Hozier — Angel of Small Death & the Codeine Scene
Когда Тена впечатывает его лопатками в стену, Икарис издаёт сдавленно-удивлённый звук. Вокруг них темнота, вязкая, осязаемая, изрезанная оранжево-красным светом безымянных огней. И поддаться искушению в ней — проще простого. Тена толкает его спиной вперёд, такого по-мальчишески дерзкого, и условный чёрный мрамор (предположительно) Домо забирает в себя его короткий вскрик. Икарис ошеломлённо замирает, когда Война ластится к нему, притираясь грудью и бёдрами, и оставляет россыпь лёгких поцелуев по линии челюсти и вдоль горла. На нём нет брони, на нём бесполезные людские тряпки, которые расходятся тканевым треском под чужими руками. Тена сдирает с него верх, желая добраться до живой и горячей кожи, искушённая и жаждущая. Забавляясь и играя на грани ласки и жестокости, она очерчивает рельеф его живота и боков, проводя ногтями и дразня. У Икариса в глотке застревают все слова и обвинения, превращаясь в задушенный хрип, когда Война склоняется ниже и языком влажно проводит по ключицам. Её взгляд на него снизу вверх зовёт и просит присоединиться к этой радости и жажде, до убогости счастливой, до нереальности настоящей, такой, что собственные ладони путаются в осязаемой темноте вокруг гибкого тела. Икарис стонет и затылком ударяется позади себя, когда Тена кусает его под сердцем и скользит дальше. Его всего раскачивает от её близости, от её жадности, от её неприкрытой и неясной злости на него за прошлое, настоящее и возможно даже будущее. Икарис находит смелость посмотреть на неё, и его крылья отвратительной глупой юности встряхиваются так ощутимо от одного осознания, так, что чужой лукавый смех короткими помехами застывает в межреберной полости. Тена перед ним. На коленях. Ох... Её глаза снизу вверх теперь жгут его совсем уж порочно. Она беззастенчиво выводит приоткрытым ртом узоры на его животе и губами ловит напряжённые литые мышцы, что-то довольно мурлыча. Икарис сжимает ладони в кулаки и ударяет в раскалённое ничто позади себя, зажмуривается и шипит сквозь зубы, потому что это всё невозможно. И ему уже не быть собой после такого, точно не после того, как Тена вцарапывается ногтями в его бёдра и оставляет зудящие красные полосы, пока тащит мешающую ткань прочь. Икарис как будто скован невидимыми цепями, не может пошевелиться, не может сделать что-то против, может только смотреть, находя в себе на это силы и смелость через раз. Война обнажает зубы в торжествующем оскале. И наклоняется ближе, словно в низости нет недостатка и в ней самой ничего не противится. Над головой гремит ещё один полузадушенный стон. Икарис тёплый и твёрдый, и так красноречиво растерян... Тена не может перестать предвкушающе улыбаться, пока её ласки поверхностны и почти невинны, пока её пальцы только оглаживают кожу под пупком, а губы оставляют целомудренный оттиск на стыке плоти и плоти. Её подслащённое дыхание опаляет, когда она с трепещущей нежностью проводит носом по тазовым костям, а возбуждённый и взбудораженный Икарис в первый раз несмело толкается бёдрами ей навстречу, загнанно царапая пространство за своей спиной и скуля. Светлая макушка Тены над его пахом выглядит так, будто он оскверняет ангела. И совершенно не имеет значения, что ангел сам свистяще выдыхает что-то неразборчиво-восхищённое и порочно проводит неуступчивым языком по всей длине. От шёлкового жара всё тело сотрясает лихорадочная дрожь. Икарис почти воет. Тена сковывает его объятиями, крепкими, но непрочными в своём приказе не двигаться. Её ладони ведут до коленей, обхватывают под чашечками и поднимаются выше и выше, останавливаясь на коже — округлой и упругой под требовательными пальцами. Икариса снова встряхивает, так, что он отталкивается лопатками и сгибается в хрипе. Неосторожно качнув бёдрами вперёд, он шепчет её имя, скользит вдоль губ, но в ответ слышит лишь по-звериному предупреждающий рык. Война его не отпустит. Пристрастившись к его плоти, она прячет клыки и повторяет узор пульсирующих возбуждённых вен губами, лишь иногда прижимая языком. Это жарко, это невыносимо горячо и превосходно настолько же, насколько и греховно. Тена может поклясться, что сейчас в ней нет ничего более человечного, чем это. Икарис тяжело опускает ладони ей на плечи и удерживает, не позволяя ни продолжить, ни отстраниться. Отчаянно ищет способ прекратить и остановить, и не находит, сжимая пальцы сильнее, когда Тена, устав от его нерешительности, двигает головой и берёт полностью. И с его стороны смотреть на неё сейчас — невиданная смелость. С её стороны смотреть на него исподлобья, взглядом беснующегося демона порока — невиданное откровение. И для них обоих становится невиданной щедростью, когда Икарис покорно откидывается обратно, убирая руки и снова толкаясь под чужое прикосновение. Тена пытается улыбнуться, но зубы задевают чувствительное и раскалённое, и мальчишка снова дёргается испуганной пташкой, как будто она действительно может сотворить такую глупость и сомкнуть челюсти чуть сильнее. Тена ненадолго прикрывает глаза, длинно выдыхает через нос и сглатывает обильную слюну. От движения глотки Икарис не сдерживает очередного стона и этот звук разносится обещанием сложить к ногам Войны — после того как она поднимется с колен — сердце со всем остальным в придачу. Когда она начинает подаваться вперёд и назад, и повторять-повторять-повторять эти нехитрые движения, заставляя сумасшествие в крови вскипать и шуметь плодородным и живым полем, Икарис дёргается, вздрагивает и — становясь совсем-совсем смелым — опускает руку на соломенные волосы, смущённо путаясь в прядях. Тена отрывается на мгновение, выпуская целиком, и улыбается ему открыто и нахально своими раскрасневшимися и налитыми кровью губами. Икарис удерживает её взгляд в ответ, весь взъерошенный и всё ещё не верящий до конца. Открывает рот в беззвучном зове наслаждения, когда Тена возвращается к прерванному и плоть снова накрывает плоть с нескромно громким влажным звуком. Она больше не отводит своего внимания от него и глухо стонет сама, когда чужая ладонь на затылке начинает направлять и задавать нужную скорость движений. От горловых вибраций, от языка, прижимающего, обводящего, вычерчивающего тугие спирали и кольца, от свободной и порочной Войны перед ним, Икарис шипит сквозь зубы, чертыхается и толкается сильнее и размашистее. Тена расслабляет глотку, как может, и позволяет ему делать всё самому, так, как хочется. Оглаживает мышцы пресса, царапает бока, чувствуя живой жар под своими ладонями. Очередная волна дрожи, и Икарис хаотично и грубо пытается оттянуть её за волосы прочь. Война выпускает клыки, цепляет плоть и рычит, вгоняя ногти в его бёдра. И наклоняется до упора, до всей длины и глубины и, по ощущениям, даже дальше. Икарис замирает, не веря ещё больше. Новая вибрация чужого стона напополам с болью укуса сталкивают его за край, в пропасть и вниз головой, без права на возвращение, без возможности взлететь и подняться обратно к самому себе. И это похоже на лихорадочный тремор, на предсмертную агонию, после которой не остаётся ничего сущего и существенного, когда раскалённая живая тьма забирает тебя в своё непроглядное бурлящее наслаждение, и ты счастлив. Икарис содрогается разбуженным вулканом, низ его живота сокращается в спазмах и из груди вырывается длинный полустон-полувой, переходящий в скулёж прирученного зверя. В горло течёт густое и плотное. Тене сладок его вкус. Она отстраняется нескоро, терпеливо ждёт и принимает, успокаивая неожиданно нежными поглаживаниями вдоль периодически вздрагивающего живота. Сама полностью растворяется в этом вязком наслаждении и застывшем увлечении, прикрывая глаза. Когда выпускает и отпускает, отклоняется, удобнее садится на собственные колени и откидывает голову, шало смотря снизу вверх. Сморённый её теплом и ласками Икарис оседает по стене, загнанно хватая обжигающий воздух. Его грудь ходит ходуном, он взмокший, раскрасневшийся и тяжело дышащий. И для Войны нет ничего милее него такого, расслабленного и расплавленного, глядящего на неё со всем своим незамутнённым удовольствием обожанием. Она бесстыдно облизывает губы, вглядываясь в его лицо, и сыто улыбается до тихого смеха. Ладонь в её волосах движется вниз, оглаживает висок, очерчивает скулу и хватает за подбородок. Икарис непреклонно тянет её вверх, к себе, в раскрытые и растянутые объятия. Тена довольно скалится и подчиняется, ударяясь грудью в его грудь, а губами — в его губы... В реальность Тена выныривает, будто из-под толщи чёрной и ледяной воды. Хватает жадно воздух, дезориентируясь в пространстве и времени после разорванного сна. И когда первое поверхностное осознание накрывает с головой, Войну бросает в холодный пот. Она садится на постели, часто дышит, расфокусированным взглядом скользит вокруг и чувствует, как быстро бьётся сердце и как влажно и сладко тянет низ живота. События сна выстраиваются предательски чётко и промозглая испарина сменяется на жаркую дрожь. Война прикладывает тыльные стороны ладоней к горящим щекам и облизывает пересохшие слипшиеся губы. Все свои действия в собственном спящем сознании она до сих пор видит слишком явно, до мельчайших подробностей, настолько, что приходит оглушительное понимание — это она уже не забудет никогда. Икарис. И она перед ним. И она ему... И он... И они... ох. Тена трясёт головой, хватается за виски, сжимает. Такое вспоминать она не готова. Остаток утра Война ходит, что-то делает, усердно создаёт видимость, что всё в порядке и она занята важными делами, а её абсолютно потерянный вид — это просто случайность и вообще всем всё кажется, а она такая же, как и всегда. Собственные мысли утягивают её в бездну фантазий, подкидывая недавние картинки и добавляя новых: проснись она позже, что они бы в её горячечном сне делали тогда, как долго бы целовались, как скоро Икарис пришёл бы в себя, опустился бы он перед ней на колени или просто подхватил бы на руки, толкаясь без опоры неприкрыто глубоко, в самую суть, в самое тёмное и живое удовольствие и... Тена прикрывает глаза и сжимает кулаки, царапая собственные ладони ногтями. Ей нужно отвлечься. На что-то такое, что займёт всю её, не позволит думать о глупостях и распалённых её ртом мальчишках, о хриплых стонах из их искусанных ртов и горячем, живом, твёрдом и... проклятье. Война почти сбегает на тренировочный полигон, огибая открытое пространство и снующих людей, трепещущих перед ней в чувствах, родных смешению страха и благоговения. Бесшумно скользит вдоль теней, старается размеренно вдыхать раскалённый душный воздух и так же медленно выдыхать его, сосредотачиваясь и не допуская ничего большего и лишнего. Ей не нужны вопросы, участие или сочувствие, ей нужно оружие и видимость противника, потому что иначе собственное сознание потопит её в образе гнущегося под её губами Икариса, который надрывно выстанывает её имя, пока она на коленях, грязно и честно, ему... Тена глухо рычит и не находит способ держать собственное воображение под контролем. Подготовленное для тренировок и людских зрелищ пространство встречает её занятым шорохом и деловым шумом ритмичных ударов. Травертиновый камень, ещё не разрушенный на две трети своей первоначальной массы подземными толчками и движениями почвы, гулко отзывается на каждое движение и когда становится тихо, Война тоже замирает, высматривая происходящее на арене. В замешательстве проводит ладонью по застывшему и уплотнившемуся в прочную породу вулканическому пеплу, бездумно повторяя шероховатости стен царапающими движениями. В столбе пыли она различает поверженную тушу девианта, к которой уже бегут восторженно улюлюкающие люди, ставшие невольными свидетелями боя. Но кто из команды... — Тена? Голос взрезает и накреняет пространство в своём приятном удивлении, приветствии и уставшем после запала битвы придыхании. У Тены вышибает все мысли из головы и весь воздух из лёгких. Икарис стоит перед ней, сбежав от людской славы сразу же после своей победы. Его грудь ходит ходуном, он взмокший, раскрасневшийся и тяжело дышащий. И у Войны от такой знакомой картинки подкашиваются колени. Она сильнее вцепляется в камень и тяжело сглатывает. Потемневшим взглядом смотрит на мальчишку, который дежурно улыбается ей и спрашивает: — Пришла потренироваться? А потом, как ни в чём не бывало, стаскивает через голову свою промокшую от пота, грязную и изорванную девиантом тунику, небрежно забрасывая на плечо. Тена надеется, что её шумного выдоха, сорвавшегося под конец в тихий стон, он не услышал. Осознаёт, что до сих пор ему не ответила, и лишь откровенно рассматривает его голое до бёдер тело, скользя слишком очевидным и недвусмысленным вниманием по его покрытым испариной мышцам. В нетерпении облизывает губы. Хочется... А Икарис, заботливый и обеспокоенный Икарис, делает шаг к ней и бережно опускает руку на плечо, вырывая из греховных мыслей и забирая у себя самой. Взволнованно спрашивает, неосознанно задевая большим пальцем чужую острую ключицу, и наклоняет голову, стараясь заглянуть в глаза: — Эй, что с тобой? Тена отшатывается от него и его ладони, как будто от огня, как будто он пламенно жаркий и может обжечь. И плечо действительно горит от его прикосновения, а в нос бьёт запах битвы и разгорячённой липкой от пота кожи. Приходится сжать бёдра, чтобы не умереть прямо сейчас, прямо на месте, под напряжённым синим взглядом мальчишки. Тена неопределённо кивает, успокаивая себя, и размышляет, станет ли ей лучше, если она сбежит прямо сейчас, и выживет ли вообще, если останется ещё хоть на мгновение. Икарис откидывает истерзанную одежду прочь с плеча, прочищает горло и снова спрашивает: — С тобой точно всё в порядке? От того, как вздрогнули мышцы его живота и подскочило адамово яблоко, Война расходится всполошённой дрожью. Свистяще выдыхает сквозь зубы и утвердительно мотает головой, пока глаза предательски соскальзывают вниз, туда, где ещё осталась бесполезная людская ткань. Сознание стрелой пронзает желание узнать, какой у Икариса сейчас вкус. Тена в исступлении кусает губы. Пусть он уйдёт. Пусть он уйдёт сейчас же или она... что-то с ним сделает. Определённо. Но Икарис не уходит, продолжает лезть с расспросами и оказывается ещё ближе, в упор ничего не видя и не понимая: — Ты себя нехорошо чувствуешь? Может мне найти Аяк? Тена шипит, вытягиваясь по стене, потому что расстояние между их телами просто ничтожное и от этого ведёт сильнее, чем от креплёного вина: — Всё... всё в порядке. Икарис снова пытается заглянуть в её лицо, кажется, в совершенно невинном порыве, без подтекста и подоплёки, в чистом желании разобраться. Война думает, что если он попробует наклонить голову ещё чуть-чуть, то ей нужно будет лишь податься немного вперёд, чтобы ощутить эту бурлящую силу по-настоящему, чтобы убедиться, что она действительно жива. Низ живота сводит судорогой. Приходится шумно сглотнуть вязкую слюну. Тена с трудом возвращает себе часть самообладания, ровно столько, сколько хватит на измученное: — Тебе лучше уйти. Он недоумённо вскидывает брови: — Почему? Тена обессиленно выпускает воздух и сладкий жар её дыхания остаётся во рту мальчишки, который по собственному желанию и глупости не двигается с места. Так и хочется сказать ему «потому что я совсем скоро перестану себя контролировать и поцелую тебя; потому что ещё немного и я затащу твой зад в первое попавшееся и подходящее место и сделаю с тобой всё, что мне снилось, и что присниться не успело; потому что ты голый, разгорячённый после битвы, с твоих взъерошенных волос течёт и я не могу больше себя обманывать; потому что ты смотришь так, что я готова признать и признаться — я хочу т...». Тена прикусывает язык за долю секунды до того, как поток бреда бы выплеснулся из её рта. Повторяет с нажимом: — Уйди, Икарис. — Но я хочу помочь! От его возражений выкрик «пошёл вон!» подавить удаётся с титаническим трудом. Война закрывает глаза и на ощупь движется вперёд с расчётом, что мальчишка отступит. Когда собственная грудь, вопреки ожиданиям, задевает чужую, напряжённо дышащую, а сильные пальцы смыкаются выше локтей, не позволяя уйти, Тена понимает, что пропала. И что Икарис сам напросился. Она вглядывается в его озадаченное лицо и хрипит таким тоном, что все последующие обвинения мальчишка может адресовывать лишь самому себе, потому что она его предупреждала. — Хорошо. Неблагозвучные суждения и доводы отвергнуты. Самые тёмные мысли восстают навязчивыми желаниями, которые требуют немедленного исполнения. Не дающие покоя чужие мышцы под ладонями тревожно взмывают и натягиваются, когда прикосновения становятся настойчивее. Губы вжимаются в содрогающееся грохотом пульса горло. Сквозь вату слышится опешивший выдох, в котором слишком отчётливо различается неприкрытый интерес. Икарис поворачивает голову так, как нужно, как необходимо, и остаётся только выброситься немного вперёд... когда его впечатывают лопатками в стену, он издаёт сдавленно-удивлённый звук. Тот самый. Тена целует его и приникает всем телом ближе. С упоением ловит первые отголоски стона, когда очерчивает рельеф крепкого живота и боков, проводя ногтями и дразня. Жарко. Порочно. И невозможно. Тена слишком хорошо знает, что будет дальше. Икарис почти воет.She's the angel of small death and the codeine scene