Not a victory march

Хоть время и было уже позднее, Лютику совсем не спалось. Новая лютня пробудила в нём спавшее мертвецким сном вдохновение, а может, дело было в том, что бард завалился спать сразу, как только они вернулись в Каэр Морхен, и проспал пять часов кряду. И теперь, когда всё разошлись по комнатам, и ведьмаки, наконец, отстали от него с вопросом, в каком именно споре он выиграл у Йеннифэр свой музыкальный инструмент, Лютик сидел один в своей комнате, и нежно сжимал чёрный гриф своей ненаглядной лютни. Он не решался играть ночью, чтобы не разбудить остальных, и лишь представлял себе какие-то минорные переливы, а неуловимая новая мелодия тем временем бурлила в нём, петляла в голове, запутывала мысли и дразнила чувства, желая быть обличенной в живой звук. Песня тянула суставы, вилась по венам и позвоночнику виноградной лозой, но никак не оставляла поэта в покое. Лютик пытался поймать слова, которые соответствовали бы его думам, настроению, вдохновению и мелодии, которая играла с ним в прятки, но тоже не выходило. Музы, наконец, настигли его впервые за последнее время, но их теперь было так много, что поэта буквально разрывало на части. Он даже не мог в точности сказать, о чем он думал, и с чем был связан его душевный подъем. В голове крутился прошедший день — и свежий чуть сладковатый весенний воздух ведьмачьего леса, и кошмарная центрифуга, которую ему устроил леший, и старик столяр с его золотыми руками, и джинны и любовные зелья, и тот самый огонь. Слишком много по сравнению с теми бесконечными серыми зимними днями в холодном полупустом замке. И ещё была Йеннифэр. Её в мыслях, пожалуй, было больше всего. Лютик живо представлял себе, как она привязывает какого-то малодушного короля, почему-то непременно, с козлиной бородкой, и стрижёт его налысо, несмотря на мольбы последнего. Он снова и снова слышал в своей голове её слова «Любовь — это ведь не победный марш», видел её дрожащие изящные руки, её постоянно спешащий вперёд затылок цвета воронова крыла, её хитрый взгляд и встревоженные аметистовые глаза. Она ведь знала, что очень рискует снова потерять связь с Хаосом, если прибегнет к огню, но она не бросила его, она готова была ещё раз лишиться самого ценного ради того, чтобы спасти вечно болтающего барда. Такая ли уж она циничная и ужасная, как о ней некоторые говорят? Как он сам раньше по глупости думал. Теперь Лютик уж точно знал, что нет. Полная луна светила в небольшое оконце так ярко, что даже не нужно было свечей, чтоб ясно всё видеть. Лютик ещё раз попробовал переложить какие-то мелькающие в голове строчки на новый лад, но ничего нужного не получалось. Обличить в слова своё состояние не выходило, тем более, что он и сам не понимал до конца, что именно чувствует. Это не было похоже на то, о чем другие пели в своих песнях, это не ощущение полёта бабочек в животе — слишком глупо, не тоска, не похоть, не головная боль — чувства, которые он приписал когда-то Геральту по отношению к Йеннифэр, не дурман в голове и не жар в сердце, не желание обладать, не мучительное ожидание следующей встречи, не ослепление, когда ничего кроме того самого света не видишь. Хотя, свет всё-таки был. Луна светила удивительно ярко. Лютик решил, что глоток свежего воздуха и сияние луны могут помочь ему освежить разум, и тихонечко отворив тяжёлую дверь своей комнаты, выбрался в коридор, прихватив с собой свою драгоценную лютню. Бард направился к одной смотровых площадок крепости, но обнаружил, что дверь туда надёжно заперта. Скорее всего, это сделали из-за того, что не так давно Цири слезла с этого балкона и едва не убилась, неудачно приземлившись на каменную кладку. Тогда Лютик решил выбраться на одну из башен, которые находились в другом конце длинного коридора, и повернул обратно. Он едва не вскрикнул от неожиданности и суеверного ужаса, когда увидел чёрную фигуру в длинной мантии, размеренно уплывающую на лестницу в конце этого самого коридора. Фигура в капюшоне была похожа на чёрного призрака. Она хоть и испугала барда так, что сердце застучало в ушах гулким эхом, но, тем не менее, манила и увлекала за собой. Пораскинув мозгами, Лютик решил, что, чёрные призраки вряд ли будут селиться в обители борцов с нечистью и, вероятнее всего, это кто-то из своих. А судя по росту и миниатюрности, этот кто-то не из ведьмаков, плавность движений указывала явно не и на резкую, шуструю и угловатую Цири. Йеннифэр, очевидно, тоже не спалось, и она тоже решила выбраться из комнаты, или, что более вероятно, что-то затеяла. А с ней никогда нельзя расслабляться, она уже один раз чуть не разрушила целый город на глазах у Лютика. Конечно, он сейчас не думал, что в её планах что-то столь же дикое и коварное, но не последовать за ней он мог. Бард чуть-чуть подождал в коридоре, чтоб не быть замеченным, и подошёл к лестнице. Фигуры уже не было видно. Лютик глянул вниз — было тихо и пусто, потом поднялся на пару ступенек наверх и уловил до боли знакомый лёгкий аромат сирени и крыжовника. Сам не зная отчего, бард сладко и мечтательно улыбнулся. И тому, что был прав в своих догадках. И тому, каким приятным и уже родным был для него этот запах. И тому, что это всё-таки была именно Йеннифэр. Лестница вела в одну единственную башню в этой части замка, самую высокую во всём Каэр Морхене. Когда-то давно Весемир приспособил эту башню под зимний сад, соорудил там что-то вроде камина, поставил дверь, расширил окна и выращивал там травы для ведьмачиьх элексиров круглый год. Когда ведьмаков почти не осталось, ингредиентов для эликсиров стало хватать и из летних запасов, и надобность в башне отпала. На счастье Лютика тогда дверь сняли и переставили в какую-то кладовку. Ибо когда бард, наконец, взобрался до самого верха лестницы, ничто не помешало его взору увидеть то, что для него не предназначалось. В середине небольшой квадратной комнатки прямо перед огромными окнами, в которые светила полная луна, стояла та самая ванна, которую они забрали накануне. Камин полыхал жаром, вода в ванне парила неестественными клубами влажного пара. Йеннифэр, как и большинство чародеек, обожала водные процедуры. Колдунья стояла спиной к лестнице и лицом к окнам, она вылила в воду какую-то склянку, отчего вода немного просияла и заискрилась изнутри, затем что-то подцепила рукой в районе шеи, и её длинная чёрная мантия с тихим шорохом рухнула на пол, прежде чем Лютик успел понять, что ему сейчас предстоит наблюдать. В первую же секунду поэт почувствовал укол совести, стоять там тайно ведь было довольно бесчестно с его стороны, но развернуться и уйти ему и в голову не пришло. На то он и поэт, чтобы не упустить один из самых красивых моментов в своей жизни. Йеннифэр замерла на секунду, словно прислушиваясь. Лютик перестал дышать и моргать, боясь обнаружить себя даже шорохом ресниц. Яркий серебристо-голубой лунный свет тонкими линиями подчёркивал изгибы её талии, бёдер, стройных ног, и словно спорил с тёплыми желтыми отблесками огня за право освещать её нагую спину в тот момент. Ничего более красивого Лютик ещё не видел. Чародейка коснулась воды кончиками пальцев, поставила склянку на борт ванной, изящно переступила через её край, и с будоражащим и тело, и душу вздохом опустилась в парящую теплом воду. Чёрные мягкие чуть волнистые локоны жидким блестящим шёлком расплылись по воде. Лютик просто стоял, любуясь даже просто одним её затылком цвета воронова крыла. Он готов был поспорить на что угодно, что именно в этот момент путаница из нот и аккордов в его голове сложилась в нежную и ласкающую слух гармонию. Спокойная, лирическая, несвойственная для него мелодия звучала в нём от начала и до конца. Лютик чуть сильнее сжал в своей руке гриф лютни. Он нашёл то, что искал сегодня ночью, и ту, что искал. Невероятное, непонятное, но совершенно очевидное открытие, столь же дикое, сколь и естественное, внезапное и давно известное одновременно. Сладкое и опасное. Йеннифэр тихонько всплеснула водой, убрала за ухо выбившуюся прядь волос и исчезла. Просто, без единого звука или лишнего движения, даже водная гладь в ванне осталась непотревоженной. Зато Лютик встревожился всерьёз, от неожиданности бедняга чуть не выронил лютню из рук. С секунду он помешкал, а потом не выдержал, вскочил по ступенькам вверх, влетел в комнату и уставился в пустую ванну. Он ожидал увидеть там портал, или, может, думал, что Йеннифэр превратилась в рыбку? Он и сам не знал, зачем это сделал, но стерпеть исчезновение колдуньи не смог. Бард поставил лютню на пол и тронул воду указательным пальцем, надеясь, что это как-то поможет ему понять, куда делась Йеннифэр. Ничего. Просто горячая вода. Он ещё раз осмотрел прозрачную гладь, но увидел только дно ванны. -Йеннифэр? — позвал он, не узнавая собственный голос. Он всегда с каким-то особым придыханием произносил её имя. Так получалось только у него одного. Ответа не было. Тишина и только треск поленьев в камине. Вода всплеснулась сама собой и брызнула ему прямо в лицо, окатив и волосы и плечи. Затем последовал заливистый женский смех. — Йеннифэр?! Ты здесь?! — А куда же я отсюда денусь? — А как ты… Исчезла? — Ну так ведь я не зря провела в Аретузе столько лет. Кое-чему научилась. Лютик вытер стекающие по волосам и щекам капли воды, бессильно рухнул на колени, положил руку на борт ванной и уронил на неё голову, смущаясь смотреть в пустоту, за которой скрывалась его собеседница. Ему снова стало стыдно. Да так, что он залился пунцовым румянцем по самые уши. Но в этот раз было ещё и весело. Лютик улыбнулся, он почувствовал себя несмышленым мышонком, который так глупо попался в когти большой и хитрой чёрной кошке. Но такой кошке попасться было не обидно. — А ты думал, я не знаю, что ты здесь? Да у тебя сердце грохочет на весь замок. — Прости меня, Йеннифэр. Я, я же не думал, что ты здесь будешь… нууу… нууу. — И поэтому сразу же развернулся и пошёл обратно, да? Её тон был совсем не грозным, даже весёлым. Лютик уже хорошо научился распознавать тонкие нотки её интонаций. -Я растерялся… Ты ведь понимаешь, что ты… — болтун, каких свет не видывал, впервые в жизни не находил, как ему ответить. Вода взбудоражилась где-то в центре ванны, и Лютик почувствовал тёплое, влажное и восхитительно приятное касание тонких пальцев на своих волосах. Незримая рука легонько потрепала его по голове и вернулась под воду. Сердце Лютика застучало с частотой испуганного воробушка. Кошка его поймала и теперь играет с ним. Бард понял, что это волнение тоже не останется скрытым от Йеннифер, а если она вообще, о ужас, возьмёт да и прочтёт его мысли. Надо бежать. Бард подскочил, схватил лютню и выпрямился во весь рост, стараясь не смотреть в пустую для его глаз ванну. — Извини меня, я уже ухожу. — Лютик? Останься. — Йеннифэр остановила его на полпути. — Сыграй мне. Твою тайную мелодию я тоже немного слышала. Я не нарочно, как и ты. Так вышло. Но мне понравилось. Здесь никто не услышит. Только у меня, видишь ли, нет здесь ни одной монеты, чтобы заплатить тебе за твою игру. — Будем считать, что ты платишь полной луною. Лютик был безмерно счастлив приглашению остаться, да ещё и сыграть. Он вернулся, сел на пол и прислонился спиной к теплому борту ванны. Устроил на коленях лютню и коснулся струн. Ему не нужно было думать или сочинять на ходу, как и всё талантливое, мелодия творилась сразу и сама собой. Бард играл её несколько раз по кругу и почему-то не боялся думать о своём. Откуда-то он знал, что самая сильная чародейка всего Континента не будет лезть сейчас в его мысли, он знал, что она просто слушает его музыку. И он играл, свободно и открыто, как если бы был наедине сам с собой, периодически примеряя на музыку, слова и фразы, которые сами собою складывались в рифму. «I've seen your flag on the marble arch, Love is not a victory march». Сейчас он уже мог более внятно описать то, что с ним творилось. Он хотя бы понимал это сам. В лунном свете иное видится гораздо лучше, чем в самых ярких лучах солнца. Это явно не полёт бабочек в животе. Это стремление заботиться. Желание не обладать, а делиться тем хорошим и приятным, что есть у него самого, желание давать — нежность, понимание, улыбку, поддержку. Это не победа, и не поражение, и вообще не противостояние, это союз, странный и негласный. Это не буря эмоций, которая к утру пройдёт, оставив после себя погром, это просто действительность, факт, его данность, спокойная, смиренная, не нуждающаяся в ответе. Ну и немножко похоти. Не без этого. — Йеннифэр? -Ммм? — Получается, твоя бархотка со звездой исчезает вместе с тобой? -Ты внимательный. Да. Она — часть меня. Почти как для тебя лютня. Ты даже сюда с ней пришёл. -Просто не спалось, я вышел подышать. Лютик продолжал играть, мечтательно глядя в окна, наслаждаясь теплом от камина и стараясь не думать, о том, что происходит прямо у него за спиной. Йеннифэр молча слушала, не тревожа его игру ни словами, ни плеском воды. В какой-то момент барду даже показалось, что она уснула. -Йеннифэр? — снова позвал он самым тихим шепотом, на какой был способен. -Мммм? — она отозвалась гораздо более звонко. — Спасибо. Что в очередной спасла меня сегодня. -Как будто у меня был выбор. -Я ведь знаю, чем ты рисковала… Всем… Ты могла бы бросить меня… -Не могла бы, — перебила колдунья, — Это не в моих правилах. Да и как ты вообще себе представляешь, чтобы я без боя отдала тебя лешему, или кто это был. Лютик ещё немного помолчал, но лишь совсем немного, и решил ещё раз попытать счастья и задать вопрос, который интересовал его прозорливый ум весь день. -Ну а лютня? Ты же не обязана была мне её дарить. Жить без лютни не смертельно. -Тебе смертельно, — усмехнулась чародейка. -Йеннифэр, — Лютика такой ответ не очень удовлетворил. -Ну ладно. Тебя не переговоришь, надо признать… Я тоже тебе благодарна. Вот и хотела просто тебя порадовать. — А мне-то за что?! — Да хотя бы за то, что ты не каверкаешь моё имя, как другие. «Йен, Йенна, Йенни» — им всем, что звуков жалко, чтобы называть меня моим полным именем? -Мда, звуков мне точно не жалко, — Лютик сам подшутил над своей же болтливостью. — Я думаю, люди делают так, чтоб показать, что они для тебя не просто прохожие. Что они близки тебе. — Близки? Не совсем. К твоей чести, ты единственный, кто сначала попробовал меня понять, узнать, кто я на самом деле такая, и уж потом решил, что можешь и хочешь быть мне близок…Ты важен для меня. Ты единственный выбрал именно меня, а не моё лицо. Другие просто хотят обладать моим телом или моей властью, совсем меня при этом не зная… Даже Истредд и Геральт ничем не лучше. — Ну, мужчины уж так устроены, при виде красивой женщины у нас отключается разум. А тем более ты! — Лютик осёкся, чтоб не наговорить лишнего, и призадумался, — А кто такой Истред? Йеннифэр рассмеялась: — Это не имеет для тебя совершенно никакого значения. — Она пошевелилась в ванной, мелодично плеская водой, и Лютик почувствал частые тёплые капли, падающие из ниоткуда на его нос, и снова услышал женский смех. — Эй! Так нечестно! — Бард отклонился от капель, и обернулся, совсем позабыв о том, что старался не смотреть в сторону колдуньи, хоть её и не было видно. Лютик увидел пустоту и колыхание мелких волн в ванной. Пустота молчала и, видимо, смотрела на него в ответ. — А наблюдать за мной было честно? Скажи спасибо, что я не вышвырнула тебя в окно. — Ну прости, я не смог…А если ты всё это время знала, — поэт получил ещё одну пригоршню воды в лицо. — Лютик! — …знала, что я тут, почему…- его окатило ещё раз. — Лютик!.. Проваливай…вода уже стынет — пустота договорила гораздо более мягко, чем начала. — Не то в окно вышвырну. — Ладно-ладно, ты победила, — поэт поднял мокрые руки вверх в характерном жесте. Медленно забрал лютню и нехотя удалился. Бард вернулся в свою комнату, чувствуя как полыхает что-то внутри. Досада от того, что этот вечер закончился так неожиданно и быстро, не давала покоя. Ведь завтра утром проснутся все остальные, взойдёт солнце, и этот волшебный трогательный момент рассеется, как пар от воды, и останется лишь воспоминанием. Хотя, он ведь и не ждал ничего, может, разве что рассчитывал, что они будут сидеть там в той башне вечно. Как он будет теперь смотреть в глаза Геральту? Хоть Лютик пока ничего и не сделал, но ведь всё, очевидно, изменилось. Йеннифэр. Что у неё всё же на уме, и что ещё важнее — на сердце? В каком он странном и глупом теперь положении. Но он ни на что в мире это положение не променяет. И даже если нужно будет противостоять ради этого ведьмаку, какому-то там ещё Истредду, будь он неладен, королям, эльфам, армии Нильфгаарда, Лютик готов хоть сейчас. Бард стянул облитую рубашку, которая неприятно липла к телу, и бросил её на стул. Уселся на кровать и взял в руки чистый листок. Спать сегодня точно не выйдет, зато стихи льются рекой. My faith was strong but I needed proof I saw her bathing on the roof Her beauty in the moonlight… — напевал он в такт сочинённой недавно мелодии едва слышно, когда его прервал скрип открывающейся двери. — Как красиво… И ты собираешься петь это в тавернах? — Йеннифэр была одета в приталенное молочно-белое платье до пола с широким треугольным вырезом и свободными рукавами, напоминающими крылья бабочки. Возможно, это вообще была ночная сорочка, её одежда всегда была такой красивой, так что Лютик не мог сказать наверняка. Густые чёрные волосы колдуньи были ещё влажными и слегка волнистыми. — Никогда. Ни за что в жизни, — Лютик уставился на Йеннифэр, разглядывал её блестящие черные волосы, длинную шею, тонкие запястья, изящные ключицы, смуглую кожу, так красиво подчёркнутую белым цветом платья. Так он, сам того не замечая, неприлично смотрел и молчал какое-то время, и лишь потом сообразил жестом пригласить свою гостью сесть рядом. Хотя обычно она разрешений не спрашивала, но сейчас чародейка и сама, по всей видимости, дала волю своему плотоядному взгляду. Йеннифэр подошла, опустилась рядом на край кровати и обдала его слабым ароматом своих духов. — Лютик? -Мммм? — он взглянул на неё. Она уже видела этот влажный синий взгляд, от которого щемило сердце. Только теперь он был ещё более красноречивым. Лютик смотрел на неё, с трогательной нежностью сведя брови кверху, он смотрел с восхищением, смущением, уверенностью, томлением, признанием и преданностью. С вопросом, и с ответом. От такого взгляда предплечья и грудь Йеннифэр покрылись мурашками. Она многое повидала за свою жизнь, но его взгляд ни с чем нельзя было сравнить. Лютик заметил. Его лишённый контроля взор как раз ускользнул куда-то пониже обсидиановой звезды на её шее. — Холодно? Он привстал, вытащил из-за своей спины смятое покрывало и неуклюже попытался расправить его, не упустив при этом возможности ещё раз глянуть на её ключицы, прежде чем они скроются под одеялом. Йеннифэр просияла чему-то понятному только ей. Она отрицательно помотала головой: — Лютик? — интонация и чувство, с которым она его позвала, однозначно говорили о том, чего она не ещё не сказала словами. — Настоящее всегда сильнее. Лютик замер и убрал в сторону покрывало, отделяющее их сейчас друг от друга. Йеннифэр убрала всё остальное, тронув его похолодевшие руки кончиками пальцев и коснувшись уголка его рта тёплыми мягкими губами. Лютик забыл, кто он, где он и как вообще владеть собой. Кошка, которая поймала его в ловушку, пришла ластиться. Женщина, которую каждый попросил бы у джинна, будь у них такая возможность, была в его руках, а он ведь даже и не смел о ней мечтать. Тяжёлая прядь волос выскользнула из-за её маленького ушка и нежно скользнула по голой коже его плеча. Теперь была очередь Лютика покрыться мурашками. Он ощутимо вздрогнул и притянул Йеннифэр к себе, нежно прикасаясь к вожделенным тонким ключицам и шее с чёрной бархоткой. Спать сегодня ночью точно не выйдет.