Серый пока живёт у меня, когда ты выйдешь, вам могут снять квартиру на время и оказать поддержку от государства. Потом, если вы захотите, можете эмигрировать за границу и начать жизнь сначала. Там вас никто не будет знать, и вам будет безопасно. Это все, что я могу для вас сделать. Надеюсь, что ты все поймёшь. П.Х.» Олег отложил письмо и уставился невидящим взглядом в уже привычную верхнюю полку. Что он должен был понять? Угловатые, почти печатные буквы так и сквозили сожалением и тоской. Само письмо, казалось, на глазах пропитывалось солёной влагой, волнилось, чернила расплывались, блекли, текли, синеватая вода бежала по бумаге. Олег погладил инициалы рукой и не мог поверить, что парень написал это всерьёз. Сейчас он понял, что имел ввиду Разумовский, когда говорил, что они полные дураки и стоят друг друга. Олег понял, что будет добиваться. Понял он все правильно.