Грань

      Ваня приехал. В ту же ночь, буквально минут через сорок.       Разговора между ними, ожидаемо, не сложилось. И вообще ничего толком не сложилось. Кроме секса. Но для этого, кажется, Серёжа его и приглашал.       У Вани таких спонтанных поездок на поебаться еще не было. Хорошо, что перед выходом на всякий случай душ успел принять.       Не то чтобы ему хотелось потрахаться с Серёгой и он готовился, нет…       Блять, да. Он знал, куда едет и на что даёт согласие.       Пешков заебал его настолько, что игнорировать все эти ублюдские подкаты стало просто невыносимо.       Серёжу хотелось. Прижаться к губам, запустить руку в волосы и до боли сжать. Кусать в порыве страсти, позволить практически всё, на что у кудрявого фантазии хватит, и голос сорвать, выстанывая его имя.       У Серёжи пальцы — преступление против всего человечества, они буквально везде. Смазки он не жалеет, Ваня счет времени теряет, пока его растягивают медленно, нежно в плечо покусывая. Серёжа за поцелуем требовательно тянется, и Ваня не в состоянии ему отказать.       Его к кровати прижимают, за запястья крепко держат, Серёжа толкается вперед, сначала неторопливо, останавливается, оказавшись внутри примерно наполовину, и теперь Ваня понимает, в чем прикол презиков с рёбрышками или пупырышками, он, если честно, в душе‌ не ебёт. Надо будет потом Колясику отдельный респект выразить.       — Скажи, если будет больно, — говорит Сережа, — всё нормально?       Ваня тяжело сглатывает и кивает. Ему не больно, просто член заметно по-другому ощущается, нежели пальцы.       — Просто подумал, вдруг ты опять слинять хочешь.       — Ты будешь меня сегодня трахать или продолжишь языком чесать?       Серёжа лишь уголками рта улыбается и входит до конца одним толчком, после чего назад подается, а Ваня замирает, опасаясь лишний раз дышать.       Его возбуждение слегка спадает, пока они пытаются притереться друг к другу, но теперь член снова твердеет, когда Серёжа начинает по-настоящему двигаться.       На следующем толчке Ваня стонет. Щеки буквально пылают, так невыносимо стыдно становится, когда он слышит собственный голос, едва ли на фальцет не сорвавшийся. А тут ещё Серёжа, рот ему поцелуем затыкает, продолжая наращивать темп.       Одним разом они не ограничиваются. Как бы Ваня не выёбывался, это у него далеко не впервые, поэтому, Серёжа курит, пьёт отвратительно дешёвый растворимый кофе из ебучих пакетиков и обратно, к Ване. Меняет презерватив, позу, и снова трахает его до нехватки воздуха, до искр в глазах, до чертиков и подгибающихся коленей.       А потом они долго целуются. Настолько долго, что у Вани шея затекает от пребывания в неудобном положении.       Целуются отчаянно, неуклюже сталкиваясь носами, постоянно пытаясь перехватить друг у друга инициативу, но это, блять, лучшие поцелуи в жизни Вани.       Он засыпает на груди у Серёжи, только когда настенные часы показывают четыре с чем-то утра. Пешков обнимает его, некоторое время соломенные волосы пальцами перебирает, пока сам постепенно в сон не погружается.       В эту ночь Ваня таки срывает голос. И это определенно одно из лучших решений за все его девятнадцать лет.