***
За плотным кожаным пологом взвыл ветер, ледяными пальцами слегка отгибая привязанный край. Койон не обратил на это внимания — он вертел в пальцах наконечник стрелы, раздумывая, стоит его править и прилаживать к новому древку или лучше выкинуть. Ледяные пальцы пролезли под теплый плащ, пробежались по спине и плечу. Ведьмак дернулся, выронив наконечник на расстеленное по дну повозки одеяло — и тут же что-то живое, холодное и мокрое от снега прижалось к боку, забираясь под руку знакомым движением. Мнимая тишина под пологом рассыпалась — стало слышно тяжелое, заполошное дыхание. — Что случилось? Ледяные пальцы коснулись шеи под воротником плаща. «Рассел. Друид. Чародей.» Койон рассматривал кожаный полог, пытаясь собрать из этих трех слов хоть какую-то цепочку, которая могла так сильно напугать Лис. Настолько, подметил он про себя, что она почему-то не то наложила звуковой полог, не то окружила себя иллюзией — но почему не дернулся медальон? — Да, Рассел, караванный чародей, — медленно, спокойно проговорил он, — он всегда, кажется, тут был. С самого начала существования каравана. «Чародей?!» — телепатический голос Лис, который она всегда старалась контролировать и чаще всего держала на уровне шепота, почти взвыл — Койон скривился, потер висок. Опустил ладонь на чужую макушку, автоматически начиная перебирать жестковатые, неровные пряди. — Да, чародей, — снова повторил ведьмак, — но он наш, чародей Школы Кота. Именно он проводит Испытания Травами. Но зимует с нами он редко — холодно. Да и мутации проводить зимой дураков нет. Сознание захлестнул ворох образов — незнакомых, чужеродных, быстро навалившихся и столь же быстро отступивших. Койон не успел даже ухватиться за них — какой-то хмырь с неприятным плоским лицом, каменная стена вблизи, черная шерсть на траве, темное шерстяное одеяло, очертания незнакомой большой комнаты. Лис быстро взяла себя в руки — только длинный злобный выдох потревожил воздух внутри полога, протяжное, размеренное движение ее грудной клетки под боком. — Мне сказали, — она цедила слова с трудом, тихо и хрипло, по одному, — что Рассел друид. — Это имеет значение? Еще один длинный выдох. Хорошо, подумал Койон, размеренное и медленное дыхание помогает успокоиться. — Это имеет огромное значение. — Трисс Меригольд оказалась настолько грозна, что теперь ты опасаешься всех чародеев? — попробовал пошутить ведьмак. Худое тело рядом дернулось и тихо зашипело — шутка явно вышла неудачной. — Ладно, прости, — попытался исправиться Койон, — что случилось? — Мне сказали, — все так же тихо и медленно, с большими паузами между словами проговорила Лис, — что друид Рассел хочет меня осмотреть. — Закономерно, — кивнул Койон, — ты проходила мутации не под его надзором. Он должен был убедиться, что все в порядке. — Можно было спросить, — прошипела Лис, глубже забиваясь под полу его плаща и пытаясь свернуться в комок. Ведьмак вздохнул и натянул плащ ей на плечи. Где-то за пологом гомонили у костра, трещали прогорающие поленья, выл ветер — но пробраться внутрь повозки он был не в силах. — Это так не работает. Ты же не знаешь, как должно быть. Может, во время мутаций что-то пошло не так, и он мог бы это исправить. — Зрение, — неожиданно перебила его Лис, — во время мутаций зрение не перестроилось должным образом. Но Йеннифер смогла это исправить. — Вот как, — после паузы отреагировал Койон, — ну, хорошо, что Йеннифер помогла, хотя я даже предположить не могу, как она там оказалась. О том, что происходило эти два года, они так и не поговорили. И все меньше оставалось шансов, что когда-то этот разговор состоится — Койон знал, видел, как истаивает желание проводить время вместе, и не только у него — у Лис тоже. Оба чувствовали странное, казавшееся неправильным облегчение, когда второй уходил за кожаный полог в зимний холод. Ведьмак предполагал, что так давит в том числе и перспектива неприятного, выворачивающего наизнанку разговора, который никому не хочется заводить и который они пообещали друг другу все же завести. И после каждого ухода в зимнюю белизну они возвращались друг к другу будто бы чуть более чужими. Хотя чужими друг другу они вернулись еще осенью. — Это не очень важно, — отозвалась Лис, — но она там была и все исправила, как смогла. И теперь все нормально. — Ты не можешь этого знать, — начал было Койон, но ведьмачка вжалась в его бок сильнее, прихватив пальцами полу плаща, и перебила его: — Я жива — значит, все нормально. — Авель тоже, знаешь ли, жив, — парировал Койон, но спорить не хотелось, и он решил сменить тему, — что Рассел такого сделал, что ты сбежала? — Почему ты решил, что я сбежала? — наигранно-беззаботным тоном осведомилась Лис. Ведьмак закатил глаза. — Не делай из меня идиота. — Ладно, хорошо, — вздохнула Лис, — он начал колдовать, как колдуют чародеи. А мне сказали, что он друид. — И ты решила, что это не Рассел, а кто-то другой? — Да, — как-то слишком быстро и легко согласилась она, — да, я подумала, что что-то не так, и смоталась к тебе, — она повела головой, острое ухо дернулось, ловя звуки, доносящиеся из-за полога, — пойдем в общий шатер? Тут холодно. Лис тут же начала приводить сказанное в действительность — зашевелилась, вытягивая из кучи одеял одно, завернулась в него так, что торчал только нос. Подумав, пробежалась длинными цепкими пальцами по одеяльной куче, начала вытягивать оттуда второе. Койон запахнул плащ плотней, обдумывая противоречивые сигналы. Она не хочет рассказывать, в чем дело, но при этом, испугавшись, пришла именно к нему. Сидела под боком, но предложила переместиться в общий шатер — туда, где гарантированно будет много лишних глаз и ушей. Настолько тяготится возможным разговором о прошлом, что пытается обезопасить себя от него, уходя туда, где поговорить с глазу на глаз будет невозможно, но при этом все еще приходит из всех именно к нему, когда напугана. А она была напугана — это ведьмак понял точно. Может, действует просто по привычке? — Лис, — Койон придержал ее за плечо у самого полога, длинная фигура, завернутая в два одеяла, настороженно замерла, — если ты не хочешь ничего говорить о том, что было за эти два года — не говори. Я пойму. — Хорошо, — снова очень быстро, каким-то звенящим, совершенно незнакомым голосом ответила она, — я не хочу говорить о том, что происходило эти два года. И если ты чего-то не хочешь — я тоже пойму. — Я… — Койон завис, пытаясь собрать в кучу разлетевшиеся мысли. На вопрос, чего он хочет, было бы куда легче ответить. Чтобы этих двух лет не было, очевидно. Вернуться в Марибор к той Лис, к своей чародейке, забрать ее у Меригольд, отвезти куда-то, куда не докатилась бы война. Дальше этих мечт он не заходил — неизвестно, смог бы он отказаться от своей ведьмачьей жизни, не предполагающей простаивание на одном месте, на самом деле. В мыслях он, конечно, уже десять раз смог — и хоть пахарем, хоть охотником, лишь бы не было этих двух лет, лишь бы осталась та чародейка. А в реальности он уехал. И произошло то, что произошло. И итог этого — незнакомый худой эльф, в полутьме плоский и длинный, будто вырезанный из темной бумаги, силуэт. Напряженно смотрят куда-то в угол отражающие скудный свет зрачки — круглые, как блюдца, неестественно огромные. Незнакомый эльф, все еще почему-то приходящий к нему, все еще прижимающийся к боку совсем по-детски, когда страшно. Настолько ли незнакомый? Вот тот же жест, что и шесть лет назад, в ее первую зиму в Каэр Морхене — слегка поводит головой, глядя в сторону, как тогда, в библиотеке, когда она, наказанная Весемиром, составляла список книг по целительству и врачеванию. Койон расправил плечи. Это все еще была Лис, пусть и казалось, что совсем чужая и незнакомая — а с ней он всегда старался быть честным. — Ты не будешь меня перебивать? — Лис слегка качнула головой, соглашаясь, и ведьмак продолжил, — тогда слушай. Я не знаю, что произошло за эти два года, и ты можешь не говорить, если не хочешь, но произошло явно многое. И я тебя по осени совсем не узнал, и сейчас мне время от времени кажется, что я не узнаю. Молчи, — ведьмак сделал предупреждающий жест, когда Лис развернулась к нему всем корпусом, поблескивая глазами и кривя белые губы, — ты не виновата в этих изменениях, все живое меняется, это естественно. Ты выжила — и это главное, и я очень этому рад. Но… — Но привыкнуть к этому не можешь, — все же вставила Лис, когда ведьмак замялся, подбирая слова и глядя на скомканное одеяло на дощатом дне повозки. — Не могу, — честно признался Койон, подняв голову и встретившись взглядом с горящими круглыми глазами, — но это не значит, что я собираюсь как-то избегать с тобой встреч. Ты все еще мне дорога, и я хотел бы остаться твоим хорошим другом. Она какое-то время глядела на него молча. Ведьмак ждал уже чего угодно — обвинений, истерики, криков и метаний острых железных предметов, побега в лес или насмешек. Но Лис — Лис, которая когда-то была его — отреагировала так же спокойно, как всегда на его памяти реагировала на изменения в отношениях знакомых ей, не приводящие к конфликтам. Еще у Волков в крепости она умудрялась плавно скользить по списку рейтингов внутри ведьмачьих голов от непонятной девчонки к ученице и младшей сестре — легкость смены статуса, к облегчению Койона, не изменилась. — Хорошо, — отозвалась она ровным голосом — уже знакомым, совсем не тем, которым говорила еще пять минут назад, — я тебя поняла. И тоже дорожу твоей дружбой. Тогда нам тем более стоит переместиться в общий шатер, хотя бы потому, что там тепло, и для того, чтобы не множить караванные слухи.***
В общем шатре было куда теплее. И куда веселее — Лис, над головой которой мрачной тучей клубились многочисленные, но бессвязные по большей части мысли сразу разморило в неподвижном теплом воздухе, пахнущем костром и мокрыми шкурами. Часть Котов спала, укрывшись, чем придется. Оставшиеся сидели возле костра в центре кто с кружкой, кто с миской, кто с бутылкой. Койон быстро рассосался где-то в полумраке в углах шатра. Ведьмачка, понаблюдав, как дым утягивается в дырку в центре полога, подсела к костру. — Испыта-а-ания, — явно передразнил кого-то Рем, — чувствуется вот этот, знаете, волчий пафос. — А то, — хмыкнул Айден, отпил из кружки, — и все с большой буквы. Медальона. Горой. — Горой — это Медведи, — вставил зачем-то сидящий рядом Дел, поболтал остатками на дне бутылки. — Медведи, Волки, Грифы — одной кучи… э-э-э, — Рем скосил глаз на нахохлившуюся Лис, — одного поля ягоды, — исправился он, — спе-ци-а-лис-ты. Цеховные эти самые. — Шкуры цеховные, — хмыкнул Кайн. — А у нас какие Испытания? — воздел руку к костру Дел. — Никаких, мы ж не цеховные… — Вот кто-то на гору Горгону лезет, — наставительно поднял палец Рем, — кто-то к грифону в гнездо, кто-то к огру в логово. А мы? — А что мы? — ехидно уточнил Айден, — у нас свои испытания. — Какие это? Выжить и поиметь с кого-то денег? — Чем не испытание…. — Ну как, — Кайн развел руками, плутовато улыбаясь, — нарисовать член на сиятельном лбу статуи генерала Раупеннэка в Лейде…. — Освященная веками традиция, — поддакнул Дел, — мы рисуем, стража стирает — им тоже испытание. — Поставить свечку в храме в Горс Велене, — продолжал перечислять Каин. — Конечно, одного из Котов канонизировали… — И пещеры Новиграда, — завершил ведьмак перечисление. — И пещеры Новиграда, — согласился Рем, похлопал по плечу сидящую рядом Лис, — запоминай, котенок, это твой план-минимум на следующий сезон. — О, — оживился Айден, — мы ж тебя искали. — Нашли, — сонно отозвалась Лис.***
Встретиться с Расселом снова ей все же пришлось. Лис и сама понимала, что это нужно, но пересилить сидящий где-то под кожей ужас от одной мысли, что кто-то будет магичить над ней, было тяжело. Пересиливание, впрочем, хорошо отвлекало от общего смятения, оставшегося после разговора с Койоном. — Молодец! — довольно произнес чародей, радостный, будто выиграл в лотерею, — все и правда в относительной норме. Кроме зрения — там нетипичные для ведьмачьих мутаций изменения, но чародей вполне мог такое сделать, Йеннифер правда постаралась. Иначе была б ты, как Авель. — У него та же ошибка в формуле? — поинтересовалась Лис, разглядывая разбросанные по дну повозки листы бумаги. Почерк у чародея оказался мелким, убористым и круглым, как бисер, и ровным на зависть — будто у писаря. — Не совсем, — Рассел вздохнул, — это история, которую они с Кайном все обещают друг другу не вспоминать и вспоминают раз за разом. Чтобы не мучить твое любопытство, — чародей начал собирать листки, раскладывая их в стопки в одному ему известном порядке, — я, наверное, расскажу. Все равно ее все в караване знают. Лис навострила уши. За пологом как раз Кайн на другом конце стоянки снова ругался с Гуксартом — их голоса доносились четко и громко, будто они стояли рядом с повозкой. Сосредоточившись на ровном, спокойном, скрипучем, как кожа, голосе можно было не слышать, как холодной белизной похрустывают собственные мысли — тая, испаряясь и замерзая, перетекая из формы в форму, превращаясь во что-то новое. — Забрали их, обоих братьев, в Стиггу одновременно, в шестое, что ли, поколение. Но Кайн прошел Испытание Травами первым — и хорошо представлял, что предстоит его брату. Как натура, склонная к пакостничеству, он начал действовать, не задумываясь о результате — и влез ночью в процессе Испытания в лабораторию, дождавшись, пока оставшиеся лаборанты не то разойдутся на ужин, не то уснут, мне неведом уровень разгильдяйства в Стигге, — рассказывал Рассел, — в саму залу Испытаний он, конечно, влезть не мог. Но он и не собирался — он пролез в подсобную лабораторию, где стояли эликсиры, и успел расколотить одну бутыль до тех пор, как его поймали. Чародеи же, будь они неладны, после того, как закинули героя в карцер, посовещались и всем составом припомнили, что этот компонент они уже добавили в третий эликсир, а значит, Испытания продолжаются. — На самом деле не добавили? — предположила Лис. — Да, — тяжело вздохнул Рассел, — и в конце из десяти мальчишек осталось двое слепцов, Авель и еще один паренек. Он умер до того, как шестерки сбежали. Авелю помогал Кайн, а тому второму — некому было помочь. Ведьмачка задумалась. Рассел тихо шуршал своими листками, зорко наблюдая за ней. — Интересно, — отстраненно заметила Лис, — как он привык… Рассел добродушно хмыкнул. — Привык как-то. Видишь ли, Авель не считает себя каким-то неправильным. Это доставляет ему определенные неудобства, но со стороны так и не заметишь — он вжился в свое тело, свыкся с новой шкурой, приспособился. И, между прочим, вполне может уделать тебя в спарринге. То, что ты задала именно этот вопрос — достаточно показательно. Ты-то за два года так и не вжилась, верно? — Мне и не десять лет, — буркнула Лис. Рассел снова добродушно хмыкнул. — Не десять, да. Но ты и не ослепла. Первичная адаптация к новому слуху, зрению и равновесию у котят занимает, как правило, меньше двух месяцев. Чаще — месяц. После этого они будто ведьмаками и родились — вон, взгляни на Яна. Кто может сказать, что ему летом перекроили от и до вестибулярный аппарат, кости, мышцы, связки, зрение, слух и обоняние? — Ну так и я в стены не врезаюсь уже, — вяло парировала Лис, — и кружкой мимо стола не промахиваюсь. — Верно, верно, — закивал чародей, — но все же не вжилась. — Не вжилась, — со вздохом согласилась Лис. Такие разговоры повергали ее в уныние — и ведьмачка отстраненно рассматривала нетронутый белый снег в щели между полотнами полога. Замела, тихо шурша, поземка по насту — рой белых точек на белом. — Это будто кто-то чужой, — продолжила она, — чье-то чужое тело, чужие реакции, чужие эмоции. И этот кто-то, этот ведьмак — он управляет своим телом. Даже тогда, когда им, кажется, управляю я — он дергает ушами, чтобы слышать лучше, он расширяет и сужает зрачки, замедляет или ускоряет сердцебиение и дыхание. Это… как-то неправильно. И я вся какая-то неправильная. — Это не так, — возразил Рассел, — просто теперь ты немного другая. — Остроухая, например. — И что ж плохого в этом? — удивился чародей. — За это в нынешнее неспокойное время можно и на ветке повиснуть. — Брось, кто станет вешать ведьмака — сейчас? — Рассел взмахнул рукой, — были времена, когда и за ваши глаза могли повесить. И вешали, если без медальона лазать по большим городам и нервировать стражу. А сейчас прошла война, трупоедов развелось — не перевести, по городам призраки и вампиры пугают народ, а ведьмаков можно по пальцам перечесть — ведьмак всем очень нужен. Правда, платить может быть нечем. — Я и лампадным маслом брать могу, — хмыкнула Лис, — свечами и едой. — Это прекрасно, — Рассел посерьезнел, выровнял подушечками пальцев стопку листов, тихо постукивая ими об дощатый пол, — но все-таки. Это твое тело, Лис, теперь ты такая. И чем быстрее ты перестанешь сама себя зажимать в угол, пытаясь подогнать ведьмачье тело под когда-то существовавшие для тебя человеческие границы — тем сложнее тебе будет жить. Это не неправильно, тебе просто надо привыкнуть. Лис кивнула и перемахнула за борт повозки — длинным, грациозным по-кошачьи прыжком. Сапоги тут же утонули в белоснежном снегу с легким хрустом. В бледно-серое, почти белое небо втягивалась, извиваясь, струйка дыма от костра. Посреди этой белизны без конца и края, затопившей все, оставив только темные фигурки ведьмаков, повозок и длинные росчерки деревьев, ей было не спрятаться, не загнать куда-то внутрь себя свои изменения, не скрыть острые уши, длинные непропорционально ноги и руки, широкие плечи и залитые темным золотом глаза с вертикальным зрачком, стянувшимся в тонкую щель. Ей больше не от кого было скрывать дергающиеся уши и быстрые движения — она больше не спала вместе с Койоном, которого каждый раз озадачивали эти детали. В общем шатре все уже привыкли к ней — такой. И самой Лис тоже стоило привыкнуть. Измениться, стоя между белым небом и белым снегом на земле.