Часовня была небольшой — и неожиданно темной для религии, сосредоточенной на огне. Метались по каменным стенам рыжеватые блики, чадило масло в плошках, пыльно поблескивали витражи.
Лис встала у стены. Привычка жаться по углам никуда не исчезла. Легкая нервозность от количества людей вокруг дрожала под темной курткой и глубоким капюшоном — Лис чувствовала, как что-то, что гораздо старше нее, возможно, даже старше этой религии и этого мира, что-то изначальное, древнее, что-то, что помогает выживать, свернулось клубком у нее в груди и едва заметно вздрагивало от того, как колышут плотный душный воздух десятки вдохов и выдохов вокруг.
Слишком много людей. Слишком много людей дышали одновременно, даже не говорили — она могла сосредоточиться и услышать каждое сердце, бившееся в этой часовне. Или сосредоточиться и постараться их не слушать.
Священник — Лис не знала, есть ли для них какое-то особое название в этой религии, может быть, он жрец, — оказался невысоким и подвижным человеком в годах. Блестела, отражая пламя главной чаши, фибула в виде языка пламени — Лис попыталась сфокусироваться на ней.
— Капюшон сними, — ее пихнули в спину, тихий женский голос шипел откуда-то снизу, — во каланча, упаси Пламя, не видно ни черта.
— И правда, — отозвалась стоящая слева благообразная округлая тетушка в белом чепце и на всякий случай сотворила знак Огня, поглядывая искоса на Лис, — сними капюшон, парень, негоже. Открыта должна быть голова.
Лис поняла, как чувствует себя человек, оказавшийся между двумя разнонаправленными течениями реки.
Ей одновременно очень не хотелось снимать капюшон, она все еще нервничала от мысли, что уши у нее не такие, какие были — осознание прошлось неприятным холодком по спине, — какие были два года назад. А в другую сторону ее тянуло что-то незнакомое, только поднявшее голову, что-то черно-красное и весело-злое, подрагивающее от эмоций и нервного возбуждения — тянуло снять капюшон, наклониться, всматриваться в лица, видеть, как они меняют выражения, смотреть, не отворачиваться, не прятаться, улыбнуться, показав острые зубы, и спрашивать — вы точно хотите это видеть?
Вы точно хотите знать, кто стоит в храме вашей веры?
Лис решила поддаться этому новому порыву — хотя бы потому, что обычно она так не делала. Повторяя одно и то же, странно ждать новых результатов — может, на результат других действий стоит посмотреть? За прошлый день Горс-Велен ее не разочаровал, можно даже сказать, приободрил — в том числе в вопросе ее ушей. Хотя снадобье со странным названием и не менее странным, но почему-то знакомым запахом — судя по всему, какая-то настойка, — не стала пить, хотя Ульяша предложила вечером. От нервов, говорит, помогает. И вообще от всего помогает. Таким вещам с широким профилем применения Лис не очень доверяла.
Лауданум, точно. Ну, с ушами он точно не помог бы.
Улыбаться она не стала — только сняла капюшон, сохраняя равнодушно-отстраненное выражение лица.
Благообразная тетушка в чепце, стоявшая справа, снова покосилась на нее, приподняла круглое белое лицо — и отшагнула вбок.
За следующие несколько мгновений вокруг Лис само собой образовалось пустое пространство в шаг или два, с одной стороны подпираемое стеной. Не так уж и плохо, про себя решила она, глядя, как суетится около самой большой чаши и кафедры с раскрытой на ней книгой жрец. Или священник, кто его знает.
Служба должна была вот-вот начаться. Изначально Лис планировала прийти в часовню где-то между утренней и обеденной службой — ей нужно было только поймать этого главного священника или жреца и передать ему бумаги. Но поиски попутного корабля в Новиград, капитан которого согласился бы взять и ее, и Бурана, с учетом ее лица с ушами и Бурановых габаритов, нашелся не сразу, и поиски подзатянулись. Продлевать свое относительно бесцельное пребывание в довольно гостеприимном Горс-Велене Лис не хотела — бес его знает, сколько времени у нее займет работа в Новиграде и как часто туда ходят корабли, которым нужны ведьмаки и у которых есть местечко для коня. Пришлось идти в часовню вечером — к нервному и людному часу вечерней службы, начинавшейся на закате.
И, соответственно, чтоб добраться до жреца — придется ее пережить. Может, он потом куда-то удаляется — и ищи его до утра, а в полдень ей надо быть на борту с конем и всеми мечами.
Лис лениво прикидывала, как долго будет длиться сейчас проповедь, на которую она не рассчитывала, и о чем можно подумать, пока она идет. Ведьмачьи глаза, пугающие людей, все-таки лучше видели в темноте и в сумраке — подняв взгляд к высокому сводчатому потолку, она заметила фрески.
Момент, когда проповедь все-таки началась, она уловила больше по движению воздуха — одновременному вдоху большого количества людей вокруг, колебанию духоты. Полумрак крал цвета, но четкие, даже на непрофессиональный взгляд грамотные контуры рисунков под крышей захватили внимание Лис больше, чем люди вокруг.
Стоять и разглядывать живых людей вокруг ей уже было не очень интересно — в эту игру она играла очень-очень давно, когда-то совсем в другой жизни, когда вокруг были другие люди, у нее был другой дом, другой человек о ней заботился. В этом больше не было чего-то сложного на первый взгляд.
А вот пытаться найти что-то общее на фресках оказалось не так просто. Это точно были какие-то религиозные или околорелигиозные сюжеты — проблема заключалась в том, что Лис ничего, кроме пары прилипчивых выражений на Всеобщем, жеста и расплывчатой основной идеи об этой религии не знала. Шарады, в отличие от людей, с течением времени проще не становились — и Лис пыталась подобрать к картинкам ключ, понять, кто и что на них нарисовано.
Справа под потолком — кто-то на черном коне, слишком тонконогом для такого массивного всадника, копьем пробивал шею чему-то среднему между очень большой змеей и очень маленькой виверной. Прямо над головой жреца и чашей цвета были четче — там не совсем старый еще мужчина сидел на земле под раскидистым деревом, покрытым белыми цветами, склонил голову, приподнял руки — вокруг него летали и сидели птицы. Правее, ближе всего к Лис — совсем молодой парень с светлыми волосами, не то русыми, не то рыжими, стоял на фоне сплетенных лоз и протягивал вперед руку, на которой что-то было — Лис сначала подумала, что фибула, такая же, как у живого жреца за настоящей, не нарисованной на штукатурке кафедрой, такая же, какая скрепляла алый плащ сражавшегося со змеем и белую накидку того, кто разговаривал с птицами. Но, приглядевшись, она заметила, что и у парня фибула прикреплена к одежде — точнее, висит на цепочке, как медальон, поверх белой накидки.
Значит, незнакомый ей парень держал на руке язык огня — Лис тут же увлеченно начала перебирать варианты. Он был магом? Маги могут быть жрецами? Кажется, нет — в Новиграде же жрецы жгли книги, потому что обнаруживали среди хозяев колдунов и чародеек. Значит, жрецы могут управлять пламенем? Из магической теории, выученной самостоятельно под легким контролем Трисс, и недолгой практики Лис знала, что огонь — самая непокорная из пяти возможных стихий, но и самая энергоемкая. Маловероятно, что кто-то может не быть чародеем и обрести в результате религиозного рвения контроль именно над огнем. Возможно, это метафора — свет во тьме? Эта мысль заставила ее поморщиться — вспомнились надписи на ведьмачьих мечах и разговор с Верноном Роше. Или это какая-нибудь кара для неверующих — но тогда почему он им улыбается, как друзьям?
Ломать голову можно было бесконечно — незнакомый парень с языком пламени заинтересовал ее куда больше, чем змееподобная тварь с другой стороны, которая могла бы пополнить бестиарий, если бы оказалась правдой.
Проповедь кончилась неожиданно быстро, и снова Лис поняла это по движению воздуха — он загудел, наполнившись чем-то странным пополам с темнотой и золотыми бликами огня, чем-то, похожим на осязаемое облегчение. Или она просто готова была вибрировать от вопросов, которые можно было, наконец, задать, поймав жреца.
Она двигалась наперерез толпе — не слишком быстро, сдерживая шаг. Люди по-прежнему ее обходили, но и надевать капюшон она не чувствовала острой необходимости. Только двое мужиков, заметив, как она выглядывает кого-то за кафедрой, нахмурились и развернулись, следуя за ней.
— Здравствуй, здравствуй, ведьмак, — голос жреца, гудевший под сводами, на обычной громкости разговора оказался приятно-хрипловатым и очень спокойным, — сейчас, погоди чуть.
Лис молча кивнула, спрятав руки в карманах куртки. У жреца были веселые и жизнелюбивые, яркие зеленые глаза — приветствуя ее, он сделал короткий жест в сторону, и мужики, стоявшие за ее спиной, вместе вздохнули и зашагали к выходу. Лицо обдавало жаром огня, гудевшего в главной чаше — у стены, где стояла Лис всю проповедь, было прохладно, чем ближе она подходила к кафедре, тем теплее был воздух. Часовня опустела быстро, вышли откуда-то из неприметной дверки двое в черных мантиях с кувшинами, начали подливать в плошки свежее масло, вернулся читавший проповедь жрец с веселыми зелеными глазами.
Лис не рассчитывала на особенно долгую беседу. Она совсем не думала, что ей захотят отвечать на ее вопросы развернуто — скорее, примут бумаги и вежливо направят читать священные тексты. Но отец Даниэль явно был любитель поговорить — особенно с теми, кто готов слушать.
— Совсем ваши нечасто стали заглядывать, — он щурился, глядя то на ее медальон, то на лицо — без всякого страха, скорее, с веселым интересом, — что, работы много теперь у Котов, да?
— А раньше чаще заглядывали?
— Ты, случаем, не с Новиграда? — развеселился отец Даниэль. Лис качнула головой.
— Из Вызимы.
— А вопросом на вопрос отвечаешь, как новиградская. Но ладно, это уже лирика, а я вижу, что ты что-то хочешь спросить.
— Да, — Лис опустила взгляд, — но это несколько глупых вопросов.
— Бывают только непонятные ответы, и я таких стараюсь не давать. Спрашивай.
Лис быстро огляделась — кроме них и двух служек в часовне никого не было — и ткнула пальцем вверх, в фреску. Сначала — не в ту, которая интересовала ее больше всего, а в ту, которая была над кафедрой, с птицами.
— Кто это?
Первым ответом ей послужил смех, и он точно был непонятным.
— Это пророк Лебеда, — отсмеявшись, отозвался отец Даниэль, — проповедует птицам. Раз уж так, можем начать с него, расскажу тебе про фрески.
Обходить они, конечно, начали против часовой стрелки — и самая интересная фреска оказалась самой последней и с самой неожиданной историей.
— Это проповедь во время погрома в Новиграде, — отец Даниэль щурился, глядя вверх, и Лис не могла не думать, что ему вовсе не нужно было видеть фреску, он и без того знал, что на ней изображено, но почему-то пытался ее разглядеть, — в середине двенадцатого века.
Лис быстро поняла, почему эта фреска так ее заинтересовала и почему ее оставили на потом.
Святой, изображенный на ней, был ведьмаком. Ведьмаком Школы Кота.
Не такое и редкое явление в культе Лебеды, заметил отец Даниэль, ведьмаков среди святых было трое, и даже эльфы были. Но проповедовал в Новиграде во время нелюдского погрома один — он же шел потом с Лебедой.
«У меня был ученик. Много лет уже прошло. Он стал проповедником Огня Негасимого.»
Картинка, щелкнув, сложилась, болезненно задев какой-то чувствительный нерв — и Лис поняла, что сюда еще вернется, что хочет видеть эту фреску при свете дня. И поняла, что не задаст ни единого вопроса — того, что рассказал ей отец Даниэль, с лихвой хватило, чтобы понять, что вопросы больше никому задавать не следует. Заслушавшись, она едва не забыла отдать бумаги — и задумалась еще и о том, что Коты, наверное, приезжали сюда так же, как она, не только передать что-то, но и увидеть эту фреску. Не зря же помнили эту часовню в караване.
***
Горс-Велен ее обнадежил. Лис всю дорогу пыталась представить, каким же окажется Новиград — самый большой город Континента, центр наук и искусств, свободный город и «пуп земли», как недовольно подметил капитан с длинными седыми усами.
Сначала Новиград оказался громким и пахучим.
Потом, когда она попыталась найти нужный адрес — чертовски огромным. Вести за собой коня, пытаясь следить за кошельком и сумками, за собой по мощеным улочкам, уворачиваясь от спешащих по своим делам людей и нелюдей, было не так уж и просто — особенно если стараться параллельно читать вывески и названия улиц, написанные не на каждом доме.
Закатное солнце блестело на храме Огня Негасимого, рыжими квадратиками пятнало каменные дома, сверкало в стеклах — город купался в своем огне. Лис не сразу сообразила, что «Путь Славы» — не только улица, но и целый район, и убила час в попытках найти нужный дом.
Белый дом с мезонинами, алхимическая табличка, сад с яркими цветами, букетик Деве Полей на воротах и входной двери — приметы оказались полезнее, чем номер дома, который все равно не был указан на воротах. В этом доме, сказали ей, ты будешь жить, хозяин в курсе.
Может быть, хозяин и был в курсе — но как подать ему знак, что она здесь, Лис не нашла, молоточка на воротах не было. Даже если и был бы — ее могли не услышать, а орать в центре жилого квартала…
За воротами зашевелились, послышались короткие шаги.
— Ceadmil!
Лис замерла, разглядывая открывшего ворота эльфа. Эльф тоже не двигался — приветливо разглядывал ее со двора, щуря светлые глаза. Протянул было руку, перемазанную в земле, но тут же смущенно отдернул, начал тереть ладони друг о друга.
— Значит, вот ты какой, новый котенок в караване, — что-то было в нем спокойное и уравновешенное, что-то, намекавшее на немалый возраст, но Лис слишком удивилась, чтобы прикинуть, сколько ему лет, — проходи, я Айлас, сейчас придумаем, куда деть коня…
Лис поняла, что удивляться бесполезно — стоит принять происходящее, как факт.
А когда она зашла в дом и увидела стену с полками от пола до потолка, заставленную книгами так, что между ними лист бумаги впихнуть не получится — ее покинули всяческие сомнения. Она попала в лучший дом из возможных.
Хозяин только посмеивался — и разрешил читать все, что она найдет. После чего потерял в ее лице собеседника, но, кажется, не обиделся на это — а Лис даже не обратила внимания на то, что в доме на столько комнат он живет явно не один.
***
На следующий день Лис не стала искать хозяина дома — в коридоре и на лестнице она его не встретила, а ходить по дому и звать показалось излишним. Вечером, возможно, получится побеседовать — на смену удивлению пришли вопросы.
Откладывать работу все-таки не хотелось, значит, путь ее лежал под землю. Огромному городу — огромная канализация, сеть разветвленных тоннелей разного уровня и диаметра, где-то уходящая в совсем тонкие трубы, куда человеку не пролезть, где-то проваливающаяся в природные и не совсем пещеры.
Старый полигон для первых заданий Котов. Не менее старые пути для контрабанды алхимических средств достижения счастья и изменения состояния сознания.
Дополнительно связывать между собой эти факты Лис было не нужно — она уже знала, что караван возил фисштех. А выяснять, что было изначально — Коты начали ходить караваном и потом нашли способ заработка или сначала возникла идея возить, а потом нашлись Коты — было уже бесполезно. Хотя можно будет спросить у Гезраса — Лис отметила про себя пунктиком этот вопрос, спускаясь все ниже и ниже в вонючую темноту.
Надо будет сменить одежду. И постирать.
Нос она закрывать не стала — в конце концов, это неплохая тренировка умения не обращать внимания на раздражители. Обостренные чувства сильно помогали ведьмакам в работе и настолько же сильно мешали в повседневной жизни — игнорировать то, что она слышит дыхание и сердцебиение не только того, кто стоит совсем рядом, но и кого-нибудь в другом конце комнаты Лис училась с полгода. Но вонь все-таки стояла жуткая, делала воздух плотным и ощутимо липким.
Первыми появились утопцы, трое.
За ними неприятные сюрпризы канализации посыпались один за другим — Лис, не особенно раздумывая, выпила «Кошку» в короткой передышке, когда все видимые монстры уже кончились, а новые еще не пришли, кое-как протерла лезвие серебряного меча. Ей нужно было двигаться по маршруту, прочерченному на залапанной и затертой карте красными чернилами, и, по выражению краснолюда бандитского вида, выдавшего ей карту, «зачистить» этот маршрут.
Расчет был прост — зимой тоннели становились труднодоступны, по ним не ходили, использовали другие «маршруты». С приходом весны приезжал кто-то из Котов — оголодавшие чудовища, расплодившиеся за зиму, сбегались к нему и «зачищались». До Котов в тоннели рисковали сунуться только контрабандисты-одиночки — останки нескольких таких она видела у стен тоннелей. Краснолюд заметил, что ей неплохо бы пройтись по маршруту два-три раза, в несколько заходов, а лучше — четыре-пять раз, и заглянуть в прилегающие тоннели-ответвления на случай, если кто-то там уснул и не выбежал к ней сразу.
Еще он заметил, что в тоннелях она может брать, что ей вздумается. Те, кто работал с Котами, нового там с осени ничего не теряли, а старое все уже вынесли. На тех, кто с Котами не работал, краснолюду было плевать.
Лис окинула взглядом раскиданных по дну тоннеля утопцев. Можно, конечно, что-нибудь с них захватить и продать — но времени она потеряет больше, чем ей заплатят в конце, после того, как тоннели будут зачищены.
Может быть, потом.
По внутренним ощущениям, прошло уже несколько часов — на поверхности солнце явно перевалило за полдень, и чудовища начали попадаться реже. Лис облегченно вздохнула — она начинала уставать. Смертельно хотелось выйти уже из тоннелей наверх, вдохнуть воздуха — пахнущего рыбой, хлебом и солнцем, а не канализацией, плесенью и утопцами. Но выходить было еще слишком рано — вторая выпитая «Кошка» действие закончит нескоро, а появляться на солнце с обостренным для темноты зрением значило получить мигрень на весь оставшийся день и, возможно, на завтра тоже.
Лис прислушалась. Ничьи лапы, ласты или ноги по воде не шлепали. Достала карту.
Темная широкая полоска, очерчивающая ее маршрут, раздваивалась, захватывая два рукава тоннеля — один шел налево и вверх, второй — направо и вниз.
Лис пожала плечами и убрала карту обратно во внутренний карман куртки. Лучше идти вниз. Тогда ничего снизу не зайдет ей за спину, когда она завтра пойдет наверх.
Отчетливый запах крови — обычной, человеческой — заставил ее насторожиться, крепче сжать меч, до неприятного давления в висках всматриваясь в темноту. В темноте точно что-то было. Что — она пока не видела, но тянуло откуда-то этим запахом крови, а вместе с ним — дымом, горящим маслом, деревом, тряпками. Где-то неподалеку кто-то был, тоннель снова раздваивался — Лис пошла на запах, спускаясь все ниже и ниже.
Несколько раз пришлось свернуть, один раз она чуть не полетела кувырком, промазав ногой мимо ступеньки неожиданно начавшейся лестницы. На стенах начали угадываться держатели для факелов — какие-то целые, какие-то разломанные.
Тут кто-то жил. Или, по крайней мере, приходил сюда часто — настолько, что озаботился своим комфортом и зачем-то установил держатели для факелов.
Лис уже не была уверена, что ей стоит туда идти — в конце концов, чудовища не станут жечь факелы, значит, это точно не ее клиент. Но какой-то неясный звук, похожий одноверенно на стон и хриплый рык, заставил ее дернуться всем телом — и продолжить идти в ту сторону. Люди таких звуков не издают, эльфы и краснолюды тоже.
Она ускорилась. По стенам уже прыгали едва различимые золотистые отсветы, стало светлей — постепенно, голова не начала болеть, но запах крови становился отчетливей и отчетливей. Четкие контуры камней стен, будто подведенные тонким маркером, врезались в память.
Свет ударил в глаза.
Лис не успела даже обрадоваться, что не выпустила меч — что-то ярко-красное, отчаянно пахнущее свежей кровью, жаром и яростью двигалось слишком быстро, било слишком точно, не давало себя рассмотреть — она еле успевала реагировать на выпады, звон металла ввинтился в уши, отраженный от каменных стен.
Звон металла — о металл.
Лис почти физическим усилием отмела прочь мысли, блокируя летящий ей в шею меч. Она подумает об этом после, когда выберется — если выберется.
Что-то неизвестное, бело-красное, пахнущее кровью, сверкнуло глазами, отразившими свет факелов. Фехтовало нечто даже лучше Лис — но совсем не оборонялось, только нападало и нападало, кидалось на нее с прямым мечом, стремясь задеть, ранить, убить. Будто ослепленное яростью, нечто с мечом совершало ошибку за ошибкой — Лис старалась сохранять голову ясной и холодной, пустой от мыслей, поймать и сбить ритм соперника, подловить, ударить, держать дистанцию.
Выбила меч — он зазвенел по камню.
Разъяренный вопль, даже отдаленно не напоминающий человеческий — Лис уклонилась от прямого удара в лицо, сосредоточившись на чужих движениях и блеске ее собственного меча.
Нечто не пыталось подобрать обороненное оружие, не пыталось ее обмануть финтами и ложными ударами — оно кидалось вперед с явным намерением сломать ей все, до чего сможет дотянуться. Лис бросила идею пытаться предсказать удары — ни логики, ни ритма в них не было. Чистая звериная ярость.
У нее получилось завершить все красиво, одним точным ударом — не считая тех, когда она мечом блокировала удары чужих конечностей. Каменная стена спину не охлаждала, когда Лис прижалась к ней, переводя дыхание и бегло оглядывая круглую, ярко освещенную комнату, не выпуская при этом из поля зрения ни антропоморфное нечто, упавшее на пол, ни его откатившуюся в сторону голову — на всякий случай.
С ее меча капала кровь — обычная, красная. Ею же были измазаны каменные стены — где-то свежей, где-то давно засохшей. Блики огня от факелов поблескивали на потеках.
Ничего, кроме нее, не двигалось — только трепетало пламя. Лис поняла, что ей не понравилось в этой комнате и почему ее сюда тянуло.
Здесь была магия. Минимум в факелах — их давно не подновляли, но гореть такие штучки могли долго, судя по беглому взгляду на плетение, в них вибрировало много Силы, завязанной на что-то, лежащее на столе. Какой-то маг обустроил тут лабораторию по выращиванию чудовищ?
Лис обвела взглядом комнату — и поняла, что маг уже не возмутится ее вторжению. Скелеты, лежащие на полу, не склонны к агрессии.
А вот скелеты, лежащие на полу рядом с каким-то большим меловым рисунком — неизвестно, но лежал он, по крайней мере, не в круге. Лис неприятно кольнуло — своими движениями она стерла часть круга, когда дралась с этим нечто, что лежало почти в центре. Если что-то, что не могло выйти за пределы круга, дралось с ней — то меч оно не подняло, потому что он отлетел к стене, за границу.
Но сильного всплеска магии — не было. Должно быть, сущность ушла.
Лис еще раз взглянула на фигуру, которая, видимо, была для сущности сосудом — и сильно, до тошноты напоминала собой освежеванного человека. Магу, ставшему скелетом, она ни капли не сочувствовала — не стала даже подходить, направилась сразу к столу.
Замерла, чувствуя, как грохочет в ушах пульс.
На деревянном столе вперемежку лежали бумаги с чертежами — должно быть, того самого круга, сложные схемы плетений, какие-то неразборчивые тексты, книжка в кожаной обложке.
И медальон Школы Кота.
