Hozier — Shrike
Тена приземляется перед входом в храм и разжимает пальцы, позволяя копью раствориться в воздухе всполохами золотой энергии. Оборачивается через плечо, убеждаясь, что внизу всё спокойно и все напавшие на город девианты перебиты. Хмыкает, небрежно смахивая чёрную кляксу густой крови с плеча: в этот раз тварей было немного и выступать всей командой оказалось бессмысленно. Настолько бессмысленно, что Гильгамеш отправил её отдыхать, а Серси поддержала его — теперь оставалось только успокоить людей и привести разрушенные стены в порядок, и Войну несказанно радует, что она никогда в таком не участвовала. Защищать людей её прямая обязанность, но вот возиться с ними... Тена проходит мимо колонн, щурясь от яркого индийского солнца, и совсем немного раздражается, что всё строение открытое, жаркое и шумное из-за гомона людей внизу. Найти здесь прохладное место практически невозможно, даже любезно выделенный благодарными людьми для Вечных зал оставался душным и плотным. Не имея альтернатив, по крайней мере, до тех пор, пока не наступит вечер, Война отодвигает завесу ткани и проходит внутрь. Эта комната, где все они могут перевести дух и отдохнуть, относительно тихая, относительно закрытая и относительно уютная из-за множества пуфов и валиков. Тена сначала не замечает, что что-то не так, привыкшая к шуму битвы и не до конца осознавшая тишину. Но когда замечает — встаёт как вкопанная. О. О... надо же. Икарис — который не появился во время битвы, и Война вспоминает об этом только сейчас — сидит среди подушек и среди... птиц. Пёстрые и пернатые, они облепили его со всех сторон, а те, кому не хватило места, обустроились на широком окне, и сейчас их трелль и чириканье не заглушают ни толстые стены, ни обилие подстилок и покрывал в комнате. Вечный смотрит на неё исподлобья хмурым и недовольным взглядом, пока ярко-жёлтый попугай на его плече что-то оживлённо щебечет и клювом выдёргивает нитки из прошитого узора курты. Тена сжимает челюсти что есть силы, но губы растягиваются в улыбке сами собой. Смех клокочет в груди, вырываясь короткими хрипами наружу, что тонут в общем пернатом гвалте. Оказывается, Икариса любят птицы. Чувствуя острую необходимость что-то сказать, чтобы не рассмеяться бесповоротно и в голос, Война неопределённо обводит всех присутствующих рукой и выталкивает из себя надрывное от веселья: — Я... помешала? — Привет. Нет, нисколько. Буркает в ответ Икарис, дёргаясь, когда попугай взвизгивает ему в ухо и тянется к брови с намерением выдернуть торчащие волоски. Тена вновь прыскает и осторожно опускается напротив, цыкая, когда тело утопает в излишней мягкости мебели. Какие-то мелкие разноцветные птички отлетают от неё в сторону окна, возмущённо пища. Икарис вновь подаёт голос, стряхивая со своих колен крупную зелёную пташку, когда она неосторожно ударяет его клювом: — Вы уже закончили? Тена кивает, боковым зрением замечая, как всё птичье собрание, обосновавшееся на окне, понемногу редеет, улетая в сторону города и густого леса. Не выдерживает и спрашивает, кивая на оставшихся животных: — Икарис, а... что происходит? Он снова смотрит на неё так, будто она застала его за чем-то постыдным и наверняка всем расскажет, как только они вернутся. Тена не помнит, чтобы животные вились вокруг Икариса или чтобы он проявлял к ним повышенный интерес, но они и не были близки настолько, чтобы делиться секретами, так что сейчас ею движет исключительно любопытство... и, может быть, желание повеселиться. Икарис начинает отвечать, но жёлтый птах урчит ему прямо в ухо и хлопает крыльями, из-за чего приходится повторяться. Впрочем, его ответ при любом раскладе не даёт достаточной ясности: — Я не знаю, они... они просто увязались за мной. Не первый раз уже. Это раздражает. Тена усмехается и подаётся ближе, упираясь локтями в колени. Наклоняет голову к плечу и колет легко и непринуждённо: — Это мило. Икарис фыркает. Попугай кричит ему что-то отдалённо напоминающее «ку-ку». Раньше, чем он успевает попросить сохранить эту неловкую и забавную ситуацию в секрете, Тена бросает между делом, устало откидываясь на спину и полуложась: — Не знала, что ты увлекаешься птицами... Вечный тут же парирурет, немного резче нужного: — Это они мной увлекаются. Войну его ответ только смешит. Она ненадолго прикрывает глаза, а когда вновь смотрит на мальчишку — попугай уже на его макушке и вовсю перебирает клювом волосы, с особым остервенением тягая седую прядь. Остальных птиц в комнате практически не осталось — только несколько болтливых собратьев жёлтого надоеды сидят на окне, но перекрикиваются между собой, чистят перья и, в общем-то, совершенно не напрягают. Когда Икарису выдирают волос, он шипит от неприятных ощущений и смахивает птицу с головы. Та приземляется рядом с ним на пуф и деловито вышагивает обратно, что-то оживлённо вещая. Вечный трёт зудящую кожу около макушки и указывает кивком, жалуясь: — Этот вот — самый доставучий. Тена вновь смеётся, устраивая одну руку на животе и чувствуя приятную лёгкость. Дразнит, небрежно пиная в сторону Икариса небольшую подушку: — Устроишь на своей свадьбе птичий парад? Вечный тут же как-то неясно мрачнеет и неопределённо трясёт головой. Тена хмурится, когда он неуютно ведёт плечами и говорит, отводя глаза: — Не думаю, что остальным это понравится. Попугай забирается на его бедро и снова выкрикивает своё «ку-ку». Уже послезавтра они с Серси станут мужем и женой. Будет официальная церемония и пир, а если верить Кинго, то всё это плавно перетечёт в народные гуляния и тогда... Икарис не может даже предположить, что произойдёт. Ему вообще иногда кажется, что он один печётся о скорой свадьбе. Пока Серси до последнего проводит время в компании людей и возвращается в покои далеко за полночь, Икарис на патрулях всё чаще находит себе компанию в виде стайки попугаев или других птиц. И хоть это выглядит смешно, как ни посмотри, но пернатые шумные создания нравятся ему больше людей. Пока рыбаки гоняют настырных диких гусей и уток, а дети швыряют в них камнями, Вечный лишь позволяет им летать или неуклюже ковылять рядом. Некоторых он даже выпутывал из силков, но никакая сила в мире не заставит его в этом признаться. Даже Тене, которая уже знает больше остальных, просто застав его, отдыхающего среди птичьего щебетания. Как бы Икарис ни старался, но выгнать всю эту разнопёрую стаю из комнаты полностью у него так и не получилось. Хорошо, что Война заставляет трепетать не только людей... Выразить свою любовь, когда это имело значение, когда Вавилон захлёбывался от людского веселья, он не смог и теперь ему остаётся только тихо петь о ней, подобно одной из его глупых пёстрых птиц. И надеяться, что никто никогда об этом не узнает. Даже Тена. Особенно Тена. Она устало вздыхает и лениво скользит по нему взглядом сквозь ресницы. Следит, как попугай опять забирается на его плечо и начинает увлечённо чистить перья под своими яркими крыльями. Признаётся, мимолётно улыбаясь: — Никогда бы не подумала, что тебя может интересовать что-то такое. Икарис переспрашивает, вытаскивая из птичьего хвоста длинное жёлтое перо, которое ещё не успело упасть само: — Что-то такое? Тена запинается и снова неопределённо обводит его фигуру взмахом ладони: — Ну... птицы. Не видя смысла отпираться и повторять, что интерес происходит только в одностороннем порядке и инициатором являются исключительно пташки, Икарис пожимает плечами. Задумчиво крутит аккуратное перо в пальцах, пока его обладатель что-то мило журчит ему в щёку, потираясь клювом, и неожиданно улыбается собственным мыслям. Небрежным движением водружает перо себе в волосы на манер хохолка, так, чтобы жёлтый проблеск маячил между жёстких прядей, и горделиво распрямляет плечи, передразнивая: — Ну... мы похожи! Война старается оставаться серьёзной от такой ребяческой выходки, но успокоившийся смех вновь начинает подниматься и рвётся наружу из груди уже открыто и смело. Она откровенно веселится, позволяя себе быть лёгкой и беспечной рядом с мальчишкой, что отражает её эмоции в мягкой улыбке и внимательном взгляде. Успокоившись, она хитро прищуривается и, поддерживая эту странную беседу, спрашивает, только сейчас вспоминая, что неплохо было бы смыть с себя пыль и грязь после битвы: — А остальные? Они тоже на кого-то похожи? Икарис сначала не понимает её вопроса, а потом поджимает губы, подбирая ответ. Отклоняется от вновь разыгравшегося попугая и кивает, упираясь локтями в колени и сцепляя в замок пальцы: — Думаю, да. Например, Аяк — золотой орёл, не меньше. Тена согласно покачивает головой и тоже садится. Ей становится неподдельно интересно, кем же Вечный видит остальных. Наводящий вопрос она задаёт сама, наблюдая, как хмурятся в задумчивости чужие брови, которые неугомонный попугай всё ещё пытается выщипать, и на лбу появляется складка: — А кто Маккари? Икарис понижает голос до сокровенной тайны и с опаской косится в сторону закрытого плотной шторой прохода: — Сорока. Они улыбаются друг другу, молча признавая, что действительно похожа. Особенно с её любовью собирать все возможные и невозможные сокровища из каждой эпохи. — Спрайт? Икарис медлит с ответом, но всё же отдаёт Вечной почётное звание колибри. Юркая и яркая, как будто иллюзорная, как будто ненастоящая и всегда маленькая. Тена не спорит. Поддаваясь порыву, тянется к плечу мальчишки и снимает белый пух, оставшийся от птицы после чистки перьев. Попугай возмущённо тарахтит и пытается укусить за пальцы, но едва ли это беспокоит Войну. Гораздо больше ей интересен изучающий взгляд Икариса, когда она оказывается к нему так близко. Не давая напряжению сгуститься ещё сильнее, Тена задумчиво цокает языком и называет следующее имя: — Кинго. Икарис не выдерживает и прыскает, опуская голову в порыве притворного стыда: — Павлин. Определённо павлин. Тена фыркает, но не находит, что сказать против. Возвращает между ними дистанцию и хитро поддевает: — А Друиг? Икарис закатывает глаза и припечатывает быстрее, чем она успевает закончить: — Баклан. Тена коротко смеётся, откровенно сомневаясь в правильности ассоциации, но вид Икариса при упоминании брата такой очаровательно нахохлившийся, что им невозможно не наслаждаться. Чтобы отвлечь его, Война спрашивает про Фастоса и после короткой дискуссии они оба приходят к тому, что он похож на важного пингвина, только на какого-нибудь такого, который обитает среди песочных пляжей, а не в мёрзлых ледниках. Следующий для ассоциации Вечный из её уст звучит по-особенному нежно: — Гильгамеш? Икарис хмыкает, как будто она мечтательно прикрыла глаза и влюблённо вздохнула, и небрежно бросает, пересаживая попугая на другое плечо, потому что ещё чуть-чуть и на одно ухо он точно оглохнет: — Филин. Тена требовательно глядит на него и он поясняет, взмахивая руками на манер крыльев: — Он большой и сильный. И с красивым серым оперением. Война щурится, но всё же не уточняет, в какой момент их прибывания на Земле Икарис успел познакомиться с филином и вообще знает, как эта птица выглядит. Подбирается и вновь наклоняется ближе к нему, спрашивая таким тоном, словно ждала эту провокацию с самого начала их маленькой невинной игры: — А что насчёт меня? На кого, по-твоему, я похожа? Тена почти уверена, что он сейчас назовёт сову, в качестве пары для филина и в знак уважения её славы и величия среди греков когда-то давным давно, но Икарис медлит. Внимательно буравит её своими огромными синими глазищами, будто она самое прекрасное, что есть в этом мире, и Вечная может поклясться, хоть и упорно не хочет в это верить, что на Серси он так не смотрел ни разу. Мальчишка, вдруг усмехнувшись, наконец-то произносит: — Сорокопут. Война на выдохе издаёт странный звук — смесь веселья и удивления. Вскидывает брови, оставляя на губах полуулыбку, и переспрашивает, точно даёт глупому мальчишке последний шанс исправиться и назвать другой ответ: — Сорокопут? Но Икарис только утвердительно кивает, вновь смахивая раскричавшегося попугая подальше от своего уха: — Да, это такая маленькая грозная птичка. Растопыривает большой и указательный, показывая примерные размеры. Неопределённо вертит ладонью и задумчиво поджимает губы, будучи не до конца уверенным, правильно ли определил и уместилась бы настоящая птица в это пространство. Тена прищуривается, облизывается и чувствует, как в горле пересыхает то ли от жары, то ли от вида чужих длинных пальцев и напряжённых мышц рук. «Сорокопут», по её мнению, не звучит гордо. Насмешливо — да. Нечто среднее между числом, до которого ещё не додумались люди, условной сестрицей Маккари и силками — да. А ещё оскорбительно. «Сорокопут», пожалуй, звучит очень оскорбительно. Зацепившись за последние слова Вечного, Тена дразнит, закусывая нижнюю губу, чтобы самой не рассмеяться: — Значит, я маленькая и грозная? Икарис тут же давится воздухом и зашкаливается. Доставучий попугай трелью визжит ему в ухо своё «ку-ку». Вечный окончательно теряет терпение, сажает птицу на мизинец и направляющим движением выкидывает прочь — птах делает круг почёта по комнате и возвращается. Икарис заливается краской до самых ушей. Тена ликует. И прикусывает щёку с внутренней стороны, когда мальчишка начинает неуверенно бормотать, пытаясь спасти себя, но на деле — закапывая ещё глубже: — Нет, я не это имел в виду, я хотел сказать, что... я просто... это не... Замечает её бесстыдное торжество, фыркает и возмущается, шумно выпуская воздух из лёгких: — Тена! От её вида безоговорочной победительницы он так трогательно дуется, краснея ещё больше, что Война не выдерживает и тянется к нему, чтобы взлохматить волосы, просто потому что это кажется сейчас необходимым. Замирает с занесённой ладонью, встречаясь с чужими тёмно-синими глазами. Всё-таки опускает, зарываясь пальцами во взъерошенные попугаем пряди, и сама пропускает вдох, когда Икарис сглатывает. Что-то неизвестное между ними сгущается и начинает искрить. Даже жёлтая птица затихает и только вполголоса любопытно журчит что-то на своём непонятном языке. Чтобы её порыв не выглядел, как чересчур непозволительное откровение, Тена вытягивает жёлтое перышко из волос Вечного и спрашивает, лишь бы занять их обоих: — Почему сорокопут? Отклоняется, возвращая непринуждённую атмосферу, которая всё равно остаётся надтреснутой, и между пальцев прокручивает стержень пера. Ждёт. Икарис прочищает горло и произносит то, что лучше бы вообще никогда и никому не говорил: — Они накалывают добычу на что-нибудь острое, а потом разрывают клювом... Война смотрит на него во все глаза и от шока несколько раз медленно моргает. Икарис прячет взгляд и добавляет, сжёвывая добрую половину слов и неуклюже ковыряя ногтём узор на своей одежде: — Ты в бою очень на них похожа... особенно когда с копьём. Тена открывает рот, чтобы что-то сказать, но никакие слова к ней не приходят, и она просто негодующе выдыхает. Исподлобья сверлит всем своим вниманием Икариса, который до сих пор не смеет поднять на неё глаза. Когда их взгляды всё же встречаются, мальчишка чувствует себя попавшим на шип, такой вот потрёпанной пернатым палачом шкурой, потому что Тена смотрит на него и... ох. Вниз по позвоночнику скатывается беспокойная дрожь. И он понятия не имеет, что из себя представляет сейчас в её глазах, но более чем уверен, что вся её немногочисленная доброта по отношению к нему безвозвратно уйдёт. И вот надо было ему сказать такую глупость... Война же не спешит омрачать его вечное существование своим презрением и лишь неясно хмыкает. Режет провисающую неловкую тишину дежурным и деловым: — Осталась Серси. С кем себя ассоциирует Икарис её уже не волнует и даже его оживление она воспринимает лениво и без особого интереса. Она бы назвала его попугаем — тем, что задремал у него на плече, спрятав голову под крыло — или ещё кем-то, кто также бездумно говорит глупые вещи и не думает о последствиях. От представления Икариса в яркой, непременно солнечно-жёлтой, палитре, Тена невесело усмехается, сгибая перо большим пальцем и едва не ломая его. Вечный замолкает, не понимая, почему она смеётся на этот раз. Хмурится и, поймав её нарочито внимательный взгляд, продолжает после разрешающего кивка: — Серси — это квезаль. Тена пожимает плечами, скривившись. Сначала ей кажется, что он это слово выдумал. И что хуже сорокопута она ничего сегодня уже не услышит. Но потом Икарис начинает восторженно рассказывать о небывалой красоте пташки, о её переливающихся изумрудных перьях и о том, что у какой-нибудь цивилизации людей в обозримом будущем этот зверь непременно станет священным и чуть ли не богом воздуха и свободы. Не желая больше слушать восхваления Вечного то ли в сторону своей будущей жены, то ли в сторону исключительно самой птицы с непроизносимым названием, Война взмахивает ладонью с пером, прерывая его. Поднимается со своего места, всем своим видом показывая, что их беседа окончена. И, помедлив, замечает, подразумевая тот восторг и благоговение, с которыми Икарис рассказывал ей о последней птице, перекладывая всю ею красоту на Серси: — Наверное, так и выглядит любовь. Мальчишка мрачнеет и глухо отзывается, так, что даже не получается расслышать до конца: — Напомни мне об этом, когда мы переродимся... Тена останавливается рядом с ним, желая переспросить, но замирает и сглатывает вязкую слюну, когда Вечный смотрит на неё снизу вверх. Так непривычно и... заманчиво. Она вновь тянет к нему руку, теперь без поводов и оправданий, хотя ярко-жёлтое перо по-прежнему зажато в её пальцах и можно было бы сделать вид, что она просто возвращает его импровизированный хохолок, но... Тена не обманывает себя и со всей честностью и покровительством проводит по чужим волосам, как будто бы одаряя и благословляя. И Икарис послушно летит птицей к её прикосновениям, выпрямляясь и макушкой ударяясь в ладонь. Как они оба потом будут объяснять себе этот момент слабости, никто из них не задумывается. Так много обесценивая сейчас, Тена вынашивает и трансформирует в этом тёплом касании нечто большее, чем они оба могут себе позволить. Икарис прикрывает глаза, наслаждаясь ощущением, как её пальцы перебирают его пряди. От их движений просыпается попугай на его плече. Крутит головой, чирикает и потягивается, разминая лапы и крылья. Изучающе глядит на Тену, и она только сейчас замечает вокруг его горла розовое ожерелье оперения, которое оплетает болтливую голову, подобно воротнику. В который раз за этот день улыбается и, решая добить всю неловкость и недосказанность между ней и мальчишкой, предупреждает, сжимая волосы в кулаке ближе к затылку: — Расскажешь кому-то, что назвал меня сорокоплётом и пожалеешь. Я не буду сдерживаться. Икарис тут же поправляет её, перебивая: — Сорокопутом. Открывает глаза и неловко кашляет, стушевавшись, потому что Война возвращает тот свой взгляд, при котором он чувствует себя частью изгороди с насаженными на неё трупами. С извиняющимся смешком сам тычется в её руку, уже откровенно напрашиваясь на продолжение касаний, и просит: — Хорошо, я тебя услышал. Только ты... не говори никому о... обо всём этом. Тена коварно прищуривается и спрашивает, разыгрывая святое непонимание: — О чём? Тут же лукаво добавляет сама, слегка царапнув чужую макушку: — О том, что ты заменяешь отца всем птицам на Земле? Икарис жмурится и практически хнычет, на мгновение подаваясь ближе. Едва вжимается лбом в живот Вечной, но тут же отстраняется, из-за чего попугай опасно покачивается, вцепляясь коготками в насиженное место и возмущённо свистя: — Ну, Тена! Война почти хохочет, отчаянно игнорируя, как собственная кожа рассыпается мурашками от чужой близости. Последний раз взъерошивает жёсткие волосы и сама отходит на шаг, не провоцируя ни себя, ни Икариса на ещё более необдуманные действия. Шало наклоняет голову и понижает голос до хриплого шёпота: — Не волнуйся, это будет наш маленький секрет. В качестве завершения на условной позитивной ноте и чтобы мальчишка не думал об их случайной встречи специально слишком много, но иногда допускал мысли о чём-то большем, Тена изящным движением заправляет длинное жёлтое перо попугая себе за ухо, запутывая его между светлых прядей. Забирает его, как трофей, но от восхищённого взгляда Икариса внутри что-то предательски замирает, как будто она сделала немыслимо больше нужного, недопустимо откровеннее положенного и... Не давая таким мыслям развиться, Тена обходит Вечного и направляется в смежную с большим залом комнату, запоздало напоминая себе, что неплохо было бы смыть налипшую после битвы грязь. На шорох крыльев за спиной она практически не обращает внимания, думая, что попугай снова решил достать своего покровителя и выщипать ему ресницы. Но когда птица, со слабым свистом разрезая воздух, оказывается рядом с ней и мягко приземляется на плечо, Война останавливается. Ярко-жёлтый невозможный болтун перебирает лапками ткань её сари, удобнее устраиваясь, и тычется клювом ей в щёку, урча на своём птичьем какие-то нежности. Тена длинно моргает и оборачивается к Икарису, который теперь выглядит таким одиноким и брошенным. Он нечитаемо смотрит на уютно угнездившегося пернатого предателя и Вечной кажется, что на его лице мелькает тень ревности. Какие-либо слова не успевают сформироваться даже в голове — момент окончательно разрушают голоса снаружи. Оставшаяся команда вернулась и сейчас вот-вот зайдёт, громко переговариваясь, увидит их и начнёт задавать вопросы, на которые ни один из них не готов отвечать. Тена подавляет всколыхнувшуюся панику и торопливо уходит, оставляя Икариса одного. В спину ударяется осторожное, но вместе с тем до неприличия проказливое: — Только не насади его на какой-нибудь шип! Война фыркает и закатывает глаза. Попугай вопросительно журчит, казалось бы, уже забытое «ку-ку» и тянется к уголку её губ. Тена отворачивается, не позволяя птице «поцеловать» себя, и сердито выдыхает сквозь зубы. Сорокопут... ну надо же было до такого ещё додуматься!Remember me love, when I'm reborn As a shrike to your sharp and glorious thorn